Элегия Мёртвых

Глава 17. На Лысой горе

Весенние дожди перестали оббивать обледенелые крыши, превратившись в навязчивую и противную морось. Она едва слышно тарабанила по черепице, скрадывая стоны и влажные хрипы разорванной глотки. Конор приник к стене, выглядывая в окно. В такой ранний час, когда Деллинг¹ только начинал красить небеса, вряд ли кто-то будет всматриваться в окна домов в трущобах. Однако никогда не угадаешь, когда и какая мысль ужалит упырей в задницы, и они решат нанести визит в заброшенную халупу в поисках мятежников.

Черноглазые твари в последнее время так обширно расплодились в городе, что Конор не удивлялся, когда замечал их новый безмозглый выводок на улицах, рыскающий по переулкам и замечающий нарушителя у себя под носом. То ли он отточил навыки маскировки до совершенства, то ли они действительно были тупицами. Конор был уверен в своих способностях, но склонялся больше ко второму варианту – рожу он-то может скрыть, но не запах и подозрительный видок.

Убедившись, что за окном тихо, Конор прикрыл ставни и развернулся к привязанному на стуле кровососу, чтобы приказать ему перестать хныкать. Внезапная судорога скрутила его желудок. Он согнулся пополам. Рваться было нечем, но какие-то остатки вчерашнего ужина всё же вывалились из него, смешанные с собственной кровью. Содрогнувшись пару раз в спазмах, он отодвинул ведро ногой в сторону и выпрямился.

– Пафшиво выглядишь, – просипел его пленник.

– Себя видел, гнида скюрская? – рыкнул Конор в ответ и прижал пальцы к вискам.

С отвратным внешним видом ещё можно было смириться, но вот то, что он чувствовал... Чем дальше это заходило, чем больше появлялось симптомов, тем явственнее казалось, что его кто-то проклял. Или он заразился одной из тех немногочисленных инфекций, которые косили сехлинов. Не человеческие же болячки к нему прилипли.

Он не понимал, что с ним происходит. Это не пугало, но... Беспокоило. Вызывало очевидные проблемы с передвижением. А под рукой не оказалось чародея, который быстро бы отыскал причину недомогания. Конор был готов выпить любое зелье, вылакать до донышка, лишь бы его опустило.

Недомогание...

Иногда чудилось, что он вот-вот копыта отбросит.

Всё началось с нытья в дёснах. После он стал ощущать укусы холода, никогда не докучавшие ему раньше, затем появилась сверлящая боль под черепушкой, а за ней пожаловали жар и ломота в костях. Потом случилось то, из-за чего ему пришлось скорректировать планы и выловить себе кровососа для допроса.

Запахи, составлявшие его мироощущение, бывшие ему верными помощниками, потускнели, перемешались и ослабли. Нюх отказал ему ещё до прибытия в Ноэстис, хотя он, беспрестанно вдыхая обрывок плаща, за сотни километров чувствовал, в какую сторону нужно идти. Он бы выследил Мину по одной только его вони. Но теперь клочок ткани был бесполезен.

Сделав пару глубоких вдохов, Конор направился к пленнику, перешагивая через кучи хлама, оставленного бывшими владельцами дома. Истративший почти все запасы бравады сехлин встрепенулся, но сохранил гордое лицо, расквашенное тумаками.

– Раз ты такой внимательный и заметил, что мне немного хуёво, – проговорил Конор, опускаясь перед ними на корточки, – советую не усугублять ситуацию и начать говорить.

– Пошёл ты, – отрывисто бросил сехлин.

Испустив ещё один тяжёлый вздох, Конор снял с пояса топор и с размаху воткнул его в ступню вампира, предварительно заткнув тому рот ладонью, чтобы верещал тише. Из опухших глаз брызнули слёзы. Челюсть виляла в попытке вгрызться в его руку, но Конор предусмотрительно вырвал сехлину клыки и передние зубы, отчего он начал шепелявить.

Дождавшись, когда конвульсии стихнут, Конор убрал ладонь и потрепал вампира по щеке. Топор так и остался в ноге, войдя в кость наполовину.

– Где он? Смотри мне в глаза, сука.

– Я ничефо не фнаю, не фнаю... – заскулил вампир, отворачиваясь.

Конор схватил его за голову и с силой развернул к себе. Красные зрачки были расширены до предела. Придурок перебрал накануне с порошком вихюона. Он выследил его на пороге борделя в одном из бедных кварталов и до сих пор удивлялся этому подарку судьбы. В счастливое стечение обстоятельств как-то мало верилось, но одурманенный сехлин угодил к нему в руки, даже без боя, это ли не удача?

