La Cumparsita… В ритме танго

Глава 14 Смирновы…

Даша

Мне определенно нравится, когда он так делает. Это безумно приятно, очень нежно и немного мило. Ярослав по отношению ко мне проявляет внимательность, искреннюю заботу и мужское «няшное» беспокойство — он осторожно касается большим пальцем своей руки моей нижней губы и снимает с нее шоколадные крошки, которыми я щедро, как маленький ребенок, обложила себе рот.

— М-м-м, — мычу в ответ и опускаю взгляд. — Что там?

— Ты слегка заелась, свинка, — дружелюбно улыбается, наклонив голову на бок. — Подожди, еще не все. Вот здесь, — приоткрывает рот и облизывается, как похотливый кот.

Господи, да он же торчит от того, что убирает заеды у неаккуратной девчонки, сидящей за обеденным столом напротив. Ах, как жадно мужчина рассматривает мои губы, терзает их голодным взглядом, ищет зрительный контакт, периодически устремляя взор в мои глаза, улыбается, смущается и слегка краснеет. Это он флиртует так? За это время я дважды успеваю коснуться своим языком его подушечки и даже приложить себе на зуб мягкий светлый кончик пальца.

— Даш… — его глаза стремительно темнеют, зрачок мгновенно сжирает голубую радужку и полностью заполняет цветовой сегмент, а сам Ярослав хрипит и заикается на мою шаловливую, но простую ласку. — Т-т-ты что т-т-т-творишь?

— Очень вкусно! — облизываюсь и откидываюсь на спинку дивана в нашем ставшем уже привычном заведении, в которое мы забегаем с ним на совместный будничный обед. — Что там со временем, товарищ?

Вскидывает руку, обращает взгляд на свои часы и отвечает:

— Без двадцати час.

— Пора обратно! — выказываю откровенное бескультурье, размашисто потягиваюсь и широко зеваю за столом.

— Хорошо. Тогда идем? — Ярослав мягко поднимается, спокойно выходит из-за стола, возвышаясь надо мной, предлагает свою руку.

Теперь моя очередь флиртовать — и я как-то не спешу вставать. Играю телом, корчу ему рожи, слегка дурачусь, подмигиваю и кокетничаю, одновременно с этим задницей шустро двигаюсь по мягкой обивке ресторанной мебели, а забившись в дальний угол, выставляю руку перед собой как будто говорю:

«Стой! Назад! Вход запрещен, герой!».

— Куда? — пищу. — Яросла-а-а-ав…

Он садится рядом и собой трамбует мое тельце, вжимая ерзающую по обивке задницу и спину в стекло огромного окна французского бистро.

— Напросилась, кумпарсита, — не отстегивая томный зрительный поводок, на котором Ярослав ведет меня с того момента, как уселся рядом, неспешно тянется за поцелуем, который, видимо, сейчас получит без особых усилий. Я ведь совершенно не чиню препятствий со своей стороны, потому как с некоторых пор обожаю с ним целоваться.

Здоровой рукой он обхватывает мою шею, растопырив пальцы, проводит несколько раз вдоль ее задней части, массирует своим указательным мое позвоночное углубление, заставляя подаваться к нему вперед, а вдоволь наигравшись с моим затылком, наконец-то притягивает к себе.

— Даша? — шепчет, обдавая теплым дыханием мои губы.

— Да? — закрыв глаза, произношу.

С недавних пор наш персональный шифр! Он, как обычно, говорит «пароль» — мое простое имя, а я незамедлительно транслирую «отзыв» — свой положительный ответ, а уж потом мы с ним целуемся жадно и до потери пульса. До поцелуев с Ярославом я считала, что пульс можно потерять только в одном случае — если организовать себе роковую встречу с костлявой бледной дамой:

«Пульса нет, и мы его теряем, господа. Отставить реанимационные мероприятия — у нас по ним категорический отказ. Пи-и-и-и-и, пи-и-и-и! Пишите письма, все, пока. У нас покойник на столе, коллеги! Вот это да!».

Так вот, это абсолютная неправда, вернее, не совсем та правда, которая подтверждает мое глупое предположение. Когда Ярослав меня целует, то просто убивает, лишая напрочь того самого пульса и прекращая все процессы моей стабильной жизнедеятельности. Убивает и тут же воскрешает, заставляя меня взлететь. Когда целуюсь с ним, то парю, расправив крылья, над землей и своим телом; прищурившись, настроив соколиный взгляд, рассматриваю нашу пару с огромной высоты свободного полета, как будто бы со стороны, пристроившись к какой-нибудь стае белых лебедей. Подглядываю за нами, наблюдаю и белой завистью завидую сама себе.

