Город пробужденный

47

— Разве нельзя было сражаться дальше? — тихо спросила Элиссар, когда Гасдрубал, тяжело дыша, словно каждый вздох был стоном, прервал свой рассказ.

— Но я не приказывал сражаться! Это было безумие! Понимаешь? Сципион хотел напугать народ, а вызвал взрыв ярости! Это не было битвой!

— Но народ все же бросился на римлян?

— Это Кадмос! Он самовольно приказал открыть ворота, вооружил толпу и увлек ее за собой. За меньшее уже распинали непокорных командиров! А эта его девка, Кериза, дерзкая и… и…

Элиссар положила ладонь на сжатую в кулак руку мужа.

— Дорогой мой, я знаю эту девушку. Дерзкая? Это последнее, в чем ее можно упрекнуть. Она, должно быть, страшно переживает поражение!

— Она спрашивала о виновном! Понимаешь? Осмелилась спрашивать о виновном! При многих людях! Этот плебс уже слишком много себе позволяет!

Элиссар, пытаясь успокоить взбудораженного мужа, вернулась к первому вопросу:

— Ты говорил, что народ ударил по римлянам. А войско?

— Часть тоже пошла. Без приказа, без всякого порядка! Вот что значит создавать армию из добровольцев! Никогда не знаешь, что им взбредет в голову!

— А остальные? — прервала его Элиссар.

— Остальных я удержал!

— Почему? Клянусь бессмертной Танит, почему? Разве нельзя было воспользоваться этим моментом? Ударить, когда народ…

Гасдрубал, который по пути от стен до дворца сотни раз задавал себе этот вопрос и мучился неуверенностью, а вернее, все сильнее ощущаемым сознанием совершенной ошибки, — взорвался гневом, прикрывая им свою растерянность.

— Как легко говорить! Мы ведь уже раз атаковали, и что? А римляне теперь значительно сильнее!

— Но теперь выступил народ! Ты говорил, что тысячи…

— Да! Женщины, подростки! Разве это сила? Надо было видеть, как они с воплями бежали, топча друг друга и борясь за место!

— Когда ты приказал трубить отступление!

— Нет! — возразил Гасдрубал, которому это внезапно придуманное объяснение на миг вернуло спокойствие. — Нет! Сначала они начали отступать, а я лишь приказал отозвать те отряды, что сражались, чтобы они не погибли…

Он умолк. Он не признавал уверток и лжи, особенно перед Элиссар. В этом было что-то грязное. О, если бы боги даровали, чтобы все было так, как он сказал! Чтобы была хоть тень уверенности, что так могло быть! Но нет! Сигнал был дан, когда сражающиеся рвались вперед!

Он взорвался гневом, прикрывая им свое смущение:

— Впрочем, это все равно! Ты этого не видела! Это была не битва, а дикая бойня! Моим долгом было спасти этот обезумевший народ!

Элиссар смотрела на мужа испытующе, с тревогой и беспокойством. Она невольно повторила слова, сказанные Керизой:

— Но не обрек ли ты этим на гибель город? Повторится ли еще такая возможность?

Гасдрубал возмутился.

— Возможность! Войны выигрывают не случаем, а тщательной подготовкой и планированием! К тому же, жрецы, а особенно Сихакар, объяснили, что эта атака не могла удаться, потому что ни один из этих крикунов не подумал о богах и не обещал принести жертву! Кадмос выл лишь о мести!

— О, дорогой мой, в последнее время я все чаще вижу рядом с тобой Сихакара! Я не доверяю этому человеку! Помни, что он громче всех призывал принять требования Рима и сдаться! Он странно изменился! А Кадмос… ты сам говорил, что он из тех, кто рожден быть вождем!

— Он самовольно вырвался, подверг опасности весь город, стал причиной стольких жертв! Он становится все невыносимее!

Элиссар вдруг все поняла и почти испугалась. Но со свойственной ей прямотой и решимостью она заговорила ясно:

— Не гневайся, но… ведь между нами должна быть искренность, правда? Я не хочу скрывать от тебя — народ ропщет! Я слышала проклятия, угрозы, плач! Жалуются, что ты погубил такой порыв, такие великие жертвы! Не понимают, почему ты не бросил в бой все силы, почему лишь смотрел, как сражается Кадмос!

Она умолкла, глубоко вздохнула и с решимостью закончила:

— Я слышала и мнения, что ты прервал битву, чтобы не дать Кадмосу одержать победу!

Гасдрубал вспыхнул:

— Кадмос? Он мне не соперник! Карталон, Баалханно, Герастарт — вот настоящие вожди! А этот рыбак? Я прервал битву, чтобы предотвратить дальнейшую бойню!

— А кровь тех, кто уже погиб? — тихо спросила Элиссар. — Прервав битву, ты признал ее бессмысленной!

— Так нельзя рассуждать! Ибо в таком случае каждую битву нужно было бы вести до смерти последнего человека!

— Или до победы! А разве город не решил сражаться не на жизнь, а на смерть?

