La Cumparsita… В ритме танго

Послесловие. Горовые… Свадьба и…

Год-полтора спустя, а может и немного больше…

— Как ты, цыпа? — обнимаю сестру и трижды прикладываюсь легким поцелуем к ее тонально выровненным щекам. — Красоточка! Цём-цём, родная!

— О, Господи! — наряженная в свадебное платье двоюродная кура ладошками упирается в мои плечи и отпихивает от себя. — Даш, это пошло выглядит, тем более для тебя, как для замужней женщины с двумя малолетками на балансе. Что скажет твой этот, как его… Короче, чего ты лезешь с обниманием? У меня все нормально — как всегда, я никогда не унываю — такая игра, ожидаю официальной части дорогого мероприятия и приезда жениха. Что-то он задерживается сильно… Наверное…

Я громко прыскаю и лукаво ей подмигиваю:

— Передумал? Бросил у алтаря. Пора кричать, — из ладоней формирую у своего рта небольшой рупор и с громким выдохом произношу, — «Вернись ко мне, любимый, я все тебе прощу!».

— Обойдется! Сдрыснул, сволочь? Тем лучше для него — его спасение и моя свобода, — пожимает плечами и ерзает указательным пальцем в коротких волосах. Натирает кожу, словно статическое электричество добывает. — Черт, черт, черт. Ненавижу этот лак!

— Что-то беспокоит? — обхватываю открытые худенькие сильно выступающие плечи и запускаю пальцы под толстые бретели лифа ее платья. — Замерзла? Накинь что-нибудь на спину, — оглядываюсь в поисках какого-нибудь палантина. — Что тут есть?

— Отвали, кому сказала! — она грубо дергается, пытаясь сбросить мой захват.

— Тихо-тихо, цыпа! Все нормально. Приедет, приедет, приедет. Да куда он денется, в конце концов, от такой красавицы и умницы? Вы с ним очень-очень-очень идеальная пара. К тому же, — наклоняюсь, делая как будто снисхождение к ее слишком невысокому росту, и шепчу в открытое ухо, — он влюблен и сильно любит, Ния. Все видят и все всё понимают — он сильно хочет тебя… М-м-м-м! Желаешь бесплатный совет бывалой замужней дамы? Для родственников — по блату и за «так»!

— Не нуждаюсь. Бесплатным бывает только сыр в мышеловке! Поиздеваться, курица, решила? — отрезает и сразу наступает, выкатывая претензии в авангард. — Ты невоспитанная, Дашка. Правил приличия совсем не знаешь или специально игнорируешь? Да замолчи ты, черт бы тебя подрал. Чокнутая, повернутая на своем калеке баба! Совсем на любовных историях башкой тронулась? Гниешь в своем замужестве и считаешь, что имеешь право поучать меня? Нашлась тут самая умная. Ты недалекая…

— Потому что счастлива в браке с мужчиной?

— Убери вопросительную интонацию и будет нужное утверждение. Брак нас отупляет. Мы становимся податливыми, угождающими, пресмыкающимися. Мы добровольно лезем в висельную петлю и просим гостей на свадебной церемонии подтолкнуть скамейку, чтобы сломать шею и повеситься на перекладине. Подставляемся под экзекуцию с одной лишь целью…

— Ну-ну? — уже смеюсь, абсолютно не скрываясь.

— Чтобы подтвердить свой выдуманный статус: «Я его жена!».

— Он тебя обидел, что ли?

— Кто? — округляет глаза и вытягивает шею, направляя ко мне свое лицо.

— Жених! Тонь, ку-ку? Что за демонстрацию ты тут устраиваешь, когда до твоего замужества осталось…

— Замужество — это добровольное, а иногда и вынужденное, ярмо на женской шее и беременное состояние впоследствии. Угодничество перед мужиком… Это… Это… Р-р-р-р-р!

Вот это она завелась! Разнесет все к чертям собачьим, потом с владельцами не рассчитаемся. Уютный кемпинг с банкетным залом, с жилыми комнатами и небольшой эстрадой. Кстати, великолепная идея устроить церемонию и празднование на природе, что называется под крылом у Бога, под шепот крон вековых деревьев и пение голосистых птиц.

