История Средиземья

вернусь. Даже волк не сможет причинить тебе горшей боли. Но народ этой

бессердечной земли проклянет тот день, когда ты встретила здесь смерть!

И Хурин побрел прочь и вернулся к броду Таэглина; и там упал он возле

Хауд-эн-Эллэт, и нашла на него темнота; и лежал там, как человек в глубоком

сне. Утром, прежде чем заря вернула его к бодрствованию, его обнаружили

дозорные, которым Харданг наказал особо приглядывать за этим местом.

Первым заметил лежащего человек по имени Сагрот и уставился на него в

изумлении и испуге, ибо догадался, кто этот старик.

— Сюда! — крикнул он своим спутникам. — Глядите! Это, верно, Хурин.

Незваные гости не солгали: он явился!

— На тебя, Сагрот, можно положиться: ни одной напасти не пропустишь!

— сказал Форхэнд.

[стр. 275]

— Не порадуется халад такой находке. Что же делать? Может, Хардангу

больше придется по душе, коли мы остановим беду на его границах и выдворим

ее прочь.

— Выдворим прочь? — откликнулся Авранк.

Он был сыном Дорласа31: невысокий молодой мужчина, смуглый и

темноволосый, однако крепкий; любимец Харданга, как его отец.

— Выдворим? Какой с того прок? Беда вернется! Добралась же она от

самого Ангбанда, если верна твоя догадка. Гляди: вид у него суровый и меч на

боку, но охвачен он крепким сном. Нужно ли, чтобы он пробудился к новому

горю? [Приписано:] Если хочешь порадовать вождя, Форхэнд, то здесь ему и

настанет конец.

Такова была тень, что пала на сердца людей, когда распространилась

власть Моргота, а страх гулял, где хотел; однако еще не все сердца

затемнились.

— Стыдитесь! — воскликнул Мантор-предводитель, что, подходя к ним,

услышал эти речи. — И больше всех ты, Авранк, хоть ты и молод! Ты же

слышал о деяниях Хурина Хитлумского — или счел их побасенками, что плетут

у очага? «Что же делать», в самом деле! Так значит, твой совет — убить его во

сне. Из преисподней явился этот помысел!

— Как и этот человек, — отвечал Авранк. — Если это и впрямь Хурин.

Кто знает?

— Скоро узнаем, — сказал Мантор и, подойдя к лежащему Хурину,

опустился на колени, взял его руку и поцеловал.

— Пробудись! — воскликнул он. — Подмога близка. И если ты Хурин, я

помогу тебе, чем только смогу.

— И за всякую помощь отплатит он злом, — отозвался Авранк. —

Говорю же: он пришел из Ангбанда.

— Что он может сделать, то неведомо, — произнес Мантор. — А что он

уже совершил, нам известно, и долг наш неоплатный.

И он снова произнес громким голосом:

— Привет тебе, Хурин Талион! Привет тебе, предводитель людей!

Тут Хурин открыл глаза, помня злые слова, что донеслись до него сквозь

дремоту прежде пробуждения, и увидел вокруг себя вооруженных людей. Он

неуклюже поднялся, нащупывая свой меч; и смерил окружающих взглядом,

полным гнева и презрения.

— Трусы! — воскликнул он. — Неужто убили бы вы спящего старика? На

вид вы люди, но под кожей вы орки, как видно. Ну же! Убейте меня

бодрствующего, если осмелитесь. Но не думаю, что ваш черный Хозяин тому

обрадуется. Я — Хурин, сын Галдора, и имя это орки запомнят, самое малое.

— Нет же! — молвил Мантор. — Пробудись ото сна. Мы — люди. Но эти

злые дни — дни сомнения, и нам приходится туго. Здесь опасно. Не

отправишься ли с нами? Мы хотя бы найдем для тебя еду и покой.

[стр. 276]

— Покой? — повторил Хурин. — Его вы мне дать не сможете. Но пищу я

приму в моей нужде.

Тогда Мантор дал ему немного хлеба, мяса и воды; но, казалось, Хурин

подавился ими и все выплюнул.

— Далеко ли до дома вашего владыки? — спросил он. — Пока не увижусь

с ним, еда, в которой вы отказали моей возлюбленной, будет мне поперек

горла.

— Он беснуется и глумится над нами, — пробормотал Авранк. — Что я

говорил?

Но Мантор посмотрел на Хурина с жалостью, хоть и не понял его слов.

— То долгий путь для усталого, господин, — молвил он, — а дом халада

Харданга сокрыт от чужих.

— Так веди меня туда! — сказал Хурин. — Дойду, как смогу. Есть у меня

дело в том дому.

Вскоре они выступили в дорогу. Бульшую часть своего многочисленного

отряда Мантор оставил при исполнении; но сам отправился с Хурином, взяв с

собой Форхэнда. Хурин шел, сколько хватало сил, но через некоторое время

начал спотыкаться и падать; однако снова поднимался на ноги и с трудом, но

двигался вперед, никому не позволив поддерживать себя. Так они наконец,

после множества претыканий, достигли чертога Харданга в Обэль Халад, в

лесной чаще; и Харданг знал об их приходе, ибо Авранк самочинно прибежал,

опередив их, и принес вести; не забыл он упомянуть и об исступленных словах

Хурина, произнесенных после пробуждения, и о том, что он выплюнул их

пищу.

И потому по приходе они увидели, что чертог находится под сильной

охраной: много народу во [> огороженном дворе] внешнем дворище и люди у

дверей. У ворот [двора >] дворища их остановил глава стражи.

— Передай пленного мне, — велел он.

— Пленного! — воскликнул Мантор. — Нет у меня пленного, лишь

человек, которого тебе должно чтить.

— То слова халада, а не мои, — сказал глава стражи. — Но ты тоже

можешь войти, у него и для тебя найдется слово.

Тогда привели Хурина к вождю; и Харданг, не проронив ни слова

привета, лишь сидел на своем престоле и оглядывал Хурина с головы до ног.

Но Хурин ответил ему тем же, и держался, как мог, прямо, хотя и опирался на

свой посох.

Так он некоторое время стоял молча, а потом опустился на землю.

— Смотри-ка! — произнес он. — Я вижу, в Брэтиле так плохо с

седалищами, что гостю приходится сидеть на полу.

— Гостю? — отозвался Харданг. — Разве что незваному. Но вынесите

столец строму невеже. Если только он не погнушается: еду-то нашу он

выплюнул.

[стр. 277]

Мантор был огорчен подобной неучтивостью; и, услышав, как кто-то

засмеялся в тени за троном, он поднял взгляд и увидел, что то был Авранк; и

лицо Мантора потемнело от гнева.

— Прощу твоего прощения, господин, — обратился он к Хурину. — Это

какое-то недоразумение.

Затем повернулся к Хардангу и выпрямился.

— Мой халад, разве у моего отряда новый командир? — спросил он. —

Иначе мне непонятно, почему тот, кто пренебрег своими обязанностями и

нарушил мой приказ, не встречает здесь порицания. Я вижу, он опередил меня с

новостями; но сдается мне, он забыл имя гостя, иначе Хурину Талиону не

пришлось бы ждать стоя.

— Имя мне передали, — отвечал Харданг, — как и свирепые речи, что

удостоверяют имя. Вот он, Дом Хадора. В моем же доме пришельцу прилично

назвать себя первым, и я ждал, пока он назовется. И не расскажет о том, что за

дело привело его сюда, — раз он говорит, что у него есть здесь дело. Что до

твоих обязанностей, то подобные речи — не для посторонних ушей.

Затем Харданг повернулся к Хурину, что в это время сидел, ссутулившись,

на низкой скамеечке; он прикрыл глаза и, казалось, не обратил внимания на

сказанное.

— Что ж, Хурин Хитлумский, — молвил Харданг, — каково твое дело?

Срочное ли оно? Не хочешь ли поразмыслить и отдохнуть, чтобы говорить о

нем спокойнее? А мы тем временем, глядишь, найдем для тебя еду получше.

Голос Харданга теперь звучал мягче, и он произнес эту речь, поднявшись,

ибо был Харданг человек осторожный и [вычеркнуто: в глубине души не был

уверен в прочности своего положения господина; и] приметил недовольство на

лицах других людей, помимо Мантора.

Внезапно Хурин встал.

— Что, господин Болотная Камышинка, — произнес он, — от любого

дыхания клонишься? Смотри, как бы моим дыханием не пригнуло тебя к земле.

Ступай поразмысли, чтобы набраться твердости, пока я не призвал тебя

обратно! Глумитель седин, прижимистый на еду, моришь голодом путников!

Этот столец тебе лучше подходит!

И с этим Хурин швырнул скамеечку в Харданга, так что она ударила его

по лбу, а сам повернулся, чтобы идти прочь из чертога.

Иные расступились из жалости, из страха ли перед его гневом; но Авранк

бросился бегом преградить ему дорогу.

— Не торопись, невежа Хурин! — воскликнул он. — Теперь я не

сомневаюсь, что это твое имя. Повадки свои принес ты из Ангбанда. Но нам не

по душе орочьи выходки в чертоге. Ты напал на предводителя на его троне, и

теперь ты узник, как бы тебя ни звали.

— Благодарю тебя, воевода Авранк, — произнес Харданг, неподвижно

сидевший на своем троне, пока ему останавливали кровь, что хлынула из раны

на лбу.

[стр. 278]

— Теперь пусть на старого безумца наложат узы и посадят под замок. Я

буду судить его позже.

Тогда Хурину связали руки ремнем, на шею накинули петлю и увели

прочь; и тот не противился, ибо гнев его иссяк и шел Хурин, словно во сне, с

закрытыми глазами. Но Мантор, несмотря на злобный взгляд Авранка, обнял

старика за плечи и повел его, чтобы тот не споткнулся.

Но, когда Хурина затворили в пещере [вычеркнуто: неподалеку от той, в

которой по-прежнему томились Асгорн с товарищами] и Мантор уже ничем

ему помочь не мог, он вернулся в чертог. Там он нашел Авранка и Харданга: те

совещались. И, хотя они умолкли при появлении Мантора, тот расслышал

последние слова Авранка и показалось ему, что Авранк советует немедля

предать Хурина смерти.

— Что ж, воевода Авранк, — молвил Мантор, — нынче день у тебя

выдался удачный! Видывал я тебя и раньше за такой забавой: раздразнишь,

бывало, старого барсука — да и прикончишь его, начни он кусаться. Не

торопись, воевода Авранк! И ты, Харданг-халад. Не такое это дело, чтобы

решать его по-барски, походя. Приход Хурина и оказанный ему прием касаются

всего народа, и, прежде чем будет вынесен приговор, люди услышат все, что

сказано.

— Тебе дозволяется уйти, — сказал Харданг. — Возвращайся к своим

обязанностям на границе, пока воевода Авранк не примет командование.

— Нет, повелитель, — отвечал Мантор. — С сего дня нет у меня

обязанностей перед тобой. Я оставил командовать Сагрота32, а он знает лес

лучше и будет постарше и помудрее того, кого ты назвал. В свое время я

вернусь к своим собственным границам*. Но нынче я созову народ.

Пока он шел к дверям, Авранк схватил лук, чтобы застрелить Мантора, но

Харданг удержал его.

— Не время, — сказал он.

Но Мантор о том не знал (хотя иные это приметили) и, выйдя из чертога,

разослал всех, кого нашел и кто был

Ибо Мантор был потомком Халдада и у него имелось немного собственной

земли на восточной границе Брэтиля подле Сириона, где эта река бежит через Димбар.

Все жители Брэтиля были вольные люди, державшие свои усадьбы и большой или

малый участок земли сами от себя. Их господин избирался из потомков Халдада из

уважения к деяниям Халэт и Халдара; и, хотя титул господина переходил, как если бы

это было владение князя или короля, старшему в старшей линии рода, у народа было

право отвергнуть претендента или лишить человека этого титула, если на то имелась

серьезная причина. И кое-кому было прекрасно известно, что Харатор пытался обойти

Брандира Хромого, чтобы стать господином вместо него33.

[стр. 279]

готов поработать вестниками, чтобы собрать всех хозяев усадеб и тех, без кого

можно обойтись. [Вычеркнуто: У халадин34 было в обычае, что во всех делах,

за исключениях военных, жен тоже призывали на совет и они имели равный с

мужами голос.].

Слух разошелся по всему лесу, и от повторения повесть только

удлинялась; и одни рядили одно, а другие — другое, но большинство сходилось

на том, что халад — молодец, а Хурин лютует, что твой орочий вожак; ибо

Авранк отрядил и своих посланцев. Вскоре стеклось великое множество

народу, и город35 у чертога предводителей прирос палатками и шалашами36.

Однако все мужчины были с оружием из опасения, что с пограничья могут

придти тревожные вести.

Разослав своих гонцов, Мантор отправился в темницу к Хурину, но

стражники пускать его отказались.

— Полно! — молвил Мантор. — Вы же прекрасно знаете про наш добрый

обычай: что у всякого узника должен быть друг, который может навестить его,

узнать, как он поживает, и дать ему совет.

— Друга узник выбирает себе сам, — отвечали стражники, — а у этого

дикаря друзей нет.

— Нет, есть, — возразил Мантор, — и я прошу позволения предложить

ему свою помощь.

— Но халад воспретил нам пускать к нему кого-то помимо стражи, —

отвечали ему.

Однако Мантор, что досконально знал законы и обычаи своего народа,

молвил так:

— Не сомневаюсь. Но у халада нет на то права. Почему пришелец в узах?

Мы не связываем стариков и странников лишь потому, что они, обезрассудев,

говорят недоброе. Этот человек заточен в темницу из-за нападения на

Харданга, однако Харданг не может судить собственное дело и должен вынести

свою обиду на суд народа [вычеркнуто: и другому дулжно сидеть на троне во

время этого слушания]. А покамест не вправе он лишать заточника совета и

помощи. Будь он мудр, он бы понял, что так он своему делу не поможет. Или

иные уста говорили за него?

— Так и есть, — согласились стражники. — Приказ принес Авранк.

— Тогда забудьте о нем, — сказал Мантор. — Ведь Авранк сам нарушил

данный ему приказ и покинул порубежье. Выбирайте сами между дезертиром, у

которого молоко на губах не обсохло, и законами нашего народа.

