La Cumparsita… В ритме танго

Глава 22 Смирновы…

Сергей

Странно познакомились… Нас свели обстоятельства и мои родители… Мать чересчур усердствовала в воспитании юного бойца из своего профессионального окопа… Лупила по рукам, лицу и по животику мелкого желторотика на подлете к кормящему преподавательскому гнезду, а я за девочку вступился, перья распушив и выпустив на любимую родительницу хиленькие когти не совсем орла. Так, возможно, попугая, павлина или китоглава. Накинул на себя геройский плащ для устрашения, бравировал, показывал характер, а по факту — глупо влип в эту недоиностранку по самые гланды, до сих пор откашляться не могу.

Вначале мы с кубиночкой натянуто общались… Стеснялись и боялись — да я использовал ее, откровенно говоря. Вот так отчаянно желал свободы от внезапно свалившихся на меня обязательств — в тот момент ничего лучше не придумал, как оплачивать женские услуги из категории «добрые дела, социальная помощь недоумкам, попавшим в затруднительное положение, пострадавшим от жизненных передряг». Мы с мелочью, с подкинутым под мою входную дверь парнем, безусловно, оценили ее тепло и ласку. Свят был счастлив пить ХельСми — у одалиски Лехи охренительный талант на сиську, вкусное молоко и добрая душа… Так многие говорят! Сам, конечно же, не пробовал, шкурой сильно дорожу и родственностью с братом, да и я не такой уж прям молочный типа гурман. Короче, парень насаживал бутылочку с грудным подарком от Ольги, подмигивая Смирняге, а затем разминал ладошки с иноземной чикой, наваривая кашку-малашку для голодных птенцов сороки-белобоки, облизывая женские смуглые щечки. Я же просто наслаждался тем, что был полностью предоставлен сам себе и меня никто не напрягал. А что? Ночные вылазки в клуб, музыка, шумные компании, ссущиеся кипятком фанатеющие от меня поклонницы, отдельным плюсом — неплохие гонорары, родной язык и юные отечественные потаскушки, которые стремились сесть на мой член, причмокивая рыбий хвостик вкупе со светлым пенным, иногда безалкогольным напитком. Джин для них был слишком тяжеловат, а мне… Мне вполне, в самый раз! Всегда нормально!

Потом? Потом мы стали с ней близки. Внезапно, но в том самом смысле — не духовно, а физически! Слились телами, уравновесили дыхание, сравняли сердечный ритм. Я сочненько оттрахал команданте! Но к умопомрачительному финалу чику, к сожалению, не подвел. С дебильным наслаждением потер свой член о девственную вагину девочки, предварительно своей рукой закрыв ей рот. Я выставил себя насильником и гориллоподобной мразью, не способным к нежностям и ласкам мужиком, чурбачком… Таким себе недоразвитым еб. аном! Зато мы сразу перешли на высший уровень отношений между женщиной и мужчиной — физиологически друг другу подошли по «сунь-вынь» параметрам. Увы, увы, увы… В тот день я сильно перестарался, к тому же у меня была весомая причина — забрали Свята, чтобы вернуть законному отцу, и я нажрался бурды, которая была в закромах припрятана. Мне пить нельзя, а я умопомрачительно надрался. Детка случайно подвернулась под мой член. Одно ее неосторожное движение, утешающие теплые поцелуи на полу в кухне привели чикуиту в мою постель и заставили лишиться девственности, которую она хранила, видимо, до брака. Брак позже состоялся — я долбаное джентльменство проявил. Опять же — чуть не спившись, эффектно сделал последовательнице Кастро предложение. Всю ее огромную семью к флэш-мобу «Уломай Эухению на официальную связь с Серегой» подключил, даже воровские авторитеты из солнечной Гаваны поддерживали меня. Пусть виртуально, но факт остается фактом! Я женился на самой чистой женщине и собой ее замазал, сделав двух девчонок — наших клевых дочерей. Но не надеялся на семейное счастье и так умопомрачительно боялся отказа, что чуть не сдох, пока ее к алтарю под руку, поддерживая беременный живот, не подвел. Страх, конечно, был — третья фобия у младшего Смирнова звучит примерно так:

«А вдруг шоколадка сорвется, откажет, убьет безразличием и невзаимностью? Теперь тебе, ублюдок, страшновато?».

Если честно, что из последнего намного хуже, до сих пор не разберу. Тогда за мои грубые в ее влагалище движения, девчонка издевательское «спасибо» лишь произнесла и голосом затихла. Ни одного ругательства, заявления в полицию или официально поданной жалобы моему папе. Я даже безмолвно заклинал ее:

«Убей меня, чикуита! По живому режь… Режь так, чтобы я, уе. ок, понял, как это силой женщин брать!».

Думал, амба убийце и козлу. Но нет… Все вышло в тот момент! И в этот тоже выйдет! Мне сейчас на Библии поклясться? Вот же лихо скрученная стерва! Мучает и ждет. Наслаждается случайно выписанной ей властью?

А как она тогда курила? Вау-вау-вау! Пиздец, ребята! Где-то через три дня после нашего болезненного для будущей Смирновой полового акта я, наконец-таки, нашел ее: на своей крохотной кухне в однокомнатной квартире, согнув худую ножку, поставив стопу на сидение табурета, прищурив один глаз, она жевала фильтр сигареты, давилась, кашляла, дым из ушей, ноздрей и рта выпускала, плакала от разъедающей субстанции и шипела о том, что ей со мною было очень хорошо…

Вчера ей точно неплохо было — это факт! Жена стонала и выкручивалась, словно на углях лежала. Потом размахивала головой и падала на локти, когда я брал ее сзади, а на финал вдавив лицо в подушку и предоставив мне раскрытое нутро, промежностью насаживалась на язык, когда я мягко обрабатывал ее.

