Город пробужденный

30

Они выступили до рассвета, в сверкающую звездами, бодрящую прохладой ночь. Луна уже скрылась за недалекими горами Хутны, но Хабар, звезда богини, сияла ярко, а это сулило удачу.

Гасдрубал остановил коня у ворот Ганнона, зорко осматривая проходящие отряды. Рядом с ним стоял Баалханно в золоченом доспехе клинабара и несколько приближенных офицеров. В свите вождя всеобщее внимание привлекала избалованная и капризная Абигайль, происходившая из одного из первейших родов. Заявив, что коренные карфагенянки должны добиваться новых прав, она записалась в войско. Сама Элиссар, хоть и отнеслась к этому неодобрительно, поддержала каприз, считая, что это произведет хорошее впечатление в городе. Так эта первая амазонка, как называла себя Абигайль, оказалась рядом с Гасдрубалом и наконец-то должна была отправиться в поход.

Даже самые завистливые ее соперницы вынуждены были признать, что в облике воительницы она выглядела прелестно. Она велела выковать себе легкий самнитский панцирь, плотно облегавший фигуру, на ней была короткая туника, едва доходившая до середины бедер, а на распущенных волосах красовался маленький, украшенный, кокетливо надетый шлем. Молодые офицеры из окружения Гасдрубала пожирали девушку глазами, один лишь Кадмос смотрел на нее с явной неприязнью. Он знал от Керизы, сколько времени Абигайль потратила на выбор шлема, на подбор к нему прически. Сначала она хотела взять карийский шлем с огромным красным султаном, потом греческий, но в итоге отвергла оба, так как они скрывали волосы. А волосы у нее были длинные, ухоженные, как у всех карфагенских женщин, считавших их своим главным украшением. В конце концов она остановилась на маленьком пунийском шлеме, лишь бы иметь возможность распустить по плечам и спине богатство черных, блестящих волос.

Пока Гасдрубал и военачальники внимательно осматривали проходящие в свете факелов отряды, один за другим появлявшиеся из темноты ворот, молодые офицеры вели беседы на более интересные темы.

— У тебя великолепный панцирь, Абигайль!

Абигайль смеялась, резко отшучиваясь. В какой-то момент она, однако, прервала их с неподдельной тревогой в голосе:

— Это все хорошо, но этот конь так ужасно вертится. Его и вправду нужно все время сжимать коленями?

— Если не хочешь упасть, то нужно, и сильно, — коротко ответил тот, к кому был обращен вопрос. Но кто-то из молодых уже услышал вопрос, и снова раздались смешки.

— Счастливый конь.

— Ах, если бы прекрасная Абигайль захотела сесть рядом со мной, на моего коня. Ей было бы гораздо удобнее.

— Я бы и сам охотно стал ее конем.

— Ишь чего захотел. А потом бы решил, что панцирь слишком тяжел…

— Ну разумеется, Абигайль.

— И туника, — добавил кто-то из молодых.

— Туника уж точно лишняя. Амазонки сражались без туник.

— В бою вы меня еще не видели, — отрезала Абигайль. — А эти ваши амазонки отрезали себе правую грудь, чтобы она не мешала им стрелять из лука.

— Не делай этого. Заклинаю тебя, Абигайль. Голубки прекрасны лишь парой.

Вдоль стен, от Тевестских ворот, расположенных дальше к югу, прискакал гонец и осадил коня возле Гасдрубала.

— Вождь, достопочтенный Герастарт доносит, что все его люди уже вышли из города и спешно идут, как ты приказал. Тысячник Гидденем ведет передовой отряд.

— Ворота заперли после прохода войск?

Гонец смутился.

— Я… я не знаю, вождь.

— Ты должен был обращать внимание на такие вещи, раз приехал с вестями.

Не поворачивая головы, сурово и резко Гасдрубал бросил через плечо:

— Абигайль!

Девушка, которую толкнул сосед, кокетливо ответила:

— Ты звал меня, Гасдрубал?

Ее снова толкнули, и она, хихикнув, поправилась:

— Простите, достопочтенный вождь.