Тогда стражи пустили Мантора в пещеру; ибо он пользовался большим

уважением в Брэтиле и люди не любили [господ >] предводителей, что

пренебрегали народом. Войдя, Мантор увидел, что Хурин

[стр. 280]

сидит на лавке. На лодыжках у него были кандалы, но руки свободны; перед

ним стояла нетронутая еда. Узник не поднял взгляда на Мантора.

— Привет тебе, господин Хурин! — молвил тот. — Дела пошли не так,

как следовало, и не так, как устроил бы я. Но теперь тебе нужен друг.

— Нет у меня друга, и в этой земле друга я не желаю, — отозвался Хурин.

— Но друг стоит перед тобой, — отвечал Мантор. — Не пренебрегай

мной. Ибо ныне, увы, дело между тобой и халадом Хардангом должно быть

вынесено на суд народа, и было бы хорошо, чтобы у тебя, как гласит наш закон,

был друг, который дал бы тебе совет и просил бы о справедливости для тебя.

— Не стану я ничего просить, и совет мне не нужен, — молвил Хурин.

— Но хоть один совет прими от меня, — сказал Мантор. — Утишь на

время свой гнев и отведай пищи, чтобы быть сильным перед врагами. Я не

знаю, что за дело привело тебя сюда, но, если ты станешь морить себя голодом,

толку от этого не будет. Не убивай себя, пока есть надежда!

— Не убивать себя?! — воскликнул Хурин. С трудом встав, он привалился

к стене. Глаза у него были красные. — Неужто выволокут меня в кандалах к

лесному сброду, чтобы судили они, какой смертью мне умереть? Прежде того я

сам себя убью, лишь бы руки остались свободны.

И вдруг, стремительно, как старый зверь, попавший в ловушку, Хурин

прянул вперед и, прежде чем Мантор успел уклониться, выхватил нож,

висевший у того на поясе. И осел на лавку.

— Прими этот нож в дар от меня, — молвил Мантор, — хотя и не видим

мы в самоубийстве благородства, если человек не утратил рассудок. Спрячь

нож, пусть он послужит тебе для благой цели! Но будь осторожен, ибо лют этот

клинок из кузницы карлов. Не возьмешь ли теперь меня в друзья, повелитель?

Не говори ничего; но, если сядешь трапезовать со мной, я увижу в том

согласие.

Тогда Хурин взглянул на Мантора, и из его взгляда исчез гнев; и они

вместе ели и пили в молчании. Доев, Хурин молвил:

— Твой голос, он превозмог меня. Никогда со Дня Ужаса не слыхал я

столь отрадного гласа человеческого. Увы, увы! Приводит он мне на память

голоса в дому моего отца в стародавние времени, когда тень, казалось, была так

далеко!

— Так может быть, — отвечал Мантор. — Хириль, моя праматерь,

приходилась сестрой твоей матери Харэт.

— Значит, ты и друг, и родич, — молвил Хурин.

— И я не одинок, — сказал Мантор. — Нас немного, и богатство наше

[стр. 281]

невелико, но мы тоже эдайн и связаны множеством уз с твоим народом. Долго

здесь было в чести твое имя; но не достигли бы нас вести о твоих подвигах, не

отправься Халдир и Хундар на Нирнаэт. Там пали они, но [семеро] трое их

спутников возвратились, ибо пришел им на помощь Маблунг из Дориата,

исцелив их раны37. После настали темные дни и на многие сердца пала тень —

но не на все!

— Голос вашего предводителя доносится из теней, — молвил Хурин, — и

твой народ повинуется ему даже в деяниях бесчестных и жестоких.

— Осмелюсь сказать, повелитель, что горе затмевает твой взор. Но, чтобы

не сбылось по сказанному, давай держать совет. Ибо вижу я впереди зло и

опасность — и для тебя, и для моего народа, хотя, быть может, мудрость и

отвратит их. Но должен я предупредить тебя об одной вещи, пусть даже не

придется она тебе по душе. Хардангу далеко до его отцов, но я не видел в нем

зла, пока не прослышал он о твоем приходе. Ты приносишь с собой тень,

Хурин Талион, и в ней мйньшие тени становятся чернее.

— Что за черные слова от друга! — отвечал Хурин. — Долго жил я под

Тенью, но выстоял и не сдался. Если есть на мне что темное, так это скорбь

превыше скорби, что лишила меня света. Но Тени я не подвластен.

— И все же говорю тебе, — молвил Мантор, — что она следует за тобой.

Я не знаю, как ты получил свободу; но помысел Моргота не оставил тебя.

Берегись.

— Другими словами, «не впадай в детство, старый дурень», — отвечал

Хурин. — Я приму от тебя эти слова, ибо голос твой отраден и мы родичи, но

не более! Поговорим о другом, или беседе конец.

И Мантор был терпелив, и долго пробыл у Хурина, пока не свечерело и в

пещере не стало темно; и они снова разделили трапезу. Затем Мантор велел

принести Хурину огня; они простились до утра, и Мантор вернулся в свой

шалаш с тяжелым сердцем.

На другой день было объявлено, что судное вече состоится на следующее

утро, ибо собралось уже пять сотен старейшин, а по обычаю то было самое

малое число, какое могло считаться полным народным собранием. Утром

Мантор пришел проведать Хурина, но стража сменилась. Теперь у двери стояли

трое людей Харданга, и держались они недружественно.

[стр. 282]

— Узник спит, — сказал старший. — Оно и к лучшему: глядишь, в мозгах

у него прояснится.

— Но я его назначенный друг, как было объявлено вчера, — молвил

Мантор.

— Друг дал бы ему побыть в покое, пока можно. К чему доброму ты его

разбудишь?

— Отчего бы ему проснуться от моего прихода, а не от поступи

тюремщика? — спросил Мантор. — Я хочу взглянуть на спящего.

— Ты, что ли, всех, кроме себя, держишь за лжецов?

— Нет, нет; но, думаю, что иные с радостью забудут про наши законы,

если те мешают добиться цели, — отвечал Мантор.

Однако ему показалось, что мало он поможет Хурину, если станет

спорить со стражами дальше, и он ушел. И вышло так, что опоздали Мантор и

Хурин переговорить о важных вещах. Ибо, когда Мантор вернулся, день угасал.

На сей раз ему не стали чинить препон, и, войдя, Мантор увидел, что Хурин

лежит на соломенном тюфяке; [приписка:] и разгневался, увидев теперь оковы и

на запястьях Хурина, соединенные короткой цепью.

— Медлит друг — и гаснет надежда, — молвил Хурин. — Долго я ждал

тебя, но нынче сон сморил меня и в глазах темно.

— Я приходил до полудня, — отвечал Мантор, — но стражи сказали, что

ты спишь.

— Дремал, дремал в угасающей надежде, — сказал Хурин, — но, верно,

твой голос пробудил меня. Таков я с тех пор, как позавтракал. Хотя бы этому

твоему совету я внял, друг мой; но от еды стало мне не лучше, а хуже. Теперь

мне надо поспать. Но приходи наутро!

Мрачно дивился тому Мантор. Он не видел лица Хурина, потому что уже

почти стемнело, но, наклонившись, Мантор прислушался к его дыханию.

Потом выпрямился с угрюмым лицом, спрятал под плащ оставшуюся еду и

вышел.

— Как там дикарь? — спросил у него старший над стражей.

— Совсем сонный, — ответил Мантор. — Завтра надо, чтобы он

бодрствовал. Разбудите его пораньше. И принесите еды на двоих, потому что я

тоже приду позавтракать вместе с ним38.

Наутро вече стало собираться задолго до назначенного времени. Явилась

почти тысяча человек, по большей части мужчины постарше [вычеркнуто: и

жены]39, поскольку нельзя было ослаблять пограничную стражу. Вскоре вся

вечевая стогна заполнилась народом. Стогна имела вид огромного полумесяца

[стр. 283]

с семью рядами дерновых скамей, поднимавшихся от ровного дна и вырытых в

склоне холма. Вокруг возвели высокую ограду, и пройти внутрь можно было

лишь через прочные ворота в частоколе, замыкавшем открытую часть

полумесяца. Посреди нижнего ряда сидений был поставлен [добавлено:]

Ангбор, или Камень приговора, / — огромный плоский валун, на котором

восседали халады40. Приведенные на суд стояли перед камнем лицом к

собранию.

Раздавался шум множества голосов, но, как только протрубил рог,

наступила тишина и появился халад с множеством провожатых. Ворота за ним

затворились, и он медленно проследовал к камню. Там встал халад лицом к

собранию и освятил вече согласно обычаю: вначале поименовал он Манвэ и

Мандоса, как тому научились эдайн от эльфов, а затем, перейдя на старый язык

своего народа, который ныне вышел из ежедневного употребления, объявил

триста и первое вече Брэтиля, созванное, чтобы вынести суд в серьезном деле,

достодолжно устроенным.

Когда, как требовал обычай, все собрание откликнулось на том же языке

«Мы готовы!», халад воссел на [камень >] Ангбор и обратился на наречии

Бэлэрианда41 к стоявшим неподалеку:

— Трубите в рог! Пусть узник предстанет перед нами!42

Дважды протрубил рог, но некоторое время никто не появлялся, а из-за

ограды доносились сердитые голоса. Наконец ворота широко распахнулись, и

вошли шестеро мужчин, которые несли Хурина.

— Меня привели сюда силой и против права! — воскликнул тот. — Не

пойду я в цепях, словно раб, ни на какое вече на земле, пусть даже восседают

там короли эльфов. И, пока не сняты с меня оковы, не признбю я ни власти, ни

справедливости вашего приговора.

Но люди поставили его на землю перед камнем и удерживали силой.

Если приводили кого на суд веча, по обычаю обвинителем должен был

быть халад. Начинал он с краткого разъяснения, в каком проступке обвиняется

человек. После чего у подсудимого было право опровергнуть обвинение или

оправдать содеянное самому или устами своего друга. И, если после того, как

все это было сказано, оставались сомнения или одна из сторон что-то отрицала,

призывались свидетели.

Посему Харданг43 поднялся и, поворотившись к собранию, начал

произносить обвинение.

— Обвиняемый, коего вы видите перед собой, — заговорил халад, —

именует себя Хурин, сын Галдора, что

[стр. 284]

некогда жил в Дорломине, но долго пробыл в Ангбанде, откуда и пришел сюда.

Пусть так44.

Но тут поднялся Мантор и встал перед камнем.

— С вашего позволения, господин мой халад и народ! — воскликнул он.

— Как друг подсудимого я воспользуюсь своим правом задать вопрос: не имеет

ли выдвинутое обвинение прямого отношения к халаду? Не держит ли халад

обиды на подсудимого?

— Обиды? — возопил Харданг, и гнев затуманил его разумение, так что

он не разглядел, куда клонит Мантор. — Как же, не держит! Я явился на вече с

перевязанной головой не потому, что мода такая, а потому что ранен!

— Увы! — молвил Мантор. — Если это так, то я заявляю, что дело нельзя

разбирать подобным образом. По нашему закону, никто не может ни

произносить обвинение против своего обидчика, ни занимать сидение суда,

пока слушается такое обвинение. Не так ли гласит закон?

— Закон гласит так, — отвечало собрание.

— Тогда, — продолжал Мантор, — прежде чем заслушать обвинение,

надлежит усадить на камень другого человека вместо Харданга, сына Хундада.

Стали выкрикивать множество имен, но больше всего голосов, и самых

громких были за Мантора.

— Нет, — отозвался тот. — Я связан с одной из сторон и судьей быть не

могу. Сверх того, в подобном случае право назвать человека, который займет

его место, принадлежит халаду, о чем ему, без сомнения, прекрасно известно.

— Благодарю тебя, — сказал Харданг, — хоть нет у меня нужды в

поучениях самозваного законника.

И он огляделся по сторонам, словно размышляя, чье имя выкликнуть. Но

обуял халада черный гнев и всякая мудрость оставила его. Назови Харданг

любого из присутствовавших старейшин, все могло бы обернуться иначе. Но в

недобрую минуту сделал он свой выбор, к изумлению всех людей воскликнув:

— Авранк, сын Дорласа! Как видно, сегодня и халаду нужен друг, раз

законники не знают удержу. Призываю тебя к камню!

Воцарилась тишина. Но, когда Харданг сошел с камня, а Авранк поднялся

на него, раздался громкий ропот, словно шум надвигающейся бури. Авранк был

молод и лишь недавно женился, и косо взглянули все восседавшие на вече

старейшины старше его годами, на его незрелые лета. [Ибо его, самого по себе,

не любили>] И его, самого по себе, не любили; ибо Авранк, будучи храбр,

отличался язвительностью, как и родитель его Дорлас прежде него. / И темные

слухи [вычеркнуто: все еще] ходили о Дорласе [вычеркнуто: его отце, близком

друге Харданга];45 потому что, хоть никто не знал наверное, Дорласа нашли

убитым далеко от места сражения с

[стр. 285]

Глаурунгом, а окровавленный меч, что лежал подле, принадлежал Брандиру46.

Но Авранк не обратил никакого внимания на ропот и держался

легкомысленно, как будто дело было простое и решенное.

— Итак, — сказал он, — если с этим разобрались, не будем больше терять

времени! Дело вполне ясное.

И, встав, продолжил обвинение:

— Подсудимый, этот дикарь, явился, как вы слышали, из Ангбанда.

Обнаружили его в наших землях. И то не случайность, ибо, как сам он заявил, у

него здесь есть дело. Что это за дело, он не открыл, но никак не доброе. Этот

человек ненавидит наш народ. Только увидев нас, он принялся нас хулить. Мы

дали ему еды, а он плюнул на нее. Я видел, что так поступали орки, если

находились глупцы, которые проявляли к ним милосердие. Очевидно, что он из

Ангбанда, как бы его ни звали. Но дальше было хуже. По собственной просьбе

его привели к халаду Брэтиля — привел его вот этот человек, что называет себя

его другом; но, явившись в чертог, подсудимый не пожелал назваться. А когда

халад спросил, что у него за дело, и предложил ему сперва отдохнуть, а потом

уже молвить слово, если ему угодно, тот начал неистовствовать, бесславил

халада, а потом вдруг швырнул ему в голову столец, чем нанес ему великую

рану. И хорошо для всех, что под рукой у него не было оружия, а не то бы он

убил халада. Таково было явственное намерение подсудимого, и ненамного

уменьшает его вину то, что не случилось худшего (а кара за такое — смерть).

