Город пробужденный

58

На рассвете бой начал стихать. Поднялся южный ветер и принес все более густые тучи дыма, застилая им город и даже порт. Сквозь дым солнце казалось красным, почти кровавым, что сулило недоброе.

Этот дым, казалось, мешал римлянам, ибо они прекратили атаковать и лишь поспешно укреплялись на уже занятых территориях. Кадмос, делая то же самое на своей стороне, с тревогой наблюдал за ситуацией.

В ночном бою римляне захватили вход в торговый порт, тут же ввели в него свои галеры, овладели рыбным рынком, сараями, где держали новоприбывших рабов, бывшими складами Клейтомаха, канатными мастерскими, давно опустевшими зернохранилищами. Большинство карфагенских боевых машин, защищавших порт, либо попало в руки нападавших, либо было разрублено собственными расчетами.

Но военный порт удержался, а в узких улочках, ведущих от прибрежных площадей вглубь города, Кадмос остановил атаку римлян в рукопашной схватке. Теперь, пользуясь передышкой, он велел поспешно баррикадировать все проходы.

— Как это случилось, что они ворвались в порт? — допытывался он у Эоноса, который, хмурый и отчаявшийся, всю ночь сражался с отвагой безумца.

— Они ударили с дамбы Сципиона. Прежде, в безлунные ночи, они, должно быть, все подготовили. Мои дозоры доносили лишь, что там какое-то движение, так что мы были наготове. Но вчера… Ночь была такая светлая, казалось невозможным, чтобы что-то могло угрожать, стража поддалась усталости… Они ударили в тишине, на маленьких лодках, прямо на вход в порт и к стенам! У них были лестницы… Не успели мы и глазом моргнуть, как они уже разбили цепи у входа и добрались до машин! А когда вошли их галеры, ну, сам понимаешь…

— Понимаю! Но теперь их нужно сбросить обратно в воду! Наших сил на это мало! Иди, Эонос, к Гасдрубалу, расскажи ему все, проси о помощи! Сколько людей он только сможет прислать! Нужно спешить! Смотри, римские галеры поспешно кружат и подвозят все новые отряды! Пусть немедленно шлет на площадь Ганнона все резервы. Оттуда я поведу их на выбранный участок. Спеши!

Идибаала он послал к главным стенам — разведать обстановку. Дым, который ветер гнал оттуда к порту, свидетельствовал о том, что римляне снова пускают в ход зажигательные снаряды.

Но в народе не ходили тревожные слухи, которые обычно облетали город с неимоверной быстротой, а значит, атака там, по-видимому, провалилась, и серьезной угрозы не было.

Оба посланника вернулись так быстро, как только могли. Идибаал доложил, что пожары вспыхивают повсюду, в том числе и в тех кварталах, куда раньше зажигательные снаряды не долетали — видимо, римляне подтащили какие-то более мощные машины. Штурм, который велся от пролома на вторую стену и на баррикады, коими Кадмос перекрыл межстенное пространство, результатов не дал. Теперь там сражаются лучники и машины — так, обычная взаимная измотка.

Кадмос кивнул. На том участке пока ничего не грозит. Однако вести, что принес Эонос, были хуже.

Гасдрубал отказал в помощи. Более того, он в гневе кричал, что Кадмос, верно, обезумел! И что это ему, Гасдрубалу, скорее всего, придется со своим отрядом идти на помощь в Мегару!

— Что там творится? — хмурясь, спросил Кадмос.

— Римляне прорвались в двух местах. Ты же знаешь, там стена была слабой и низкой. У берега моря наши их остановили, но у дворца Клейтомаха они прорвались довольно далеко. Направление атаки было ясным — к цистернам с водой! Гасдрубал боится за воду, поэтому стянул в ту сторону все отдыхавшие отряды. Наши богачи окружили свои сады стенами, чтобы укрыться от глаз плебса, а теперь это послужило обороне города! Римлян остановили и отбросили к пролому в стенах, но Гасдрубал все еще опасается и стягивает отряды!

— Но там, на полуострове, у римлян не может быть больших сил! Главный удар наносится, несомненно, здесь! Ты это объяснил? Ты говорил, что я не удержу римлян, когда они снова двинутся? Что ответил Гасдрубал?

— Он ответил: «Пусть Кадмос обратится к народу! Я не могу дать ему ни одного солдата!»