Гасдрубал едва сдерживался.

— Я вижу, уже и ты меня критикуешь. Это всегда легче всего! Но пойми же: я видел, что эта толпа гибнет, что у нее нет никаких шансов на победу, что бьют триарии…

— Насколько я знаю, триарии бьют либо чтобы решить исход битвы, либо в самый тяжелый момент, когда лишь в них последняя надежда на спасение! — тихо прошептала Элиссар.

— Разумеется! Ты уже и в этом разбираешься! Критикуй, пожалуйста! Теперь такая мода и такие нравы!

— Я лишь боюсь! — тихо, почти отчаянно прошептала женщина.

Гасдрубал не успел ответить, ибо в перистиль, где они находились, почти вбежала вечно усердная Неера, взволнованно крича:

— Рошеш шалишим да простит! Какая-то срочная весть!

На пороге появился Магарбал, запыхавшийся и усталый.

— Прости, вождь! — крикнул он, едва поклонившись Элиссар. — Посланник Эоноса искал тебя повсюду! Эонос доносит, что со стороны Утики показался большой флот. Плывут прямо на порт!

— Ага! — сразу понял Гасдрубал. — Это, должно быть, было одновременное выступление! Только флот немного опоздал! Значит, и у Сципиона иногда что-то не ладится! Я иду в порт!

Он схватил плащ и меч, Элиссар заботливо, почти с любовью подала ему шлем. Прежнее недоразумение было совершенно забыто.

— Не беспокойся ни о чем! — весело говорил Гасдрубал жене. — С моря они нам угрожать не могут! И я даже сомневаюсь, что они захотят попытаться! Вечер уже близок, к тому же Сципион наверняка предупредит флот, что они опоздали, на перешейке уже все кончено, им не на что рассчитывать! Скорее нужно молить Мелькарта, чтобы он велел им атаковать! Наша победа верна, а это очень пригодилось бы для поднятия духа.

— Наш флот выйдет им навстречу? — поспешно спросила Элиссар, провожая мужа до ворот.

— Сейчас? Перед вечером? О нет! Ночью легко нарваться на всякие неожиданности. Ночью шансы есть скорее у более слабого, но дерзкого! Мы же на море сильнее. Зачем рисковать, когда завтра или послезавтра выйдет вся наша мощь и наведет порядок на море?

Когда он пересек порт и взбежал на высокий выступ стены, откуда Эонос наблюдал за приближающимся неприятелем, солнце уже зашло, но было еще светло. На востоке небо быстро бледнело, предвещая появление луны, которая лишь вчера миновала полнолуние.

Эонос приветствовал верховного вождя почти радостно и тут же принялся показывать римские силы и объяснять ситуацию.

— Тот флот, что постоянно держится в Тунесском заливе, вышел через пролив. Но от берега не отходит, а там они подтащили несколько тяжелых машин. Это было хорошо видно днем.

— Боятся нас!

— Явно боятся! Был бы какой-нибудь подходящий ветер, можно было бы выскочить, смести их флот, прежде чем те из Утики подойдут. Но на одних веслах мы не успеем! Хотя те плывут медленно.

Это было очевидно. На ясной, вбирающей отблески зари, переливающейся перламутром глади сонного моря отчетливо виднелись черные силуэты, приближавшиеся медленно, но неуклонно.

Эонос внимательно присматривался и бормотал:

— Пусть меня первая же рыба проглотит, если я что-нибудь понимаю! Это не военные корабли! Сброд! О, этот первый — египетская трирема, старая посудина, годная лишь для плавания по Нилу. Ее любая волна перевернет! За ней — балеарские биремы, неустойчивые! А это пентера! Да, действительно пентера, но старая и годная, верно, лишь для перевозки зерна! И снова бирема! Критская, должно быть… Нет, это наша! Клянусь всеми сиренами и нереидами, наша! Клейтомаха! Я узнаю эту черную простибулу, вырезанную на носу!

— Захватили где-то!

— Да, все это похоже на мусор, собранный со всех концов моря. Но зачем тащить это под Карт Хадашт?

— Может, везут какое-то снаряжение для армии Сципиона? — вставил кто-то из окружавших офицеров.

— Этим путем? Они постоянно подвозят из Утики, но высаживаются у Тереза. Хотя… погодите, может, это и правда? Эти бочки плывут так медленно и сидят так глубоко, что, верно, и впрямь везут что-то тяжелое.

— Да и гребут они слабо!

— Вот взойдет луна — тогда и увидим! Сейчас не разобрать! О, смотрите, смотрите! Что это у них на палубах? Какие-то машины?

— Что-то торчит, это точно. Но, кажется, не машины! Будто башни!

— Они что? С ума сошли? Хотят атаковать стены со стороны моря, что ли?

Эонос молча разглядывал странный флот. Корабли шли в строгом порядке, так плотно один за другим, что при ветре это было бы попросту рискованно. Флотилия уже миновала вход в гавань, держась на почтительном расстоянии, вне досягаемости самых тяжелых машин. Военные корабли, несшие стражу перед проливом, не двинулись с места.