Но, как бы то ни было, тогда халад восседал в своем чертоге на троне: и

поносить его было злым деянием, а нападать на него — возмутительным

насилием.

Таково обвинение против подсудимого: что он явился сюда с недобрым

умыслом против нас, а в особенности — против халада Брэтиля (наверняка по

наущению Ангбанда); оказавшись в присутствии халада, подсудимый осыпал

его бранью, а затем пытался убить халада, восседавшего на своем троне.

Наказание определит приговор веча, но по справедливости то должна быть

смерть.

Иным показалось, что Авранк говорил справедливо, и все сочли, что

говорил он искусно. Некоторое время никто не поднимал голоса за ту или

другую сторону. Тогда Авранк, не скрывая усмешки, поднялся снова и

произнес:

— Теперь подсудимый, если пожелает, может ответить на обвинение, но

пусть говорит кратко и не беснуется!

Однако Хурин молчал, пытаясь вырваться.

— Подсудимый, станешь ли говорить? — спросил Авранк, но Хурин не

давал ответа.

— Быть по сему, — сказал Авранк. — Если подсудимый не желает

говорить даже ради того, чтобы опровергнуть обвинение, делать больше

нечего.

[стр. 286]

Обвинение произнесено, и как человек, назначенный восседать на камне,

должен я предложить вечу наказание, которое вижу справедливым.

Но тут поднялся Мантор и произнес:

— Для начала следует хотя бы спросить у подсудимого, почему он не

желает говорить. А на этот вопрос может ответить его друг.

— Вопрос задан, — сказал Авранк, пожимая плечами. — Если знаешь

ответ, дай его.

— Потому что он скован [добавлено: по рукам и ногам]47, — ответил

Мантор. — Никогда прежде не приводили мы на вече в оковах человека, еще не

осужденного. В особенности — одного из эдайн, того, чье имя заслуживает

чести, что бы после ни произошло. Да, повторю: человека еще не осужденного;

ибо обвинитель умолчал о многом из того, что вече должно услышать прежде

вынесения приговора.

— Но это же глупость, — сказал Авранк. — Адан он или нет и каково бы

ни было его имя, подсудимый необуздан и злобен. Оковы — необходимая

предосторожность. Тех, кто находится рядом с ним, дулжно защитить от

насилия.

— Если желаешь породить насилие, — отвечал Мантор, — найдется ли

способ лучше, нежели прилюдно унизить гордого человека, пережившего годы

великой скорби? Который вдобавок ослабел от голода и долгих странствий и

стоит один без оружия среди множества оружных. Вопрошу я у народа в

собрании: считаете ли вы подобную предосторожность достойной свободных

людей Брэтиля или пожелали бы вы прибегнуть к вежеству былых времен?

— Оковы на подсудимого наложили по приказу халада, — сказал Авранк.

— В том прибег он к своему право прекратить насилие у себя в чертоге. Посему

приказ этот может обойти лишь полное собрание.

Тут раздались громкие крики «Освободите, освободите его! Хурин

Талион! Освободите Хурина Талиона!». Не все присоединились к этому хору,

но голосов другой стороны слышно не было.

— Нет-нет! — произнес Авранк. — От криков толку не будет. В таком

деле требуется голосование по всем правилам.

По обычаю в делах серьезных или сомнительных вече голосовало с

помощью камешков, и все, кто приходил на собрание, приносили с собой два

камешка: черный для «нет» и белый для «да». Однако сбор и подсчет камешков

занял бы много времени, а Мантор видел, что настрой Хурина с каждым мигом

меняется к худшему.

— Есть другой способ, более простой, — молвил он. — Нет здесь

опасности, которая бы оправдывала узы, и так думают все те, кто возвысил

[стр. 287]

свой голос. Халад на вечевой стогне и может отменить свое повеление, буде

пожелает.

— Пожелает, — сказал Харданг, поскольку ему показалось, что собрание

настроено неблагосклонно, и он надеялся, сделав этот ход, вернуть

расположение народа. — Пусть подсудимого освободят и поставят перед вами!

Тогда с ног и рук Хурина сбили оковы. Он тотчас выпрямился и,

отворотившись от Авранка, встал лицом к собранию.

— Я здесь, — произнес он. — И я отвечу, каково мое имя. Я — Хурин

Талион, сын Галдора Орхала48, владыка Дорломина и некогда верховный

военачальник воинств Фингона, короля северного края. Пусть никто не

утверждает противного! Этого должно быть довольно. Я не стану ни о чем вас

умолять, поступайте, как знаете! Не стану я препираться и с выскочкой,

которому вы доверили занять высокое место. Пусть клевещет, как хочет!

[Вычеркнуто: Но если мой друг желает говорить и поведать правду о

случившемся, пусть. Слушайте его, если есть на то желание!]

Во имя Владык Запада, что вы за народ? Или во что превратились?

Объятые губительной Тьмой, сидите вы и терпеливо внимаете беглому

порубежнику, который испрашивает для меня смертной казни — за то, что я

проломил голову кичливому молодцу, где бы он там ни сидел, на троне или

нет. Поистине, поучиться бы ему уважению к старшим, прежде чем вы сделали

его своим предводителем.

Смерть? Как перед Манвэ, если бы не терпел я муку двадцать и восемь

лет, если бы я был таков, как в Нирнаэт, вы бы не осмелились сидеть тут лицом

к лицу со мной. Но, как я слышу, я уже не грозен. Вот вы и расхрабрились. И

мне позволено стоять без оков, чтобы меня можно было травить. Сломала меня

война и сделала покорным. Покорным! Не будьте так уверены в этом!

Он поднял руки и сжал кулаки.

Но тут Мантор положил руку ему на плечо, успокаивая, и убедительно

произнес ему на ухо:

— Мой господин, ты заблуждаешься на их счет. Большинство — твои

друзья или были бы ими. Но есть здесь и гордые вольные люди. Теперь позволь

мне обратиться к ним!

Харданг и Авранк ничего не сказали, только обменялись улыбками,

поскольку решили, что речь Хурина не принесла ему ничего хорошего.

Однако Мантор заговорил так:

— Пусть владыке Хурину вынесут, на чем присесть, пока я говорю. И,

выслушав меня, вы лучше поймете его гнев, а может, и простите его.

Внемли же мне, народ Брэтиля! Мой друг не отвергает главное обвинение,

но заявляет, что с ним поступили неправо и вывели из последних границ.

Господа мои [вычеркнуто: и добрые жены]49,

[стр. 288]

я был командиром порубежников, что нашли этого человека спящим на Хауд-

эн-Эллэт. Или он лишь казался спящим, но лежал, истомленный, меж сном и

явью и услышал, опасаюсь, слова, что были произнесены над ним.

Был там человек по имени Авранк, сын Дорласа, из моего отряда, где ему

и следовало оставаться, ибо таковы были мои приказы. Подойдя, я услышал,

как Авранк дал совет тому, кто первым нашел Хурина и догадался, каково имя

спящего. О народ Брэтиля, я слышал, как Авранк молвил так: «Лучше убить

старика, пока он спит, чтобы избежать новых бед. И халад был бы доволен» —

вот его слова.

Теперь, быть может, не станете вы дивиться, что, когда я призвал спящего

к бодрствованию и он увидел вокруг себя вооруженных людей, он обратился к

нам с резкими словами: один из нас их заслужил. Что до презрения к нашей

пище, то он взял ее из моих рук и не плевал на нее. Он выплюнул ее, потому

что подавился. Ужели, господа мои, вы никогда не видели, как голодающий

торопится и не может проглотить еду, пусть даже нуждаясь в ней? А сей муж

был к тому же исполнен великой скорби и гнева.

Нет, не презрел он нашей еды. Хотя был бы в своем праве, если бы знал, к

каким низким уловкам прибегнут те, кто обитает здесь! Внемлите мне и верьте,

коли сможете, ибо я могу призвать свидетелей. Владыка Хурин трапезовал со

мной в узилище, ибо я обращался с ним вежественно. То было два дня назад.

Но вчера был он сонлив и не мог ни говорить внятно, ни совещаться со мной

перед сегодняшним разбирательством.

— Чему тут дивиться! — воскликнул Харданг.

Мантор помолчал, глядя на Харданга.

— И в самом деле, нечему, господин мой Харданг, — произнес он, — ибо

к его еде было подмешано снотворное зелье.

Харданг воскликнул в гневе:

— Неужто стоит утомлять нас пересказом сонных видений слабоумного

старика?

— Я говорю не о сновидениях, — ответствовал Мантор. — У меня есть

свидетель. Но поскольку, вопреки обычаю, слова мои оспаривают, пока речь

моя не кончена, я отвечу сразу. Я забрал из темницы еду, которую отведал

Хурин. Перед свидетелями я дал ее псу, и тот до сих пор не очнулся от

мертвого сна. Может статься, не сам халад Брэтиля умыслил подобное, а тот,

кто желал ему угодить. Но разве есть здесь законная цель? Удержать от насилия

человека — уже в оковах и заключенного в темницу? То злой умысел, народ

Брэтиля, и я прошу собрание исправить это!

[стр. 289]

Тут по вечевой стогне прокатились волнение и ропот; а когда поднялся

Авранк и призвал к тишине, шум только усилился. Наконец, когда собрание

слегка приутихло, заговорил Мантор:

— Продолжать ли мне, ибо у меня еще есть, что сказать?

— Продолжай! — отвечал Авранк. — Но укороти свое суесловие. И

должен предупредить всех вас, господа мои, что этому человеку надо внимать с

осторожностью. На его добросовестность полагаться нельзя: они с подсудимым

— близкая родня.

То были неумные слова, ибо Мантор немедленно ответил так:

— Это и впрямь так. Матерью Хурина была Харэт, дочь Халмира, некогда

халада Брэтиля, а Хириль, ее сестра, была матерью моей матери. Но это

родословие не доказывает, что я лжец. Более того, если Хурин Дорломинский

приходится мне родней, то он родич и всему Дому Халэт. Да, и всему нашему

народу. Но с ним обращаются как с изгоем-разбойником, дикарем, лишенным

чести!

Продолжим же с главным обвинением, которое, по словам обвинителя,

может караться смертной казнью. Вы видите перед собой пробитую голову,

которая, однако, вроде бы прочно держится на плечах и не утратила речи. Рану

ей нанесли, бросив небольшой деревянный столец. Злодеяние, скажете вы, и,

что намного хуже, совершенное, когда халад Брэтиля восседал на своем троне.

Но господа мои, к злым делам человека можно вынудить. Поставьте себя

мысленно на место Харданга, сына Хундада. Вот перед вам предстает Хурин,

владыка Дорломина, ваш родич: он глава великого Дома, муж, чьи деяния

воспеты эльфами и людьми. Но ныне он стар, лишился своей вотчины,

отягощен скорбью и истомлен скитаниями. Он желает увидеться с вами. А вы

непринужденно восседаете на троне. Не поднимаетесь. Не заговариваете с ним.

Лишь меряете его взглядом с головы до пят, пока он стоит; потом он

опускается на пол. Тогда, преисполнены жалости и вежества, вы велите

вынести столец старому невеже.

О стыд и срам! Тот запускает вам стольцом в голову. Но я бы сказал, стыд

и срам вам, обесчестившим свой престол, свой чертог, весь народ Брэтиля!

Господа мои, скажу начистоту: было бы лучше, если бы владыка Хурин

вооружился терпением, изумительным терпением. И почему он не стал

дожидаться новых обид, которые ему пришлось бы сносить? Однако я, стоя в

том чертоге и будучи всему свидетелем, дивился, и по-прежнему дивлюсь, и

прошу вас сказать мне: как вам нравится подобное поведение человека,

которого мы сделали халадом Брэтиля?

[стр. 290]

В ответ на этот вопрос поднялся громкий шум, но, когда Мантор воздел

руку, все внезапно стихло. Однако под прикрытием шума Харданг подошел к

Авранку переговорить с ним, и в наступившем молчании их голоса прозвучали

слишком громко, так что Мантор и другие тоже услышали, как Харданг

говорит «Лучше бы я дал тебе выстрелить!»50, а Авранк отвечает «Еще

успеется».

И Мантор продолжал:

— Я услышал ответ на свой вопрос. И вижу, что такое поведение вам не

по душе. Так как бы вы поступили с человеком, швырнувшим столец? Связали,

надели веревку на шею, заперли в пещере, заковали в цепи, подмешали

снотворного ему в пищу, а под конец вытащили сюда просить для него казни?

Или освободили бы? Или, быть может, просили у него прощения или велели

так поступить халаду?

Тут поднялся шум еще громче, чем прежде, люди встали с дерновых

скамей, бряцая оружием с криками «Освободить! Освободить! Свободу ему!».

Слышалось много и других голосов, что кричали «Долой халада! В пещеры

его!»

Многие из мужей почтенных лет, восседавших на нижней скамье,

бросились к Хурину и преклонили колена, моля о прощении; один дал Хурину

посох, а другой накинул ему на плечи красивый плащ и надел на него

великолепный серебряный пояс.

И Хурин, в этом одеянии и с посохом в руке, подошел к камню [дописано:

Ангбору], встал на нем лицом к собранию не как проситель, но как король и

возгласил громким голосом:

— Благодарю вас, господа Брэтиля, собравшиеся здесь: вы спасли меня от

бесчестья. Значит, не оставила справедливость этой земли, пусть, задремав, не

сразу пробудилась она. Но теперь хочу я выдвинуть собственное обвинение.

Вопрошают, каково мое дело здесь? Что думаете вы? Разве не в этой

земле умерли сын мой Турин и дочь моя Ниэнор? Увы, был я далече, когда

узнал о бедах, что случились здесь. Разве есть чему дивиться, если отец ищет

могилы своих детей? Дивиться скорее следует тому, думается мне, что еще

никто не назвал мне их имена.