Неспешно подключает к поцелую свой язык, принуждая меня открыть пошире рот. Наигранно похныкиваю и тут же выполняю. Обязательно неприступность надо показать — пусть об этом помнит и никогда не забывает. В ответ на мой стон и ломотливое кокетство Ярослав с издевкой хмыкает и улыбается. Я этого, увы, не вижу — мне тяжело открыть глаза, когда испытываю огромное наслаждение в моменты поцелуев с ним, но все прекрасно знаю — ведь я его читаю. Абсолютно уверена в том, что он сейчас доволен собой и жадно упивается моим подчинением. Он утверждается за мой счет и тут же покоряет, порабощает и привязывает к себе. С ним всегда так. Очень нежный и внимательный парень… Еще, конечно, обаятелен и ко мне терпим. Я привыкаю…

Страсть постепенно затухает, он убирает бешеный напор и рвение, я глубоко вздыхаю, а Ярослав, пользуясь этим, в поцелуях снова переключается на мои губы. Он то и дело прихватывает верхнюю губу, аккуратно всасывает, посмеиваясь и шипя, катает мякоть на своих зубах и с чмокающим звуком отпускает. Такими темпами он наставит мне засосов на всех местах, совсем не напрягаясь. Для поцелуев с добавлением языка нам десяти дней, как оказалось, вполне хватило, а вот с совместными ночами пока беда. Он на этом не настаивает, а я ему себя не предлагаю. После того, что было между нами в постели три дня назад, больше к вопросу об интимной близости мы с ним не возвращались. Хотя…

— Перестань, — мягко упираюсь руками в мужские плечи.

— Ничего не будет. Я аккуратно, Даша, — прокладывает легкий «поцелуев путь» к моей щеке, — бережно и очень осторожно.

Обхватываю руками его лицо, проглаживаю теплые щеки, сосредоточенно рассматриваю мужские черты, запоминаю каждую ямочку, сканирую все штрихи и палочки, своими пальцами ловлю растянутые в улыбке мягкие губы. Красивый гад, а для мужчины красота — это преступление!

— Нам уже пора. Идем, м? — прикрыв свои глаза, лбом утыкаюсь в мягкий подбородок Ярослава.

— Даш, что с тобой? — шепчет мне в макушку.

— Все хорошо. Просто великолепно, — кручу головой и ввинчиваюсь собой ему под кожу.

— Ты устала? Сколько еще репетиций на сегодня?

— Нет, — отрываюсь от него, — с чего ты взял? Всего один клиент и только через двадцать минут. Все нормально.

— Потом домой?

— Можем погулять, если ты не возражаешь, и, если погода будет располагать, — подмигиваю и улыбаюсь, словно на что-то нехорошее намекаю.

— А если нет? — транслирует зеркальный жест, моргая тем же глазом.

— То по домам и каждый в свою индивидуальную кровать. Такое больше не прокатит, Ярослав. Придумай что-нибудь другое. Только, — выставляю перед его носом указательный палец, — помни о том, что молния дважды в одно место свой электрический разряд не засандаливает. Я больше не куплюсь на твою развлекательную программу, очень вкусный чай и конкурс «Шаловливые ручки».

— Тебе ведь было хорошо тогда? — склонившись, в ухо произносит. — Признай, пожалуйста, что мы были вместе.

Устала повторять ему, уже в который раз, что тот «несчастный» случай плотским, близким и интимным не считается, что взрослую женщину едва ли удовлетворяет ручная благодать, случайно снизошедшая по воле сильного мужчины, но Ярослав как будто глух и непреклонен к моим словам, зато с очень похотливенькой улыбкой утверждает, что я несколько раз кончила от его движений и даже продолжения с закрытыми глазами жалобно просила. Вот же гад! Порадовать его и наконец-то согласиться с тем, что…

Да! Да! Да! Чтоб ты… Наконец-то успокоился! Мне было очень хорошо тогда, да чего уж — просто великолепно. Он первый мужчина, который, разминая пальцами пульсирующие желанием половые губы, заставил меня дергаться почти в конвульсиях и изнывать от недостатка мужского члена между ног, в моей вагине. Да ты, да ты… Господи прости! ТАЛАНТ!

Он глубоко вздыхает, берет меня за руку и тянет за собой на выход.

— Будет тепло, кумпарсита. Готовься к свиданию со мной.

— Всенепременно, Горовой, — губами жалю его щеку. — Руки с мылом помой.

— Дашка… — поглаживает меня по заду.

— Перестань, — шиплю в ответ.

Обнявшись, друг другу улыбаясь, слегка покачивая бедрами, проходим между столиков посетителей этого типа ресторана, а на выходе случайно сталкиваемся с тем, с кем я предпочла бы больше никогда не видеться и по жизни линиями не пересекаться.

Карим! Карим Назин — моя первая любовь, вдребезги разбитое сердце и загубленные навсегда мечты о совместном будущем и полноценной семье. Высокий жгучий брюнет с черным восточным разрезом глаз встречается со мной взглядом, надменно тянет губы, легко кивает в знак приветствия, внимательно рассматривает меня и очень бегло Ярослава. Мой спутник его абсолютно не интересует, ведь Карим приехал ко мне.

Поравнявшись с нами, Назин как бы невзначай задевает меня своим плечом и с наигранным поклоном просит жалобно прощения:

— Извините. Мне очень жаль.

Господи! Да что это такое? Что за мачизм и долбаное самоутверждение? Показал, что он хозяин племенной кобылки? Еще бы языком пощелкал и пощупал бабки. Инстинктивно свожу плечи, сильно горблюсь, уменьшаюсь на глазах, как будто прячусь в раковину, изображая жалкого слизняка.

Ярослав убирает руку с моей талии и тут же обхватывает меня за «раненое» Назиным плечо.

— Даша, все в порядке? — с беспокойством уточняет.

— Да, — шепчу в ответ, потупив взгляд.

Черт бы его подрал! Какого он вообще приперся, ведь ту забронированную наспех встречу отменил, сославшись на свою загруженность. Я даже выдохнула в тот момент, а ему в ответ весьма любезно написала, что нам не стоит больше с ним встречаться, и потом, что когда-то было, то давно прошло и нечего менять.

