Город пробужденный

53

С более открытых мест Кериза наблюдала за все более близкими пожарами. Постепенно она успокаивалась. Захваченный город горел бы шире, и огонь бы усиливался. Здесь же было хоть и несколько или даже с десяток пожаров, но они, казалось, уже затухали. Поэтому она решила замедлить шаг и пошла, а не побежала, к тому же силы ее были на исходе. Похищение, работа на веслах, безжалостная порка, плохая еда подорвали ее силы, а отдых на обратном пути был слишком коротким.

Она шла через кладбища, потому что только в этой стороне была калитка, не заваленная изнутри землей, — памятная для нее калитка, ведь через нее выходили беглецы и через нее вытолкали ее саму. Но теперь тяжелые, окованные бронзой ворота были закрыты, и когда она встала перед ними, какой-то голос резко окликнул ее:

— Кто здесь и откуда! Отойди от калитки, или я брошу копье!

— Впусти меня! Я спешу к Кадмосу, командиру моры!

— Но откуда ты взялась за стенами? Мы никого целый день не выпускали! Даже похоронную процессию, хотя умер не кто-нибудь, а сам Сихарб!

— Выпускали! Если это вы стояли здесь на страже две недели назад… О, об этом мы еще поговорим! Но сейчас впустите! Я очень спешу и… и очень устала!

— Я не могу тебя впустить! Может, ты шпионка? Ты должна ждать.

— Как тебя зовут? — прервал другой голос.

— Кериза, дочь Макасса!

— Сходится! Ты, впусти ее! Это девка Кадмоса, а на его гнев лучше не нарываться!

Еще некоторое время они спорили, но наконец блеснул свет, трещащий искрами смоляной светильник выдвинулся далеко за стены, и когда стражники убедились, что женщина одна, заскрежетали засовы, и калитка приоткрылась.

Кериза, поспешно протиснувшись внутрь, с тревогой спросила:

— Что это за пожары? Что происходит в городе?

— Что ты спрашиваешь, как дура? Будто не знаешь? Все знают!

— Но я не знаю! Меня не было… долго не было здесь!

— А где же? Что ты плетешь? Будто какие-то корабли плавают? Некоторые из наших богачей многое бы дали, чтобы уехать. Хе-хе, многое бы дали! Но ничего из этого! А ты говоришь, что тебя не было! Эй, что-то ты темнишь!

Но второй стражник дружелюбно объяснил Керизе, не расспрашивая ее. Это римляне поджигают дома. Бросают из тяжелых машин корзины с углями. Но Гасдрубал, а вернее, его жена Элиссар, уже организовала постоянные дозоры на крышах домов, с водой и песком, и те тушат огонь в зародыше. Хотя, конечно, не всегда удается! А одновременно римляне атакуют. Подтащили машины близко и бьют изо всех сил, а наши — по ним! Эй, веселье там тоже что надо! А здесь скучно, потому что кто же нападет с этой пустоши? Кто сюда доберется? Здесь и бабы на страже справятся, а мужчин — на главные стены!

— А где Кадмос? — беспокойно спросила Кериза, уже трогаясь в путь.

— Слышал, что у Тевестских ворот. Там жарко, но ведь известно: где жарко — там и он!

К Тевестским воротам Кериза не могла идти ближайшей дорогой через Мегару, потому что стража не пропускала, так как путь пролегал мимо больших цистерн. Знакомый сотник объяснил ей, почему так приказано, но пропустить не захотел.

— Это твой Кадмос сам приказал, как только началась атака. Потому что здесь поймали какого-то, кто пробирался к цистернам, неся завернутую в плащ дохлую собаку. А другой, поумнее, что-нибудь подсыплет или подольет и отравит половину людей! Так что теперь никому нельзя, кто не знает пароля!

— Но ты ведь меня знаешь, Ганнон! Я спешу!

— Я тебя знаю, но ты не знаешь пароля, так что пропустить тебя не могу! А со спешкой тоже не так все просто! Успеешь! Римляне упрямы! Так скоро не отступят, раз уж начали!