Стыдитесь ли вы, что дали сыну моему Турину умереть за вас? Что всего

двое отважились пойти с ним, чтобы лицом к лицу встретить ужас Змия? Что

никто не осмелился помочь ему, когда кончен был бой, хотя так можно было

бы предотвратить худшее?

Может быть, вам и впрямь стыдно. Но не это мое обвинение. Не прошу я,

чтобы нашелся в этой земле равный отвагой сыну Хурина. Но, простив старые

горести, прощу ли новую? Внемлите, люди Брэтиля! У Стоячего камня, что

воздвигли вы, лежит

[стр. 291]

старуха-нищенка. Долго была она в вашей земле, не видя ни огня, ни еды, ни

жалости. Ныне мертва она. Мертва. То была Морвэн, моя жена. Госпожа

Морвэн Эдэльвэн, красой равная эльфам, та, что родила на свет Турина,

погибель Глаурунга. Она мертва.

И если те из вас, кто не лишен сострадания, крикнут мне, что нет на вас

вины, то спрошу я: на ком эта вина? Чьим велением бросили ее умирать от

голода у вашего порога, как бездомного пса?

Не умыслил ли то ваш предводитель? Так я думаю. Ведь он и со мной

обошелся бы так же, если бы смог. Вот его дары: бесчестье, голодная смерть,

отрава. Причастны ли вы к этому? Станете ли выполнять его волю? Если нет,

то сколько еще, господа Брэтиля, станете вы терпеть его? Сколько еще станете

сносить, чтобы этот человек по имени Харданг сидел на вашем престоле?

Придя в ужас от такого поворота, Харданг побелел от изумления и испуга.

Но не успел он заговорить, как Хурин указал на него своей длинной рукой:

— Глядите! — воскликнул он. — Вот он стоит с ухмылкой на губах!

Думает, что он в безопасности? Ибо отняли у меня меч; и он мнит, что я стар и

изнурен. Нет, слишком часто называл он меня дикарем. Пусть же увидит

дикаря! Руки, одни лишь руки надобны, чтобы вырвать у него глотку, полную

лжи.

С этим Хурин сошел с камня и устремился к Хардангу; но тот попятился,

созывая к себе своих провожатых; и они отступили к воротам. И потому

многим показалось, что Харданг признал свою вину, и они, обнажив оружие, с

криками устремились со скамей вниз, на него51.

И так над священной стогной нависла угроза кровопролития. Ибо другие

примкнули к Хардангу: не питая любви ни к нему, ни к его деяниям, иные все

же хранили ему верность и желали хотя бы защитить халада от насилия, пока не

даст он ответа вечу.

Мантор, встав между обеими партиями, кричал, чтобы удержали они свои

руки и не проливали крови на вечевой стогне; но искра, что сам он высек, ныне

полыхнула пламенем, которого он не мог затушить, и людским напором

отшвырнуло его в сторону.

— Долой халада! — кричали люди. — Долой Харданга, в пещеры его! Не

волим Харданга! Волим Мантора! Мантора в халады!

И они напали на тех, кто преграждал путь к воротам, чтобы дать Хардангу

время спастись.

Мантор же отошел обратно к Хурину, который стоял теперь один возле

камня.

[стр. 292]

— Увы, господин, — молвил Мантор, — Боялся я, что этот день чреват

для всех нас великой опасностью. Мало что я могу сделать, но все же обязан

попытаться предотвратить худшее зло. Вскоре люди вырвутся за ограду, и я

должен следовать за ними. Пойдешь ли со мной?

Много народу с обеих сторон полегло у ворот, прежде чем пали сами

ворота. Авранк бился храбро и отступил последним. А когда обратился в

бегство, вдруг натянул свой лук и выстрелил в Мантора, что стоял подле камня.

Но промахнулся в спешке, и стрела, пролетев мимо Мантора и ударившись о

камень, высекла искру и сломалась.

— В следующий раз не промахнусь! — крикнул Авранк, убегая вслед за

Хардангом.

Тут восставшие вырвались со стогны и с жаром погнались за людьми

Харданга до Обэль Халада, в полумиле отсюда. Но Харданг опередил их и

заперся в чертоге, который обложили теперь осадой. Чертог предводителей

стоял посреди круглого дворища, окруженного земляным валом и сухим рвом.

В стене имелись лишь одни ворота, от которых вымощенный камнем путь вел к

великим дверям. Нападающие прорвались в ворота и быстро окружили весь

чертог; и ненадолго стало тихо.

Мантор и Хурин подошли к воротам; Мантор желал начать переговоры,

но люди молвили:

— Что толку в речах? Крысы не вылезут из норы, пока псы на дворе.

А иные кричали:

— Наши родичи убиты, и мы отомстим за них!

— Тогда, — молвил Мантор, — позвольте мне хотя бы сделать, что

можно!

— Делай! — сказали люди. — Только не подходи близко, а не то

получишь острый ответ.

Посему Мантор встал у ворот и возвысил свой мощный голос, взывая к

обеим сторонам, чтобы удержались они от междоусобицы. И осажденным он

обещал, что всех, кто выйдет без оружия, отпустят, даже Харданга, если тот

даст слово предстать перед вечем на следующий день.

— И никто не придет туда с оружием, — произнес Мантор.

Но, пока он говорил, из окна вылетела стрела и, просвистев мимо уха

Мантора, глубоко воткнулась в верею. И донесся крик Авранка:

— Третий раз за все воздаст!

Тут гнев осаждающих разгорелся снова, и многие бросились к великим

дверям и попытались их выломать; но неприятель сделал вылазку, и многие

были убиты или ранены, а иных в дворище поразили стрелы, пущенные из

окон.

[стр. 293]

И потому нападавшие, в безумии гнева, принесли растопку и много дерева и

сложили у ворот, крича тем, кто был внутри:

— Глядите, солнце садится! Даем вам время до наступления ночи. Если до

тех пор не выйдете, сожжем и чертог, и вас вместе с ним!

И после отошли с дворища за пределы полета стрелы, встав кольцом за

внешним рвом.

Солнце зашло, но из чертога никто не вышел. И, когда стемнело,

нападавшие вернулись на дворище с деревом, которое нагромоздили у стен

чертога. Несколько человек с пылающими сосновыми факелами бросились

через дворище, чтобы поджечь хворост. Одного застрелили, но остальные

добежали до сложенных дров и вскоре те уже полыхали.

Мантор стоял, в ужасе глядя на гибель чертога и злое дело — сожжение

людей.

— Это — из темных дней нашего прошлого, — молвил он, — из тех

времен, когда еще не обратили мы лиц к западу. На нас тень.

Он почувствовал, что на плечо ему опустилась рука, оглянулся и увидел

Хурина: тот стоял рядом с мрачным лицом, глядя, как разгорается пожар; и

Хурин смеялся.

— Странный же вы народ, — молвил он. — То вас в холод бросает, то в

жар. Сначала гневаетесь, потом каетесь. Либо под пятой у своего вождя, либо

хватаете его за горло. «Не волим Харданга, волим Мантора!» А волит ли сам

Мантор?

— Народу решать, — отвечал тот. — И Харданг еще жив.

— Это, надеюсь, не надолго, — отозвался Хурин.

Пламя разгоралось все жарче, и вскоре чертог халадин вспыхнул во

многих местах. Люди в чертоге бросали на хворост землю и лили воду, сколько

было, так что повалил густой дым. Иные пытались бежать под его прикрытием,

но мало кто прорвался через людское кольцо; по большей части их захватили

или убили, если они сопротивлялись.

Позади чертога была небольшая дверь с выступающим крыльцом, от

которого до стены дворища было ближе, чем от великих дверей спереди; а

сзади стена была ниже, потому что чертог стоял на склоне холма. Наконец,

когда вспыхнули балки, Харданг и Авранк украдкой вышли с заднего хода,

вскарабкались на стену и осторожно спустились в ров, и их не приметили, пока

они не попытались выбраться изо рва. Но тут люди набросились на них с

криками, хотя и не знали, кто это. Авранк кинулся в ноги человеку, который

пытался его схватить, так что тот рухнул на землю, а Авранк вскочил и,

обратившись в бегство, исчез в сумраке. Но другой человек бросил

[стр. 294]

в спину бежавшему Хардангу копье, и тот упал тяжело раненый.

Увидев, что это Харданг, люди подняли его и отнесли к Мантору.

— Не передо мной кладите его, — молвил Мантор, — а перед тем, кому

он нанес обиду. У меня нет против него злобы.

— Разве нет? — произнес Харданг. — Да ты, знать, уверен в моей смерти.

А я думаю, ты всегда завидовал мне из-за того, что народ выбрал на трон меня,

а не тебя.

— Думай, что хочешь! — произнес Мантор и отвернулся.

Тут Харданг увидел, что у него за спиной стоит Хурин — темная фигура

во мраке. Хурин глядел на халада, его лицо озарял свет от огня, и на лице этом

Харданг не узрел жалости.

— Мощью мне далеко до тебя, Хурин Хитлумский, — молвил Харданг. —

Столь устрашился я твоей тени, что оставили меня вся мудрость и все

великодушие. Но мнится мне сейчас, что никакая мудрость и никакая жалость

не спасли бы меня от тебя, ибо у тебя их нет. Ты явился сюда, чтобы

уничтожить меня, и хотя бы этого не отрицаешь. Но последнюю твою ложь я

брошу тебе в лицо, прежде чем умереть. Никогда… — но тут кровь хлынула у

него изо рта, он уронил голову и умолк.

Тогда заговорил Мантор:

— Увы! Не должно ему было умереть так. Зло, которое он натворил, не

оправдывает такого конца.

— Отчего нет? — спросил Хурин. — До самой смерти его мерзкие уста

изрыгали злобу. Какой поклеп возвел я на него?

Мантор вздохнул.

— Быть может, то была ложь без умысла, — произнес он. — Но

последнее твое обвинение было ложным, мыслю я; и у Харданга не было

возможности оправдаться. Ах, если бы ты рассказал мне обо всем прежде веча!

Хурин сжал кулаки.

— То не ложь! — воскликнул он. — Она лежит там, где я сказал. Морвэн!

Она мертва!

— Увы! Господин мой, что она лежит там мертвая, я не сомневаюсь. Но

пока ты не сказал, думаю, что Харданг ведал о том не более моего. Скажи мне,

господине: заходила ли она вглубь этой земли?

— Того я не ведаю. Нашел я ее так, как о том рассказал. Она умерла.

— Но господин, если не ушла она дальше, но, найдя Камен, сидела там в

скорби и отчаянии у могилы своего сына, во что нетрудно поверить, тогда…

— Что тогда? — вопросил Хурин.

— Тогда, Хурин Хадорион, узнай же вот что во тьме своего горя! О

господин мой, так велика скорбь и так велик ужас того, что совершилось на

том месте, что ни один мужчина и ни одна

[стр. 295]

женщина не бывали там с тех пор, как поднят камень. Нет! Воссядь у того

камня сам владыка Оромэ со всей своей охотой — мы бы и не узнали о том,

пока не протрубил бы он в свой великий рог, да и того призыва мы бы

ослушались!

— А если бы заговорил Мандос Справедливый, не стали бы вы слушать и

его? — произнес Хурин. — Кому-то придется отправиться туда, если есть в вас

хоть капля жалости! Или бросите вы ее лежать там, пока не превратится она в

белые кости? Очистит ли это вашу землю?

— Нет, нет! — молвил Мантор. — Найду я и мужей благородных сердцем,

и жен сострадания, и ты отведешь нас на то место, и сделаем мы по твоему

слову. Но путь туда долгий, а сей день состарился во зле. Нужен новый день.

На следующий день, когда весть о смерти Харданга разошлась повсюду,

огромная толпа народу явилась к Мантору, выкликая его в предводители. Но

тот сказал:

— Нет, такое надо вынести на полное вече. Пока этого сделать нельзя;

ибо стогна осквернена, и есть другие, более срочные заботы. Первым делом

должен я отправиться к Змиеву Поприщу и Камню Злосчастных, где лежит

непогребенной их матерь Морвэн. Пойдет ли кто со мной?

И сострадание охватило сердца тех, кто внимал ему; и хотя некоторые

отпрянули в страхе, многие пожелали пойти, однако среди них женщин было

больше, чем мужчин.

И вот наконец отправились они в молчании по тропе, что вела вниз по

течению Кэлэброса. Длиной та дорога была почти восемь лиг, и, прежде чем

они достигли Нэн Гирит52, стемнело и они остановились на ночлег. На

следующее утро крутой тропой спустились они к Кострищу и нашли тело

Морвэн у Стоячего камня. Взглянули они на Морвэн и исполнились жалости и

изумления; ибо показалось им, что узрели они великую королеву, чье

достоинство не умалили ни старость, ни нищета, ни все скорби мира.

И пожелали они воздать ей посмертные почести; и иные молвили:

— Темное это место. Давайте поднимем госпожу Морвэн и отнесем ее на

Могильное дворище и положим ее с Домом Халэт, с которым она в родстве.

Но Хурин молвил:

— Нет, Ниэнор здесь нет; но лучше лежать матери подле сына, чем рядом

с чужими людьми. Так она бы выбрала.

Посему вырыли для Морвэн могилу

[стр. 296]

над Кабэд Наэрамарт к западу от камня; и, засыпав ее землей, высекли на камне

«Лежит здесь и Морвэн Эдэльвэн», пока прочие пели на старинном языке

погребальные песни, которые давным-давно были сложены для тех из их

народа, что погибли по пути из-за гор.

И, пока пели они, полил серый дождь и все это пустынное место

исполнилось глубокой скорби, а рев потока был как плач множества голосов.

И, когда все кончилось, повернули они обратно, и Хурин шел согбен, опираясь

на свой посох. Но говорят, что тогда страх покинул то место, хотя печаль и

осталась и отныне всегда было оно безлистым и бесплодным. До самого конца

Бэлэрианда женщины из Брэтиля приходили туда весной с цветами и с ягодами

— осенью, чтобы петь о Серой Госпоже, что тщетно искала своего сына. А

Глирхуин, провидец и арфист из Брэтиля, сложил песню, в которой говорится о

том, что Морготу не осквернить Камень Злосчастных и не будет он

ниспровергнут, даже если море затопит всю сушу. Так и случилось: и Тол

Морвэн и по сей день стоит, одинокий, в водах, что плещут о новые берега,

созданные во дни гнева Валар. Но Хурина там нет, ибо рок гнал его прочь, а

Тень все следовала за ним.