На следующий день, после той случайной ночи с Ярославом, Карим, что, если честно, неудивительно, не выполнил свою «угрозу» и не приехал на сольную репетицию, как ранее мне обещал. Видимо, жена одного не отпустила и заставила сидеть с тремя детьми. Его эта глупая Дина… Та самая Дина, бездумно завидующая маленькому размеру моей ноги и элегантной танцевальной обуви, восхищавшаяся моим талантом и мизерными габаритами тела, предусмотрительно не отпустила своего мужчину на репетицию с маленькой танцовщицей без себя любимой. Он так и не приехал, а я, слава богу, успокоилась и, грешным делом, подумала, что в ту ночь, когда Карим звонил, затем сообщения писал, он был просто не в себе, возможно, даже пьян или находился под каким-то наркотическим приходом. С чего бы вдруг Назин решил прояснить между нами отношения, которых не стало двенадцать лет назад? Но не тут-то было.

Тогда он ход как будто пропустил, зато сегодня, сволочь, заявился, заранее, правда, предупредив и забронировав себе два часа моего рабочего времени. Что ему надо, чего он хочет от меня? Все кончено и давно забыто, а старые раны этому мужчине я не позволю ковырять. Там только-только заросло и корочкой покрылось, а он решил ногтем все разодрать…

— Здравствуйте, можно? — Карим открывает дверь в нашу тренерскую раздевалку и своей фигурой занимает весь проем.

— Танцевальный зал там, — куда-то в сторону рукой указываю, — подождите, пожалуйста, а я скоро подойду. Мне нужно переодеться.

— Смирнова, — глубоко вздохнув, вваливается внутрь, прикрывая за собой дверь, — перестань, в самом деле. А? Что за игры? Мы типа незнакомы? Даш…

— Карим, выйди, пожалуйста. Покинь служебное помещение, эта комната предназначена исключительно для преподавателей. Прошу тебя, — делаю несколько шагов назад, позорно отступая от приближающегося ко мне мужчины.

— Даш…

Заладил балаболить одно и то же! «Даша, Даша, Даша…» — как пустоголовый попугай. Господи, опять? Не первая ведь наша встреча с ним — я соврала самой себе. Впервые, после двенадцатилетней разлуки я увидела его в тот день, когда Ярослав пригласил меня на почти профессиональные гонки своего сына. В то утро Дина привела свою вторую половину, которой оказался мой бывший парень. Я обомлела, когда увидела его лицо, застыла и просто не могла пошевелиться. Мое поведение было крайне непрофессиональным и даже оскорбительным. Сейчас я это полностью признаю и понимаю, теперь готова принести этой паре свои глубочайшие извинения, но при одном условии — если они уберутся из клуба без скандала где-то через пять секунд после моего унизительного представления. Тогда, почти две недели назад, я пулей вылетела из репетиционного зала и спряталась здесь, в раздевалке, нашей комнате отдыха от любопытных клиентских глаз, закрылась изнутри и забралась с ногами на старенький продавленный диван. Меня отсюда пытались вытащить всем табуном, но ничего не вышло, намерения не возымели положительного результата. Я уперлась, а старания коллег были безуспешны. Припоминаю, как взбешённый моей строптивой выходкой Буса грозился снять хлипенькую дверь с петель, потребовать объяснений и даже обещал Назиным вернуть деньги за впустую потраченный урок почти в десятикратном размере. Громко предлагал вычесть выставленную в неустойку сумму из моей будущей зарплаты — в тот момент мне на это было откровенно наплевать. Они, конечно же, убрались, я успокоилась, открыла дверь, но выйти в танцевальный зал в тот злополучный день так и не решилась. Он выдался насмарку, зато вечером мне новый парень подвалил. Чем я думала в тот момент, сейчас с большим трудом могу сказать, но о своем решении, в свете прошедших с той поры событий, абсолютно не жалею. У меня появился мужчина… Ярослав!

— Зачем, м? — тихо задаю вопрос, полосуя взглядом в трех шагах от меня остановившегося Карима. — Зачем сейчас? Какого черта ты изображаешь из себя давно потерянного героя моего романа?

— Ты мне случайно подвернулась, — надменно отвечает. — Это издевка такая, что ли, Смирнова? — прищуривается и продолжает. — Или ты все-таки с «приветом»? Что за конченый вопрос «Зачем»? Ты серьезно, Даша?

— Что? — таращу на него глаза. — Что ты сказал?

— Что слышала! — оглядывается по сторонам в поисках места, куда он мог бы сесть. — Все еще юношеское эго сказками питаешь? Всегда и во всем — исключительно и безоговорочно только ты, только первая, только соло, только твое право, твое желание, твоя правда, все твое, твое, твое… Неприкосновенное и единоличное! Как я погляжу, выдающаяся карьера сильно в гору пошла?

— Ты… Ты… Выйди отсюда! — по-моему, я начинаю закипать. Определенно, это лишнее, но ничего уж не поделать, сильнее придется себя в руках держать. Я полагаю, с большим трудом и с испорченными нервами. — Уходи, пожалуйста. Больше не о чем говорить, Карим.

— Стоп, стоп, стоп, — выставляет перед собой руки. — Я уйду, Даша, не волнуйся. Однако, считаю, что все-таки имею право на объяснения. Куда ты пропала тогда? Что случилось, какая кошка пробежала между нами? Где была столько лет? Почему скрывалась? Что было нет так?