Луна наконец выплыла из-за горизонта, огромная, ясная, серебря морскую гладь. Силуэты римских кораблей стали отчетливее, черными контурами на светлом фоне. Их было более тридцати.

— Идут к заливу, — бормотал Эонос. — Но плывут без огней, без всяких сигналов! Там, видно, каждый хорошо знает, что делать! Ничего не понимаю! Чтоб мне никогда больше не выйти в море, ничего не понимаю!

— Поворачивают! — внезапно выкрикнул стражник, стоявший выше, на выступе стены. — Поворачивают к нам!

Эонос выругался. Да, поворачивают. Они точно обезумели! Первая галера подошла опасно близко к прибрежным мелям, развернулась и, теперь работая веслами быстрее, двинулась к стенам. Но не ко входу в порт, а значительно дальше, влево. За ней поочередно разворачивались остальные, снова выполняя какой-то непонятный маневр. Они шли не точно по следу предшественницы, а каждая чуть правее, тесной лесенкой. Если бы передний корабль остановился или внезапно замедлил ход, следующий, верно, столкнулся бы с ним корпусом. Весла у обоих тогда разлетелись бы в щепки.

Эонос выругался еще раз, но скомандовал спокойно:

— Зажигать огни. Сигнал машинам: внимание!

Смоляные светильники вспыхнули и, укрепленные на длинных шестах, выдвинулись далеко за зубцы, озарив мерцающим светом основание стен, узкую полосу камней, море. Местами волна доходила до самых стен, местами оставался крохотный клочок пляжа, на котором можно было бы, конечно, высадиться, но который не дал бы места для подготовки к наступлению.

Стражник на вышке схватил факел, крутанул им над головой и вытянул руку вперед, в сторону подплывающего флота. На позициях катапульт вспыхнули огни, и едкий запах смоляного дыма окутал стены. Там уже готовились метать тяжелые фаларики — самые грозные для корабля снаряды.

Первая галера оказалась в пределах досягаемости тяжелых гелеполей и онагров, установленных справа от входа в порт, и Гасдрубал, прекрасно видимый в свете факела, дал знак. Тотчас же, описывая крутые дуги, сверкнули в воздухе фаларики, вода перед галерой вскипела, пораженная огромным камнем раз, другой, третий.

Но оказалось, что и время для атаки римляне выбрали удачно: низко висевшая, огромная, ясная луна мешала меткой стрельбе, и хотя пара снарядов из катапульт попала в цель, вспыхнувшие на галере пожары были тут же потушены, а тяжелые камни все летели мимо.

И все же в одном месте, где мели уходили далеко в море, римская галера остановилась и начала тонуть. Вторая настигла ее — со стен донесся треск ломающихся весел, — затем страшные абордажные мостики упали с обеих сторон, впились крючьями в борта и палубы, и оба судна, соединенные в одно целое, медленно погружались в воду. Лишь тогда люди начали прыгать в воду и плыть к близкому берегу. Их было на диво мало. Пожар, стремительно распространявшийся на втором корабле, никто не тушил, а третий по счету уже подплыл и перебрасывал свой мостик на палубу того, горящего и тонущего.

И тогда Гасдрубал понял. Бледный, потрясенный, в ужасе он повернулся к Эоносу:

— Скорее! Камнями! Топите эти посудины! Не дайте им доплыть до тех, тонущих! Клянусь Мелькартом, Танит и Молохом, скорее! Скорее!

Он и сам сбежал к машинам, подбадривал, торопил, даже помогал. Но град снарядов все равно был неточным, и хотя то тут, то там на римском корабле рушилась мачта, ломался борт или вспыхивал пожар, почти все они добрались до своего места, соединились с предыдущими и лишь там добровольно затонули.

Когда луна поднялась высоко и уже не мешала целиться, на гладкой воде виднелась лишь неровная линия обломанных, догорающих надстроек, что были установлены на палубах, кое-где — верхушка мачты, какие-то плавающие обломки.

Для знатока сомнений уже не было. Эонос прошептал вождю:

— Они заперли нас! Эти галеры, верно, были полны камней! Потому они так низко сидели в воде и так медленно шли!

— А здесь, слева от них, — нельзя ли обогнуть?

— Нет. Оказывается, они хорошо знают наше море. Там сразу начинается отмель. Лодка пройдет, но бирема сядет на мель! Верно, сами кабиры вели эти корабли! Верно, Зебуб надоумил Сципиона! Он запер нас! И это теперь, когда у нас готов флот! С ума сойти можно!

— Наверное, именно потому, что у нас готов флот! Они точно знают об этом! — пробормотал Гасдрубал, глубоко вздохнул и неожиданно сильным, радостным голосом приказал:

— Трубить в трубы! Послать в город людей с вестью: боги милостивы к Карт Хадашту! Весь римский флот потоплен! Радоваться и приносить богам благодарственные жертвы!

Но, крича это, он смотрел на Эоноса с тревогой и почти с отчаянием.