Дойдя до Нэн Гирит, путники сделали привал; и Хурин оглянулся назад,

за Таэглин, на закатное солнце, что проглянуло сквозь тучи; и не захотелось

ему возвращаться в лес. Но Мантор взглянул на восток и встревожился, ибо и

там в небе горело алое зарево53.

— Господин, — молвил он Хурину, — помедли здесь, если желаешь,

вместе с другими усталыми. Но я последний из халадин и боюсь, что пламя,

разожженное нами, еще не потухло. Я должен вернуться как можно скорее,

чтобы безумие людей не погубило весь Брэтиль.

Но только промолвил он эти слова, как из-за деревьев вылетела стрела, и

Мантор пошатнулся и осел на землю. Мужчины бросились искать стрелка; и

увидели, что вверх по тропе, ведущей к Обэлю, убегает, точно олень, человек;

его не успели перенять, но разглядели, что это Авранк.

Мантор сидел задыхаясь, привалившись спиной к дереву.

— Плох тот лучник, что промахнется по цели в третий раз, — выговорил

он.

Хурин оперся о свой посох и взглянул на Мантора.

— Но и ты, родич, в свою цель не попал, — произнес он. — Ты стал мне

отважным другом, но думается мне, что с такой горячностью взялся ты за мое

дело

[стр. 297]

и ради себя самого. Достойнее было бы Мантору восседать на троне

предводителей.

— Острый у тебя взор, Хурин, и проницает он все сердца, кроме твоего

собственного, — отвечал Мантор. — Да, и меня коснулась твоя тьма. Увы!

Настал халадинам конец; ибо эта рана смертельна. Не того ли ты желал на

самом деле, северянин: навлечь на нас беду, которая бы сравнилась с твоей

собственной? Превозмог нас Дом Хадора, и вот уже четверо пали под его

тенью: Брандир и Хунтор, Харданг и Мантор. Не довольно ли того? Не уйти ли

тебе и не покинуть этот край, пока он не погиб?

— Так и будет, — произнес Хурин. — Но если бы не вовсе иссох колодезь

моих слез, я плакал бы по тебе, Мантор; ибо ты спас меня от бесчестья и любил

моего сына.

— Тогда, господин, проживи мирно остаток своей жизни, который я

отстоял для тебя, — сказал Мантор. — Не навлекай на других свою тень!

— Что же, не бродить мне более по миру? — отозвался Хурин. — Буду

идти я вперед, пока тень не догонит меня. Прощай!

Так расстался Хурин с Мантором. Когда люди стали перевязывать

Мантора, они увидели, что рана серьезная, ибо стрела вонзилась глубоко в бок;

и они хотели отнести Мантора обратно в Обэль как можно скорее, чтобы о ним

позаботились опытные лекари.

— Поздно, — молвил Мантор

И выдернул стрелу, и издал громкий крик, и застыл. Так настал конец

Дому Халэт, и меньшие люди правили Брэтилем то время, какое ему осталось.

Но Хурин стоял молча, и, когда жители Брэтиля удалились, унося тело

Мантора, он не обернулся, а все смотрел на запад, пока солнце не опустилось в

темную тучу и свет не угас; и тогда он один отправился к Хауд-эн-Эллэт.

Здесь заканчивается и машинопись отца, и машинописный текст, исполненный

другим человеком, и это со всей очевидностью завершение истории «Хурин в Брэтиле»;

однако в черновом рукописном материале имеется несколько идей (очень сырых) о том,

чем должно продолжиться повествование54. Имеется также несколько небезынтересных

коротких заметок и набросков55.

Отец так никогда и не вернулся к скитаниям Хурина56. Здесь мы достигаем самой

дальней точки в повествованиях о Древних днях, до которой он добрался после Второй

мировой войны и окончания «Властелина Колец» в ходе работы над

«Сильмариллионом» (в широком смысле слова). О последующих частях есть только

крупицы информации, но никакого нового или переработанного повествования; и

обещание, содержащееся в словах «Связующее звено к Ожерелью Карлов, „Сигиль Элу-

наэт“, Ожерелью Скорби Тингола» (стр. 258), так и не было исполнено.

[стр. 298]

Как будто мы подходим к краю высокого обрыва и с высот, воздвигнутых в более

поздние времена, смотрим на древнюю равнину далеко внизу. Ибо история Наугламира

и разорения Дориата, падения Гондолина и нападения на Гавани требует от нас

вернуться на четверть века назад, к «Квэнта Нолдоринва» или даже к еще более ранним

временам. Огромность этого разрыва еще более подчеркивается самой этой последней

историей Древних дней, историей о том, как Тень пала на Брэтиль57. Эта повесть о

жизни Брэтиля, на который Хурин навлек погибель, с ее хитросплетениями законов и

генеалогических линий, история конфликта честолюбий и взглядов в правящем клане

очень отличается от всего остального. Я не включил ее в опубликованный

«Сильмариллион», оставив только тщетную попытку Хурина добраться до Гондолина и

то, как он нашел умирающую Морвэн у Стоячего камня. Хурин хоронит жену в

одиночестве и после этого уходит на юг «по древней дороге, что вела к Нарготронду».

Мне представлялось, что включение «Скитаний» в «Сильмариллион» потребует

огромного сокращения повести, практически пришлось бы рассказать бы ее заново, —

а этого я делать не хотел; и, поскольку история так замысловата, я опасался, что в

пересказе она утратит свою изысканную сложность, превратившись в нечто плоское и

путаное, и, что самое главное, умалится грозная фигура старца, великого героя Талиона

Стойкого, орудия Моргота и жертвы рока. Но теперь, по прошествии многих лет, мне

представляется, что это было недостаточно бережное обращение с замыслами и

намерениями отца, и так встает вопрос: следовало ли вообще браться за попытку

напечатать «цельный» «Сильмариллион».

ПРИМЕЧАНИЯ

(1) С началом этого фрагмента ср. сказанное в «Квэнте» ( .131): «Иные говорили, что

Морвэн, покинув в скорби чертоги Тингола, когда, по возвращении, не нашла там

Ниэнор, пришла однажды к тому камню, прочла надпись и там умерла».

Об отвергнутой отцом встрече Турина и Морвэн см. стр. 161-162. {Перевод этого

фрагмента можно прочесть здесь: :// . / / / _ _ / 1. }

(2) Хурин родился в 441 году («Серые летописи», § 141).

В этом месте обрывается текст лицевой стороны «утраченной рукописи». Текст

на обороте был вычеркнут и заменен на новый на другом листе бумаге — практически

идентичный зачеркнутому, но написанный аккуратно. Это должно означать, что автор

был уверен в таком продолжении «Серых летописей».

(3) Асгон упоминается здесь так, словно не нуждается в представлении, будучи

персонажем заключительной части «Нарн» («Неоконченные предания», стр. 109): он

один из тех, кто бежал с Турином из чертога Бродды; в сжатом изложении «Серых

летописей» (§ 297) он не упоминается.

(4) Здесь имя этого персонажа пишется как «Асгорн», но в предыдущем абзаце (см.

примеч. 3) совершенно определенно написано «Асгон». См. примеч. 21.

(5) Этноним «истрон» ( ) появляется здесь впервые.

[стр. 299]

(6) Но вряд ли дело обстояло так… — т. е. вряд ли Хурин отправился бы в

Нарготронд, не знай он о гибели Глаурунга.

(7) Знак вставки явно указывал на место, предназначенное для имени нового владыки

Брэтиля.

(8) Он должен принадлежать к другой расе. — Первое упоминание о карликах?

(9) (Запись за 490-495 годы) Имя «Иарваэт» впервые появилось в «Серых летописях», §

268 (см. также стр. 142, конец комментария к § 277), однако имя «Турингуд»,

«Скрытый враг», встречается лишь здесь: ср. с именем, которое дала Турину

Финдуилас — Т , «Тайна» («Неоконченные предания», стр. 157, 159).

(10) (Запись за 494 год) Что Моргот разжигает в истронах (см. примеч. 5) ненависть к

эльфам и эдайн и что Лорган хотел взять Ниэнор силой — это совершенно новые идеи.

В «Серых летописях» (§ 274) прямо сказано, что Морвэн и Ниэнор покинули Дор-

ломин, поскольку земли стали более безопасны.

(11) (Запись за 495 год) Кирит Ниниах — последнее название Радужного Ущелья, оно

встречается в позднем «Сказании о Туоре» («Неоконченные предания» стр. 23), где

также рассказывается о встрече Туора с Гэльмиром и Арминасом (стр. 21-22); название

было нанесено на карту (стр. 182, квадрат С4). Относительно рассказа об их приходе в

Нарготронд и связи этого рассказа с «Серыми летописями» см. стр. 141-142,

комментарий к § 277. Здесь можно добавить, что в другом «синопсисе сюжета» к

истории Турина отец упомянул о двух эльфах по имени Фарамир и Арминас, приписав

«Потом Фарамир и Арминас были спутниками Эарэндиля в его странствии».

Узкая Земля — это долина Сириона. Форма «Эрид-вэтиан» возникает в

машинописном тексте «Гэльмир и Арминас» (стр. 142).

Его хромой сын Брандир избран предводителем, хотя многие бы предпочли его

двоюродных братьев Хунтора или Харданга. — Раньше не упоминалось о том, что

переход власти к Брандиру сопровождался какими-либо разногласиями; судя по

искренности брэтильцев в заключительной части «Нарн», они бы не преминули

обратить ее против Брандира, если бы имело место несогласие.

Хунтор. — Это имя пришло на смену имени «Торбарт» в заключительной части

«Нарн»: так зовут «родича Брандира», который погиб в Кабэд-эн-Арас (это изменение

не было внесено в «Серые летописи»: см. стр. 156). Данный персонаж появляется на

генеалогическом древе халадин (стр. 237), но к тому времени его происхождение

изменилось: об этом и о Харданге, еще одном родиче, см. стр. 268-270.

Поражение на Тум-халаде впервые приписывается «ужасу Глаурунга», не

говорилось раньше и о том, что Турин дал Гвиндору слово попытаться спасти

Финдуилас.

О форме «Хауд-эн-Эллэт» см. стр. 148, § 301.

История о том, что Туор и Воронвэ видели возле Эйтэль Иврин Турина, который

шел на север, уже появлялась в годовой записи-вставке в «Серые летописи» (§ 299), но

сказано там было только «они видели, как

[стр. 300]

Турин прошел мимо, но не заговорили с ним». Более подробный рассказ см. в позднем

«Сказании о Туоре», «Неоконченные предания» стр. 37-38.

(12) (Запись за 496 год) О смерти Садора во время сражения в чертогах Бродды

рассказано в заключительной части «Нарн» («Неоконченные предания», стр. 108), где

впервые появляется и Асгон из Дор-ломина (стр. 109).

(13) (Запись за 497 год) Линдис из Оссирианда. — Раньше отсутствовали какие бы то

ни было упоминания о жене Диора Наследника Тингола. См. далее «Повесть лет», стр.

349-351.

(14) (Запись за 498 год) Согласно «Серым летописям» (§ 319), Турин и Ниэнор

поженились «в середине лета» 498 года и Ниэнор понесла весной 499 года.

(15) (Запись за 499 год) Конечно, Глаурунг не открывает Турину, кто тот такой: в этом

не было необходимости. Однако эта ошибка ничего не значит: отец иногда описывался,

когда писал очень быстро (в той же годовой записи он написал «Нарготронд» вместо

«Брэтиль» и «Туор» вместо «Турин»), и означает это, что Ниэнор и Турин узнали о

своем родстве из слов Глаурунга.

Талбор. — Название памятного камня, воздвигнутого на Кабэд-эн-Арас,

приводится впервые.

Предыдущие упоминания о Миме и сокровищах Нарготронда и о смерти Мима от

руки Хурина см. в «Сказании о Турамбаре», .113-114; «Наброске мифологии», .32;

«Летописях Бэлэрианда» (1 и 2), .306 и .141; «Квэнте», .132 и комментарии к ней

( .187-188).

(16) (Запись за 500 год) Имена сыновей Диора «Эльрун» и Эльдун» появились в

поправках к «Квэнте» ( .135) и во вторых «Летописях Бэлэрианда» ( .142 и примеч.

42): они пришли на смену именам «Эльборон и «Эльбэрэт». Не говорилось, что они

близнецы (в «Генеалогиях», связанных с первыми «Летописями Бэлэрианда»,

выдержки из которых приводились в .403, даты рождения этих персонажей разделяет

три года: сначала это 192 и 195 годы, позднее 492 и 495; две последние даты указаны и

в родословном древе Дома Бэора на стр. 231).

Согласно вторым «Летописям Бэлэрианда», Моргот освободил Хурина в 499 году

( .306, .141) и Хурин «ушел искать Морвэн»; в продолжении «Серых летописей»

(стр. 252) указан 500 год, как здесь.

(17) (Запись за 501 год) Во вторых «Летописях Бэлэрианда» Хурин и его спутники (там

сказано просто «люди»; в «Квэнте», .132, это «несколько лесных разбойников»)

пришли в Нарготронд в 500 году (см. примеч. 16), в то время как в настоящем тексте

Хурин, посетив Брэтиль, уходит в Нарготронд в 501 году, а приходит туда в 502 году. В

ранних источниках не говорится ни о том, что Хурин нашел Морвэн (ср. с припиской к

первому продолжению «Серых летописей», стр. 252: «Надо продумать судьбу Морвэн.

Не встретились ли Хурин и Морвэн снова?»), ни о его попытках вернуться в Гондолин

(см. окончание продолжения к «Серым летописям», стр. 254-255, где об этом

упоминается впервые, хотя и без того, что именно так шпионы Моргота обнаружили

регион, где находится Гондолин).

[стр. 301]

История о Хурине в Брэтиле тогда уже существовала и, возможно, в

окончательной форме (см. стр. 269).