Объяснений захотел? Вот это самомнение!

— Ты их недостоин, Карим, — скрещиваю руки на своей груди и вздергиваю подбородок.

— Недостоин? — ехидно переспрашивает. — Мы встречались два года, Даша, проводили время вместе. Я терпеливо ждал тебя, пока ты повзрослеешь и достигнешь совершеннолетия. Напомнить, рыбка, что я был твоим первым парнем? Ты… Ты… Ты… — обдумывает свои слова и зло шипит, — ты, стерва, регулярно спала со мной. Забыла? Мы ведь строили планы, мечтали о совместном будущем. Недостаточно оснований для того, чтобы узнать, какая вожжа тебе под хвост попала?

— Замолчи! — рявкаю, сверкая взглядом.

— Ты злишься, что ли? — абсолютно не раздражаясь, внимательно рассматривает меня. — Бесишься? Ты скучаешь или ревнуешь, Дари-Дори?

— У тебя есть жена, Назин. Выбирай выражения и не смей мне делать замечания, ты для мне никто — все кончено давным-давно, а я спокойна, уравновешена и абсолютно не ревную. Ревнуют, когда с мозгами проблемы и чувство ущербности просачивается в душу…

— Я не женат, Даша, — перебивает меня, ухмыляется и продолжает говорить. — Откуда у тебя такая информация? С чего ты взяла?

— Ты женился двенадцать лет назад, — слюнями брызжу и размахиваю руками. — Если это все? То…

— Сбавь обороты, Даша, и продемонстрируй мне спокойствие, о котором ты с гордостью кричишь. Пф! — громко хмыкает. — Я давно в разводе, Смирнова. Мы недолго прожили, как-то не сложилось. Наверное, потому что она не ты, а я тогда необдуманно погорячился. Даш…

Козел! Козел! Доволен собой? Она не я? Карим сейчас серьезно говорит? Чертов Назин! Да пошел бы он…

— А теперь давай спокойно, — он поднимает руки и обхватывает меня за плечи. — Даша, что тогда произошло? Куда ты исчезла? Я обидел?

— Не трогай меня, — пытаюсь выкрутиться и сбросить его горячие ладони. — У меня есть мужчина, а ты нарушаешь все границы. Не смей меня касаться. Это неправильно и даже аморально. Прочь, сказала! — дергаю плечами, злюсь и абсолютно этого не скрываю.

Карим резко убирает руки и делает несколько шагов назад.

— Смирнова, — сипит сквозь зубы и поворачивает голову в сторону, демонстрируя мне свой красивый профиль, — объясни, в конце концов…

— Назин, ты женился на какой-то телке. Что тут непонятного? Кто она? Я с ней вообще знакома? Это та дешевая тварь? — плюю словами. — Да какая, в сущности, разница теперь? Не отвечай, я просто не желаю знать. Женился — молодец! Женился ты, Карим, на ней, а меня забросил в самый дальний угол, как порченную игрушку. Короткая память? Ах, как жаль! Ты, видимо, забыл, как скрывался несколько недель подряд вплоть до объявления даты своего фееричного бракосочетания, как хвостом вилял, как избегал со мной встреч? Как ты скидывал звонки, как заставлял разговаривать с автоответчиком? Что тогда сказал? Дай-ка я напомню. Свадьбы, Дори, не будет, а у меня как будто слишком грандиозные дела, великие начала…

— Прикольно! — возвращается лицом ко мне, выставляет руки себе на пояс, задирая полы светлого пиджака. — Я сказал «пока не будет», Даша. Но ее и потом не было. Ни хрена не состоялось, а ты ловко сдрыснула в неизвестном направлении. Мы поругались, но не расстались, Даша. Что не так? И да, мне был двадцать один год, тебе восемнадцать. Не находишь, что для семейной жизни рановато? Что ты себе нарисовала?

— Рановато со мной, а с ней нормально! — громко отвечаю. — Она, по всей видимости, из твоего золотого племени? Твои родители драгметаллом благословили ваш брак? Только и я не сирота. Мой отец — крутой мужчина, великолепный человек и не обыкновенный доходяга. Знаешь, какой он? Знаешь?

— Успокойся и убавь тон, еще раз повторяю. Не кричи на меня, как на недоразвитого мужика, который в силу своей аффективности может тебе по заднице надавать…

Вздергиваю подбородок, колесую подобие груди и с грозным видом наступаю на козла в два раза выше меня ростом и более чем в два, а то и три раза, сильнее и мощнее по фактуре.

— Не смей касаться моих родителей, Даша. Прояви уважение к очень взрослым людям, тем более что матери уже семь лет на этом свете нет. Уж кто-кто, но они здесь точно не при чем. Хотя бы вот на столечко снизь градус неприятия и абсолютно нескрываемой и непонятной ненависти к моей семье, — уровень, на котором он хотел бы слушать мои крики, показывает пальцами. — Угу?

— Назвать точную дату, когда ты ставил свою подпись в книге регистрации… — прищурив один глаз, шепотом хриплю.

— Да хоть по минутам распиши, рыбка. Где ты была в тот момент?

— Почему ты женился, Карим? — встречно задаю вопрос.

Почему женился и не на мне? Я ведь так этого ждала.

— Даша…

— Не стану отвечать. Довольно! Не имеешь права устраивать мне допрос. Все кончено. Я устала. Выйди…

— Ты сейчас свободна? — спрашивает.

