Город пробужденный

42

Гадюка метнулась среди камней и на миг скрылась из виду, но Кериза решительно и смело прыгнула за ней. Еще раз золотисто-коричневая, с черными пятнами змейка показалась на открытом месте, метнулась зигзагом, сверкнула металлической чешуей и исчезла в зарослях.

Кериза остановилась, тяжело дыша. Конечно, время неподходящее, под вечер змеи проворны и быстры. Надо было приходить в полдень, когда они, отяжелевшие, спят на солнце. Тогда схватить ядовитую гадину с помощью раздвоенного на конце прута нетрудно, бросить ее в кожаный мешочек и завязать — тоже. Теперь, в прохладное время дня, это было почти безнадежно!

В мирное время живых змей всегда можно было купить на рынке у мальчишек из окрестных деревень. Их охотно покупали, ведь отвар из змеи — лучшее лекарство от слоновой болезни, вызывающей отеки, а также спасает при укусах ядовитых змей и огромных пауков. Но отвар этот помогает лишь в том случае, если в кипящую воду бросить живую змею, поэтому гадину нельзя было убить камнем — ее непременно нужно было поймать живьем.

Теперь, однако, живых змей в город никто не приносил, а добыть их можно было лишь на пустошах, за стеной Мегары. А это очень трудно, нужно много удачи и терпения.

Терпения Керизе было не занимать, когда она отправлялась на эту опасную охоту ради Этибель, жестоко страдавшей от укуса черного паука. Но удачи не хватило, и вот первую змею она увидела лишь перед закатом и тщетно гналась за ней. Теперь гадина скрылась в зарослях и каменных россыпях, и надежда поймать ее пропала.

Кериза, смирившись, отбросила волосы со лба, перевела дух и огляделась. И с удивлением поняла, куда забрела. Она стояла уже на самом краю полуострова, над Утикийским заливом. Именно здесь она отдыхала с Кадмосом, когда они осматривали эти берега. Тогда дул жаркий южный ветер, царил обессиливающий зной, а противоположный берег залива, казалось, дрожал и мерцал, окутанный золотистой дымкой. Сегодня же стояла приятная прохлада, воздух был на диво прозрачен, и другой берег отчетливо виднелся далеко за римским валом и вымершим селением Терез.

Солнце скрылось за горами на западе и перестало слепить глаза. Настало короткое мгновение, когда над миром еще царила ясность, но сияние солнца уже не ослепляло. И прежде чем эта ясность уступила быстро сгущавшемуся мраку, Кериза разглядела у Тунеса несколько светлых точек на спокойной, сияющей глади залива, вбиравшей в себя краски зари.

Эти точки, казалось, двигались, плыли, и именно в ее сторону. Она смотрела внимательно, с любопытством, а может, и подсознательно используя предлог, чтобы еще постоять на высоком обрыве. Ее зоркие, молодые глаза через мгновение, несмотря на быстро сгущавшуюся тьму, различили, что это плывут лодки. Уже можно было даже угадать направление их движения: они огибали по далекой дуге край карфагенских стен и стремились к безлюдным, скалистым берегам Мегары. Кто это мог быть? Рыбаки, желающие тайно провезти в город немного рыбы? Невозможно. Все селения по обоим заливам были заняты и охранялись римлянами. А значит… значит, это, должно быть, римляне!

Но чего они ищут здесь, у пустынных, неприступных обрывов?

Прежняя усталость прошла без следа, осталось простое человеческое любопытство, и Кериза, инстинктивно чувствуя необходимость соблюдать осторожность, присела за валун и из этого укрытия наблюдала за заливом.

Темная вода быстро впитала последние отблески зари, и на ее таинственном, черном фоне исчезли, словно тоже поглощенные ею, черные точки. Теперь, верно, лишь луна могла бы выдать плывущих, но луна должна была взойти только около полуночи. Звезды, хоть и горели бесчисленным роем, света не давали.

Кериза, разочарованная, но еще не встревоженная, встала, вышла из своего укрытия и, подойдя к самому краю обрыва, долго прислушивалась. Снизу доносились лишь обычные всплески, чмоканье, бормотание ленивой волны, что даже в такую тихую ночь боролась со скалами.