Первое упоминание об Обэль Халад, пришедшем на смену Эфэль Брандир,

встречается в карандашной приписке к машинописи заключительной части «Нарн»

(стр. 148, § 302).

(18) (Запись за 502 год) Согласно вторым «Летописям Бэлэрианда», Туор и Идриль

поженились в 499 году ( .141); в «Повести лет» указана (не без колебаний) дата «502»

(см. стр. 346 и далее). Относительно доставки сокровищ Нарготронда в Дориат см.

.188.

(19) Остается прокомментировать лишь несколько моментов в версии «Скитаний».

После слов «ибо то отвечало намерениям Моргота» (стр. 252) отец позднее добавил в

рукописи «и с этой целью о его телесных нуждах хорошо заботились»; а фраза «разве

только отомщу за беды моих детей» (в «Серых летописях» было «беды моего сына»,

стр. 253) была заменена на «разве только узнаю что о своих родных или отомщу за их

беды, если смогу». Если в «Серых летописях» сначала было «Асгон», а затем —

«Асгорн» (см. примеч. 4), то в «Скитаниях» «Асгорн» было исправлено на «Асгон», а

дальше «Асгон» печаталось с самого начала (см. примеч. 21). Истроны «Серых

летописей» здесь зовутся истерлингами. В машинописи, выполненной машинисткой,

слова Хурина « ф » были исправлены на « ы ».

(20) Пассаж, начиная с упоминания о том, что Хурин не знал о случившемся в

Гондолине, и до того момента, как Хурин перешел через Бритиах в Димбар, сильно

менялся в процессе работы над машинописным текстом, хотя по большей части это

были просто перестановки. Вот как выглядел изначально напечатанный текст:

Он не знал о том, что там происходило с тех пор, как Туор принес туда послание

Улмо, о чем еще будет рассказано; и ныне Тургон, отвергнув совет Владыки Вод,

не дозволял никому ни входить, ни выходить по какой бы то ни было причине,

ожесточив свое сердце противу мудрости и сострадания.

Туор достиг Гондолина в 495 году («Серые летописи», § 299).

(21) Сначала здесь было напечатано имя «Асгорн», впоследствии исправленное на

«Асгон». Это повторилось несколько раз, пока форму «Асгон» не начали печатать с

самого начала. Я везде даю «Асгон», за исключением тех мест, которые были

отвергнуты, прежде чем имя было переправлено.

(22) Вот как выглядел изначально напечатанный текст:

Хурин спустился от истоков Литира, что водопадом низвергался в Сирион, — то

место считалось южным рубежом Узкой Земли. Здесь Сирион уже был слишком

широк и глубок, чтобы перебраться через него вброд, и слишком опасен для

любых пловцов, кроме молодых и самых крепких; посему Хурин со своими

людьми отправился дальше, к бродам Бритиаха.

Название «Литир» было написано у реки, уже показанной на первоначальном варианте

второй карты (стр. 182, квадраты 6 и 7).

(23) Здесь в черновой рукописи и первоначально в машинописи имелось добавление «и

хотя казалось ему, что это злое предзнаменование, а не доброе, через некоторое время

он сделался не столь осторожен».

[стр. 302]

(24) Имя «Рагнир» также носил слепой из Дор-ломина, слуга Морвэн («Неоконченные

предания», стр. 71). В вычеркнутой из черновой рукописи фразе сказано, что спутник

Асгона звался «Рагнир-зверолов».

(25) Асгон полагает, что владыка Брэтиля — по-прежнему Брандир Хромой. Ср. со

сказанным далее о Харданге, преемнике Брандира, что «не питал любви и ко всему

Дома Хадора, чьей крови в нем не было» (стр. 263).

(26) Обэль Халад. — См. примеч. 17.

(27) Эхориад — Окружные горы Гондолина. Форма «Эхориат» в опубликованном

«Сильмариллионе» взята из «Сказания о Туоре»; однако форма «Эхориад» возникла

намного позже.

(28) Рассказ из «Падения Гондолина» ( .189) о том, что тех из спасшихся при падении

Гондолина, кто отправился Путем Избавления, уничтожил сидевший в засаде дракон,

сохранился и в «Квэнте» ( .144), но был исключен при подготовке опубликованного

«Сильмариллиона» на основании данного пассажа; см. вторую сноску в .213 и .194.

(29) Ср. с «Серыми летописями», § 161 (стр. 57), где говорится о том, как сорока тремя

годами ранее Хурин и Хуор спаслись, перебравшись в Димбар: они «бродили в

предгорьях под отвесными утесами Крисаэгрима. Там их заметил Торондор и послал за

ними двух орлов…».

(30) В этом месте в черновой рукописи отец написал:

Потом, когда Маэглин, попав в плен, пытается купить себе свободу ценой

предательства, пусть Моргот со смехом отвечает «Просроченными вестями

ничего не купить. Это мне уже известно, не так-то я и слеп!» Так что Маэглину

придется предложить больше: принять участие в захвате Гондолина.

Практически такое же примечание сделано на листе бумаги, где дается новое значение

слова «халадин» (стр. 270); но здесь после слов «принять участие в захвате Гондолина»

отец добавил «и по возможности устроить смерть Туора и Эарэндэля. В таком случае

Маэглину будет позволено получить Идриль (сказал Моргот)».

Таким образом была изменена история, изложенная в «Квэнте» ( .143):

[Мэглин] выкупил свою жизнь и свободу, открыв Морготу местоположение

Гондолина и то, как можно его найти и захватить. Воистину, велика была

радость Моргота…

И данное место из «Скитаний» (где сказано, что Моргот узнал через Хурина, «в

каком краю обирает Тургон»), и пассаж из «Квэнты» были использованы в

опубликованном «Сильмариллионе» (стр. 228, 242), причем «самое местоположение

Гондолина» вместо «местоположение Гондолина» — редакторское добавление.

(31) Имена людей, служивших под началом Мантора у переправ Таэглина, несколько

раз менялись (как и авторство некоторых

[стр. 303]

реплик). В черновой рукописи фигурировали Сагрот; Форхэнд, сын Дорласа; его друг

Фаранг. В машинописи изначально значились Сагрот; Форхэнд; его друг Фаранг, сын

Дорласа. Именно сын Дорласа играет важную роль в этой истории. Впоследствии в

машинопись были внесены поправки: было убрано, что Фаранг — друг Форхэнда, а

имя «Фаранг» дальше в тексте превратилось в «Фаранк»; затем, ближе к концу

«Скитаний», оно превратилось в «Авранк» — и это последнее было введено в текст с

самого первого упоминания о данном персонаже. Я последовательно даю именно этот

вариант.

(32) Здесь «Сагрот» было исправлено на «Галхир», а потом обратно на «Сагрот».

Галхир, видимо, должен был стать еще одним подчиненным Мантора, а не просто

переименованным Сагротом.

(33) Данная сноска была напечатана одновременно с основным текстом. Сказанное о

владениях Мантора на востоке Брэтиля предшествует тому, что мы находим в тексте

«С» (стр. 267): «Местность возле Бритиаха и по-над Сирионом какое-то время была

землей Мантора». Халдар был сыном Халдада, основателя рода, и братом-близнецом

госпожи Халэт (стр. 221, § 25). С последним предложением ср. вариант сюжета,

приведенный на стр. 256: «его хромой сын Брандир избран предводителем, хотя многие

бы предпочли его двоюродных братьев Хунтора или Харданга». Сноска была

вычеркнута целиком (до того, как имя «Харатор» было исправлено на «Харданг»).

(34) Слово «халадин» использовано в этом предложении (которое было, скорее,

вычеркнуто, нежели исправлено) в изначальном смысле — весь «народ Халэт».

(35) По поводу использования слова «город» см. стр. 148, § 302. {На стр. 148 сказано

так: «„Город“ — вполне возможное прочтение, если это слово использовано в

старинном значении „поселение, окруженное оградой“».}

(36) {Шалаш. — В оригинале здесь использовано слово , которое в современном

английском значит «киоск, будка», однако раньше означало «временное жилище,

покрытое ветвями деревьев или другими непрочными материалами». По мнению К.

Толкина, его отец мог иметь в виду древнеисландское (и родственное английскому)

слово , которое в исландских сагах прилагается к временным жилищам, где

исландцы обитали, приехав на тинг, — и которое в английских переводах исландских

саг переводится словом , а в русских — «шалаш».}

(37) В наброске сюжета для «Нарн», который частично приведен на стр. 256-258,

говорится, хотя и чуть раньше (запись за 472 год), что Халдир и Хундад погибли в

Нирнаэт и что «лишь трое из их людей остались в живых, однако Маблунг из Дориата

исцелил их раны и доставил обратно». См. далее стр. 236-237.

(38) Вот что было написано в черновой рукописи:

— Надо, чтобы завтра он бодрствовал. Может быть, нужна еда получше.

Проследите за этим, а не то как бы и стражникам не пришлось предстать перед

народом.

— Это ты к чему клонишь? — спросил их главный.

— Попробуй сам разгадать эту загадку, — отвечал Мантор.

(39) И жены. — Эти слова восходят к черновой рукописи. Ср. с вычеркнутой фразой

[стр. 304]

на стр. 279, где говорилось, что по обычаю Брэтиля жен тоже призывали на совет.

(40) Здесь и зачастую далее слово «халад» переправлено из «хранитель»; см. заметку,

процитированную на стр. 270, где слово «халад» (множественное число — «халадин»)

переводится как «хранитель\хранители». Во всех этих случаях я даю «халад» и не

указываю, что это исправление.

(41) Ранее, кажется, нигде не говорилось о том, что старый язык народа Халэт вышел

из употребления (в черновой рукописи было «старый язык халадин» и «халадинское

вече») и что на смену ему пришло «наречие Бэлэрианда».

(42) В черновой рукописи здесь идет продолжение еще не отвергнутой истории о

заточении Асгорна (Асгона) и его людей (ср. с предложением, вычеркнутым в

машинописи, стр. 278: Хурина заперли в пещере «неподалеку от той, в которой по-

прежнему томились Асгорн с товарищами»):

— Пусть первые узники предстанут пред нами!

Тогда ввели Асгорна и его товарищей со связанными за спиной руками.

Оттого поднялся громкий ропот; и встал [один старец >] Мантор.

— С вашего дозволения, господин и народ, — заговорил он. — Позволено

ли мне спросить, отчего эти люди в узах?

Там же сделана приписка: «Пусть Харатор скрывает, что Асгорн и др. все еще в

заточении; а Мантор пусть скажет, почему так». Здесь текст прерывается и

возобновляется на новой странице с наброском переделанной истории, как в

машинописном тексте.

(43) Здесь с самого начала было напечатано «Харданг», а не «Харатор».

(44) В черновой рукописи было «Пусть так…» — т. е. Мантор перебивал Харданга.

(45) Приписка в черновой рукописи гласит: «Он [Дорлас] также был другом Харатора и

презирал Брандира, в то время как Харатор желал Брандира сместить». О том, что

Дорлас был другом Харданга (Харатора), уже говорилось раньше, при первом

появлении Дорласова сына Авранка (стр. 275): «любимец Харданга, как его отец».

(46) В истории о смерти Дорласа из заключительной части «Нарн», как об этом

рассказано в рукописи, Брандир не оставлял своего меча рядом с телом Дорласа.

Дальше там говорится, что «Брандир, глядя в лицо Турину и видя свою смерть,

обнажил короткий меч и приготовился защищаться»; а Турин «поднял Гуртанг и,

отбросив меч Брандира, убил его». Поправки, внесенные в более поздний текст

окончания «Нарн», напечатанный машинисткой, изменили сюжет, и вот что мы видим

в «Неоконченных преданиях»: Брандир бросает свой меч, убив Дорласа (стр. 139), а

лицом к лицу с Турином «он стоял недвижно и не дрогнул, хотя не было у него другого

оружия, кроме костыля»; слова «отбросив

[стр. 305]

меч Брандира» были вычеркнуты (стр. 143). Мне представляется маловероятным, что

отец внес изменения, в силу которых убийство Брандира выглядит еще хуже, лишь

ради того, чтобы по Брэтилю ходили слухи, порочащие репутацию Дорласа: полагаю,

отец изменил сюжет именно затем, чтобы хуже выглядел Турин в сцене убийства

Брандира, — а в этом случае, конечно, поправки в машинопись заключительной части

«Нарн» уже были внесены на момент написания данного пассажа. Впоследствии это

место было убрано в скобки, начиная с «И темные слухи ходили о Дорласе», что,

видимо, подразумевает сомнения относительно его включения; дальше эта тема не

затрагивается.

(47) …по рукам и ногам… — ранее, на стр. 282, было сделано добавление, где сказано,

что теперь оковы были наложены и на руки Хурина.

(48) Галдор Орхал — «Галдор Высокий». Это титулование ранее не приводилась на

эльфийском.

(49) …и добрые жены. — По поводу этих вычеркнутых слов см. примеч. 39.

(50) Лучше бы я дал тебе выстрелить! — См. стр. 278.

(51) Ранняя версия рассказа о случившемся на вечевой стогне, изложенная в черновой

рукописи (чернилами по карандашу), не очень сильно расходится с окончательным

вариантом до того момента, как Хурин выкрикивает, обращаясь к Харатору (как пока

еще зовут халада): «Руки, одни лишь руки надобны, чтобы вырвать эту глотку, полную

лжи». Вот что происходит дальше:

С этим, рассвирепев, Хурин спрыгнул с Камня и двинулся к Харатору. Но

Харатор бежал пред ним, созывая своих провожатых сплотиться вокруг него;

однако у ворот Харатор обернулся, воскликнув:

— Он лжет, люди Брэтиля! Он опять бредит. Я об этом ведать не ведал,

пока он не сказал!

Харатор говорил правду; но было слишком поздно: мало кто в

разгневанном собрании поверил ему.

В изначальном тексте, записанном карандашом, Харатор больше говорит в свою

защиту, используя аргумент, который в окончательной редакции отошел к Мантору

(стр. 294-295): «Никто из нашего народа никогда не ходит к тому камню, ибо то место

проклято. До сего времени ни я, ни кто-либо из мужей и жен нашего народа слыхом не

слыхивал о том, что она пришла к камню». В этом месте, переписывая текст

чернилами, отец остановился и написал: «Не надо, чтобы Харатор защищался. Он

бежит в страхе — и большинству народа это кажется признанием вины».