То же самое подтвердил и Кадмос, которого Кериза застала на вышке над воротами. В присутствии солдат Кадмос не позволил себе никаких проявлений радости или волнения, но лицо его прояснилось, и глаза засияли.

— Кериза! — произнес он медленно, но таким тоном, который сказал все.

Однако он тут же повернулся к какому-то бородачу, которого девушка не знала:

— Муттон, веди бой дальше. Этот таран не подпускать, бить по тем катапультам! И прятаться! Это глупость, а не геройство — вылезать на стену! Когда будет штурм, я потребую от вас геройства. Сейчас — работа!

Действительно, этот тип боя был прежде всего тяжелой работой. Подносить снаряды, натягивать канаты, перекатывать огромные машины, убирать обломки, сыпавшиеся со стен от ударов снарядов, заделывать бреши в зубцах бревнами, камнями, чем придется. И тушить пожары. Но об этом Кадмос запрещал людям думать. Их дело — бой, а для тушения огня есть другие!

Работа тяжелая и притом опасная, так как римляне подтащили близко сотню своих машин и беспрерывно засыпали стены градом снарядов. Они, видимо, еще не готовились к штурму, не концентрировали атаку, чтобы пробить брешь. Они хотели, вероятно, запугать, измотать, выкосить гарнизон, ибо снаряды падали широко и далеко вглубь, на первую, вторую и третью стены, на межстенные пространства, на позиции машин, на улицы, ведущие к стенам, на дома и площади. Особые, самые тяжелые катапульты непрерывно метали фаларики, а карробаллисты — корзины, полные горящих углей. Воздух был исполосован медленно тающими полосами дыма, что тянулся за каждым таким снарядом.

Кадмос поспешно затащил Керизу за выступ стены и, схватив ее за обе руки, сжимая их с силой, спросил с тревогой, но и с радостью:

— Где ты была? Кериза, я так за тебя боялся! Еще до штурма я принес жертву в храме Танит! Жрица Лабиту утешала… Неважно! Ты здесь! О, говори, любимая!

Лишь более сильным пожатием рук он временами выдавал свой гнев или страх и выслушал всю, поспешно, вкратце рассказанную историю с внешним спокойствием.

Хотя он неотрывно смотрел в глаза Керизе, он не забывал о битве и дважды даже прервал ее. Один раз, чтобы оттолкнуть большое копье, которое упало сверху, заскрежетало по камням и древком едва не ударило Керизу по ногам. Второй раз, когда почти одновременно свалились двое из обслуги ближайшей катапульты. Тогда он крикнул:

— Муттон! Эту катапульту убрать отсюда! Уже пять человек при ней пало! Плохое место!

И тут же повернулся к Керизе, чтобы доказать, что внимательно слушал ее рассказ:

— Эта Лаодика была, верно, самой усердной простибулой среди скучающих богачек. Что она способна проявить стойкость, я и не думал! О, говори, говори дальше!

— Тридон! — воскликнул он, выслушав остаток рассказа. — Старый негодяй, но по-своему честен! Не забыл! Ха, Мелькарт получит от меня щедрую жертву! Благодаря ему ты спаслась! Говоришь, в той расселине удобная гавань? Клянусь всеми демонами моря и скал! Ведь и я там вылезал, когда как раз покинул Тридона! Тьфу, кабиры мне разум помутили, я думал, это та, которую мы завалили после попытки высадки римлян! А это ведь в другой стороне! Надо предупредить Гасдрубала! Он пренебрегает полуостровом Мегара, слабые дозоры там держит…

— И продажные! — с нажимом напомнила Кериза. — Бомилькар проводил через калитку у кладбищ кого хотел! Я же видела! Калитка была открыта, а рядом — никого!

— Верно! Псы! Но как дознаться, кто тогда нес службу? Нужно будет поставить там самых надежных, неподкупных людей!