— У меня урок и ты об этом прекрасно осведомлен. Занятие с тобой. Опять забыл про «Дашу»? Ты ведь оплатил сто двадцать минут моего свободного времени. Уйди, я тебя очень прошу! — рычу, оскалив зубы.

Сволочь! Я ведь была беременна от него, а он хвостом вилял, как нашкодивший кобель. Я звонила, звонила, звонила, иногда писала, но Карим был постоянно занят — то недописанный диплом, содержание которого при проверке на антиплагиат никак не могло преодолеть отметку в шестьдесят пять процентов; то финальная сессия, которую он успешно завалил; то сверхпрестижный уплывающий из его рук научный грант; то биржевые торги, то незаконные игры-ставки, бесконечный тотализатор, скачки, гульки, ночные клубы; то пилящие сынка традиционалисты-предки, то будущая стажировка в фирме его отца и симпатичная до жути сучка, изображающая из себя обувной шнурок, шустрящая рядом с ним и танцующая на мужских коленях в дорогом ночном клубе его не чистых на руку друзей. Где же я была в том списке, м? А была ли я вообще? Кто я для него? Рыбка, Дари-Дори, постоянная и чистая шлюшка, которая залетела по глупости и неопытности в свои лихие восемнадцать лет, так и не узнавшая, как следует смотреть в глаза своим родителям, которые улыбаясь непрерывно спрашивали о том, когда же мой крутой парень в гости к нам придет, когда представится отцу и матери, когда попросит моей руки, когда к себе в семью возьмет…

Господи! Поднимаю руки и запускаю свои пальцы в сильно стянутые волосы, прочесываю кожу и со всей силы вверх тяну…

Он не должен был родиться. Нет, нет и нет!

Это была досадная и непростительная ошибка.

Глупость. Чушь. Блажь. Живая ересь… Человеческая мразь!

Я не люблю детей. Я их просто… Ненавижу!

А той непредумышленной беременностью от Карима я испортила себе всю жизнь! Я ее сломала, раздвинув ноги перед мужчиной и позволив ему кончить внутрь. Не было опыта, да и фарт покинул в тот момент. Один незащищенный секс, а по итогу — две ярко-синие полоски и бесконечный стресс на протяжении нескольких недель, пока он во мне рос. Этот плод мешал мне и путал все накопленные на будущее карты, каждое утро мучил тело, терзал меня бессонницей, заставлял рыдать в туалете после каждой тяжелой репетиции, на которой я лажала, словно с ногами не дружила, зато мощно сиськами и жопой подросла! Я хотела поехать на гастроли, завоевать все золото мира, покорить сердца и влезть под кожу людям, хотела запомниться мировой общественности, как молоденькая и выдающаяся танцовщица современности, а в действительности была жиреющей коровой, питающейся как зря, и с нестабильным настроением, зависящим от приходов женских половых гормонов согласно триместровому сроку. Но он, этот чертов вирус, эмбрион, этот ребенок, рос внутри и не сдыхал, чтобы я ни делала. Абортивные таблетки, каждодневный бег, прыжки, гантели, скручивания и отжимания… Я долбаные тяжести таскала, чтобы скинуть бремя, а он…

Жену себе искал? И на здоровье, парень!

Да! Да! Да! Я, наконец, решилась и сделала инструментальный аборт, раз по-другому ни черта не выходило! Но было поздно, врачи меня предупреждали, что после того, что я с собой творила, шансы на мою как будто бы желанную беременность в каком-то недалеком будущем превратятся в серый прах. Вот и отлично!

Я не люблю детей, они мне не нужны. Я их просто… Ненавижу!

«Выскабливайте и зашивайте — я вас прошу. У меня через три недели выступление».

Он предал меня и женился на другой, зачем нам с ним ребенок, если нам и порознь хорошо…

Карим обхватывает меня за локоть и подтаскивает к себе:

— Хочу поговорить наедине. Не здесь, не в этом месте. Твое время я оплатил, поэтому устроим выездную репетицию, например, в каком-нибудь уютном заведении на открытом воздухе, где нас бы не контролировали и не прислушивались к словам, которые я и ты намерены друг другу высказать. Собирайся! Я за дверью подожду…

Он исподлобья смотрит на нас, испепеляет взглядом. Ярослав, похоже, в откровенном бешенстве. Я вижу, как перекатываются крупные желваки на его скулах, как очень сильно, до скрипящего пластикового скрежета, сжимается искусственная рука в кулак, как сам он отворачивается от нас, когда я с Каримом прохожу мимо его поста с цыплячьим жалким видом и прибитым унижающимся взглядом. Мне нужно выйти с этим VIP-клиентом по делам:

«Пойми, пожалуйста. Так надо, Ярослав. Это не разрыв и не измена, не мой „прощай“, а всего лишь задушевный разговор с человеком, который превратил меня в женское чудовище. Я должна сказать ему, что у нас был маленький ребенок или что-то в этом роде…».

— Даша, ты куда? — шепчет, когда я равняюсь с ним.

— Это ненадолго, Ярослав. Буду немного позже, — произношу сквозь зубы и тут же прячу взгляд.

Стыдно, «рыбка»? Еще и как! Состояние, в котором нахожусь сейчас, поистине неописуемо.

Назин широким жестом открывает дверь, становится спиной к распахнутому полотнищу, фиксирует огромные ворота, придерживая их для меня — ну ты подумай, как он галантен и предусмотрителен; а Ярославу почти выкрикивает:

— У нас наметился персональный выездной урок на открытом воздухе, но Дарья Алексеевна будет доставлена обратно в лучшем виде. Гарантирую! Я на машине.