— Здесь только одна Абигайль. Поезжай немедленно к Тевестским воротам и проверь, плотно ли они закрыты. Догонишь нас на дороге в Утику.

— Как это? Мне ехать одной? Ночью?

— Абигайль, это не забава, это война. Я отдал тебе приказ.

Девушка испуганно огляделась. Никто из офицеров, таких веселых мгновение назад, не проронил ни слова, а голос Гасдрубала был неприятен. Неприятнее, чем мрак ночи, сгущавшийся сразу за кругом света от факелов.

Медленно, с опаской она двинулась, ударила коня пятками и направила его в указанном направлении. Внезапно шлем, соблазнительно облегающий панцирь, меч, бьющий по голому бедру, — все это показалось ей тяжелым, отвратительным, заодно с этой черной, липкой, обступающей ее тьмой, в которую ей предстояло погрузиться.

— Быстрее! — нетерпеливо приказал Гасдрубал. — Я хочу получить вести немедленно!

Один из офицеров рассмеялся и ударил коня Абигайли ножнами меча. Выдрессированная, спокойная кобыла немного ускорилась и пошла легкой рысью. Этого хватило для напуганной девушки. Она вскрикнула, обеими руками схватила коня за шею и почти сразу же тяжело, неловко свалилась набок, при этом в полной мере осознавая всю нелепость своего падения.

В группе офицеров раздались смешки, но их перекрыл равнодушный голос Гасдрубала:

— Манисаба! Выполнить приказ, который не смогла выполнить Абигайль! И догнать нас немедленно!

Офицер, пришпорив коня, исчез во тьме. Абигайль поднялась с земли, пристыженная, взбешенная, плачущая от унижения. Никто не обращал на нее внимания, никто не помог снова сесть на спокойно ожидавшую, но такую недосягаемо высокую кобылу. Она тут же приняла решение и, не обращая внимания на коня, двинулась пешком в сторону ворот, которые стража как раз закрывала после прохода последнего отряда. Никто ее не остановил, никто ни о чем не спросил.

Гасдрубал, ехавший в конце колонны, во главе которой поспешил Баалханно, говорил Кадмосу:

— Должно получиться! Когда мы будем угрожать Утике, римляне вынуждены будут выйти из-за валов, преградить нам путь. А тогда Герастарт ударит по их лагерю, где у них все припасы, а Гидденем — с тыла, по легионам, сражающимся с нами. Их поражение неминуемо.

— Так и есть, вождь. Завидую только Гидденему.

— Чему?

— Он ударит с тыла, а значит, они обернутся против него. Для воина радость — сражаться с таким противником.

— Ты еще сегодня можешь испытать этой радости в избытке, — пробормотал Гасдрубал. — Помни, что мы должны сковать все силы римлян, стянуть их на себя и дать время Гидденему, которому предстоит долгий путь, прежде чем он настигнет римлян.

— Гидденем, несомненно, храбрее меня, — справедливо признал Кадмос.

— Но он сражается как человек отчаявшийся, ищущий смерти, а ты — как полководец, думающий о победе. Карт Хадашту нужны победы, — отрезал Гасдрубал.

Прав был Макасс, предупреждая вождя, что римляне знают обо всем, что творится в Карфагене, ибо уже на рассвете конные разъезды стали приносить вести, что неприятель перерезал дорогу на Утику и преграждает им путь.

С небольшого холма Гасдрубал разглядел римские порядки и тщательно оценил силы врага. Яркое солнце зажигало искры на шлемах и остриях пилумов, прозрачный воздух позволял видеть далеко.

Армия консулов была выстроена в традиционном порядке: в центре пехота в три линии, на флангах — нумидийская конница.

— Если у них здесь два легиона, то в лагере они должны были оставить сильную охрану, почти пол-легиона, — прикидывал Гасдрубал. — Это слишком много для сил Герастарта, тем более что лагерь сильно укреплен. Это уже настоящая гадар. И там есть машины, которых у Герастарта нет. Но это ничего. Когда мы здесь уничтожим их главную силу, возьмем и лагерь. Ах, какая жалость, что у нас нет слонов.