— А есть ли такие? — с горечью спросила Кериза. — Все дело лишь в том, сколько и чем платить! Одного прельстит золото, другого — девка…

— А третьего — сытная еда! — с тревогой признал Кадмос. — О, это скоро может стать величайшим искушением! Знаешь, что оказалось? Склады Гимилькара и Эшмуназара пусты!

— Потому-то они и бежали!

— Верно, кто-то их предупредил. Ибо Гасдрубал приказал забрать эти склады и выдавать продовольствие экономно тем, у кого нет своих запасов. А тут оказалось, что ничего нет! Ах, псы, подлые, прокаженные псы! Гасдрубал рассчитывал, что там продовольствия хватит хоть на год, а между тем…

— Но что случилось? Куда делись такие огромные запасы? — спросила перепуганная Кериза.

Она постоянно была среди людей и лучше знала их беды, чем Кадмос, думавший лишь о войске и этим войском оплачиваемый и кормимый, и лучше знала, как тяжело приходится большей части населения. Теперь, когда город окружен и заперт, когда склады могли бы стать спасением!

— Куда делись? Неизвестно! Но я бы не удивился, если бы они достались римлянам! — взорвался Кадмос. — От таких негодяев можно ожидать чего угодно! Лишь бы нажиться!

— Это правда, — признала Кериза. — Некоторые, да, некоторые из них унесли столько золота, что едва могли его поднять! Бомилькар отобрал у них все и еще заставил грести!

Переутомление, нервное напряжение стольких дней внезапно взяли верх, и Кериза прижалась к плечу любимого, содрогаясь в приступе рыданий. Но так же внезапно плач этот перешел в неестественный, нервный смех.

— Эшмуназар? Ха-ха-ха! Его-то рука богов настигла быстро! Знаешь ли ты, ах, знаешь ли, что, когда мы спускались в ту расселину, он поскользнулся и растерял все свои сокровища? А Бомилькар в гневе приказал за это бросить его за борт! Ха-ха-ха! Понимаешь? Как… как паршивого пса! Такого, у которого клочьями лезет шерсть! А у Эшмуназара так же вылезали искусственные пряди из завитой бороды!

Она с усилием овладела собой и с минуту стояла так, прижавшись к плечу Кадмоса, лишь быстро и прерывисто дыша. Огромный камень, выпущенный из онагра, загудел над ними и с грохотом ударился в третью стену. Там раздался крик, издалека донесся грохот катящихся обломков, но они не обратили на это внимания.

Кериза начала шептать мягко, тихо, но Кадмос услышал бы ее даже сквозь величайший шум и грохот:

— Тридон отпустил меня и отвез, когда я сказала, что я твоя жена, дорогой! Я знаю, ты хотел… Я откладывала, но думаю, что была неправа! Если… если ты еще хочешь… Пусть то, что я сказала Тридону, станет правдой!

— О, любимая! — Кадмос схватил девушку в объятия и радостно прижал к себе. — Наконец-то! Скорее! Бежим в храм! К Танит, правда?

— Но, дорогой мой, ведь еще ночь! Храм закрыт! Да и ты не можешь сейчас уйти со стен! Ведь штурм!

— Это не штурм! — Кадмос презрительно махнул рукой. — Это даже не подготовка к штурму! Но… но ты права! Я не могу сейчас уйти! Утром меня сменит Герастарт. Тогда и пойдем! Только… только у меня нет дома, куда можно было бы внести пылающие головни из твоего очага!

— Очаг? — тихо прошептала она. — Дорогой мой, разве этот пылающий город — не наш общий, самый священный очаг?

Внезапно она подняла голову, взглянула ему в глаза твердо, решительно. И через мгновение прошептала:

— Лаодика пела на веслах, хоть ее за это страшно били. Пела: «Хой, Адон, вэ хой Родох!» Она думала о городе! Но это неправда! Не горе, а победа и слава! А у нас должны быть дети, много детей, чтобы воспитать их людьми, по-настоящему любящими свой город! Не такими, что решились на великий поступок лишь в час ужаса! А до того думали лишь о себе! И не такими, для которых божество — золото, а отечество — любая страна, где им хорошо!