Она уже двинулась к городу, сердясь на себя, что так засиделась и придется идти в темноте, уже огибала черный провал расселины, более глубокой, чем другие, которыми был густо изрезан край обрыва, как вдруг остановилась, и сердце ее заколотилось.

Снизу, со стороны воды, какой-то голос — женский голос — произнес повелительно:

— Я пойду первой. Укажу дорогу. Но карабкаться надо босиком и осторожно, здесь круто и очень скользко!

— Зажжем факелы! Из города ведь не увидят!

— Не смей! — резко оборвала женщина. — Откуда ты знаешь, что здесь нет патрулей? Вы должны застать город врасплох!

— Люди у меня еще попадают в этой темноте!

— Верю, что ни один не простонет, даже если распорет себе живот! Достопочтенный консул обещал мне горцев, а не баб!

— Ну, хорошо, хорошо! Иди уже и покажи свою дорогу!

Какой-то шорох, тяжелое дыхание, приглушенный шепот, порой короткий скрежет чего-то о камни дали понять остолбеневшей Керизе, что по расселине вверх карабкаются несколько человек. Медленно — ибо это, должно быть, было страшное восхождение в полной темноте, — но они приближались.

Она опомнилась, когда шорох раздался почти у самых ее ног, и невольно присела. В отчаянии она стала искать при себе какое-нибудь оружие. Хотя и знала, что у нее ничего нет, кроме того легкого, длинного, раздвоенного на конце прута, которым она хотела пригвоздить к земле голову змеи. Но вдруг ее руки коснулись камня, и Кериза уже знала, что делать!

Она схватила ближайший валун, с отчаянной силой подняла его над головой и, когда прямо перед ней замаячил неясный силуэт кого-то, выбирающегося из расселины, швырнула его вниз со всей решимостью и отчаянием.

Ответом ей был глухой, страшный стон, грохот рухнувшего вниз тела, проклятия, крики, всплеск воды. А Кериза в исступлении метала все новые и новые камни, сбрасывала комья земли, отрывала, казалось, навеки приросшие валуны. И вот уже расселина загудела от грохота катящихся обломков скал, застонала от воплей раненых.

Но над всем этим снизу пробивался сильный, спокойный, командующий голос:

— Вперед! Наверх! Таков приказ консула! Вперед!

Кериза почувствовала, что слабеет, что начинает дрожать от напряжения, поняла безнадежность дальнейшей обороны и, внезапно придя в себя, бросилась бежать к городу. Длинная туника мешала ей, так что она собрала ее обеими руками, высоко подобрала и бежала в страхе, в отчаянии, с одной лишь мыслью: «Надо предупредить, надо известить! Римляне на полуострове! Римляне!»

Она цеплялась за какие-то кусты, спотыкалась о невидимые в темноте камни, падала, ранилась, почти теряла сознание от напряжения, но когда добежала до маленькой калитки, нашла в себе силы на последнее усилие и закричала:

— Римляне идут! Закрывайте!.. Римляне!

К счастью, командовавший на этой стороне стен старый Баалханно любил по вечерам проверять стражу и как раз обходил стену: он узнал Керизу и не стал терять времени. Поэтому, когда нападавшие наконец сумели вывести на плато большее число людей, вытащить из лодок доспехи и оружие, построиться и подойти к стенам, их встретили горящие смоляные светильники, выдвинутые на шестах далеко за ров, и град снарядов из катапульт.

Когда к тому же показалась луна, римский командир счел, что без внезапности задача невыполнима, и приказал отступать. Вслед за отходившими Баалханно тотчас же организовал погоню, но римляне исчезли. Лишь днем, идя по указаниям Керизы, они отыскали коварную расселину. Баалханно велел скатить в нее огромный обломок скалы, закрыв этот проход на плато окончательно и навеки. И с полной уверенностью доложил Гасдрубалу, что со стороны пустошей за Мегарой городу больше ничего не угрожает и никакое нападение оттуда уже невозможно.

А поскольку в ту же ночь была отбита и мощная атака, проведенная по всей длине стен, Гасдрубал мог смело причислить этот день к победам и разослать своих людей по городу, чтобы те высмеивали Сципиона. Что ж, имя, видать, слишком велико для глупого юнца! Не страшнее он своих предшественников!