Хоть что-то скрашивало этот дрянной денёк.

– Я нажрался вранья вдоволь, изволь угостить меня другим деликатесом, – прошипел Конор, склонившись так, чтобы их лица были на одном уровне. – Ни за что не поверю, что ты, шишка из личной свиты Мину, не в курсе, где шляется твой господин.

– Но я...

Топор с хрустом вышел из стопы, чтобы прицельно опуститься туда вновь – и на этот раз отхватил сехлину пальцы. Вопль застрял в его груди, когда Конор запихнул ему кулак в пасть. В другое время он бы наслаждался происходящим, аж до дрожи в коленках, но сейчас едва ли чувствовал себя лучше вампира. Дёсны горели огнём, а мозг перемалывался в жерновах давящей непрерывной боли. С такими сопутствующими удовольствие толком не получишь, хотя ему всё равно нравилось наблюдать за корчившимся в муках скюром.

Он вытащил руку из его рта и поморщился, когда пленнику удалось прокусить перчатку нижними зубами, задев кожу.

Сехлин задёргался на стуле, глухо изрыгивая ругательства.

– У меня нет ни времени, ни желания возиться с тобой, дятел, – произнёс Конор. – Это никогда не закончится, в твоём теле столько замечательных отростков, которые можно отрубить или поломать... Мы тут с тобой зависнем до вечера. А там я посплю и продолжу вновь.

Он встряхнул ладонью, затем поднёс её к глазам, чтобы оценить ущерб от укуса.

– Ты не сдохнешь от кровопотери, ты ведь сехлин, – добавил он, вернувшись взглядом к пленнику. – Но боль всё же чувствуешь. Ты наверняка уже догадался, что у меня за сталь.

– Ты Коноф... – выкашлял вампир. – Это... топоф Тофмонда... Зачафофан...

– Любимая игрушка прадеда, – Конор крутанул оружие в руке. – Изготовленная специально для того, чтобы вам, кровососам, было как можно больнее помирать.

Лезвие опустилось на здоровую ногу пленника, обжигая холодом и магией рунической вязи, и он затрясся.

– После этого ходить ты уже не сможешь, – предупредил Конор и замахнулся.

– Фтой! Я скажу, фсё скажу!

Конор не опустил руки, выжидая, когда сехлинская тварь отхаркает кровь и слизь на свой дорогой дублет, а затем начнёт говорить.

– Мину... Он... С чафодеем ходит...

– С Лэлехом, что ли?

– Её Импефатофское Феличие приказала, – прошепелявил сехлин, напрягая разодранную ранее ножом глотку. – Они посещают Дома Пофледнего Чафа...

– Это как-то связано с тем, что в городе начали пропадать трэллы?

– Чафодей приказал приводить туда самых здофофых и кфепких...

– Дома Последнего Часа, значит... – задумчиво протянул Конор, опуская топор.

Места, куда свозили умирающих, чтобы добить их там окончательно, и уже мёртвых, где их разделывали и отдавали упырям. Он никогда не слышал о том, чтобы в Домах появлялись живые. И здоровые, если верить вампиру.

«Что задумал этот остроухий уродец?»

Конор приблизился к сехлину и заботливо убрал с разбитой морды окровавленную паклю.

– Ты его туда сопровождал хоть раз? И в какие именно Дома?

– Чаще фсего возле Востофных ворот.

Не так далеко отсюда, хотя радоваться бессмысленно. Конору придётся побегать по всем Домам, чтоб уж наверняка сесть выродку на хвост. А то и поймать его наконец.

Он скривился от резанувшей раскалённым гвоздём по мозгу боли и поглядел на набухающее месиво лица сехлина, раздумывая, не пощадить ли его. Взяв след снова, Конор мог бы его отпустить, но не сразу, а как настанет пора покинуть Ноэстис. С покалеченной ногой и оторванными пальцами на преобладающей руке ему больше не быть солдатом.

Конор поднялся с корточек, стряхивая с топора кровь и размышляя, чем бы унять головную боль. К ночи он должен быть собранным и свежим настолько, насколько это вообще возможно.

– Импефия победит! – гаркнул вдруг сехлин. – Они найдут тепфя... Но, фудя по фсему, ты умфёшь раньфе...