Он указал на холмы, синевшие на юго-западе.

— Оттуда должен подойти Гидденем. Но мы не будем ждать, пока он появится.

— Верно, рошеш шалишим, — с убеждением подтвердил Кадмос. — Промедление с началом битвы очень утомило бы наших людей. Это молодые солдаты.

— В этом-то и дело. Пусть люди готовятся. Конницы у нас мало. Ты, Магарбал, возьмешь своих и двинешься сюда, направо. Ты должен сдержать нумидийцев, даже если вам всем придется погибнуть. Ты, Баалханно, возьмешь этот лох и прикроешь нас слева. Македонские сариссы хороши против конницы. Ты должен выстоять, пока мы не сломим центр. А за это время уже должен появиться Гидденем. Кадмос ведет первую линию. Ну, вперед!

Построение шло нелегко из-за все еще недостаточной выучки новобранцев, но со стороны римлян это могло выглядеть скорее как пренебрежение противником. Быстро усиливающаяся жара утомляла легионеров, менее привычных к ней, чем жители Африки. Но Гасдрубал был слишком опытным вождем, чтобы не знать, что такое для молодого солдата ожидание битвы, поэтому не медлил дольше, чем это было необходимо. Первым в облаке пыли двинулся Магарбал, сразу за ним — Баалханно, на котором вызывающе сверкал золоченый доспех, а когда обе части нумидийской конницы поспешили навстречу, загремели трубы, рога, курмиксы, и Кадмос повел первую линию основных сил.

— Идти ровно! Смыкать щиты! — кричал он. — Копья метать только по приказу! Помните, только по приказу! И сразу за мечи и рубить! Всегда смыкаться к центру! Ко мне! Не дать разорвать строй!

Он соскочил с коня, встал в строй и пошел, задавая шаг. Ряд колыхался. Слишком это было трудно для молодого солдата. Строй то растягивался, то сжимался без нужды, то изгибался, как змея. Но солдат упорно шел навстречу застывшей в безупречном спокойствии линии римских войск.

Вопль битвы на обоих флангах заглушал даже звуки труб. Все ближе ровные, в шахматном порядке выстроенные манипулы, уже можно различить лица под козырьками шлемов. Второй легион. Культовые знаки, волка и быка, они, верно, оставили в лагере. Но сигнифер стоит среди триариев.

«Гидденем захватит знамя!» — невольно, с завистью подумал Кадмос.

Уже видно, как солдаты первого ряда берут свои пилумы для броска, готовятся. Еще слишком далеко. Сейчас. Нет, выдержать. Еще немного. Пару шагов.

Трибун Гней Корнелий Испанский не выдержал напряжения, повернулся на коне, поднял руку. Прежде чем он махнул, Кадмос крикнул — изо всех сил:

— Копьями!

Запоздалый залп римских пилумов был уже нестройным, неровным и малоэффективным, но манипулы умело смыкались, хоть и были сильно прорежены градом карфагенских копий. Вторая линия приблизилась.

Они столкнулись с воплем, работая лишь мечами. С одной стороны — ярость, с другой — железная дисциплина. Численное превосходство — против превосходства воинского умения. Оружие, еще с радостью лелеемое в неопытной руке, — против оружия, ставшего лишь привычным инструментом.

Они трижды сходились и расходились безрезультатно. На флангах нумидийская конница с дикими криками отступала и снова раз за разом возвращалась в бой. Но триарии до сих пор не вступали в дело, поэтому и Гасдрубал не бросал в бой свои резервы. Он все нетерпеливее поглядывал на холмы, откуда должен был подойти Гидденем, все громче приказывал трубить в трубы и рога.

В третьей схватке в центре внезапно возникла сумятица. Римляне, до сих пор лишь оборонявшиеся, вдруг ринулись вперед, но не в стройном, уставном порядке, а бегом, в беспорядке. Оттуда донесся крик:

— Италики! Друзья! Италики!