Закрой рот, скотина. Это тот мужчина, с которым я встречаюсь. А ты…

— Карим, пожалуйста, перестань, — бухчу себе под нос.

— Чего ты? — улыбается мне, а с Ярославом почти по-свойски прощается. — Хорошего дня. У вас тут очень классно. До свидания.

Сажусь в его машину, затянутой в пиджак спиной ощущаю полосующий меня взгляд чересчур обиженного мужчины.

— У меня есть… — пристегиваюсь и поправляю шлейф ремня безопасности.

— Два часа, Даша, — Карим занимает место водителя. — Я помню, сколько денег отвалил за никому ненужную репетицию. Дине не дано, рыбка, а у меня нет никакого желания. Мы выясним наши отношения и на этом все. Ты больше не увидишь нас на своем паркете. Я обещаю. Она перестанет посещать твои уроки и, видимо, досаждать тебе своим депрессивным настроением.

Хотелось бы верить в твои обещания, Назин! Ведь еще одного позорного прохода сквозь импровизированный «луч-строй» яркого, почти лазерного свечения, испускаемого голубыми глазами Ярослава, я попросту не выдержу.

— Депрессивным? — зачем-то переспрашиваю, своим лицом обратившись к Кариму.

— Увы. Богатеньким не просто живется, Дари-Дори. Даже танцульки не спасают. Дина — бизнес-леди…

— И тебе снова повезло? — ехидничая, вопросом отрезаю.

— То есть? — то ли делает вид, что не понимает мою издевку, то ли Карим, действительно, поглупел.

— Богатая, красивая, но, — передергиваю плечами, — эмоционально нестабильная.

Ярослав стоит возле входных дверей в наш центр, поставив руки на пояс, буравит железную коробку своим ненавидящим всех и вся взглядом. Он чего-то ждет или что-то намеревается сделать? Желает выбить на фиг дверь и разнести все к долбаным чертям? Тонированные окна в машине Назина полностью скрывают от него салонную обстановку, зато я прекрасно вижу, как он страдает и мучается в догадках относительно того, чем мы тут с Каримом занимаемся. На его лице обыкновенная отрешенность и в то же время безумно выпученный взгляд, сосредоточенный на пассажирской двери, за которой скрывается удобное кожаное кресло рядом с непонятным для него водителем. А он ревнив и даже слишком… Почти Отелло! Такой бугай своей искусственной рукой сдавит понравившейся даме горло и даже не почувствует, что драгоценного воздуха живого человека лишает. Хм! Однако! Это очень странно! Есть ли у этого мужчины повод ревновать меня, например? Мы с ним знакомы всего ничего и только десять дней «по-взрослому» встречаемся. А этот Ярослав, похоже, жуткий собственник. Мужчина с искалеченной судьбой и телом, но чистым взглядом и уважительным отношением по отношению к нам… Женщинам!

— Я передумала и никуда с тобой не поеду, Назин, — отстегиваю свой ремень и сбрасываю эластичную ленту на бок.

— Даш, ты опять? — с какой-то обреченностью в своем голосе произносит.

— Здесь будем разговаривать, Карим.

— Я бы предпочел…

Не поворачиваясь к нему лицом, уставившись на странно застывшего Ярослава, спокойным, очень четким голосом чересчур вальяжно говорю:

— Я была беременна от тебя, но сделала аборт. Двенадцать лет назад, Карим. Ты спрашивал, где я была тогда? Я отвечаю, что находилась в процедурном кабинете в гинекологическом отделении нашей городской больницы. Но ребенка нет — у меня и у врачей все получилось, об этом не беспокойся, пожалуйста. Ты чистый отец в плане алиментов в ближайшем будущем с бизнес-леди Диной…

— Ты ненормальная, Смирнова? — свистящим голосом довольно грубо перебивает меня. — Больная? Сумасшедшая? Или ты просто…

— Злая? — ухмыляюсь.

— Что ты натворила, Даша? Я даже не знал о твоем состоянии. Ты не сказала…

Откидываюсь на подголовник и громко хмыкаю.

— А если бы знал… — плотоядно ухмыляюсь и даже подмигиваю потолку машины.

— Все было бы иначе, Даша. Однозначно! — не запинаясь, отвечает.

— Все так говорят, Карим. Мне пора, — касаюсь пальцами дверного замка, но щелчок автоблокировки меняет мои планы на скорейший выход из машины. — Выпусти, пожалуйста. Это же смешно, тем более что мы поговорили.

— Я не изменял, Даша.

— Я этого и не говорила, но ты исчез, сославшись на какие-то неотложные дела, потом все списывал на тяжелую учебу, потом твои отлучки на ипподром, потом…

— Даша, это обыкновенная, возможно, шальная молодость. Мне был двадцать один год, я думал, что…

— Чем больше девок опылишь, тем лучше будешь выглядеть в глазах своих дружков? — грубо заканчиваю за него. — Это важно?

— Что важно? — осипшим голосом переспрашивает.

— Для вас, для мужчин, важно качество секса компенсировать его количеством? Это инстинкт размножения?