Эонос, прежде чем повторить слова вождя, на миг замялся. Он не знал, стоит ли передавать все… Ибо Гасдрубал, нервно, поспешно бросая этот совет, смеялся! Почти безумно, хрипло — то ли с иронией, то ли с внезапно проснувшейся надеждой, — но он смеялся!

Эонос решил не повторять этого. Достаточно и самих слов. Пусть Кадмос понимает их как хочет.

Кадмос понял… Он медленно обвел взглядом окрестности. Припортовые площади уже заняли римляне. Теперь перед ними были узкие, запутанные улочки, ведущие вглубь города. Лишь от площади Ганнона начинались более широкие улицы, что вели к воротам, к Бирсе. Если римляне знают план города, они направят удар на эту площадь.

Если знают… Конечно, знают! Хотя бы та же Ванесса… Ах, а до нее сколько было римских рабов, отпущенных перед осадой, сколько шпионов?

Обратиться к народу… Когда-то это удалось! В уличных боях народ может справиться с регулярными войсками!

Он огляделся. Улицы Карт Хадашта легко оборонять. Дома в четыре, а то и в пять этажей — это же целые крепости… Население многочисленно. Но это население вымирает от голода! Те, кто еще жив, ослаблены…

Люди окружали его, появлялись в окнах, сбегали по наружным лестницам домов, что-то носили, что-то прятали в спешке, в страхе, в ужасе. Словно муравьи, когда ударом ноги разворошишь муравейник!

Но эти люди исхудали, как живые скелеты, двигались с трудом, малейшая тяжесть, которую они пытались поднять, гнула их к земле…

Через вершину баррикады, за которой он стоял, Кадмос взглянул в сторону порта. Ровная, сомкнутая, прикрытая щитами линия солдат перегораживала вдали улицу. За ней виднелись отдыхающие, собирающиеся отряды. В порту — непрерывное движение галер, подвозящих подкрепление. Железная, дисциплинированная, страшная сила, готовая ринуться вперед по одному слову приказа.

Этой силе нужно противопоставить другую! Силу, исходящую от духа! Да, Гасдрубал прав — нужно обратиться к народу!

Он очнулся от раздумий и со своей обычной энергией принялся отдавать приказы.

— Эонос, созывай людей с этой улицы! Ты, Идибаал, беги на улицу рыбаков. Примешь там командование. Я иду на ту улицу, что ведет от порта к площади. Призывайте народ к бою! Пробивайте в стенах домов проходы! Нападайте с флангов и с тыла! Обрушивайте на головы атакующих все, что попадется под руку! Не пустить их на площадь Ганнона! Торопитесь! Здесь мы должны обескровить римлян, а потом остатки сбросим в море! Весь народ, весь народ должен сражаться!

Он поспешил на выбранный, самый опасный участок. К своей радости, он застал там уже Макасса, горячо взывавшего к собиравшимся все гуще людям. Кадмос, пожав руку старому каменотесу, который совсем поседел и сгорбился, но не утратил энергии, тут же принялся организовывать оборону.

— Баррикада отнесена на несколько домов от порога, до которого уже добрались римляне. Хорошо! На высоте второго этажа пробивать проходы в стенах! Когда римляне ринутся в атаку, поджечь угловые дома! Из дальних домов валить на нападающих все, что можно! Хотя бы целые стены верхних этажей! Это уже битва не за победу, а за жизнь! За жизнь города, а не кого-то из нас! Торопитесь! Торопитесь! У нас нет времени!

Легат Гай Лелий, командовавший войсками со стороны порта, тоже понимал, что защитникам нужно время на подготовку, и решил не давать им этого времени. Едва он навел какой-то порядок, распределил манипулы и указал им цели удара, как повсюду заиграли буцины, сверкнули выхваченные из ножен мечи командиров, и железные фаланги двинулись к наскоро возведенным, еще только укрепляемым баррикадам.

— Макасс, делать, как я сказал! — крикнул Кадмос. — Мы их здесь задержим! Невоенные пусть бьют с флангов!

Он увидел, как на лестницы нескольких ближайших домов поспешно хлынула толпа, услышал крики воодушевления и взаимного ободрения и повернулся к своим солдатам, занимавшим гребень баррикады. Здесь ни ободрения, ни особых указаний не требовалось.