На совете, однако, который он вскоре созвал, Гасдрубал не скрывал своей озабоченности. Штурм отбит, не удалась римлянам и внезапная атака со стороны Мегары, но все же римский вал завершен, и город теперь отрезан полностью. Со стороны суши не проберется никто.

— Город осажден лишь отчасти, — после тягостного молчания подал голос Кадмос. — Но с тем же успехом можно считать, что и Сципион со своей армией тоже в осаде! Впереди у него наши стены, по бокам — море, а в тылу — армия Карталона. Прежде чем он стянет флот побольше и закроет нас со стороны моря, мы призовем Карталона, отрежем Сципиону подвоз из Утики и задушим его! У нас сейчас преимущество — так воспользуемся им. Сципион совершил большую ошибку, покинув свой укрепленный лагерь и выйдя на самый перешеек. Теперь его защищает лишь наскоро возведенный вал, но с тыла его не прикрывает ничто.

— Ты хочешь сказать, что нужно воспользоваться случаем и ударить с обеих сторон одновременно? — с неожиданной улыбкой спросил Гасдрубал, который, по-видимому, уже и сам обдумывал этот замысел. — Смелый совет, но, верно, он подсказан богами. Да, Карталон уже в полной готовности. Остается лишь известить его. А это сейчас возможно только по морю. Значит, два-три дня. Эонос, какие ночи ты предвидишь?

— К несчастью, вождь, светлые и безветренные. Советую подождать!

— Хорошо. Итак, скажем, пять дней. Пока Карталон соберет свои силы — еще два дня. Пока дойдет до римского лагеря — еще два. Итого, считая с завтрашнего дня, на девятый день, то есть в шестой день месяца Сив — мы ударим на рассвете с двух сторон по римскому лагерю! Будет ли это благоприятный день?

Жрец Эшмуна, Магдасан, возвел очи к небу и, беззвучно шевеля губами, что-то сосредоточенно подсчитывал:

— Это превосходный день, вождь. Вся эта декада хороша.

Астарим и Абдербаал, жрец Мелькарта, тут же поддержали его:

— Так и есть, шестой день месяца Сив благоприятен для выхода в море, а значит, будет хорош и для действий, с моря начатых.

Жрец Биготон высказал некоторое сомнение:

— Эта декада благоприятна, но она уже клонится к дурным временам. Шестой день — это уже после самого удачного дня…

— Я удивлен, святейший, очень удивлен! Гамилькар Барка в этот день взял Акрагант.

— А я помню, что в месяце Сив жертвы не удаются!

— Разве что у вас! В наших летописях ничего подобного не отмечено!

— Ха-ха-ха! Ваши летописи! Записываете лишь то, что вам выгодно!

— Зато мы пишем правду! А в других храмах бывает по-разному!

Гасдрубал с трудом унял разгоравшийся спор святых мужей и решил, что срок менять не будет. Каждый день промедления лишь увеличивает шансы, что весть каким-то образом дойдет до римлян. Ибо чего уж скрывать — они знают обо всем, что творится в городе!

Дальнейший совет вели уже одни военачальники.

— Нужно установить сигналы для связи с Карталоном, — говорил Гасдрубал. — Сигналы будут такие: когда Карталон подойдет, он зажжет на холме над Мушале три костра из соломы или хвороста — в знак того, что он готов. Такие же три столба дыма со стороны города будут ответом, что атака должна начаться с обеих сторон. Два дыма — это знак, что что-то сорвалось, что обе армии должны возвращаться на свои позиции.

— Кого вы намерены послать? — спросил Кадмос, обращаясь к Эоносу.

Тот рассмеялся:

— Я понимаю! Ты бы хотел поплыть!

— Это невозможно! — тут же возразил Гасдрубал. — Кадмос будет нужен мне здесь. А Карталон обидчив, он подумает, что к нему посылают начальника или надсмотрщика, и тут же растеряет весь пыл.

— Так и есть, вождь. Поэтому я пошлю одну галеру под началом Зарксаса! Это смелый и доблестный человек, он ничего не перепутает в поручении и вовремя доберется до Карталона.

— Хорошо. Пусть плывет Зарксас. А ты, Кадмос, уже отбирай и готовь отряды для наступления. Разумеется, что до цели и даты замыслов — полная тайна!

— Узнают! — зловеще пробормотал Макасс. — Их боги, видно, сильнее наших! Все знают!