— Ты цинична, Смирнова! — скрипит зубами, сжимая и разжимая свой правый кулак. — Зла, ядовита. Ты очень беспощадна. В восемнадцать лет… — раскрывает руку и запускает всю пятерню себе в волосы. — Пизде-е-е-ц! Даша…

— Выпусти меня, пожалуйста, — еще раз его прошу.

— Он ждет тебя? — Назин подбородком указывает на ловящего очередной ревнивый приход застывшего на выходе Ярослава.

— Не твое дело, — рявкаю в ответ.

— Ты права, оставим в покое мотылька, летящего на пламя, — Карим разваливается поджарым телом в своем кресле и демонстративно отворачивается от меня. — А за что так люто, можешь объяснить? Так люто с собой, Даша? И с маленьким, а?

Прокручивая свои пальцы, спокойно отвечаю, рассматривая его затылок.

— Ты женился в тот день, Назин.

— Видимо, прекрасный повод, Даша? Или это твоя бабская холодная месть?

— Возможно, — стараюсь сдерживаться и не поддаваться на его провокации, но выдержка меня подводит — по всей видимости, я не так талантлива, и накопленная злость начинает странным образом сбоить, заполняя глаза предательской влагой.

— Ты за что-то мстила мне? Я был груб с тобой? Обижал?

— Ты меня бросил! — вытянувшись и приподнявшись в своем кресле, шиплю ему по буквам почти в самое ухо. — Бросил, бросил, бросил… Игнорировал!

— Я был занят, Даша, так обстоятельства сложились, — он возвращается ко мне. — Мы поругались, но не расстались, повторяю в сотый раз. Нужно было подождать!

— У меня не было времени на ожидание возможного божественного пришествия. Твое великолепное семя гордых предков, ведущих свой род, вероятно, от самого Чингисхана, прорастало и физически уродовало меня. Я поправлялась и меня тошнило. Я есть не могла, но телом вширь, как это ни странно, раздавалась, — надменно и с неприкрытым вызовом выплевываю свои грубые слова. — На мне костюмы не сходились, а в дружном коллективе поползли определенные слухи. Я…

— Твои танцульки, Даша?

— Чемпионат, Карим! — с жалкой гордостью сквозь слезы отвечаю. — Чемпионат! От него все зависело. Ты даже не понимаешь, как это…

— А-а-а-а! Ну да, ну да, куда уж мне! Ты, видимо, затаила на меня какую-то только одну известную тебе обиду и решила нанести свой блядский коварный удар, да? И так удачно все совпало. Твое соло в полуголом виде, набриолиненный партнер-задрот с грудью — почти смолою выдранным лобком девчонки, неожиданный сюрприз от изменяющего тебе парня и запланированный аборт! Сука ты, Смирнова! Откровенная дрянь! Решила выставить крайним меня? Надо было рассказать, а не мечтать о чемпионатах. Где ты сейчас, Даша? В какой луже? Оглянись вокруг, рыбка. Что видишь? Любимый город, в котором выросла, школа танцев для откровенных даунов, да парень, который с ума сходит от того, что не может контролировать этот разговор в моей машине.

— Так выпусти меня, Карим! — визжу и дергаю ногами.

— За что, Даша? Ответь только на один вопрос и, — делает глубокий вдох, на несколько секунд задерживает дыхание, а затем шумно выдыхает, — вали на хрен отсюда! Блядь!

— Ты спал с другой! — выплевываю ему в лицо.

Он присматривается ко мне? Забыл, как выгляжу? Назин щурит взгляд, странно улыбается, что-то шепчет — четко вижу, как двигаются его губы, странно искривляя мужской рот; шумно дышит, раздувая ноздри, а затем спокойно произносит, не сводя с меня глаз:

— Нет! Нет! Нет! И если тебе угодно, то еще раз нет. Не спал, Даша, не изменял. В семье были проблемы, а я не облегчал родителям жизнь, но тебя не предавал. Измена — то же предательство, правильно трактую определение? Не отрицаю, что в моих компаниях были девочки, были и охочие залезть ко мне на член, но с тобой я был честен и открыт. Ты придумала достойную отмазку, Смирнова. Как спится нынче по ночам? По-моему, я тебе ответил? Если вкратце, Даша, но сейчас не собираюсь какие-либо подробности излагать. Ты этого, как оказалось, абсолютно не достойна, жестокая мелкая дрянь. Господи! Как страшно ты надругалась над маленьким ребенком…

Он причитает сейчас? То есть, я еще и дрянь? Ад, видимо, меня заждался. Ненавижу всех вас! Чертовы поборники морали и люди в чистых одеяниях, но с испачканным в коричневую жижу нижним бельем. Чтоб вас всех разорвало!

— Каким еще ребенком, Назин? Он не успел там сформироваться. Мелкий эмбрион! Медицинский отход, последыш! Господи! — воздухом взбиваю выбившиеся волосы из высокой прически. — Тебя на сентиментальность пробило?

— Даша, Даша, Даша, ты очень глупая. Малышка, малышка, малышка… Ты… — похоже, Карим подыскивает для меня обидные слова. — Недоразвитая, Даша. Вернее, ты так и не повзрослела, рыбка! В свои тридцать по уму ты остановилась на отметочке в пятнадцать, и даже не восемнадцать, лет. Ты сама маленький ребенок! Избалованный, неперебесившийся, злобный тролль на каблуках и с сиськами, но без мозгов. Увы! Бог тебя от разума уберег…

— Вот и выпусти меня. Вдруг эта недоразвитость, дурость и избалованность заразны, а мы с тобой в одном салоне. Я надышу, а твоя Дина, забеременев, вырвет с мясом тебя из себя…

— Закрой рот, идиотка, — бьет кулаком по рулю, заставляя вздрогнуть свой автомобиль и выдать задушенный звуковой сигнал, и тут же снимает автоблокировку с дверей машины. — Плыви отсюда, рыбка. Бог тебе счастья подаст, если посчитает нужным!