Конор издал тихий разочарованный стон и ударил топором ему в лицо, войдя в беззубую местами челюсть. Тело сехлина затанцевало на стуле, но скоро угомонилось. Конор оглядел комнату. Крови от него изошло столько, что она, должно быть, просочилась через гнилые доски и затопила подвал.

Оставив топор в голове вампира, Конор рухнул на старый матрас, на котором спал. Его бросало то в жар, то в холод, выкручивало изнутри. Позывы к рвоте накинулись на его опять, и он скрючился, прикидывая, успеет ли доползти до ведра, или его стошнит прямо в лужу сехлинской крови. Через минуту приступ прошёл сам по себе, и Конор перевёл дух.

Он вспомнил, когда испытывал подобное. В детстве, когда подцепил какую-то заразу в голодный для всего Леттхейма год. И позже, когда проходил через обращение в логове Лэлеха. Боль и жар... Такие уничижительные, странные, мерзкие ощущения, приправленные беспомощностью и слабостью, которые пожирали его некстати. Как он пойдёт за Мину, как он будет сражаться, если устоять на ногах не может?

Да, это походило на обычную лихорадку. Однако острая резь в дёснах навела Конора на мысль о том, что же было причиной всему его состоянию.

Кровь маленькой гадюки, что же ещё. Он выхлебал её столько, что три дня после не мог прогнать ни похмельный туман, ни её вкус с языка, ни жуткий стояк. Она изменяла его, плавно подводила к какой-то новой ступени, и он не понимал, что будет дальше, кем он станет. А может и вконец загнётся.

Лишь бы не обратиться в человека. Чужое сердце не позволит, оно не будет биться в живой груди, но кто знает, на что ещё было способно его тело и её древняя кровь.

Он повалился набок как набитый камнями мешок. Глаза тут же закрылись. Перед тем, как уйти сознанием в пустоту, он подумал о Мину – о том, сумеет ли добраться до него прежде, чем его накроет финальная стадия. Ведь тот был началом, его первой зацепкой, через которую он выйдет на других. На распорядителя. А там и до императрицы рукой подать.

***

Стих шум ветра. Замолчали и лесные звери. Лишь гомон разговоров да треск костров не давал окрестностями онеметь под куполом чар. На Лысой горе были свои законы, и природа им подчинялась.

Они взошли на покатую вершину к ночи, когда небосвод озарился зелёными и неприветливыми звёздами. Перед их скромной процессией расступались и другие гости этого места, обросшего легендами и слухами. Их тяжёлые взгляды мазали по лицам, длинные пальцы тянулись, чтобы пощупать чужаков. От влажных и холодных прикосновений бросало в дрожь. Кассандра шла, не поднимая головы и взяв за руку Иветту, чьи пальчики со страху впивались в её ладонь почти до крови. Заклинание, уре́завшее им доступ к Первоначалу, ослабло, и чародейка поняла, что они смогут отбиться простейшими приёмами, если станет совсем худо.

Хотя...

Смогут ли? Против такой-то толпы.

Одно только движение ловких пальцев Кали – и от них останутся вонючие кучки пепла. До худого лучше не доводить.

Их вывели на самый верх холма, и тогда Кассандра наконец в полной мере ощутила, где находилась. В древнем и истом святилище ведьм, необузданная и страшная сила которого валила с ног неподготовленных. На чародейку даже нахлынуло облегчение, когда ведьмы усадили их на колени. Стоять не придётся. Не хватало ещё припасть к земле на виду у всех этих теней, заполнявших холм чёрным морем.

Кассандра наконец осмелилась поднять глаза и посмотреть на возвышающийся над ними в мрачном свете лунного серпа алтарь под раскидистым старым дубом и фигуру, что стояла возле него. В чародейке зашевелилось ледяное чувство того, что будто вот-вот по земле поползёт неведомая и устрашающая хтонь, явившаяся из глубин Блазнгара, в существование которого она, скептик до мозга костей, начала вдруг верить. Взгляд против воли впился в девочку у алтаря, раскинувшую руки в стороны и раздетую догола. До ушей долетали обрывки песни, славящей ночь и её дары. С каменного алтаря стекала кровь, но Кассандра не увидела тела ни животного, ни человека.

Завершив обряд, девочка спустилась с выбитых в скалистой почве ступеней. На вид ей было не больше двенадцати, и Рихард поспешно отвернулся. Должно быть, не смог разглядеть под призраком детского тела серой кожи, покрытой шрамами и струпьями. Ребёнок с большими невинными глазами и вихрем блестящих каштановых волос был мороком, а под ним пряталась безобразная облысевшая старуха, приходившаяся Кассандре матерью.