Кадмос, измученный, охрипший, неистовствовавший в бою, все же понял, что происходит, и его голос снова перекрыл шум битвы:

— Пропустить! Это союзники! Пропустить!

На римской стороне тоже поняли причину незапланированной атаки, зазвучали буцины, ослабленные ряды начали стремительно отступать, снова смыкаться, в бой поспешно вступили триарии. Но они прикрывали уже лишь отход в сторону лагеря.

— Гидденем! О, почему же не ударил Гидденем! — в полном отчаянии кричал Гасдрубал.

Он бросил в бой последние резервы, сам бился наравне со всеми, но не мог ни одолеть медленно отступавшего неприятеля, ни сломить его строй.

Наконец, под прикрытием яростно атаковавшей нумидийской конницы, римляне отошли в свой сильно укрепленный лагерь. Атаковать его без осадных машин было бы безумием — Гасдрубал приказал отступать.

Он объезжал собиравшиеся, разгоряченные боем отряды, с ясным лицом благодаря воинов.

— Ушли от нас! — весело кричал он. — Но они узнали, что такое народ Карт Хадашта! Можете гордиться, братья! В открытом бою вы заставили отступить консульскую армию! Захватили пленных, оружие.

Но в шатре, когда войска расположились на отдых, вождь гневно набросился на Герастарта:

— Что это значит? Где Гидденем и его люди? Он предал, заблудился? За меньшие проступки полководцев распинали! Если бы он подошел вовремя, ни один римлянин не ушел бы!

Старый командир фаланги был угрюм, но не выказал страха перед гневом вождя.

— Гидденем погиб. Его люди разбежались. Часть из них добралась до меня. Но уже тогда, когда я был скован боем с гарнизоном лагеря. А потом сразу подошли римляне, а вы — за ними.

— Погиб? Как? Где? Он ведь даже не появился на поле боя!

— Его убил кто-то из своих, а может, и чужой, — понуро пояснил Герастарт. — Убийца, говорят, выкрикнул что-то непонятное и пронзил его мечом. А потом быстро исчез. Перепуганные люди разбежались, решив, что это, верно, один из кабиров.

— Проклятье! В такой момент, и именно Гидденем, от которого зависел весь успех! Что это значит? Гнев какого-то бога? С ума можно сойти! С людьми я умею сражаться, но не с богами!

— Боги с нами! — с убеждением заявил Баалханно. — В этом нет никаких сомнений. Это что-то другое. Ты не смеешь сомневаться, вождь. Может, это римский шпион? Намеренно сделал это в такой момент, чтобы посеять смуту. Как бы то ни было, они бежали от нас, и теперь смута у них. Почти тысяча человек перешла на нашу сторону. Такого еще не было.

Гасдрубал, однако, оставался мрачен.

— Тысяча человек — это много, но бывает, что один значит больше. В данном случае, проживи Гидденем хоть на пару часов дольше, мы одержали бы великую победу, возможно, решающую. Мы бы уже стояли под Утикой.

Кадмос размышлял о другом.

— Те легионы, что сражались с нами, состояли из закаленных в боях и обученных ветеранов. Наши отряды — из добровольцев. И сегодня оказалось, что мы не уступаем римлянам. Наши люди были не хуже. У нас было лишь слишком мало конницы. Ты должен об этом подумать, Магарбал.

— А где я возьму коней? Все, что было в городе и окрестностях, я уже собрал. Больше — только привозить.

— Подумаем об этом, — Гасдрубал вновь обретал спокойствие и энергию. — Ты, Кадмос, возьмешь этих беглых италиков и включишь в свой лох. Полагаю, это будет несравненный отряд. А я все же поговорю со жрицей Лабиту. Может, нужно принести какие-то жертвы?

— Вождь, уговори жрицу объявить священную ночь, — рассмеялся один из молодых. — Это самая угодная жертва для нашей богини, и каждый из нас внесет свой вклад в ее славу, сколько хватит сил.

Рассмеялись все. И Гасдрубал тоже.