Моя любимая… Единственная… Упрямая… Несговорчивая… Справедливая… А главное, всепрощающая! Женечка…

Мы странно развелись, впрочем, так же, как и поженились! Давно и официально! Уже четырнадцать лет, как к документу о законной государственной регистрации отношений между Смирновым Сергеем Максимовичем и Рейес Евгенией — с отчеством у чики есть непреодолимые проблемы, я до сих пор смеюсь, когда произношу — Францисковной добавилось свидетельство о расторжении брака. Женька от меня ушла… Я ее по-скотски обидел, а она мне страшно отомстила тем, что девочек с собою забрала. Хорошо, что моя мать до этого не дожила. Так вот, этого я ей не прощу никогда — буду долго помнить и в отместку каждую ночь сексуальным измором брать. Женька сильно задолжала, а я взыскательный клиент. Пока на плотское есть силы, отработаем весь недополученный эффект…

Модная короткая стрижка! Профессионально оформленные темно-каштановые волосы, волнистые тугие прядки, кофейный оттенок, чересчур насыщенный по теплоте цвет. Рассматриваю спящую напротив меня женщину, с которой, не вспоминая про отсутствующий штамп в паспорте, почти солидный по эмоциональным ощущениям тридцатилетний срок прожил.

Расслабленное, одухотворенное лицо, раздувающиеся ноздри, мягко шлепающие губы и славянское подобие «намасте» под женской щечкой и мелким ухом.

— Жень, выходи за меня, — подвинувшись к ней ближе, почти в кончик маленького носа шепчу. — Сколько можно, а?

— Нет! — не открывая глаз, спокойно произносит.

— Будь моей женой, — еще раз повторяю. — Подумай хотя бы!

— Нет! — шумно воздух выдыхает и ерзает щекой на своих ладонях.

— Хочу, чтобы мы были мужем и женой. По-настоящему, понимаешь? Подумай, пожалуйста, больше, чем две секунды, — подушечкой указательного пальца очерчиваю ее губы.

— Мы есть, Смирнов! — она немного отстраняется, а я вынужденно убираю руку, и тут же приоткрыв один глаз, Женя медленно и тихо отвечает. — Сережа, мы ведь есть, всегда были и, черт возьми, никуда не делись и, по-видимому, никуда не исчезнем с одной жизненной колеи. Злой рок какой-то! Или мы друг для друга пресловутая карма! Как будто отрабатываем свой мировой долг. Не знаю, в чем и где я так сильно нагрешила и напортачила, но чего уж теперь — так тому и быть. Тем более что для тебя вообще ничего не изменилось. Не помню, чтобы ты когда-нибудь не мелькал рядом с нами. Поэтому окончательный ответ — «нет», и довольно об этом!

— Мне недостаточно, — пытаюсь улыбнуться, ни хрена пока не получается. — Как-то это неправильно, команданте. Дом, ты со мной, совместная постель, охрененный секс, девчонки рядом, твое кольцо на моем пальце, общая фамилия, но…

— Круто же! Все есть! И потом, с каких-таких пор ты стал задумываться о правильности, о порядке, о традициях? Тебя волнует субъективное мнение толпы, Сережа?

— Насрать! — с рыком грубо отвечаю.

Хотелось бы еще добавить, что:

«На всех и каждого кладу с особым наслаждением! Пришибленным бытовухой нас не понять!»,

но намерение сдерживаю и оставляю при себе. Мне бы согласия на официальный брак с этой женщиной добиться, поэтому надо с некоторыми теоретическими выкладками не спешить и не показывать ей свой богатый внутренний мир, слегка претерпевший изменения с сорока пяти лет. Чего она там не видела, в конце концов? Через многое ведь прошли, даже развестись успели. М-м-м! На хрена тогда так шустро подсуетились?

— Даже тон не изменился. Ты в грубости очень постоянен!

— Сказал, как есть. Честно и открыто! А что?

— Ничего, — передернув плечами, отвечает.

— Мне мало, мало, мало, Женечка. Послушай… — прочесываю лицом похрустывающую наволочку своей подушки.

— Зато мне вполне! За глаза! — быстро отрезает и тут же откидывается на спину, затем с тонким жалобным нытьем потягивается и отворачивается от меня, улегшись на другой бок. — Нет, нет, нет, нет, — специально несколько раз повторяет, чтобы позлить меня.

Куда это она намылилась? Как только начинается серьезный разговор, так чика от меня линяет и обрывает зрительную связь. Преследую собой, крепко обнимаю и полностью повторяю своим телом каждый изгиб ее тоненькой фигуры.

— Прости меня, пожалуйста, — шепчу в открытую заднюю часть шеи.

— Я простила. Ты же знаешь!

— Жень… — осторожно целую в ямку у основания женской головы.

— Сережа, хватит! — наклоняется вперед, пытаясь избежать дальнейшей ласки.

— Девчонки над нами смеются. Они такие взрослые…

— Они взрослые и все прекрасно понимают. Поверь, Смирнов, им абсолютно не смешно. К тому же, у каждой своя личная жизнь и уже разбитые сердца, между прочим.