Чародейка похолодела от ужаса, но продолжала смотреть, как ведьма приближается к ним. Скитальцы, прибывшие на гору, окружили вершину со всех сторон и принялись скандировать её имя.

Кирнан из клана Ясеня.

Верховная ведьма Великого Ковена.

Кассандра не отвела взгляда, даже когда опутанная колдовским светом месяца девочка подошла совсем близко к ним. Сила исходила от неё наплывами, резкими и горячими, как дыхание кузнечной печи. Иветта приникла ещё ниже к земле. Если бы не рука старшей чародейки, бедняжка свернулась бы клубочком на земле, не выдержав той энергии, что исходила от ведьмы. Тело же Кассандры застыло и не шевелилось, точно неродное.

Что-то было в этой старухе, что-то тёмное и сведущее, заставлявшее все прежние обыденные ощущения отмирать один за другим. Маленькая и хрупкая внешне, она заняла собой всю вершину. Несколько ведьм били челом в тёплую от Первоначала землю, приветствуя её.

Кирнан удостоила друзей взглядом по очереди. И смотрела куда-то сквозь них, не задерживая надолго утонувших в морщинах глаз. Из шеренги ведьм позади пленников выступила Кали и низко поклонилась главе Ковена.

– Разберёмся с ними, пока не явились на шабаш Тисовый клан и клан Дуба, – проговорила она. – Если они увидят, как мы якшаемся с пришлыми..

– Они не пришлые, – вдруг вступился Куштрим.

– Помолчи, волхв, – огрызнулась Кали. – У тебя нет голоса на этой горе.

Кирнан подняла ладонь.

– Пусть говорит, – приказала она.

Речь её была похожа колыхание сухих травинок от слабого порыва ветра, контрастируя с мороком ребёнка.

Кали удивлённо отступила:

– Да, госпожа.

Кассандра услышала шелест одеяний волхва. Он подошёл ближе, встав прямо за её спиной.

– Когда горело Древо Бога, они были одними из тех, кто не побоялся и пошёл вершить правосудие над подлецами, погубившими наше братство, – глухо произнёс Куштрим. – После же их чуть не сожгли за это на костре инквизиторы. Не гоните их, госпожа, не выслушав просьбы.

Кирнан молчала некоторое время, неотрывно глядя на волхва, которого била мелкая дрожь. Затем её взгляд переместился к Кассандре, став более осмысленным и острым.

– Насколько я знаю, моей дочери там не было, – прошептала она.

Кассандра не прятала глаз. Терпела. Взор матери жёг лицо.

– Она помогла нам сбежать с Великой Земли, – выпалил Рихард, по-прежнему стараясь не смотреть на морок голого ребёнка. – И вылечила моего воспитанника.

– По-твоему, мне есть дело до какого-то керника, Рихард Кардиган?

– Откуда... – только и смог вымолвить он, позабыв о стыде и уставившись на Кирнан.

– Слух ведьмы так же хорош, как и её зрение, – отвечала она.

Кассандра нахмурилась.

Кардиган, Кардиган... Где она могла слышать это имя? Вроде бы, оно принадлежало какому-то богатому роду ардейнардской знати. Чародейка мельком поглядела на керника, пытаясь вспомнить.

– Даже мой отец не знает о моём существовании, – сказал Рихард, прищурившись.

Всё-таки, заметил, что на Кирнан был морок. И весьма искусный. Человек без способностей никогда бы не распознал обмана.

– Достаточно того, что твоя мать знала, от кого понесла, – проговорила глава Ковена и обратилась к Иветте: – И ты, смуглянка, была и в Кривом Роге, и на костре Инквизиции, и владела силой, что тебе не положена. Верно?

Магичка держала голову опущенной. Кассандра вздрогнула, когда ногти девушки всё же проткнули кожу на её ладони. Это движение заставило главу Ковена наконец обратить внимание на Кассандру.

– Что же такого случилось в твоём мире, что ты решила найти меня, приведя с собой этих несчастных? – поинтересовалась она.

Чародейка опешила, услышав равнодушие в голосе Кирнан.

А что, собственно, она ожидала от этой встречи? Ведьма, которую она никогда не знала, вряд ли была способна рассыпаться сантиментами или расспросить о её жизни, хотя она итак должна была знать всё о Кассандре. Она не сомневалась в том, что главе Ковена известны все подробности о годах, проведённых в Оплоте, о бегстве в Сэрабию после прихода Инквизиции, о последующем участии в войне Жуткого Генерала... Наверное, Кирнан знала и о том, что Кассандра ищет её.

