Город пробужденный

31

Макасс, пользуясь спокойным днем, спешно заканчивал машебот для жрицы, поторапливая при этом раба-негра, который ковал снаряды для онагра. А поскольку Керизы не было, Кадмос зашел в мастерскую и болтал со старым каменотесом, не прерывавшим работы.

Макасс ворчал:

— Эта молодежь сама не знает, чего хочет! Взять хоть эту жрицу! Испокон веков, со дня основания города, на машеботах, на стелах всегда высекают фигуру с поднятой правой ладонью. С открытой ладонью. Это приветствие богам. А она что? Сначала — чтобы фигура на крышке машебота была ее собственным изображением! Ее лицо, ее наряд. Ладно, такое бывает. Но теперь, пару дней назад, прислала за мной и вдруг новое требование: правая рука должна быть опущена, а в ладони — голубка. Я и так и этак объяснял — нет и нет! Она так хочет, и вообще, ей лучше знать, что богам нравится, а что нет! Пусть будет по-ее! Хорошо еще, что правую руку я еще не высекал, так что могу исправить! А ты чего такой хмурый? Кериза, верно, скоро вернется. Много времени теперь уходит, пока удастся что-нибудь купить на обед. Опять на рынках стало меньше еды.

— И будет еще меньше! — понуро пробормотал Кадмос. — Потому что слухи о римском флоте — правда!

Макасс прервал работу и с тревогой взглянул на него.

— Что ты говоришь? Откуда знаешь?

— Мне сказал мой друг, Зарксас, тот, что командует первой галерой. И хоть паруса у него нет, потому что канатов все еще не хватает, он все же вышел в море. До самой Большой Сырты. Он-то и привез эти вести. Есть римские галеры в Утике…

— Ну, это, должно быть, было видение! Они ни этому городу не доверяют, ни свою армию не оставят без подвоза.

— Да. Но они есть и в Тапсе, и в Сабрате, и в Эе… В нумидийских портах они хозяйничают как у себя дома. Да и по морю шныряют, рыщут на чужих судах, не плывет ли которое к нам с грузом. Зарксас сам едва ушел от триремы. И то лишь потому, что была ночь.

— Откуда он все это знает?

— На него напали пираты. Но оказалось, что предводителем у них был наш давний товарищ, Тридон. Узнав Зарксаса, он отпустил галеру и сам же его предупредил. Говорят, римлян пока еще мало, но они ждут большого флота. И тогда, Макасс, они отрежут нам подвоз!

— А мы спешно строим корабли, — пробормотал каменотес, с минуту сосредоточенно работая. Он заметил, что кисть руки изваяния неровная, словно опухшая, и нужно было немедленно это исправить. Но о сути разговора он не забыл и через мгновение пробормотал:

— Пират. Хм, у тебя друзья среди пиратов? А что если его использовать? Хотя бы… хотя бы подкупить их, чтобы они поступили к нам на службу…

Кадмос рассмеялся.

— Макасс, Макасс! Трибун народа! Это в армии мы перешли на добровольцев, не доверяя наемникам, а флот будем нанимать? К тому же, это невозможно! Пираты никого не слушают и никому не хотят служить! А наши галеры для них — самый лакомый кусок! Ты знаешь, что снова пропали три галеры Сихарба?

— Это он так говорит! Антарикосу он клянется, что они везли канаты, мне — что вяленое мясо, Гискону — что медь, Лаодике и другим дамам — что благовония и наряды, старому Санхуниатону — что вино с Родоса и Хиоса.

— Ну, может, там было всего понемногу. Как и положено у предусмотрительного купца!

— Или ничего! Может, никакие галеры у него и не пропадали! — гневно бросил Макасс. — Давно говорю Гасдрубалу: город не может зависеть от милости нескольких богатых купцов лишь потому, что у них есть галеры! Идет война! А значит, по законам военного времени, нужно принудительно выкупить у них весь флот. Раз у государства есть военные галеры, так же могут быть и торговые! Посадить на них наши команды, ввозить только то, что городу жизненно необходимо…

Кадмос покачал головой. Такая мысль просто не укладывалась у него в голове. Торговля — испокон веков удел ловкого, предприимчивого человека. Так, видно, и должно быть! На такой торговле выросло величие Карт Хадашта.