— Юла? — предполагаю, о ком сейчас речь идет, при этом глубоко вздыхаю. — Вот же! Твою мать!

— Да. Перестань! — сильно дергается, водит плечом и двигает ногами. — Не надо.

— Уехал? — задаю очевидный и не нуждающийся в ответе вопрос.

— С утра пораньше решил всю личную жизнь старшей дочери обсудить?

— Они расстались? — с упорством, прикрыв глаза и сильно раздувая ноздри, набрасываю на наш домашний новостной вентилятор нехороших версий.

— Думаю, что да, — она мне тихо отвечает.

Паршивец! Еще один недоразвитый еб. ан! А я его женским молоком бесплатно поил! Башкой рисковал, когда возил на завтрак к брату. Из-за пацана с Женькой грубо поступил. А он? Отпиздить Свята, когда он в очередной раз из своих походов вернется на побывку? Ходит по контракту, словно тюремный срок мотает:

«Отслужил, затем домой, оправился, и снова в бой — армейский горн зовет!».

У него, видимо, родительский дефект, словно родимое пятно на коже. Его отец, мой тезка по имени, Сергей Мудрый, так, кстати, и закончил свою жизнь — погиб на поле брани. Считался без вести пропавшим без малого пять лет. Потом, сюда пришло уведомление с указанием времени, места гибели и захоронения настоящего отца Свята. Крутой был мужик — в одиночку мальчишку вырастил и на ноги поднял, дал ему все — парень ни в чем не нуждался, научил засранца жить, служить, вероятно, любить, и в то же время привил сынишке комплекс воина. Там на подвиги заточено абсолютно все! Я вот лично затрудняюсь сразу сказать, сколько военных кампаний на счету этого солдата. Он даже с Ярославом служил. Это «милое» известие вызвало по своему масштабу, да и по содержанию, непередаваемый, почти смертельный шок с контрольным выстрелом всем нам в лоб. Горовой еще, оказывается, и одну войну прошел. Так вот, на гражданке, в перерывах между маршами, Святослав окончил высшее общевойсковое командное училище и дослужился до специального звания капитана. Пудрил девчонкам мозги — куда без этого, вертел форменным хвостом, любезно и постоянно встречался с Дашкой, с Ксенией… Как оказалось, дружески, почти по-братски — одна молочная мать у них! А вот с нашей Юлией у начинающего полководца произошел тот самый «амор»! Письма, фото, короткое общение, когда возможно, их свидания, тайные, почти украдкой, встречи, совместные ночевки… Естественно, мы с Женькой были и остаемся в курсе! Тем более на этом фронте у нас есть маленький шпион — разноокая любительница любовных приключений Ния. Шаловливая Антония… Самая младшая Смирнова! Ведьма с гетерохромией — один глаз у детки карий, как у Женьки, а другой — серый, как у меня. А внешность — вылитая бабушка! Недаром эти «девочки» почти всегда держались рядом. По-видимому, Ния мимикрировала под мою мать…

— Мне набить ему рожу? — шиплю ей в спину.

Пусть ничего не отвечает — я все равно к этому готов! Размяться бы неплохо, а то я что-то сильно застоялся.

— Ты белены объелся? — жена вполоборота спрашивает.

Пытаюсь очки заслужить! Но ей ведь этого не скажешь!

— Хочу отстоять честь дочери, — вожу носом по теплой женской коже.

— Юла в этом не нуждается.

Женька расправляет плечи и сводит острые лопатки вместе.

— М-м-м!

Сомлела? Ей хорошо?

— Разговор-то был? — прикусываю тайное местечко под лопаткой. Женька тонко пищит и сильнее выгибается вперед. Отступаю и даю ей время разумом воскреснуть, чтобы ответить мне.

— Вероятно, — замечаю, как в небольшом недоумении пожимает плечами.

— Как она?

— Брак недолговечен, Смирнов.

И-и-и… «Добрый вечер! Видимо, на этом все?».

— Жень, я не поним…

— И такие отношения по принуждению не для тебя.

— Ты нас со Святом равняешь? — с неприязнью в голосе задаю вопрос. — Такой плавненький заход? Личной жизнью дочери прикрываешься? Они встречались и бегали на свиданки, а мы с тобой были женаты, а потом дурака сваляли. Что здесь общего?

По-моему, она меня не слышит и продолжает свою правду городить:

— Кого-то гербовая бумажка с водяными знаками дисциплинирует и заставляет подходить к вопросам уважения желаний своего партнера с большим вниманием, а кого-то…

— Я этого не говорил! — перебиваю давно заученные слова. — Что с Юлей? Мы не закончили.

— Она оправится и заново начнет.

— А с нами?

— Нет, Сергей! — она останавливает мою руку, спустившуюся к ней на живот по направлению немного ниже и южнее.

— Не проси об этом! Не смей мне приказывать, Смирнова, — рычу в затылок.

— Я не приказываю, — глубоко вздохнув, жена обхватывает мою кисть и прижимает нашу сцепку к своей груди, кружит по раздающемуся от дыхания полушарию, заставляет меня сжимать и разжимать поочередно ее невысокие холмы, затем прищипывает сосок и оттягивает наши руки.

— Тшш, не так резко, чика! Тебе не больно? — пытаюсь вытянуть свою конечность.