Гад! Гад! Гад! Сволочь… Как же я была тогда права! Я не ошиблась двенадцать лет назад. Уверена! Абсолютно! Таким, как Назин, не нужны дети от «недоразвитой Смирновой Даши».

Выскакиваю из машины Карима, резко поворачиваюсь и быстрым шагом, почти вприпрыжку, спотыкаясь, направляюсь к Ярославу, стоящему теперь с опущенной головой возле входных дверей в наш центр.

— Ярослав, — резко замедляюсь, не дойдя до мужчины всего каких-то пару шагов, еще раз повторяю, — Ярослав?

Он глубоко вздыхает, поднимает голову и устремляет на меня свой грустный, как будто бы сочувствующий, взгляд.

— Прости, пожалуйста, — шепчу, протягивая к нему руки. — Слышишь?

Каменное лицо, безумный общий вид и непрерывно двигающиеся, словно в лошадиных трензелях, мужские скулы. Он бесится, лютует, но все же контролирует себя. Вплотную подхожу к нему, укладываю свои руки ему на плечи, встаю на цыпочки и прикладываюсь пылающей от стыда щекой к его груди:

«Тук-тук! Тук-тук! Тук-тук!» — сердце в мое ухо произносит.

Он жив и ровно дышит, похоже, моим «недоразвитым» поведением не слегка контужен.

— Поехали к тебе, — ерзаю щекой по его рубашке. — Хочу к тебе домой, Ярослав. Пожалуйста…

Медленно отстраняюсь, рассматриваю мерно вздымающуюся мужскую грудь, неспешно двигаюсь изучающим взглядом и попадаю на гордый подбородок, на несколько секунд притормаживаю на его губах, но переведя свое дыхание, продвигаюсь дальше и еще немного выше.

Глаза! Красивые и очень… Грустные? Задумчивые? Плачущие? Замылившиеся увиденным бесчестием? Да нет же! Сейчас они бездушные и пустые! Внутри жизни нет, а Ярослав для связи недоступен. У него очень странный взгляд. Как будто он меня вообще не видит и не замечает. Пустое место «эта ваша Даша». Жалкое ничтожество и откровенное ничто!

«Злобный тролль с сиськами, но без мозгов…». Кто-то ведь воскликнет:

«Так это то, что нужно, ребя! Берем в аренду! Заверните полкило!».

Похоже, по его каналам сейчас прокручивают совсем другое кино со мной в главной роли. Я для него та, которая спокойно уселась в крутую тачку, пройдя под ручку перед своим парнем с неизвестным мужчиной, провела в салоне автомобиля представительского класса в общей сложности двадцать минут, рассиживаясь на переднем кресле — и этого для плотской услуги вполне достаточно, по мнению любого взрослого человека мужского пола. Кто же я после всего? Пусть скажет вслух и громко, и мы на этом, по всей видимости, с ним закончим.

— Ярослав, я прошу тебя. Слышишь? — двумя руками прикасаюсь к его живой руке, разминаю деревянные пальцы, проглаживаю теплую кожу. — Поехали к тебе, пожалуйста.

Он отмирает и обхватывает мою руку. Не говоря ни слова, тянет меня к своей машине. Сейчас мне лучше помолчать и подождать, пока это все закончится. Какое чертово самообладание у мужика! Даже в непонятной ситуации сохраняет свою воспитанность и демонстрирует долбаное джентльменство — он открывает мне дверь и терпеливо ждет, пока я заберусь в салон и усядусь на пассажирском месте. Пока Ярослав с отсутствующим видом обходит спереди свою машину, я наощупь пристегиваюсь и слежу за его отточенными до сущего миллиметра движениями. Он спокоен или все-таки взбешен? Это злость или воспитанное терпение? Это абьюз, токсичные отношения или уважение и свобода действий?

— Ярослав? — укладываю свою дрожащую ладонь на его руку, сжимающую руль. — Я хочу к тебе…

Он криво улыбается, а я рассматриваю «неморгающий» изуродованный злой ухмылкой мужской профиль и по-прежнему не слышу ни одного слова.

— Прости, пожалуйста. Я могу все объяснить.

Ярослав нажимает кнопку запуска двигателя, проверяет дорожную обстановку по зеркалам и мягко трогается с парковочного места…

Шестьдесят километров в час… И не километром больше!

Строгое исполнение любого транспортного маневра… И никакого непредсказуемого лихачества!

Его необычный дом… И ни одной внеплановой остановки на маршруте!

Мерно поднимающиеся ворота гаража… Плавный заезд… Пружинящая остановка… Щелчок замка ремня безопасности… Открытые синхронно двери со стороны водителя и пассажира… Наше мерное дыхание… И мое, вероятно, несвоевременное или глупое приглашение…

— Идем со мной? Я прошу тебя.

Ярослав пропускает меня вперед, а сам следует за мной. Мы поднимаемся по ступенькам на второй этаж, проходим по открытому помещению и замираем у изножья его большой кровати друг напротив друга.

— Прости меня, — шепчу, расстегивая свою блузку…