Он что-то вспомнил и немного повеселел.

— Если уж говорить о торговле, то есть и хорошие новости! Мы зависим не только от флота. Все чаще приходят караваны по суше. Римляне почти не покидают своего лагеря, а конница Гулуссы плохо стережет дороги. Похоже, сам Гулусса колеблется и смотрит в обе стороны!

— Это хорошо! Это очень хорошо! Ибо это означает, что он начинает верить в нашу победу! А он умен, да к тому же видит и слышит, что творится у римлян!

— Да. Во всяком случае, вчера со стороны Тунеса, по приморской дороге, пришел большой караван верблюдов от Тамугади. Привезли волокно для витья канатов.

— Я знаю об этом от Керизы. Завтра она снова должна выйти на работу.

Макасс снова склонился над своей скульптурой, но после нескольких ударов деревянным молотком по резцу остановился. Он начал бормотать:

— В руке у нее должен быть голубь. Но она не сказала мне — какой. Живой или уже принесенный в жертву!

— Какая разница?

— О, есть! И большая! Потому что если живой, то головка должна быть поднята, а если мертвый — опущена.

— Но это же машебот! Значит, голубь должен быть мертвым!

— Почему? Ведь верховная жрица велела и себя высечь здесь живой и молодой. Значит, и голубь должен быть живым.

— О, делай как удобнее!

Старый каменотес возмутился.

— Удобнее, удобнее! И так можно, и этак! Мне-то все по плечу, я все могу! Но речь-то о том, чтобы богов не оскорбить!

— Ну так спроси у жрицы!

— Конечно, придется!

Он осекся, так как в мастерскую внезапно вбежала Кериза. Она была взволнована, запыхалась.

— Отец, здесь не было Кадмоса? Посланцы Гасдрубала ищут его… Ах, ты здесь! Как я рада! Вечером какое-то совещание у вождя, ты должен там быть!

Она села на глыбу мрамора и с минуту тяжело дышала. Наконец простонала:

— Ай, плохо! Беда!

— Что случилось? — встревожились оба.

— То волокно, что привезли караваны, никуда не годится! Его проверяли и Антарикос, и Мальк, и Эонос… Канаты из него получаются жесткие, совсем негибкие! Для галер еще, в конце концов, можно использовать. Но для боевых машин — и говорить нечего! Эонос ломает руки! Но вы еще не все знаете! Сегодня утром две римские галеры подошли к самому берегу, осматривали город, а особенно порт. Потом повернули на юг. Эонос утверждает, что это разведка, что теперь подойдет флот и нападет! А наша цепь их не удержит! Нужны машины! Много тяжелых машин!

— Но они же уже есть! — перебил Кадмос.

— Но без канатов! Они бесполезны! Боги, что теперь будет? Если они ворвутся в порт…

— Надо закрыть вход! — воскликнул Макасс. — Собрать все суда, какие есть в порту, все рыбацкие лодки, все чаны и бочки, наполнить камнями и затопить у входа!

Он осекся, поймав возмущенный взгляд дочери. Конечно, это можно сделать. Это защитит город от атаки флота, но… это также сделает невозможным выход в море собственного, с таким трудом строящегося флота! Сделает невозможным подвоз с моря, уничтожит торговлю. Сколько же трудов, сколько времени понадобится, чтобы расчистить такой заваленный вход, чтобы поднять из глубин затопленные, тяжело груженые суда?

— Это невозможно! Это гибель! — пробормотал Кадмос.

Все трое с минуту сидели, погруженные в тяжелую думу. Наконец Кадмос медленно поднялся.

— Я иду к Гасдрубалу. Может, все-таки что-нибудь придумается. Хотя бы вылить на воду масло и, когда римляне подплывут, — поджечь!