— Нет, — шепчет и еще сильнее сжимает руку, затем поднимает наш кулак к себе под нос, разворачивает и прикладывает мою ладонь к своей щеке. — Мы не можем существовать по написанным бумажкам, Сережа. Ты становишься чужим. Рамки уродуют тебя. Не родной, злой, даже глупый, неуправляемый. Как ты собирался доблестно обществу служить?

Теперь я это с ней должен обсуждать?

— Поэтому…

— Выходи за меня! — отрезаю.

— Р-р-р! — Женька дергается и рычит. — Прибью тебя, Сережа, и ничего мне за это не будет. Твои студенты мне еще спасибо скажут. Ты всю кафедру задрал.

— Так затрахай, чика? — предлагаю выгодный для обоих вариант. — Накажи меня. Потом сходишь на замену, наставишь олухам отличных оценок, сообщишь начальнику приятную весть, мол, сдох неугодный препод, а потом станешь на мою могилку цветочки приносить. Как тебе вариант?

— Чтобы ты еще и наслаждение получил? Извращенец! Все к постели сводишь! Почти шестьдесят, а мозг, как у ребенка или у саванта, новогодней гирляндой отсвечивает, стоит мне только про секс беседу увести. Ты талантлив исключительно в кровати?

И там тоже — тебе ли этого не знать!

— Секс есть всегда, а между нами всегда будет первоклассным, потому что мы любим друг друга. А твое согласие — вопрос времени, чикуита. Я умею ждать! Стаж в четырнадцать лет даром не прошел, мучача.

— Еще раз! — шипит, ногтями впиваясь в мою кожу, начинает перечислять все свои прозвища, которыми я щедро наградил ее. — Чика, чикуита, мучача, команданте, кастроитянка, кубинка, шоколадка! Р-р-р-р! Мерзавец!

— Ай-ай-ай! — вскрикиваю и смеюсь. — Ты, бл, напрашиваешься на порку?

Видимо, сейчас начнется, да?

— Я изменяла тебе, Сергей! — вдруг серьезным тоном произносит.

Вот это да! Откровение на соточку! А то я, бестолочь, не знал.

— С Проскуряковым? — наводящий вопрос ей привожу. Пусть покается, если ей приспичило довести меня с утра.

— И с ним тоже! — даже не запыхавшись отвечает.

— Есть небольшая неувязка, Женька. У него проблемы с потенцией еще во времена подобия моей аспирантуры были, вряд ли сучий хрен членом дотянулся до тебя. Называй кобелей, которые…

— Плахотник, Чуприненко, Изотов, Бразмен, Козлов, — выдает, словно речь давно готовила, а сегодня, именно сейчас, в кои-то веки ей представилась возможность выступить, чтобы разозлить меня.

— Козлина был с тобой? — на последней неизвестной мне фамилии спотыкаюсь.

— Со мной, во мне неоднократно! Рассказать?

Ну все! Начинается! Сейчас чикуита выдаст поток задуренной информации, чтобы взбодрить и завести меня. Одно и то же! Наша прелюдия становится скучноватой, надо бы разнообразие внести.

— И я тебе изменял, — перегнувшись через тело жены, шепчу ей в губы. — Знаешь, сколько их у меня было?

— Посчитал? — она хмыкает и поворачивает лицо ко мне, предоставляя губы для поцелуя.

— Я знал, что ты захочешь послушать мой отчет об этом.

— Итак? — жена задушенно смеется.

— Двадцать только за первый год разлуки, — пробую на вкус ее верхнюю губу, на зубах катаю мякоть, облизываю десны и проталкиваюсь внутрь. — Фамилии перечислять?

— Обойдусь. Про презерватив не забывал? Что там по престолонаследникам? Девчонкам стоит озаботиться наследственными вопросами, пока ты еще жив и пускаешь слюни в мой рот.

Слюни? Умыла, женщина!

— Пару-тройку раз был незащищенный секс. Так что…

Женька шустро двигает локтем и засандаливает мне в бок.

— Ты! — хриплю и запечатываю ей рот совсем не благородным поцелуем.

Без предисловий добираюсь до нёбного язычка. Женька давится и жалко стонет. Ага-ага! Трогаю внутренние щеки, щекочу ей ребристую поверхность нёба, играю с языком, шире раскрываю рот и по-собачьи гОлодно вылизываю жену.

— М-м-м, — скулит и хочет выбраться из-под меня.

Я отпускаю! Пусть похороводит, пока открылась форточка возможностей.

— А у тебя? По количеству всего лишь пять мужчин за весь наш разведенный срок? Проскурякова не считаю — извини, но там без вариантов! Ты хороша, но мертвое оживить не под силу моей чике. Так что, только пять! — спускаюсь ниже, прикусывая ее кожу. — Не пользовалась популярностью? Строила неприступную девицу или…

— Тридцать один, — квакает и полосует взглядом.

Не может быть! Я чуть не поперхнулся!

— Молодец! — не показываю ей изумленного вида, зато сильно оскаливаюсь в удовлетворении. — Кто-то в душу и сердце вошел или все банально-прозаично?

— Ну-у-у? — мотает головой.

По-моему, довольно — наигрались! Пора переходить к основному угощению, а то я так до ухажеров из детского сада дойду. И так, если честно, не по душе про выдуманных половых партнеров слушать, зато ей доставляет удовольствие меня на ревность выводить. При каждой ссоре вспоминает нехороший случай, произошедший в клубе с «девочкой» с огромным по годам и по сексуальным отношениям пробегом. Там не было ничего, но я все еще отмыться от этой, кажется, Снежаны не могу. Чика в качестве коронного упрека задушевно вспоминает!