Только вот о причинах такого поступка ей не было ведомо. На мгновение показалось, что на лице главы Ковена мелькнуло любопытство, но то была шалость детского морока, его едва уловимое насмешливое мерцание.

Кассандра прочистила горло:

– Я пришла, чтобы... Я пришла, чтобы спросить тебя о кое-чём.

– Продолжай.

– Расскажи всё, что знаешь о Катэле. О его планах.

Чародейка сама не поняла, откуда у неё набралось столько храбрости для прямого вопроса, поскольку лицо Кирнан вытянулось на этот раз по-настоящему. Невозмутимая до этого Кали развернулась к Кассандре, расширив глаза. Притихли ведьмы в задних рядах. Молчание опустилось на вершину, нарушаемое лишь потрескиванием высоких костров.

– Что ты сказала, девочка? – переспросила едва слышно Кирнан.

В пересохшем горле засаднило, но Кассандра всё равно попыталась проглотить слюну.

– Безумец замыслил что-то страшное. Мы хотим его остановить.

На губах Кирнан возникла усмешка, выглядевшая на детском лице нелепо и одновременно жутко. Следом заухмылялись и другие ведьмы.

– И ты, глупая, решила, что я выдам тебе его секреты... Да знала б я о них... Думаешь, стала бы? – протянула она с нарочитым замешательством под зарождающийся гогот толпы. – Знаешь, девочка, это действительно очень смело – заявиться сюда и просить о таком.

Смех Кали и её подручных, напоминающий скрип ржавых шестерёнок, подхватили передние ряды ведьм. Кассандра вспыхнула и подождала, когда шум немного уляжется, прежде чем заговорить вновь:

– Мне не нужна твоя помощь. Просто скажи, где его искать.

Её фраза вызвала новый приступ хохота. Посмеивалась и Кирнан – но глаза её свежевали Кассандру. Красивые детские глаза, за которыми прятались впавшие глазницы с горящими в глубине огоньками.

– О, дорогая, – произнесла она нараспев. – Как бы мне ни хотелось подпитывать блажь юного ума, столь прекрасного в своей наивности и дерзости, я не могу ответить на твой вопрос. С Безумцем у Ковена договор, который действует и после поражения на Скалистых островах. Мы не обязаны ему помогать, но и мешать – тоже.

– Как это помешает ему? – спросила Кассандра.

– Мой ответ? Если так посудить, то никак. Вы не остановите его, будь у вас даже целая армия. Однако можете доставить ему определённые неудобства, – она вновь усмехнулась. – Позабавила ты меня, девочка. Уж от тебя-то такого не ждала. Только отчего ж не ждать-то – кровь у нас с тобой общая, рано или поздно ты бы выкинула что-то такое безрассудное, как и я в твои годы.

Внезапно по сборищу ведьм прокатилась беспокойная волна. Кирнан вскинула голову. В отдалении послышались крики. Кали привстала, пытаясь рассмотреть, что происходит.

– Что там такое... – пробормотала она.

Кассандра обернулась, всматриваясь в озабоченные лица ведьм. Крики повторились, и тогда Кали метнулась к главе Ковена, чтобы заслонить её собой. До чародейки причина суматохи дошла раньше, чем она услышала далёкое и полное паники:

– Инквизиция здесь!

Ведьмы бросились врассыпную, и сначала показалось, что их охватил страх. Но потом Кассандра поняла, что каждая стремилась занять свою позицию. Чародейка встретила растерянный взгляд Иветты.

– Сними с них чары, Кали, – донёсся до них голос Кирнан. – Посмотрим, чему их учат в Оплоте.

Сбрасывание невидимых оков словно придало лёгкости телу, и Кассандра вскочила на ноги, вытягивая вместе с собой и Иветту. Затем удивлённо посмотрела на главу Ковена, мигом облачившуюся в мантию, ничем не отличающуюся от одежд прочих ведьм.

– Помогать не обязаны, – повторила Кирнан. – Но и мешать не стоит.

Кассандра переглянулась с Рихардом, уже где-то раздобывшим назад свои кинжалы, а потом и с Иветтой, сумевшей взять себя в руки и теперь с ненавистью наблюдавшей за танцами факелов у подножья горы. Магичка твёрдо кивнула в ответ на немой вопрос Кассандры.

Здесь они помочь ведьмам точно обязаны.

1. Деллинг – северный бог рассвета.