— Масла все меньше, и оно очень дорогое! — пробормотал Макасс, качая головой. — Сколько же бочек пришлось бы вылить! А еще… Ну, осторожней! — Эти последние гневные слова были обращены к рабу, который как раз входил в мастерскую, неся на плече какие-то шесты. Он так неловко разворачивался, что концом шеста зацепил прическу Керизы. А девушка в обычные дни заплетала свои длинные, пышные волосы в косу и укладывала на затылке, скрепляя лентой. Теперь лента лопнула, и коса упала на спину, достигая самого камня, на котором сидела Кериза.

В первый миг она вскрикнула от боли, машинально потянулась к волосам и застыла в этой позе. Медленно залил ее лицо густой румянец, веки опустились, в глазах заблестели слезы, но губы сжались в твердую линию решимости. Она заговорила тихо, сначала с сомнением, но после нескольких слов все смелее:

— Нужны канаты! Срочно нужны! Без них нам грозит поражение! А… а из волос они разве не подойдут?

— Самые лучшие! — фыркнул Кадмос. — Да где ж их взять? Тех нескольких десятков коней, что есть в городе, не хватит и на три каната для двух баллист!

— Я знаю! — лицо Керизы пылало румянцем. — Я знаю… Коней мало! Но нас, женщин, многие тысячи!

Последнее слово она выкрикнула с восторгом и радостью. Она подняла взгляд и посмотрела прямо в глаза любимому.

— Нас многие тысячи! А женщины Карт Хадашта славятся прекрасными волосами! О, мои вовсе не самые длинные.

— Ты, Кериза, не сходи с ума! — гневно перебил Макасс, поняв замысел дочери.

Прекрасные, ухоженные волосы — это было освященное обычаем украшение женщины, важнее девственности. Отдать девственность, пусть даже в священную ночь, в жертву Танит, было даже похвально, но остриженные волосы недвусмысленно означали позор. Лишь явным блудницам, и то самым дешевым, из портовых лупанариев, остригали волосы. А также преступницам, осужденным за особо тяжкие прегрешения.

Девушка встала, уже полная решимости. Она говорила спокойно:

— Я чувствую, что это Танит бессмертная вдохнула в меня эту мысль! Да, я остригу волосы! Я иду в город! О, я знаю, что моему примеру последуют все любящие город женщины! К завтрашнему дню будут горы волос, из которых мы совьем канаты, каких мир не видел!

— Не позволяю! — взорвался Макасс. — Остричь волосы? Как простибула! Это… это… почти святотатство! Машины-то заработают, но богов вы прогневите!

Кадмос успокаивающе положил руку на плечо старого трибуна.

— Минуточку, Макасс! Подумай! Ты сам кричал, что ради защиты города нельзя колебаться ни перед какой жертвой! Сколько уже наших мужей пало или стало калеками? А разве храмы не отдали свои сокровища? Даже священный поднос, на котором перед изваянием Танит лежал Абаддир, переплавили на шекели! Если женщины пожертвуют свои волосы, они пожертвуют то, что для них поистине дороже всего! Такая жертва не может прогневать богов! А раз она при этом может спасти город, нельзя противиться! Нельзя!

Он заметил колебание на лице старого трибуна и поспешно добавил:

— Впрочем, пусть Кериза пойдет в храм. Пусть спросит мнения жрицы Лабиту. Она мудрая женщина, она посоветует!

— Разве что так! — неохотно согласился Макасс, не переставая бормотать: — Тьфу, тоже мне выдумка! На что будут похожи девушки? Как такую любить? Да и как в толпе отличить, которая честная, а которая потаскуха? Тьфу!

Кадмос весело рассмеялся.

— Э, да что там отличать! Сколько этих, с самыми красивыми прическами, живут распутнее, чем те из лупанариев Малки! А воры? Ты узнаешь вора по виду?

— Узнаю! — с ненавистью пробормотал Макасс. — Если толстый, нарядный и напыщенный — значит, вор!

Кадмос радостно рассмеялся.

— Верно говоришь! А что до любви… Эх, я думаю, короткие волосы мне не помешают! Не в этом ведь дело, совсем не в этом! Правда, Кериза?

— Как будет угодно господину моему, — светло прошептала она, опустив глаза.