Распинаю Женьку под собой. Сцепив наши пальцы, в стороны растягиваю ее руки, и всем телом заставляю широко раздвинуть ноги.

— Опять? — она выпучивает глаза, выказывая недовольство.

— Не хочешь? — точно так же таращусь ей в ответ. — Мне казалось, что шаловливая речь, твоя не на шутку разгулявшаяся фантазия…

— Нам ведь на работу надо.

— Успеем.

— Серый?

О! Вот этого не надо делать! Зря, зря, зря! Всегда действует безотказно. Сегодня, видимо, будет очень жаркий день.

Как по накатанной, уверенно проталкиваюсь внутрь, при этом подмигиваю поочередно каждым глазом раздувающей в наигранном недовольстве губы Женьке, не даю ей время подстроиться, повертеться, поскулить и поцарапать мои руки, а сразу перехожу на наш годами отработанный темп. Жена знает, что я люблю зрительный контакт, поэтому взгляд не отводит и не закрывает своих глаз.

— Выходи за меня, — шепчу через каждый пятый толчок, словно марширую. — За меня, за меня, за меня… Будь моей!

— Я и так твоя, твоя, твоя, — за каждым разом отвечает.

— Жень, — выпускаю руки, свои подкладываю ей под спину, приподнимаю и еще теснее прижимаюсь к ее телу и, повернув голову на бок, утыкаюсь своим лицом ей в шею, и даже так продолжаю настырно говорить и трахать, трахать, трахать, — прости за все, пожалуйста. Женя-я-я, стань моей… — сбиваю темп, дыхание и, видимо, забываю слова, — же-ной… Я прошу!

— Не-е-е-ет! — упирается ладонями мне в плечи, как будто пытается оттолкнуть, затем смирившись с безуспешным исходом первого действия, проводит ногтями по лопаткам, пальцами рисует ерунду на коже, а на финал укладывает руки на мои двигающиеся ягодицы и, надавливая на мышцы, подначивает меня. — Быстре-е-е-е-е!

Как скажешь, чика! Шпарю, что есть мочи, раскачивая огромную кровать, жена лишь вторит вздохами, иногда нытьем, присвистом или мышиным писком, старается подстроиться, приподнимает бедра и двигает ими вместе со мной.

— Хорошо? — шепчет в ухо.

Лучше не бывает! Что-нибудь внятное я сказать уже не в силах, поэтому мычу и… На финальных толчках привычно затыкаю чику страстным поцелуем. Больше никаких сжимающих ладоней на женском лице — этот урок я на всю жизнь усвоил…

— Какие планы на вечер? — в одной руке держу изрядно потрошенный моими зубами «полезный» по составу бутерброд, а во второй привычную чашку с кофе. — М? — подбородком провоцирую ее скорейший нужный мне ответ.

— Господи! — подкатывает глазки Женя. — Сережа, я все прекрасно помню! — располагаясь напротив меня, через весь длинный и широкий обеденный стол отвечает.

— Я рад, что все остается в силе и ты не намереваешься вильнуть, — широко улыбаюсь и облизываюсь. — Вкусно, чика! Спасибо, — рассматриваю слои, которые составляют мой наспех приготовленный завтрак.

— На здоровье. Мое согласие выдано исключительно из уважения к Даше.

Да ради Бога! Хоть по велению незатыкающейся совести. Обязательно нужно подковырнуть и показать, что занимается танцами без особого желания. Ненадолго, я надеюсь. А впрочем, как пойдет! Меня, если честно, все устраивает. Жена посещает уроки танго, которые преподает Дашка, но теперь уже на двоих. Я плачу согласно прейскуранту — теперь уже Горовая учит, ну а Женька делает вид, строит идиотку, дебильность нам с племянницей закидывает, что с ногами не дружит. Чикуита авторитетно считает, что свободные вечера мы могли бы проводить более продуктивно. Про продуктивность я не стал бы спорить, но пусть тешит себя этой мыслью. Я-то непреклонен! Мы с завидной периодичностью и постоянством выметаемся из нашего дома, а значит, девчонки полностью предоставлены сами себе. Однако с родительским контролем у нас все еще строго — обязательный звонок папе или маме, скупое, без подробностей, сообщение о том, «что», «куда», «с кем» и «до которого часа», а потом уже официально оформленный разгуляй. Они завидные холостячки, красавицы и умницы, когда не раскрывают рты, чтобы сделать очередное замечание недоумку-папе. Так вот, мы молодости жить мешаем, поэтому…

«Я отымею тебя в своей машине после занятий» — не произнося ни звука, довольно четко шевелю губами.

Понимает, понимает же! Как глухонемые общаемся с женой, она в ответ лишь громко хмыкает и сильно крутит пальцем у виска.

— Обувь только не забудь, — вслух вещаю очередную глупость.

— Сережа, ты закончил? С завтраком все? — она кивает на мою чашку, которую я то и дело подношу к своим губам.

«Разложу на заднем сидении и возьму несколько раз» — с немым произношением продолжаю сообщать чикуите.

— Плохо себя чувствуешь? — по-моему, с очевидной надеждой в голосе интересуется моим здоровьем.