— А не ты ли сегодня замуж выходишь за одного надежного и сильного человека? Я полагаю, через три-четыре часа мы будем вместе гнить с тобой в одном болоте замужних женщин? М? Я права? Если придерживаться очередности, то ты влезла вообще не свой вагон, мелюзга. Слишком ты юна, Антония, чтобы кольцевать свой безымянный пальчик. Или ты характер проявила, или еще чего случилось? Залетела, в положении? Спешно исправляете ситуацию? — уже в открытую издеваюсь и смеюсь над краснеющей сестрой, которую растаскивает от злости и невозможности что-то колкое мне ответить. Она сверкает взглядом, скрипит зубами, сжимает руки в кулаки, топчется на месте, раскачиваясь фигурой, изображая метроном, отсчитывающий быстрый виртуозный музыкальный темп.

— Это не тебе решать! Между прочим, что у тебя в жизни-то есть, крому однорукого бандита, да выводка детишек, которые только и ноют:

«Купи игрушку, купи мороженое и дай, дай, дай…»? — парирует и не сдается мелкая козявка.

Она отличная девчонка, хоть и выпускает яд и будоражит желчь. Бедняжечка! Как же сестрица не понимает, что этим делает себе только хуже. Жаль, жаль! Я вот это тоже совсем недавно поняла. Но… Придется небольшой урок ей преподать. Так сказать, на будущее!

— Перестань ругаться, цыпа. Я приехала на праздник с одним желанием — от всей души порадоваться за молодую пару и поздравить вас, обнять, потискать крохотную невесту, пообниматься с женихом, затем вручить подарок и потанцевать с Ярославом. Чего ты бесишься? Ты поругалась с женихом? Поэтому он не торопится? Мне можешь признаться…

— Иди на фиг… — шепчет и тем же злобным тоном добавляет. — Чтоб он сдох!

Характер тети Жени или Сергея? Уже желает будущему мужу скорейшего отбытия на Небеса? Отличненько! В этом вся Ния.

«Объявляю вас мужем и женой. Живите в любви и взаимопонимании. Ура! Да будет крепкая семья» — провозглашаю про себя.

Наша Тонька — всегда веселая и острая на язык малышка, такая супердеятельная натура и неунывающая ионно-литиевая человеческая батарейка, не требующая подзарядки от стационарного источника питания, потому что черпает энергию из окружающих ее людей при каждом недлительном моменте их общения. Антония — настоящий энергетический вампир, маленькая ведьма в юбке и недлинном топе, с короткой стрижкой под мальчишку во французском стиле и яркими, но неодинаковыми, увы, по цвету, озорными глазами. Сейчас она, правда, выглядит великолепно и привлекательно — я совершенно не солгала. Ну, очень сексуально. Мои комплименты, впрочем, как и выказанные благие намерения, и добрые планы на сегодняшний день были искренними и сказанными, что называется, от всей души. Ей, недлинноногой злючке, нервы надо бы успокоить и прикусить язык, в идеале — вырвать и зашить рот по внутренней стороне пухлых губ, оставив на свободе и в полной подвижности слизистые лепестки для страстных поцелуев с будущим мужем, который, находясь пока еще в статусе «опаздывающего жениха», не торопится окольцевать невесту с явным, очень нехорошим и читаемым намерением, сбежать. Хорошо, что Ярослав сегодня на своей машине. Мой муж самый лучший и он… Черт возьми! Горяч, когда находится за рулем автомобиля…

Итак, пусть цыпа дергается — я ведь все равно выдам свой непрошенный совет. Во-первых, я уже настроилась, а во-вторых — она сама, засранка, напросилась. К тому же, ей следует преподать урок. Малышка сильно нервничает, потому что до сих пор ничего не знает? Не раскупорили Смирнову — не возжелали юноши или крошка не далась? Маленькая целочка… Кому-то сегодня очень повезет!

— От первой брачной ночи все зависит, курочка моя. Платоническая любовь, сестричка, это очень круто и душевно, иногда волнительно, но, — ухмыляюсь и медленно облизываю губы, слежу за тем, как краснеет наша Тони и прячет от меня глаза. Стесняется, мнется, не любит разговоры о сексе, когда их заводят окружающие, но не она, — занятие любовью с мужчиной — это…

— Даша, я тебя прошу, — скулит и поджимает кулачки к губам.