Дальше черновая рукопись превращается в хаос: карандашный текст местами

совершенно неразборчив, местами в него вкрапляются более поздние вставки,

сделанные чернилами, — и так до самого конца, так что с трудом можно строить

догадки развитии сюжета. Однако представляется, что на этой стадии осады и

сожжения чертога предводителей еще не было. За отступлением Харатора и его

сторонников с вечевой стогны сразу идут упреки Мантора Хурину: Мантор

оправдывает обращение людей Брэтиля с Турином и отрицает, что Харатор

[стр. 306]

мог хоть что-то знать о приходе Морвэн. Это, в свою очередь, немедленно ведет к

отправке экспедиции к Кабэд Наэрамарт и похоронам Морвэн. Обращаясь к Хурину,

Мантор называет себя «последним из халадин», однако о судьбе Харатора вроде бы

ничего не сказано. См. далее примеч. 53.

Новый черновик, набросанный весьма небрежно, но вразумительный,

подхватывает повествование в начале речи Хурина, обращенной к вечу (стр. 290);

окончательный вариант недалеко отходит от этой версии.

(52) Длиной та дорога была почти восемь лиг, и, прежде чем они достигли Нэн

Гирит… — В заключительной части «Нарн» («Неоконченные предания», стр. 136) от

Эфэль Брандир до Нэн Гирит было «самое малое пять лиг»; в более раннем наброске в

этом месте говорилось о семи лигах (см. комментарий к «Серым летописям», §§ 329-

332, стр. 158).

(53) …в небе горело алое зарево… — Завершение изначальной черновой рукописи (см.

примеч. 51) местами неразборчиво, но сказано, что «после похорон Морвэн они

вернулись и увидели алое пламя. Обэль горит, ведь бунтующие нападают на… Но,

пока они идут, из леса прилетает стрела и Мантор падает». Это заставляет остановиться

на предположении, что исходно сожжение чертога предводителей следовало за

погребением Морвэн и что, когда сожжение стало центральным событием повести, алое

зарево, видимое от Нэн Гирит, сохранилось как указание на беспорядки,

продолжавшиеся и на следующий день. Это подтверждается завершением второй

черновой рукописи, приведенным в конце примеч. 54; но это момент спорный.

(54) Завершение исходной черновой рукописи (см. примеч. 51, 53), в котором идет речь

о случившемся после смерти Мантора, отец для четкости обвел карандашом за

исключением слова или слов, которые он сам не смог разобрать. Вот этот текст:

Несколько человек, боясь, что Брэтилю настал конец, и желая бежать еще дальше

от Моргота — не имея ни собственных жилищ, ни земли — не прочь отправиться

с Хурином. Они уходят — и встречают [ ] Но нынче Хурин, кажется, окреп и

помолодел — кажется, месть его воодушевила, и он [ ] теперь идет энергично.

Они уходят в леса и собирают последних беженцев лесовиков (родственных

народу Брэтиля).

Они выбирают своим предводителем Асгорна, но тот обращается с

Хурином как со своим лордом и действует по его велению. Куда нам пойти? Они

должны [? знать] какое-то убежище. Они идут к Нарготронду.

Существует отдельная страница с другой версией завершения:

И стоял он там некоторое время угрюмый и молчаливый. Но Мантор,

оглянувшись, увидел вдалеке алое зарево. «Я должен вернуться», — сказал он. И

все они, усталые, идут обратно к Обэль Халад.

Мантор убит стрелой. — Слышен голос Фаранка [см. примеч. 31]: «Третий

раз за все воздал. Во всяком случает, не сидеть тебе на престоле, которого ты

домогался». За Фаранком охотятся, но он сбегает во мраке.

[стр. 307]

Вечевая стогна «осквернена». Конфедерация разваливается. Люди

расходятся по собственным усадьбам. Хурин должен уйти. Он собирает

несколько человек, которые отчаялись отстоять Брэтиль от растущей мощи

Моргота [и] желают бежать на юг. На Тайглинской переправе они встречают

Асгона, до которого дошли слухи о беспорядках в Брэтиле и приходе Хурина, и

он рискнул вернуться в тот край, чтобы найти его. Асгон приветствует его — и

рад, что Харатор наказан. Зол, что никто не рассказал Хурин об их приходе.

Они идут дальше и собирают беглецов-«лесовиков». Они выбирают

предводителем Асгона, но тот подчиняется Хурину. Куда пойти? Хурин выбирает

идти к Нарготронду. Зачем?

Эти упоминания о «лесовиках» («родственных народу Брэтиля»), без сомнения,

относятся к людям, населявшим леса к югу от Таэглина и описанным в «Нарн»

(«Неоконченные предания», стр. 85):

Здесь до Нирнаэт в разбросанных по лесу усадьбах обитало немало народу; по

большей части то были люди из народа Халэт, но господина у них не имелось;

жили они охотой и хлебопашеством, держа на подножном корму свиней и

распахивая росчисти, отгороженные от леса. Но теперь их было совсем мало: кто

погиб, кто бежал в Брэтиль, а оставшиеся жили в страхе перед орками и изгоями.

Эти поспешные наброски дальнейших передвижений Хурина после ухода из Брэтиля

согласуются с тем, что было сказано в варианте сюжета (стр. 258): «Хурин снова

находит Асгона, собирает еще людей и идет к Нарготронду». Вопрос «Зачем?»

применительно к решению Хурина идти к Нарготронду повторяет здесь последнее

добавление к концу «Серых летописей» (стр. 255), которое, видимо, было написано

незадолго до «Скитаний Хурина».

Вторая черновая рукопись (см. конец примеч. 51) продолжается после эпизода,

которым завершается машинопись, но под словами «он один отправился к Хауд-эн-

Эллэт» проведена горизонтальная линия. Вот окончание этой малоразборчивой

рукописи (после смерти Мантора):

…и выдернул стрелу, и издал громкий крик, и застыл недвижим.

Тогда они заплакали, и подняли его, готовясь нести обратно, и больше не

обращали внимания на Хурина. А тот стоял молча и скоро отвернулся; солнце

опустилось в тучу, и свет угас, и он один отправился в Хауд-эн-Эллэт.

[Так погиб Брэтиль. Ибо >] Говорят, что / те, кто… с Хардангом, не все

были пойманы, явились и другие,

[стр. 308]

услышав новости, и была схватка в Обэле, и великий пожар, пока не было

разрушено почти все [см. примеч. 53]. Но, когда безумие [сверху приписка «гнев»]

людей остыло, они помирились, и иные молвили: «Что на нас нашло? Верно,

Хурин породил все это зло, а Харданг и Авранк были мудрее. Они бы не пустили

его к нам, если бы смогли». Потому они выбрали Авранка в вожди, ведь никого

из Дома Халэт не осталось, но [?? не имел он] столько веса и уважения, как

предводители до него, и народ Брэтиля снова уподобился своим родичам в [?

открытых] лесах — каждый занимался лишь своим собственным наделом и

мало… и их… распался.

Но иным это пришлось не по душе, они не хотели подчиняться Авранку и

приготовились уходить — и присоединились к Хурину.

(55) Следующий небольшой очерк, посвященный Мантору, — еще одна «заметка-

размышление», наподобие заметки-размышления «С» (стр. 266-267), которая

относится, без сомнения, к тому же периоду. В данном очерке, как и в заметке «С»,

фигурирует имя «Харатор», но я предположил (стр. 269), что этот персонаж вот-вот

должен был получить новое имя, и на той же странице, что и данный пассаж,

появляются разработки, в которых возникает имя «Харданг».

Страница начинается с наброска последнего диалога Хурина и Мантора у Нэн

Гирит, который весьма близок и к окончанию второго черновика (о котором см. конец

примеч. 51) и к финальной машинописи (стр. 296-297). Я думаю, что это — первый

вариант, который отец записал, так сказать, в порядке эксперимента, затем начав

объяснять и обосновывать диалог (я раскрыл многочисленные сокращения в этом

наброске):

Думаю, было бы неплохо сделать Мантора не таким «просто хорошим»

персонажем. Потому что так лучше объясняются его исключительное рвение и

хитроумие, проявленные в защиту Хурина. Конечно, «учтивость» — т. е.

цивилизованное поведение и милосердие — весьма заботила его и сама по себе, и

Мантора в любом случае рассердило бы подобное обращение с Хурином. Однако

Мантор (а) гордился своим родством с Домом Хадора; (б) желал быть хранителем

— и многие люди хотели его избрать. Мантор принадлежал к старшей ветви

рода, но через дочь (Хириль). Однако, хотя покамест титул передавался старшему

сыну, Халэт (и ее брат Халдар) в свое время утвердили, что право быть

избранным принадлежит и дочерям, и их потомкам. Потомки Хундара Хундад и

Харатор ничем не выделялись и не отличались доблестью.

Так что Мантор явно использовал приход Хурина в своих честолюбивых

целях — или, скорее, на него пала тень Хурина, пробудив в нем честолюбие

(спящее). Примечание: Мантор так и не спросил, какое дело привело Хурина в

Брэтиль, и не заводил речи о том, что Хурин явился со злым умыслом в

особенности по отношению к правителям Брэтиля и «антитуриновской партии»

(что достаточно очевидно).

[стр. 309]

В повесть о Турине (о его жизни в Брэтиле и смерти) надо добавить

упоминание — где речь заходит о Хунторе? — про Мантора и дружбу этой ветви

рода с Турином и про их уважительное отношение к дому Хадора.

Между ветвями была некоторая неприязнь: между теми, кто состоял в

родстве с Домом Хадора (через Глорэдэль и через Харэт и Хириль), и потомством

Хундара.

В этой заметке подробно рассматривается и уточняется кое-что из сказанного в

последнем абзаце текста «С» (стр. 267), где говорится о дружеском отношении к

Турину потомков Хириль, их гордости своим родством с Домом Хадора и возможности

того, что Мантор «желал быть хранителем».

Имеются следующие заметки на отдельном листе бумаге, озаглавленном

«Имена».

Халадин — название прямых потомков Халдара, брата Халэт (по мужской или

по женской линии), это семья, или «нотлир», из которой народ выбирал

предводителей, или халбаров.

Для халад единств. «предводитель» ..... халбар.

Предводителем после Брандира был Харданг.

Его злой друг-советник будет Даруин.

Дорлас > Дарлас

Дар = власть, господство

бор = камень. Камень на стогне — халабор. Стоячий камень — Талбор.

Слово «халбар» — «предводитель», вместо «халад», появляется в карандашной заметке

на генеалогическом древе халадин, на котором имя «Халдар» было, по всей видимости,

переправлено на «Халбар» (см. стр. 238). Название Стоячего камня — «Талбор» —

также появляется в дополнении к варианту сюжета «Нарн» (стр. 257), однако в

дополнениях к машинописному тексту «Скитаний» камень на вечевой стогне именуется

«Ангбор», «Камень приговора» (см. стр. 283). Эти новые имена — «Дарлас» вместо

«Дорлас», «Даруин» вместо «Авранк» — должно быть, представляют собой изменения,

сделанные после окончания последнего текста «Скитаний», хотя в таком случае

странно, что здесь фигурирует и имя «Харданг».

Дальше на том же листе бумаги идут заметки о топониме «Таэглин»; они были

зачеркнуты, однако практически то же самое, в более законченной форме, мы находим

на другом листе:

Таэглин(д) лучше Таэглинд

*тайка — (корень тайа «метка, линия, граница» > тайак), ? «рубеж,

граница, граничная линия».

линдэ — «певец/пение», название (или часть названия) многих рек с быстрым

течением и журчащих.

Древнеанглийское слово ? также имеет означает «граница».

[стр. 310]

Видимо, для опубликованного «Сильмариллиона» следовало выбрать форму

«Таэглин», а не «Тэйглин» (см. стр. 228, § 28).

(56) На обороте одного из листов, на которых профессор Клайд Килби записал свои

комментарии и критические замечания к «Скитаниям Хурина», имеется несколько

интересных отцовских высказываний.

Критические замечания представляются мне по большей части ошибочными —

причиной чему, несомненно, то, что это всего лишь фрагмент огромной саги; к

примеру, Мэлиан и Тингол упомянуты как объекты ненависти Моргота потому,

что следующим деянием Хурина будет принести гибель в Дориат. Изгои — не

«прием», они уже есть — и играют определенную роль в истории прихода

Турина в Дор Ломин. Хурин снова собирает их, и они являются ядром той силы,

с которой он идет в Нарготронд, убивает Мима и захватывает драконье золото.

Что до замечаний «слишком мало действия», «слишком много речей», то я

перечитал написанное вполне беспристрастно по прошествии многих лет,

практически забыв текст, — и речи резкие, колкие и сами по себе

захватывающие. Я подумал, что вся история начиная с прихода Хурина не только

трогательная, но и очень захватывающая.

О Тинголе и Мэлиан отец пишет постольку, поскольку профессор Килби не одобрил

того, что в тексте они упоминаются лишь единожды (стр. 259). Реакция, которую

проясняют эти высказывания (датируемые, я полагаю, 1966 годом), весьма интересна в

том смысле, что они подтверждают существование истории о захвате Хурином

сокровищ Нарготронда, хотя отец уже никогда за нее не брался. Совершенно

поразительна фраза «следующим деянием Хурина будет принести гибель в Дориат».

(57) На машинописи, выполненной машинисткой, под заглавием «Скитания Хурина»

отец карандашом написал « . На Брэтиль падает тень». Начиная размышлять о сюжете

в тексте «С» (стр. 266), отец написал, что приход Асгона и его людей в Брэтиль

«необходим, чтобы „бросить тень“ и пробудить страх и ненависть в сердце Харатора».

И потому может быть так, что подзаголовок «На Брэтиль падает тень» предназначался

лишь для первой части повествования о Хурине в Брэтиле. С другой стороны, больше

никаких подзаголовков отец в текст не вводил, и потому равновероятно, что это должен

был быть подзаголовок всей повести, а « » должно было обозначать следующую часть

«скитаний» Хурина, «Хурин в Нарготронде».