«Страшно, команданте?» — со стуком ставлю чашку на стол, рядом опускаю недоеденный бутерброд, с хлопками отряхиваю руки от хлебных крошек, а затем, прикрыв глаза, запускаю указательный палец себе в рот. Всасываю, облизываю, причмокиваю каждую фалангу, и ввожу очень влажный и блестящий «член» в кольцо, составленное из большого и указательного пальцев другой руки, имитируя для несведущей Женьки действия, которые я намерен с ней на заднем сидении в своей машине осуществить. Медленно, с подкрутом, наслаждаясь… Рассматриваю через ресницы застывшую с открытым от изумления ртом чикуиту.

— Температура? — не сводя глаз с моих пошлых движений, задает вопрос.

Останавливаюсь, подмигиваю и… Облизываю средний палец той же сексуально озабоченной руки. Кольцо в диаметре осталось прежним, а вот «искусственный Сергей» немного толщиной поплыл.

— Доброе утро! — высокий женский голос окликает наш тандем.

Я прячу непотребство и тут же запускаю на блуд заточенную руку к себе в шевелюру. Расчесываю затылок и, по-моему, немного покрасневший и смутившийся тем, что творил, поворачиваюсь к выходу из кухни.

— Привет, циклоп! — с усмешкой в голосе произношу.

Все без обид! Она на прозвище вообще не реагирует. Ее особая фишка людей пугает, но не нас. Ния прыскает и подбегает ко мне.

— Папец! — виснет у меня на шее. — Я думала, что все ушли, прикладывается не накрашенными губами к моей щеке. — А глядь, вы тут с мамой в бирюльки играете!

— Немного задержались, марафет в комнате наводили, — спокойно отвечаю младшей дочери, а жене губами артикулирую про незабываемый сегодняшний секс в ванной, который состоялся после постельных баталий.

Мы с чикой бьем рекорды по возрастающему количеству совместных плотских игр. От артрита, остеопороза, ларингита, тонзиллита, пневмонии и даже на ногах мозолей, а также других не менее приятных возрастных прелестей, друг другом наслаждаясь, убегаем.

— У Юлы были с утра дела, так что, — пространно начинает говорить Антония, — я одна!

— Дела? — повторяю за дочерью, при этом взглядом ищу подтверждения жены.

Она утвердительно кивает, а я, естественно, успокаиваюсь. Все нормально — по плану и по разнарядке! Женька в курсе, значит, на финале будет адекватный результат.

— Потом поговорим, Смирнов. У меня вторая пара! — обрезает нить дальнейшего разговора и почти тактично напоминает мне, надо бы ее, да и себя тоже отвезти на место педагогической доблести.

— Принято! Тонь? — опускаю взгляд, рассматривая темные завитки волос дочери.

— М?

— А как твои дела?

— Как сажа бела! — хохочет и сползает с плеч. — Идите уже, предки. Не мозольте мне глаза. Хочу убраться в нашем заведении.

Черт, а не девчонка! Что меня в ней больше всего поражает так это то, что ничегошеньки из нее разговорами не вытянешь? Девочка-пословица, острый язычок и ведьмовская внешность. У Нии проблемы со всей честной компанией… Она не дружит, она… Использует людей! Зачем ей папа с мамой? Мы ей мешаем, а у нее — дела? Уборка? Серьезно, крошка?

— Тонь, — прищуриваюсь с подозрением, — ты чего-то недоговариваешь?

— Хочу жить сама! — ставит руки на пояс, подняв вверх голову, громко выдыхает и осматривается по сторонам.

У меня раскрывается рот, а Женька радуется моему изумлению и губами выдает по-прежнему немое, лишь для меня, послание:

«Съел, болван?».

Кручу башкой, пожимаю плечами, развожу руки и в отместку грубость ей все тем же способом произношу:

«Отдеру, ходить не сможешь. Одна дорога будет…».

Она вскидывает подбородок, выказывая сучью непокорность:

«Куда-куда?».

«В ЗАГС!» — бью кулаками друг о друга, а затем раскрытой ладонью несколько раз с нехорошим чпокающим звуком шлепаю по кулаку.

— Папа, это однозначно мерзко! — фыркает циклоп, кривится, жмурится и даже бекает. — Мам, я целиком и полностью на твоей стороне!

Вот же маленькая колдовская злючка…

— Как дела, Дари-Дори? — направляю тоненькую фигуру, горячим лбом прижимающуюся ко мне.

— Нормально! Отлично! — тихо отвечает.

Кружит вокруг меня, очень точно, осторожно, мягко переставляя маленькие стопы, закованные в золотистые босоножки на тонком и высоком каблуке. Даша танцует, выписывает кренделя, выдыхает в мой подбородок теплый воздух, носом упирается мне в скулу, подскакивает и финтит конечностями.

— Дашка, отец ждет и волнуется, — мягко начинаю говорить. — За вас, за тебя и Ярослава. Рыбка?

— Я не могу, Сережа, — проводит пяткой по паркету, забрасывает ногу, а затем присев немного, выставляет ее вертикально вверх. — Это слишком шикарно для нас. Он мог бы продать его и не ждать, пока мы с положительным решением созреем. Нам хорошо с мужем там, где мы есть.

— С милым рай и в шалаше? — не прячась, насмехаюсь.

— При чем тут это? — слабо возмущается и шипит.