— Он будет целовать тебя везде, облизывать и наслаждаться, трогать кожу, — все, что перечисляю, показываю на теле, обводя ладонями контуры своей фигуры. — Вот здесь задержится надолго, — придавливаю грудь и круговыми движениями массирую полушария, через ткань потираю соски, пытаясь защипнуть их через сильно декорированный лиф, — мужчины прутся от сисек, Ния. Это их фетиш. Они торчат от всех «малышек», если они обнажены. Так слюни и выпускают, заливая пол. Ты ведь в кружевах, цыпа? А подвязка есть с каким-нибудь миленьким сердечком? Кстати, только она и останется целой у тебя. На память! Мешать резинка на бедре ему не будет. Зато сильно подстегнет тебя — в прямом и переносном смысле. Люблю, когда оттягивают, а затем резко отпускают. Это сильно возбуждает и будоражит кровь. Шлепки по попе, — поворачиваюсь к ней спиной и укладываю ладони себе на ягодицы, глажу и шурую по отставленному заду, как муж по скоростной трассе, не останавливаясь, чтобы она, ни в коем случае не смогла перевести дыхание и что-то путное ввернуть. — А чулки на месте? Еще небольшая рекомендация бывалой и опытной — трусики можно сразу снять. Погода хороша! Сейчас на улице тепло и без этого предмета дамского исподнего туалета можно секс быстрее начать, если задрать все эти юбки и прикрыть мужа, пока он там будет… Он вылижет тебя, курочка моя! Гарантирую! Причмокнет и попросит добавки. Не забудь и ему ласки…

— С утра я позавтракала. Не пропустила — это обязательно! Так меня мама с папой воспитали, — она как будто плотно закрывает уши и сильно-сильно зажмуривает глаза, теперь вот старается перекричать меня своим простым рассказом о том, как уныло начался ее великий день. Печально! А могла бы, между прочим, прослушать аудиокнигу о первой близости с мужчиной. — Была без аппетита, поэтому очень легко заморила червячка — одна чашка зеленого чая и крохотный тост со сливочным маслом и клубничным джемом. Потом приняла душ, тщательно промыла интимные места и выдраила подмышки, нанесла увлажняющий лосьон и поухаживала за пятками. Проверила маникюр и размяла кожу. Затем, конечно, как ты могла заметить, я посетила парикмахерскую, освежила стрижку и обсудила образ со стилистом, подставила лицо визажисту. Меня накрасили, я поблагодарила и словами, и через терминал. Что еще?

— Он поцелует там, — нагло продолжаю, при этом плотно свожу свои ноги и очень крепко стискиваю бедра, топчусь и натираю кожу. По-моему, сама я сильно и довольно быстро возбуждаюсь, хотя изначально план был абсолютно не такой, — нежно, как сама захочешь. Проведет языком…

— Даша-а-а-а-а! — всхлипывает и заклинает Ния. — Пожалуйста-а-а-а…

— Извини-извини, — резко затыкаюсь и обнимаю чуть не плачущую сестру. — Ты будешь с этим мужчиной счастлива, Тоник. Уверена! Перестань, а то испортишь свой первоклассный образ, за который карточкой отблагодарила, да еще и вежливые слова вынужденно произнесла.

— Господи! Откуда ты все это можешь знать? Зачем пугаешь? — она встречно обнимает меня и прислоняется чересчур горячей щечкой к моей сильно декольтированной груди. — Открытое платье, Даша? — сестра немного отстраняется. — Что это такое? Муж видел, в чем ты сюда приехала? Его все устроило? Или ты подыскиваешь замену однорукому? Правильно делаешь… Твой Ярослав какой-то слишком хороший, а ты… Сестричка, ты ведь не такая! Боже-Боже… Что со мной? — стряхивает вспотевшие руки и обтирает их о свой белоснежный атласный верх.

— Я, что ли, не хорошая? А ну-ка, — пытаюсь прекратить ее суетливые движения, — убери сейчас же. Испортишь! Блин, Ния!

— Ладно-ладно! — прекращает пачкать платье и тут же поднимает руки вверх, выказывая вынужденную покорность и демонстрируя сдающийся жест. — Ты просто озорная, живая и свободолюбивая девчонка — по крайней мере, была до встречи с ним, а он женился на первой красавице Смирновых, привязал к своей этой деревяшке и держит тебя на приколе, как сучку, которую еще, к тому же, любезно наградил двумя детьми. А на сегодняшний день вы с ним, видимо, заключили небольшое соглашение, да? Раз ты такое платье надела, то значит, что-то пообещала взамен? Что, Дари?

Такое? Какое такое? Это мой свадебный наряд… Босоножки сегодня, правда, другие — мягкие, специально сшитые и хорошо подогнанные по моей мелкой ножке, оттого удобные, устойчивые и с необходимым для моего невысокого роста каблуком. Все, как из недавнего прошлого. Да-да, образ однозначно тот же, что был несколько лет назад, когда мы расписались с мужем. Странно, что она сразу не признала мой не слишком вычурный парад, ведь была на нашей свадьбе с Ярославом.