Первый ряд сомкнулся щитами, второй выставил копья между плечами первого, третий стоял наготове. Лучники разбежались по сторонам, цепляясь за карнизы, лестницы, окна, за любое место, откуда можно было разить стрелами.

Римляне шли ровным, твердым шагом, не ускоряя его до последнего мгновения, прикрытые щитами по самые глаза. Стрелы защитников зажужжали, застучали по щитам и шлемам, но и находили цель. В первом ряду пал ветеран с тремя почетными цепочками на панцире, пал сотник с пробитой чуть выше колена ногой, пало двое в дальних рядах, но строй лишь смыкался и без остановки пер все вперед.

Так они дошли до подножия баррикады и по бревнам, бочкам, камням, перевернутым повозкам, домашней утвари начали карабкаться к защитникам. Наконец они сошлись: холодное спокойствие и послушная масса — с силой отчаяния, ярости и ненависти.

Кадмос не мог бы сказать, как долго длилась эта схватка. Вопли, стоны, лязг металла, треск ломающихся и проваливающихся под ногами хлипких предметов, использованных для постройки баррикады, — все слилось в хаос, отнимавший сознание. Его хватило лишь на то, чтобы постоянно управлять своими людьми, хотя и сам он сражался в первом ряду, рубил, отбивал удары, сбрасывал упрямо карабкавшихся врагов, охваченный, как и все, яростью боя.

Дважды редеющие ряды защитников дрогнули и отхлынули назад, и дважды без приказа и понуканий они снова возвращались на гребень баррикады, отбрасывая римлян. Баррикада была уже усеяна телами, залита кровью.

В короткий миг передышки Кадмос взглянул вглубь улицы. Со стороны порта шла новая, сомкнутая, отдохнувшая колонна римлян. Он оглянулся на своих людей. Их осталась едва ли половина, они были измотаны предыдущей ночной битвой, голодны, лихорадка горела на всех лицах. Но стиснутые губы, сдвинутые брови, крепко сжатое, хоть и зазубренное оружие, говорили о несгибаемой воле сражаться дальше, до конца.

«Не отступят! Погибнут, но не отступят! — подумал он с невольной радостью и затаенной гордостью. — Но погибнут наверняка! Эту новую колонну мы не остановим! Ох, если бы хоть один свежий отряд, или…»

Мысль оборвалась, и Кадмос вдруг дико, радостно, в величайшем возбуждении вскрикнул. Ибо в окнах самых верхних этажей домов по обе стороны улицы показались многочисленные головы, крик ненависти и триумфа взметнулся над улицей, и на сомкнутую римскую колонну обрушился град всевозможных снарядов. Падали кирпичи, балки, скамьи, огромные горшки — все, что казалось достаточно тяжелым. И одновременно из окон дома слева, на углу, начали вырываться клубы дыма. Вскоре такие же показались и напротив, справа. Где-то спешно застучали кирки и ломы, и вот огромный кусок стены на вершине высокого дома начал крениться, качаться и наконец рухнул в облаке пыли прямо на сомкнутую римскую колонну, давя, убивая, рассеивая.

Тотчас же по наружным лестницам всех домов перед баррикадой стали карабкаться тяжеловооруженные легионеры, но Кадмос снова радостно вскрикнул, видя, как на них бросаются женщины, даже дети, как спихивают их шестами, рубят перед ними ступени, льют кипяток прямо в лица.

Дым от пылающих домов тяжело полз к баррикаде, скрывая битву, но в этом дыму снова заиграли буцины — на этот раз сигнал тревоги, сигнал к отступлению.

— Победа! Народ победил! Вперед! За мной! — крикнул он, спрыгивая с баррикады. Вслед за ним ринулись его солдаты и обрушились на отступающих легионеров, словно фурии, — убивая, опрокидывая, вырезая под корень.

Однако град снарядов, продолжавших бить вслепую вглубь улицы, остановил и Кадмоса, и когда римляне наконец скрылись в облаках дыма и пыли, он отозвал своих людей. Задыхающийся, уставший, но радостный, он приказал укрепить и поднять баррикаду, а сам поспешил к Гасдрубалу, куда велел отвести и пленника. Единственного пленника, который провалился между бревнами баррикады и, раненный в правую руку, не мог ни выбраться, ни защищаться.