Ишь, какая широкая коза нашлась! Продать? Много ты настроила, чтобы щедро раздавать. Кому сказать, что наша молодежь отказывается от такого крепкого недвижимого имущества в угоду своим прихотям с оттенком очевидной глупости, просто не поверят. Скажут, что я от чего-то пьян или мозгами от огромного богатства киселем поплыл.

Обхватываю точеную щиколотку и забрасываю Дашкину нижнюю конечность себе на согнутый локоть, неспешно отхожу, растягивая племянницу, усаживаю ее на навесной шпагат.

— Папа болен? — шепчет и заглядывает мне в глаза.

— Нет! Обследование прошел, я был тому свидетелем. Врач зафиксировал возрастные изменения и не более того. Хорошо прокапается твой папка и будет плешивым зайчиком скакать. Уж больно стал беспокойным, чересчур мнительным…

Сверхэмоциональным, как наш отец! Лешка переживает исключительно за Дашку. Могу его понять! Племяшка с красным люминесцирующим треугольником, пришпиленном булавкой на шустрой танцевальной попе — охренительный магнит для неприятностей, а не преграда, которую надо с осторожностью объезжать. Ее серьезно понесло еще тогда, четырнадцать лет назад. Никогда, твою мать, не забуду, в каком состоянии я нашел свою старшую племянницу в той реанимационной палате. В тот момент все, что было в моей жизни, вспомнил, даже подобные неприятности навешивал, как дорогие бусы, на своих дочерей. Примерялся к участи, видимо — отсутствующую у меня по умолчанию выдержку тренировал! Ставил себя на место ее родителей, посматривал на все это со стороны, мучился мыслишками о том, должен ли я Лешке с Ольгой о произошедшем сообщить. Тогда сглупил — сейчас на сто процентов в том уверен! Надо было, надо было позвонить и вызвать их в больницу. Глядишь, все не так бы у девочки сложилось. Возможно, я потерял бы родственную душу и красавицы-«невестушки» в очередной раз лишился, но хотя бы от периодических ночных кошмаров, транслируемых моим неспокойным подсознанием, был избавлен, если не навсегда, то на время. Потом ведь долго не мог брату в глаза смотреть — совесть грызла и не позволяла сосредоточиться на исповеди в несобственных грехах. Мелкая засранка почти под монастырь подвела меня. Уперлась только вот наклюнувшимся рогом:

«Нельзя домой! Не надо к маме с папой! Я должна самостоятельно поправиться! На все про все у меня есть три-четыре дня!».

Деньги у мерзавки в один момент закончились, не предусмотрела Даша, видимо, больничный форс-мажор в своих мозгах, вот ей доверенное лицо и понадобилось. Мой выход выплыл по беспокойному звонку ее лечащего врача. Я столько раз хотел об этом рассказать хотя бы Женьке, но останавливался собственной случайно данной клятвой этой шалопутной мелочи:

«Клянусь! Никому, рыбка. Тише-тише, перестань!».

Жалко ее было. Маленькая, скрюченная на больничной койке, изнывающая от бешеной температуры и периодически накатывающего внутреннего кровотечения, упрямо шептала чересчур горячими, покрытыми коричневой коркой губами о том, что справится со всем сама, ей всего лишь нужно выиграть время, перетерпеть и с чистого листа жизнь начать.

Пиздец какой-то, честное слово! На этом белом куске бумаги помешались все. Один вопрос у гениального «Сережи»:

«Не греша, чтобы потом не каяться, не пробовали жить?».

Уж кто бы говорил, уж кто бы очевидную мудрость в космос выдавал?

— А Женя приедет? — она оглядывается, рассматривая нашу пару в зеркалах.

— Конечно. Немного задержали ученики, — смотрю на нас в аналогичном направлении.

Приподнимаю Дашку, обняв за тонкую талию, прижимаю к своему телу и поворачиваюсь с легкой живой ношей вокруг себя.

— Круто! — немного с высоты посматривает на меня. — Сегодня однозначно лучше!

А по ушам похлопает, а лакомство мне даст? Тут же останавливаюсь и мягко опускаю ее на пол.

— Я, как пес, устал. Ты не могла бы разнообразить нашу компанию?

— Сейчас на Ярослава намекаешь? — уложив две ладошки на мои плечи, с игривым подмигиванием спрашивает.

— О! — подкатываю глаза. — Я так далеко не метил, конечно. У тебя серьезный и спокойный муж. Его ли это дело? Но вот Леха с Ольгой могли бы застоявшуюся кровь разогнать. У твоей мамули охрен… — спотыкаюсь с выкатываемым немного грубым и отвязным по отношению к матери Царя эпитетом и тут же исправляю свой нехороший ляп, — большой танцевальный опыт. ХельСми жару бы дала. Леха до сих пор скрипит зубами, когда вспоминает, как она…

Дашка тут же дергает бедрами и изображает какой-то восточный вензель грудью, словно волны по телу разгоняет. Я хмыкаю и дебильно тычу в это представление пальчик:

— Вот-вот, об этом я и говорю!

Она резко останавливает все движения, зато начинает звонко хохотать.

— Сереженька, ой я не могу! Ты как скажешь…

Столько лет прошло, а меня по-прежнему никто всерьез не воспринимает! Что за нафиг, люди? Я кандидат наук, между прочим. По совместительству муж одной прекрасной, но очень с возрастом несговорчивой женщины, отец двоих дочерей, совладелец некоторого питейного заведения, в котором под настроение устраиваю концертные сейшны с парнями из прошлой жизни, а эта мелюзга мне в лицо смеется и не скрывает абсолютно, что мои слова — определенная херня, правда, со знаком качества.

