Город пробужденный

37

Смена консулов, как и следовало ожидать, привела к некоторому затишью в военных действиях, чем Гасдрубал, насколько мог, пользовался.

Он отбил Тунес, вернее, его развалины, и вновь открыл пути для караванов, доставлявших продовольствие из Нумидии и Ливии. Карфагенские галеры отныне могли плавать почти свободно и довольно регулярно, поддерживая через залив постоянную связь с портом Карпис, откуда было уже недалеко до лагеря войск Карталона.

И там царил почти покой, лишь конница Гулуссы изредка тревожила передовые карфагенские посты, но вглубь гор не заходила. Нумидия после смерти Масиниссы, раздираемая внутренней борьбой между сыновьями усопшего Льва Пустыни, восстаниями племен, карфагенскими и римскими подкупами, перестала считаться серьезной силой.

Оставалась римская армия, но она укреплялась в Утике и в лагере между озером Мануба и горами Хутна и, ожидая прибытия новых консулов, ничего серьезного не предпринимала.

Это состояние войны без войны начало тяготить самых пылких воинов, но все население города стало к нему привыкать, и понемногу устанавливался новый уклад жизни. Прежние сторонники проримской партии, видя, что их никто не преследует и не привлекает к ответственности, вновь осмелели, а поскольку флот по большей части принадлежал им, то и найти случай для отменного заработка и восстановления влияния было легко.

Из дальних стран вести для Карфагена по-прежнему были хорошими. Рим увяз в войне в Иберии и Македонии, испытывал серьезные трудности в Галлии, решительно враждебную позицию по отношению к нему заняли и Сирия, и Египет, все более двусмысленной становилась позиция Нумидии и Мавритании. В портах этих стран карфагенские суда встречали дружественный прием и помощь, а римские почти не показывались.

На советах у вождя Кадмос призывал к решительным действиям. Отряды, состоявшие из добровольцев, были уже достаточно обучены, оружия и доспехов подготовлено вдоволь. Первый порыв слабеет, уступая место привычке. Нельзя допустить, чтобы она перешла в скуку. А лишь быстрые, успешные действия могут вернуть прежний настрой.

Эонос просил отсрочки, ибо его флот еще не был готов. Римляне постоянно держали в водах Карфагена от двадцати до тридцати трирем и бирем и несколько пентер. Чтобы атаковать их новым флотом с надеждой на успех, нужно было вывести по меньшей мере около сорока трирем. А это случится не раньше чем через полгода.

Баалханно тоже возражал против слишком поспешных действий. Он только что вернулся из лагеря Карталона и докладывал о состоянии тамошней армии.

Там был период серьезного разложения, которое, однако, уже удалось побороть. У значительной части наемников закончился срок службы, и они покинули ряды. Но теперь их место заняли новые добровольцы из Карт Хадашта, Клупеи, Карписа и окрестных деревень, и таким образом армия была вновь усилена. Однако не хватало офицеров, ибо из прежних, происходивших в основном из знатных родов, многие бежали в Египет или Сирию. Нужно было повышать в звании и посылать туда новых людей. Карталону, следовательно, нужно дать еще хотя бы пару месяцев, чтобы он реорганизовал армию.

Лестерос, Макасс, Гискон, Мальк, как представители народа, советовали скорее подождать, чтобы потом действовать наверняка. Жрецы Эшмуна, Мелькарта, Танит и менее значительных божеств напоминали о посольствах, отправленных в Египет, Сирию, Понт и Македонию. Многое может зависеть от совместных действий с этими государствами.

Поэтому Гасдрубал легко склонился к мнению большинства и распорядился приостановить военные действия. Римские отряды, часто выдвигавшиеся на равнину до самых городских стен, будут атакованы, что даст хорошую закалку собственным людям, но нападение на римский лагерь будет предпринято позже.

— Когда? — с неохотой, разочарованно спросил Кадмос.

— Перед вами, военным советом, у меня не будет тайн. Но дело это в высшей степени секретное. Герешмун, сын Ганниастарта, купец на редкость предприимчивый и смелый, два месяца назад, с моего согласия, отправился в Мавританию. У него там связи, это всем известно. Но на сей раз он будет покупать не негров, а слонов! Да, обученных, боевых слонов! Против римских порядков это лучшее средство! Мы все знаем — при Заме римляне ревом рогов, буцин и криками людей напугали и обратили вспять наших слонов. Им это удалось, и великая атака Ганнибала захлебнулась. Но теперь это не выйдет! Перед битвой я велю залепить слонам уши воском. Когда у меня будет хоть двадцать, хоть десять слонов, я атакую римский лагерь!