Мое ярко-красное платье, не длинное, абсолютно не приталенное и совсем не узкое, скорее, наоборот — сильный клеш и огромные воланы чуть выше моих колен, но с глубокими вырезами — на груди и на спине, и с воздушными крылышками, почти ангельскими перьями, на открытых плечах оставило неизгладимый след в общих воспоминаниях и заняло достойное место под названием «обязательно надену позже» в личном женском гардеробе. Я ношу его дома, фланируя перед зеркалами, кручусь и задираю в аргентинском повороте ножку, когда, естественно, никто не видит — по крайней мере, я так раньше считала, пока случайно не заметила заинтересованную пару девичьих глаз, присматривающих за мной из-за угла:

«Яська, это ты? — А-а-а-а?».

Сегодня вот решила немного подзабытым образом щегольнуть. На это имею право и мне не нужно любезное разрешение Ярослава, как думает эта мелкая мерзавка. Простое, но очень элегантное, утонченное, скроенное для нашего с мужем «танго» из легкой, почти воздушной ткани, которая все же крепко держит форму и подчеркивает мою фигуру в нужных местах, создавая недосказанность для мужских заинтересованных глаз. Я все еще вижу поплывший взгляд обалдевшего Горового в тот момент, когда он в торжественный день приехал забирать меня из родительского дома. Куда только в тот день Ярослав не смотрел? Краснел и тушевался, когда украдкой изучал фасон не совсем обычного свадебного платья. Цвет однозначно был не рядовой. Красный! Очень жгучий! Цвет крови, страсти и бешеного невыносимого жара. Товарищ то и дело спотыкался и громко сглатывал, когда подстраивался под мой малый шаг. Украдкой щупал ткань, проверял ее на прочность, видимо, дергал струящийся низ, затем накручивал на палец и даже к носу подносил. Ярослав перепробовал все! Все, на что в тот день, находясь под впечатлением, оказался способен. Разве что не рискнул перед присутствующими — родителями и веселыми гостями, задрать мне юбку до ушей и воочию удостовериться в наличии трусов в тот же грозный цветовой тон, что и мой аргентинский образ в целом. Есть ведь фотографии с мест того относительно недавнего события. Муж частенько подвисает томным взглядом на них. Мы с ним рядом, однако я стою вполоборота, выставив на носок согнутую в колени ногу, и прижимаюсь всем телом к его боку. Мы, не сговариваясь, смотрим в объектив и не моргаем — видимо, про себя считаем так и не вылетевших птичек или будущую супружескую ночку предвкушаем. Мои распущенные блестящие волосы, уложенные на один бок и заправленные локоны за ушко с единственной длинной сережкой с другой стороны, золотая тонкая цепочка с вращающейся балериной на маленькой планете, простой браслетик из того же драгоценного металла и его колечко, которое он быстро мне на палец натянул, когда государственный регистратор легким кивком головы разрешил — вот и вся атрибутика невесты, а потом и молодой жены, которую зафиксировал свадебный фотограф.

«Я ведь тебе нравлюсь, мужчина?» — подмигивая ему, как бы между прочим, на какой-то остановке в ожидании разрешающего цвета светофора задавала, по-видимому, слишком провокационный вопрос. Муж тогда смутился сильно и, уставившись стеклянным взглядом в мою специально оголенную до середины бедра ногу, громко сглотнув, сухими и потрескавшимися от жара губами еле-еле произнес:

«Ты бесподобна, кумпарсита… Нет слов… Я…».

«Хочешь, да?» — перебивала, подмигивала и специально отодвигалась от него, забиваясь в противоположный угол от сильно взбудораженного мужика. — «После торжественной части, товарищ, можем завернуть в какой-нибудь чулан. Я сильно хочу тебя…».

«Перестань» — Ярослав скулил мне в ухо, уложив свою щеку на мое плечо…

Похоже, младшая «Сергеевна Смирнова» в день своей так «сильно долгожданной» свадьбы встала не с той ноги с кровати. Прет, как танк. И даже, с не пойми каких делов, прицепилась к моему платью.

— Мне не нужно разрешение, чтобы надеть то, что я хочу. К тому же… Кому я это говорю! — подкатываю глаза. — Ты ни черта не поймешь, Тоник, пока не выйдешь замуж за своего избранника. Или это я плохо объясняю. Но, когда станешь женой и женщиной, тогда мы с тобой об этом обязательно поболтаем за вечерним кофейком на общей кухне, например. Что с тобой? Зачем бросаешься, как змея на дудку заклинателя? Ты очень красивая, впрочем, как и всегда, а ведешь себя, как гнида, которой все равно на всех, а на себя — отдельно и персонально. Дыши глубже, — уравновешиваю свое дыхание, подмигиваю ей и приглашаю к медитативному сотрудничеству со мной. — Ну?

