Город пробужденный

56

На узкой улочке, по которой Кадмос вел своих солдат на заслуженный отдых, рухнуло два дома, а вернее, лишь их стены, ибо остальное выгорело дотла от пожара, вызванного римскими зажигательными стрелами. Хотя местные жители усердно трудились, разбирая завалы, расчищенный проход был еще узок, и двум отрядам разминуться здесь было невозможно.

Кадмос тут же решил, что у тех, кто идет к стенам, преимущество, остановил своих людей, а сам встал у груды обломков, наблюдая за проходящими. Кериза держалась рядом, но молчала.

Кадмос не узнавал командира, дородного бородача, похожего скорее на ливийца, чем на пунийца, не знал и этого отряда, поэтому внимательно присматривался к людям.

Они ему не понравились. Хотя вооружены они были довольно хорошо, как и все организованные отряды, несшие постоянную службу, шли они медленно, почти нехотя, в молчании и с угрюмыми лицами. Так мог бы возвращаться отряд после поражения, после смертельной усталости, но никак не отдохнувший резерв, только идущий на позиции.

В рядах, состоявших из какой-то странной смеси человеческих рас, было немало женщин, но это уже никого не удивляло.

Внезапно Кериза беспокойно шевельнулась и схватила Кадмоса за руку. Но когда он вопросительно посмотрел на нее, она лишь отрицательно покачала головой. Однако она упрямо смотрела вслед проходящему отряду, и лицо ее было хмурым.

Лишь спустя долгое время, когда Кадмос уже разместил своих солдат на отдых в отведенных ему покинутых дворцах в Мегаре, Кериза заговорила:

— Кадмос, помнишь тот отряд, который мы пропускали у рухнувших домов? Там меня поразило одно лицо! Если я не ошибаюсь… Но это невозможно!

— Кого же ты там видела? — Кадмос был утомлен, а ему еще предстояло идти к Гасдрубалу на совет командиров, поэтому он спросил почти нехотя.

— Нет, нет! Мне, должно быть, показалось! Какое-то сходство…

— Да говори же, в чем дело!

Кериза рассмеялась, но смех был вымученным.

— Правда, глупости! Видишь ли, у Элеризы, жены Капураса, среди рабынь была римлянка. Из знатного рода! Ее мать, захваченная во времена Ганнибала, была дочерью проконсула или кого-то в этом роде. Эта рабыня славилась красотой, но также и норовом. Ее хотел купить Клейтомах — ты знаешь, он скупал красивых рабынь, — но, хотя цену он давал фантастическую, Элериза не согласилась. Она объявила нам, что сама сломит сопротивление этой римлянки и сделает ее самой покорной и смиренной из рабынь. Говорят, она применяла к ней все возможные наказания, лишь бы не искалечить и не испортить кожу, — но безрезультатно! Так вот, когда перед этой войной, по требованию Рима, их посольству отдавали всех рабов италийской крови, Элериза эту Ванессу спрятала.

— Многие так поступили.

— Да, предпочитали рисковать, лишь бы не отказываться от мести! Но… но я видела именно ее, Ванессу, в отряде, который проходил мимо нас!

— Эту упрямую римлянку в наших рядах? Эх, показалось тебе! Какое-то сходство тебя обмануло!

— И я так думаю! Но все же… Я сама знаю, что это невозможно, а отделаться от этой мысли не могу! Я узнала и ее лицо, и движения…

Кадмос пожал плечами и отправился на назначенный совет к Гасдрубалу. Он шел хмурый, потому что со времени великой битвы под стенами Гасдрубал словно сломался, не слушал советов, и хотя все еще говорил о борьбе до самой смерти, совершенно перестал говорить о возможности победы и строить смелые планы, которые могли бы дать хоть какой-то шанс. Совершенно сломлен был и Эонос, а многие младшие командиры обычно мрачно молчали. Кадмос решил, что повлияет на это настроение, что снова вселит в своих товарищей отвагу и веру в будущее, но для этого нужно было иметь силы и верить самому. Веры в победу он не утратил, все еще видел и отыскивал новые возможности, но сил у него не было, так как в последнее время он был дважды ранен — хоть и легко, но крови потерял много.

Город был погружен в кромешную тьму, нигде ни один отблеск света не разгонял абсолютный мрак, ибо не то что масла, но даже обычной лучины достать было невероятно трудно.

Некоторые сады, хоть и разоренные, сохранили еще немало былого очарования. Воздух пропитывали ароматы цветов, которые — как бесполезные — пышно цвели, никем не срезаемые; пьянили несмолкающие хоры сверчков; успокаивала тишина, здесь почти блаженная и мягкая. Но в дальних кварталах воздух был густым, тяжелым и удушливым, а тишина казалась почти грозной, словно в ней таилось что-то враждебное и страшное.