Это был довод, который вынужден был признать и Кадмос, но, устав от бездеятельного ожидания, как он называл обучение войск и постоянный сбор припасов, он напросился добровольцем в морской поход. Его друг, Зарксас, должен был этой ночью отплыть с каким-то заданием. Можно ли поплыть с ним?

— Разумеется! Но, полагаю, лишь в качестве командира палубной команды. Кораблем может командовать только один человек, в данном случае — Зарксас! — оговорился Эонос. — Не будет ли унизительно для вождя великой моры командовать тридцатью людьми?

— Дело не в командовании, а в том, чтобы что-то делать! Я больше не могу сидеть в этих стенах!

— А что на это скажет Кериза? — улыбнулся Эонос.

— О, она меня понимает! К тому же это недолгий поход!

— Это ужасно, подло и глупо — уезжать в долгий поход и оставлять жену! Молодую жену! — полусмеясь, полусердясь, говорила Иитами, жена Герешмуна. — Этот локон завей покруче, Кериза. И повыше ото лба. О, вот так хорошо. Ах, какое счастье, что снова есть приемы, забавы, музыка, что можно забыть о скуке! Сегодня устраивает прием Абигайль! Там, как бы это сказать, бывают такие… немного смелые забавы! Брат моего мужа, который за мной присматривает, запретил мне туда идти! Но я пойду! Ты слышала, что они там вытворяют?

— Слышала, — спокойно ответила Кериза. — Наклони немного голову, госпожа.

— Слышала? Но, верно, не о последней затее Абигайли. Сегодня она собирается это повторить! Представь себе, она кладет на столик какую-нибудь очень ценную драгоценность, а все дамы, желающие ее получить, становятся на другом конце атриума. По сигналу они сбрасывают одежду и бегут за драгоценностью. Бежать можно только нагишом, даже сандалии нужно сбросить! Понимаешь теперь, как спешат такие соискательницы? А как мужчины им рукоплещут? И — ха-ха-ха! — как мешают, когда те возвращаются к своим одеждам!

— Догадываюсь, госпожа.

— Ох, догадываться и видеть — это разные вещи! Ха-ха-ха! Всякое при таких забавах выходит наружу. Например, Лаодика — знаешь ее? — так вот, она ни за что не хотела участвовать в таких состязаниях! А знаешь, откуда такая внезапная стыдливость? У Лаодики отвислые груди! Ха-ха-ха! Правда! Говорят, она поддерживает их хитроумной римской фасцией, но, конечно, обнажиться при свете не осмеливается!

Иитами потянулась, заставив Керизу прервать работу. Она рассмеялась:

— А я как раз приму участие в этих состязаниях. У меня готов греческий пеплос, он так сшит, что стоит дважды дернуть — и он сам спадет! А нижнюю тунику я не надену! Сандалии без ремешков сброшу одним движением! Ха-ха-ха! Я добуду эту драгоценность! А сегодня, говорят, будет что-то очень ценное!

Она снова потянулась. С капризной, очаровательной гримаской она зашептала, очевидно, не в силах удержаться от откровений:

— Но что мне с того? Мой милый деверь будет следить, чтобы ничего сверх этого! Он из кожи вон лезет, лишь бы я не изменила его братцу! Глуп и он, и Герешмун! У него какое-то «золотое дело», как он сам говорил. И поэтому он отправился в долгое путешествие. Хорошо! Раз для него золото важнее любви молодой жены, пусть у него будет золото! Но я ему изменю! Не собираюсь мучиться! Он за мной не уследит!

Она резко обернулась к ожидавшей с раскаленными щипцами Керизе. Лицо ее пошло темными пятнами румянца, глаза блестели.

— Ох, Кериза, с меня довольно! Этих надушенных щеголей, этих вечных ухаживаний, этих одинаковых ласк! Пшеничные лепешки на меду хороши, но порой хочется и простой ячменной! Слушай, ты знаешь… Херсу? Ту самую гедешот, что была при жрице Лабиту?

— Знаю, госпожа! — Кериза удивилась, но Иитами не дала ей времени на размышления.

— Херса красиво танцует! Я видела ее у Абсасома! Ты слышала, что Лабиту, разгневавшись на что-то, выгнала Херсу из храма обратно в лупанарий?