Глоссарий

— «Летописи Бэлэрианда» — «Серые летописи» — шалаш - — предводитель Тайглинской заставы — вождь Брэтиля (у халадин) — предводитель — переправы Таэглина - — Камень приговора — истерлинг — истрон — Свирепая Зима — Кострище — Змиево Поприще — судное вече — Брэтильский лес — дворище — Могильное дворище — Великие орлы — старейшина — чертог предводителей - — провожатые — пришлецы (о главе халадин) — владыка - — порубежник (о Морготе) — Хозяин — господин Брэтиля - — воевода северных пределов — народное собрание - — вечевая стогна — Узкая Земля — сидение суда — Змей — Стоячий камень — Камень Злосчастных — хранитель — вестронец — Змий

Эльфвине и Дирхаваль

В Неоконченных Сказаниях (стр.146) я упоминал о существовании "вводных примечаний" к Нарн и Хин

Хурин, существующего в различных вариантах, и давал различные сжатые и выборочные изложения их

содержания. Две версии и в самом деле достаточно сильно отличаются друг от друга, и здесь я привожу оба

варианта полностью. Один из них представляет собой четкую рукопись, написанную почти без колебаний

или изменений (одномоментных написанию или позднейших): эта версия, которую я буду называть "А",

явно предшествует другой, и я привожу ее первой. Пронумерованные примечания даются на стр.315.

Турин Турумарт [1]

Здесь начинается повесть, которую Эльфвине сложил на основе "Хуриниен",

одной из самых длинных песен Белерианда, ныне сохранившихся в памяти на

Эрессеа. Однако сказано там, что хотя написана она на эльфийском языке и с

использованием знаний, полученных от эльфов (особенно из Дориата), сложена

эта песня Дирхавелем, поэтом из людей, который жил в Гаванях в дни

Эарендиля и там собрал все, какие смог, известия и знания о Доме Хадора:

равно среди людей и эльфов, бывших жителей и беженцев из Дор-ломина,

Нарготронда и Дориата. Многое он узнал от Маблунга; по счастью, он также

нашел человека по имени Андвир, который был уже очень стар, - но он был

сыном Андрога, разбойника из шайки, возглавляемой Турином, и единственный

выжил после битвы на вершине Амон Руд [2]. В противном случае, все то, что

произошло между уходом Турина из Дориата и его приходом в Нарготронд, и

все деяния Турина в те дни, остались бы неизвестны, за исключением

немногого, оставшегося в памяти народа Нарготронда со слов Гвиндора или

Турина. Таким образом стали также ясны история Мима, и его позднейшие

взаимоотношения с Хурином.

Хотя Дирхавель не написал ничего, кроме этой песни, эльфы высоко оценили

и запомнили ее. Дирхавель, как они говорят, погиб во время последнего

нападения сыновей Феанора на Гавани. Его песнь была написана в в

стихотворной форме, известной как "Минламад Тент/Эстент" [ /

] [3]. Хотя эта поэтическая форма была похожа на формы, известные

Эльфвине, он переложил эту песнь в прозу (включив в нее или добавив [на

полях] то, что он считал подходящим из виденных или слышанных им

эльфийских комментариев): поскольку он сам не был слишком искусен в

стихосложении, а перевод такой длинной повести с эльфийского на английский

был достаточно сложен сам по себе. Действительно, даже по окончании этой

работы с помощью эльфов, как это явствует из его примечаний и дополнений, в

некоторых моментах его рассказ остается неясным.

Эта версия написана на "современном" английском, - то есть английском,

понятном для живущих носителей английского языка (имеющих некоторые

литературные познания и не ограниченных ежедневным использованием лишь

разговорного языка), и не является попыткой воспроизвести ни язык Эльфвине,

ни также эльфийскую речь, конструкции которой часто проглядывают в текстах,

в особенности в диалогах. Но [поскольку] теперь даже для эльфов это "повесть

древних лет", рассказывающая о высоких героях древности и передающая их

речь (в особенности это касается Тингола и Мелиан), в версии Эльфвине и

также, вероятно, в дни Дирхавеля, язык, а именно слова и особенности их

употребления, зачастую является архаичным. Тогда старейшие и

благороднейшие эльфы говорили не так, как люди, или тот же самый язык был

более "книжным"; следовательно и здесь сохраняются элементы этих отличий.

По этой причине, например, речь Тингола не такая, как в наши дни: в

действительности язык Дориата, будь то речь короля или остальных жителей,

был даже в дни Турина более архаичным, нежели в других местах.

Единственной чертой (как заметил Мим), от которой Турин так никогда и не

смог избавиться, несмотря на свою обиду против Дориата, была его речь,

приобретенная во время воспитания. Будучи человеком, он говорил подобно

эльфу из Сокрытого Королевства [4]: это можно сравнить с тем, как если бы

сейчас появился человек, чья речь сформировалась и чье обучение до

совершеннолетия проходило в некоей изолированной стране, где язык оставался

ближе к временам двора Елизаветы , нежели Елизаветы .

Второй текст ("Б") намного короче и напечатан на пишущей машинке, которую мой отец использовал

для нескольких текстов "Нарн" и других текстов - таких, как глава "О приходе людей на Запад".

И доселе много песен поют и многое рассказывают эльфы Одинокого острова

о Нирнаэт Арноэдиад, Битве Бессчетных Слез, в которой пал Фингон и погиб

цвет эльдар. Но здесь я расскажу, как смогу, повесть людей, которую Дирхаваль

из Гаваней сложил давным-давно в дни Эарендиля [5]. "Нарн и Хин Хурин",

Повесть [*]о Детях Хурина назвал он ее, и это самая длинная из всех песен,

которые ныне помнят в Эрессеа, хотя она и была сложена человеком.

Это было сделано Дирхавалем. Говорят,что он происходил из Дома Хадора, и

слава и скорбь этого Дома были более всего близки его сердцу. Проживая в

Гаванях Сириона, он собирал все, что только можно было узнать, - ибо в

последние дни Белерианда туда пришли остатки жителей из всех стран, равно

люди и эльфы: из Хитлума и Дор-Ломин, Нарготронда и Дориата, из Гондолина

и владений сыновей Феанора на Востоке.

Эта песня была единственным, что создал Дирхаваль, но Эльдар ценили ее,

ибо он использовал язык Серых эльфов, в котором был чрезвычайно искусен.

Он использовал форму эльфийского стиха, названную… [длинный пробел,

оставленный в машинописи], которую в прежние времена называли "нарн";

но хотя эти стихотворные формы не слишком отличаются от английских стихов,

я переложил их в прозе, рассудив, что мое мастерство слишком мало, чтобы

быть одновременно менестрелем и переводчиком [6]. Даже и при этом моя

задача была достаточно тяжелой, и без помощи эльфов не могла быть

выполненной. Я ничего не добавил к повести Дирхаваля, и не пропустил ничего

сказанного им; я также не изменял порядок его повествования. Но к вопросам,

которые казались интересными, или которые стали неясными по прошествии

времени, я сделал примечания, в тексте самой повести или на полях, согласно

тем знаниям, которые я нашел на Эрессеа.

То, что текст "А" предшествовал "Б", с некоторым интервалом (но не думаю, чтобы он был длительным),

видно, помимо прочих соображений, из факта использования старого наименования "Хуриниен" в первом

предложении "А" - (в то время как в "Б" используется название "Нарн и Хин Хурин"). Это название

появилось годами ранее, в "КС" Глава 17 "О Турине Турамарте" или "Турин Злосчастный": "эта песня

называлась "Хуриниен", Дети Хурина, и была самой длинной из баллад, что повествуют о тех днях] ( .317).

(О "Хуриниен" вместо "иХуриниен" [ ], и причинам, по которым я заменил на в

"Неоконченных сказаниях", см. .322).

Возможно с уверенностью определить период, когда были написаны эти фрагменты. Я говорил в

"Неоконченных сказаниях" (стр. 150): "От того момента повествования, когда Турин и его люди

обосновались в древнем жилище карликов на Амон-Руд, и до тех пор, пока Нарн не переходит вновь к

описанию путешествия Турина на север после падения Нарготронда, не существует законченного

проработанного текста, столь же подробного [как и в предшествующих частях]; из имеющихся

материалов я составил краткий рассказ в "Сильмариллионе", главе 21; и привел несколько дальнейших

цитат из текстов в "Неконченных сказаниях", стр. 150-4. История Турина и Белега в скрытом жилище Мима

на Амон-Руд, и история недолгого существования "Земли Лука и Шлема", Дор-Куартол, принадлежит (как и

прочие тексты огромной "Саги о Турине") периоду после публикации "Властелина Колец"; и упоминание в

тексте "А" Андвира, сына того Андрога, который был в шайке Турина и единственный выжил после

сражения на Амон-Руд (см. примечание 2), показывает, что этот рассказ уже существовал в полном виде

(насколько он вообще был когда-либо закончен), когда писался текст "А" - кажется достаточно вероятным,

что "А" принадлежит к периоду времени, когда мой отец над ней работал.

В связи с этим очень примечательно, что в этот относительно поздний период времени он предложил

такую точку зрения на "происхождение" Нарн и Хин Хурин (по контрасту с утверждением,

процитированным в .373, что "три Великих Сказания были вероятно нуменорскими, составленными по

рукописям, сохранявшимся в Гондоре; второе из "великих сказаний" было "Нарн и Хин Хурин".

Удивительна также информация (в обоих текстах), что стихотворные формы, использованные Дирхавалем,

имеют некоторое сходство с известными Эльфвине (подразумеваются, конечно же, англо-саксонские

аллитерационные стихи); но, поскольку Эльфвине не был менестрелем (см. примечание 6), он переложил их

в (англосаксонскую) прозу. Мне неизвестны какие-либо другие утверждения, касающиеся этого.

Соблазнительно подозревать здесь неявную отсылку к незаконченной моим отцом аллитерационной "Песни

о Детях Хурина" 20-х годов, но это впечатление может быть обманчивым.

Вторая версия "Б", в которой вводные замечания превращаются уже в предисловие самого Эльфвине, (в

то время как раньше они были скорее "издательским" пересказом сделанного Эльфвине), была сокращена и

явно принадлежала к машинописному тексту на двенадцати листах, составленному [первоначально]

моим отцом и носящую заголовок "Здесь начинается Повесть о детях Хурина, Нарн и Хин Хурин, которую

создал Дирхавель". Из этого текста взято начало "Нарн" в "Неоконченных сказаниях" (стр.57-8); далее

следует история Хурина и Хуора в Гондолине, не включенная в "Неоконченные сказания", которая основана

на краткой версии "Серых Анналов" и описана на стр. 169-70 (затем следует история сестры Турина Лалайт,

и его дружбы с Садором Лабадалом, заканчивающейся уходом Хурина на Битву Бессчетных Слез:

"Неоконченные сказания", стр. 58-65). Очень трудно объяснить в истории визита в Гондолин тесное

сходство или (часто) даже дословное совпадение слов поэмы Дирхаваля с версией "Серых Анналов".

Тот же вопрос возникает, несмотря на существенные расхождения в описании Битвы Бессчетных Слез в

версиях "Нарн" и "Анналов" (см. стр. 165 сноски (?)). Текст "Нарн" не связан, так же как и Гондолинская

история, с именем Дирхаваля, но любопытно, что он начинается со слов (стр. 165): "И доселе много песен

поют и многое рассказывают эльфы о Нирнаэт Арноэдиад, Битве Бессчетных Слез, в которой пал Фингон и

погиб цвет эльдар",- и тем самым совпадает с предисловием Эльфвине (текст "Б", стр. 312), за исключением

того, что последний содержит также слова "рассказывают эльфы Одинокого Острова".

[*] [сноска к тексту] У эльфов словом "нарн" называется повесть в стихах, которая рассказывается, а не

поется.

[1] В старой версии "Повести о Турамбаре" эльфийская [гномская (эльфийская. - прим.пер.)] форма имени

"Турамбар" была Турумарт [ ], а в "К" - , которая однако позже была заменена на

Турамарт [ ] , как это было также в "КС" ( .321).

Форма "Турумарт" здесь представляет собой возврат к исходной форме.

[2] Андвир, сын Андрога, не появляется более нигде. Как четко видно из набросков этой части "Нарн",

Андрог погиб в сражении на вершине Амон Руд (см. Неоконченные сказания, стр. 154). Формулировка здесь

четкая, и вряд ли можно предположить, что имелся в виду Андвир (также член шайки), единственный

выживший.

[3] Наименование стиха точно читается как "Минламад Тент / Эстент" [ / ]:

написание "Минламед" [ ] в "Неоконченных сказаниях" стр. 146 является ошибочным.

[4] Ср. "Лингвистическое приложение" в "Серых Анналах", стр. 26, где присутствует ссылка на то, что

речь Серых Эльфов стала общим языком Белерианда, и что на нее оказали влияние слова и конструкции,

заимствованные из Нолдорин - "за исключением Дориата, где язык оставался более чистым и меньше

изменился с течением времени".

[5] Четко написанное в "А" имя "Дирхавель", в "Б" было изменено на "Дирхаваль"; эта версия появилась

позже и должна была войти в "Неоконченные сказания".

[6] Напротив слова "менестрель" [В оригинале " "] мой отец записал - "Староанглийский=

поэт [ ]" и против слова "переводчик" [" "] : "староанглийский= переводчик [ ]" (в

экземпляре, напечатанном через копирку - / ")

«Маэглин», третья глава (стр. 316-339) третьей части «Войны Камней», 11 тома

«Истории Средиземья».

Перевела Анариэль Ровэн по заказу Азрафэль в 2008 году.

[стр. 316]

МАЭГЛИН

Рассказ об Исфин, Эоле и их сыне Мэглине (самый ранний вариант его имени) имеет

глубокие корни, и вкратце я изложил историю этого рассказа — ее раннюю стадию — на

стр. 121-122, §§ 117-120. В изначальном варианте текста Серых анналов этот сюжет имеет

тот же вид, что и в Анналах Бэлэрианда 2: Исфин покинула Гондолин за год до Битвы

Бессчетных Слез, а двадцать один год спустя она отослала Мэглина в Гондолин одного

(Серые анналы, изначальные записи под годами 471 и 492, стр. 47, 84). Именно на этой