— Где твой Ярослав? — ставлю руки на пояс и поворачиваюсь вокруг себя.

— Приедет, обязательно приедет. Чего ты? — она хватает меня за бока и пытается остановить спонтанное вращение.

— Где моя жена?

Теперь, похоже, мой черед смеяться. Как дети, кружимся и хохочем с Дашей, забрасываем головы, пытаемся сосредоточить взгляд на подвесных огромных люстрах, бесимся, дуреем, бормочем на каком-то диковинном языке, пока нас не останавливают две темнеющие фигуры, застывшие в дверном проеме в этот танцевальный зал.

— Ой! — Дашка всплескивает руками и быстро отмирает от психического прихода. — Ярослав! — цокает и вприпрыжку добирается к улыбающемуся мужу.

— Жень, — призывно расставляю руки, — иди ко мне!

А вот моя любимая чикуита находится не в духе. Женьку дергает и что-то, по всей видимости, сильно беспокоит. С кривой измученной страданиями улыбкой она обходит Дашу, повисшую на шее Горового, и с безумным взглядом раненой оленихи почти подбегает ко мне.

— Что произошло? — прижав к своей груди лицом куда-то рядом с женской головой шепчу.

— Обними меня, Сереженька.

Без вопросов! Тут же в голове проскакивает шальная мысль о том, что неподъемный воз с несговорчивостью этой дамы, видимо, толкнули и смуглая кастроитянка, наконец, готова отдать мне руку и сердце во второй — последний, сам себе транслирую по всем каналам — раз.

— Решилась? — наклоняюсь к ней и произношу вопрос прямо в женское ухо.

Так и знал, что эти танцы нам помогут на соответствующий лад настроиться и разгрести проблемы! Уж больно танго расслабляет. Никогда не думал, что буду этот ритм отстукивать про себя.

— Сережа… — только и всего в ответ.

— Выходи за меня замуж, шоколадка! Ну же…

— Юла беременна, — тихо всхлипывает в мою рубашку.

Что за… Моя жена беременна? Как это? Ничего не понял. Я счастлив, безусловно! Но… Сучий возраст! Я почти старик и это… Я, бестолковый, наивно полагал, что Женька уже не может залететь.

«Юла, Юла, Юла… У нее с утра дела, папец! А я тут одна…» — вдруг бегущей строкой передо мной раскручиваются слова циклопа.

— Когда? — задушенно рычу в макушку. — Когда это…

— Сергей! — Женя отстраняется и огромными, почти выпадающими из орбит, сильно влажными глазами всматривается в меня.

— То есть… — несколько раз смаргиваю, давлюсь словами, захлебываюсь слюнями и замершим взглядом наблюдаю за смеющейся Дашкой и что-то сообщающем ей по секрету Ярославом.

— Пожалуйста…

«Дядечка, я скоро встану. Не говори никому, домой нельзя» — в ушах звучит давно забытая мелодия.

— Что она решила? — будничным тоном, почти автоматически, сухо выдаю.

— Сергей? — Женя таращится на меня и гладит щеки. — Она…

— Это Свят? — скалюсь и ехидничаю. — Сучонок…

— Сережа…

Какая разница? Свят — не-Свят! Моя Юла — в интересном положении с продолжением в виде родоразрешения. Я надеюсь!

— Давай танцевать? — чика сквозь слезы улыбается и силой укладывает одну мою руку себе на талию, а вторую пытается раскрыть, чтобы переплести наши пальцы. — Серый…

Ох, блядь! Это она зря!

Танцевать? Не уверен, что быстро восстановлю только что отформатированный сообщением свой жесткий диск. Тут бы не забыть вдох-выдох совершать!

— Жень…

— Я еле досидела. Не терпелось тебе рассказать.

Она поэтому и задержалась? Студенты, консультации, проверки — все дымовая завеса в пользу глупых и блатных. Чика знала! Она была осведомлена о делах Юлы. Значит, Женька в курсе того, что эта парочка творила, пока отец засранки вырабатывал с Дашкой танцевальный шаг.

— Ты рад? — раскачивает нас, опустив голову, рассматривает наши ноги.

— Что? — сильно сглатываю и скидываю наваждение.

— Я очень, муж!

— Жень…

— У Юльки будет ребенок, а мы с тобой станем бабушкой и дедушкой. Ты рад? — гладит мою щеку, пока я продвигаю нас по кромке зала.

— Я не знаю.

Краем глаза замечаю Горовых. Ярослав под грудью держит Дашку, прижатую спиной к нему и внимательно следящую за нами.

— Я очень, Серый!

Надо бы кому-то перестать произносить отмашку в виде имени!

— Женя, я рад за Юлю. Только, что с ней, — заикаясь, добавляю, — будет?

— Все будет хорошо. Господи, я очень счастлива. Она, конечно, сильно волнуется.

Не слушаю протокольный женский треп! Надменно хмыкаю и демонстративно закатываю глаза:

— Я выпорю засранку и с нетерпением внука буду ждать. Вот и все!

Я рад… Правда, сперва слегка опешил! Потом, естественно, расслабился, что это все-таки не Женька понесла. Я очень рад, рад безмерно, но мне до чертиков обидно за Дашку и Ярослава, искренне сейчас смеющихся и с поощрением кивающих нам.