— Знаю, госпожа! Но, может, вы позволите мне закончить…

Иитами не слушала. Всецело поглощенная своей идеей, возбужденная, она тараторила:

— В лупанарий! К старой Атии, да? Мне кто-то говорил, что там бывают и впрямь красивые девушки! И ходят туда богачи и сановники… Ха-ха-ха! Вот было бы… Одна моя подруга рассказывала… Только никому! Никому! Так вот, она однажды ночью пошла… Ха-ха-ха! В лупанарий! Прикрыла лицо, ха-ха-ха! Но только лицо! Говорит, это безумно возбуждает! Что все наши забавы — это скука! А о любви настоящих мужчин можно что-то узнать, лишь когда попробуешь ее среди черни. Ибо женщине нравится, когда ей поклоняются в изысканном атриуме, но в кубикулуме она предпочитает, чтобы с ней обращались грубо!

Она снова потянулась, нервно зевнув. И шептала все более страстно, даже не думая, что ее кто-то слушает:

— Они сидят нагие, на высоких табуретах. А мужчины выбирают! Это триумф — быть так избранной! А потом — чтобы тебя насиловали грубо, жестко… Сгорать в сладостной муке! Ох, это, должно быть, отвратительно и… соблазнительно! О, вот именно! О да! Я знаю, где у этой Атии заведение! За пару золотых она сделает все, что я захочу! А меня будут выбирать! О, за это я не боюсь! Ха-ха-ха! Мой милый деверь будет искать меня по дворцам… Ищи себе! Даже если ты придешь к Атии, ты меня не узнаешь!

Она овладела собой, успокоенная, видимо, этим решением, и уже терпеливо сидела, позволяя Керизе закончить прическу на своих длинных, ухоженных волосах. Ибо Иитами, как и большинство ее подруг, волосы не остригла.

***

Спустя несколько дней старая Атия снова появилась в римском лагере. На этот раз Луций Пизон и Гостилий Манцин, новые консулы, уже прибывшие в Африку, были ею довольны: Гасдрубал ждет слонов, которых ведут из Мавритании? Что ж, не дождется! Будем стеречь и на море, и на всех дорогах! Шпионов в Нумидии достаточно, а слонов спрятать трудно! Но верны ли сведения?

— Верны, достопочтенные, самые верные! — клялась Атия. — В мой домик приходят разные! И… хе-хе, всякие! А я умею разговорить! Вино, умело, чуточку приправленное тем да сем, не только разжигает кровь, но и развязывает языки! Хо-хо, кто только у меня не бывает! Если бы я могла говорить!

— В твоем ремесле скрытность не обязательна! Я имею в виду службу Риму! А посему ты должна говорить все! От кого ты узнала?

Атия ответила после минутного колебания:

— Была… ну, одна женщина… из знатных… Так, из любопытства и от скуки! Та, когда я дала ей своего вина, обезумела. Редко даже я такое видела! И болтала все подряд! Это ее муж как раз и отправился в Мавританию за этими слонами! Но прошло уже пара месяцев, и женушка не выдержала!

Военный трибун Марк Огульний, присутствовавший при разговоре, недовольно скривился.

— Не знаю, достопочтенные консулы, не предпочел ли бы я не иметь вообще никаких вестей, чем выуживать их из такой грязи!

Пизон спокойно ответил:

— Все хорошо, что ускоряет победу и уменьшает наши потери.

— Да, это верно! Но если бы сенат предложил мне триумф за взятие Карфагена такими средствами, я бы отказался! Мне бы все время казалось, что даже венок на моей голове смердит!

— Сначала мы должны взять Карфаген, а потом поговорим о триумфах! — сухо прервал его консул Манцин.

— А это будет нелегко, о, достопочтенные! Нелегко! Город уже вооружен, подготовлен, корабли по ночам завозят все, что нужно! — осмелилась вставить Атия.

— Как продвигается строительство флота в Карфагене? — спросил Пизон.

Атия беспомощно развела руками:

— Невозможно узнать, достопочтенный! Котон, военный порт, постоянно закрыт, работают там наши добровольцы, стерегут зорко. Знаю лишь то, что в городе болтают! Что медленно это идет, что трудности…

Пизон небрежным движением руки отпустил Атию.

— Но они строят! — воскликнул трибун Огульний, когда они остались одни. — Мы дождемся дня, когда могучий пунийский флот внезапно выйдет в море, сметет наш флот, перережет подвоз через Утику и…

— Благородный трибун, сенат Республики знает об этом тоже. И когда сможет, пришлет соответствующую помощь. А пока мы должны держаться, блокировать Карфаген, душить его медленно, пока не ослабнет. Сейчас первая задача — не допустить этих слонов.

— Как скажешь, господин! Мы не пропустим их по суше!