Мимо! Она что-то шепчет, суетится взглядом по полу, дергает юбки и кривится, словно кислое, горькое или соленое, или все одновременно закладывает себе в рот.

— Ничего-ничего. Отстань от меня… Не хочу дышать и успокаиваться. Пожалуйста, — просьбу добавляет жалостливо и упрашивающим тоном, — выйди и дай мне сосредоточиться на себе и своих желаниях. Я успокоюсь сама без этого шипения по методу того, кто оседлал тревожность и паническую атаку, вдыхая умиротворение, а выдыхая ересь. Чушь!

— Волнуешься? — руками аккуратно прижимаю ее бока. — Очень приятная ткань. Это шелк?

— А я откуда знаю! — бухтит Тонька, вырывается и быстро отходит от меня.

— Вы все же поругались, да? — начинаю строить слабые догадки. — Он опаздывает, потому что… Не приедет?

— Нет, — сестра рассматривает свой образ в худом и вытянутом зеркале. Медленно поворачивается, становится спиной и скашивает глаза, стопорясь на своем некрупном тыле, искусственно распушенным сегодня огромной белоснежной юбкой, почти как у примы-балерины на мировой премьере старомодной постановки про неразделенную любовь деревенской простой девчонки и богатенького кобелька. — Не поругались. Просто я, действительно, волнуюсь…

«Даша?» — негромко, как будто шаловливо, стучит в дверь Ярослав. — «Ты скоро? Выйди ко мне, пожалуйста».

— Одну минуту, — отвечаю. — Сейчас!

— Иди к своему инвалиду, рыбка. Палка для страждущих, ей-богу. Он всю твою кровь высасывает. Гамадрил с улыбкой мужика! Господи! Как ты могла? Лучше не нашла, да? Последний шанс, что ли? На внешность повелась и пожалела? Он так хорош, что ты не удержалась…

— Тонь… — раздражаюсь и смотрю на нее исподлобья. — Закрой рот или выбирай выражения, когда говоришь со мною, вспоминая Ярослава.

— Прости-прости, — назад откатывается в грубости и тут же быстро извиняется. — Не обижайся, но я…

Ей не понять! Просто не понять, как сильно я его люблю. Ее недалекие предположения и колкости, и грубости по поводу физического увечья моего мужа меня не злят, скорее, наоборот. Мне смешно от того, что она вещает, а временами — вот, как сейчас, например, — становится даже жалко двоюродную младшую сестру. Она ведь встрянет по уши, если это, конечно, уже не произошло. Ния довольно скоро однозначно попадет в капкан к тому, о котором будет грезить по ночам и ждать, например, страстного поцелуя или бесконечной ночи только с ним, с героем, от которого стынет кровь, но не от страха, а от предвкушения того приятного, что он мог бы сделать с ней. И даже одной рукой!

Она очень романтичная натура, хоть это и скрывает, и корчит из себя колючку, да и, вообще, невесть что. Тонечка — все еще маленький ребенок, хоть и в женской «сбруе» — грудь, например, у нее на месте и, вероятно, есть не один бюстгальтер, а целый арсенал для обольщения и на повседневку, плюс обязательные критические дни сестрицу точно посещают, и еще этот недавний, слава богу, спекшийся интернет-магазин «для взрослых игр под покровом ночи и в постели». Что это было — мы до сих пор не понимаем! Но Сергей устроил цыпочке разгон. Так что, да! Все, как у взрослых, хоть и с оттенком максимализма, без жизненных полутонов. Ах да, как я могла забыть! Еще сестра открыла прибыльную лавочку для шоколадных наркоманов… Однако это, скорее всего, детская обида от недополученных конфет и в ближайшем будущем заведение «Шоколадница» тоже благополучно сойдет на нет, когда его хозяйка, наконец-то, настрижет купоны и наестся шоколада, который от нее прятали родители, тщательно следящие за никак не стабилизирующимся детским пищеварением. Подростковый диатез, акне, лишний вес, гормональный сбой и психоэмоциональная нестабильность в период полового созревания:

«Поменьше сладкого, мучного… Побольше овощей, фруктов, свежего воздуха и… Обязательный суп!» — наша бабуля знала в этом толк, имея на первые горячие блюда свой персональный вкус.

Такое вот лирическое отступление и тайны нашего с ней детства. Но… Совершенно точно, что Антония — по-прежнему папина детка, любимая дочечка своих родителей и наша с Ксю-Ксю самая младшая двоюродная егоза. Мне сейчас, если честно, как-то неспокойно на душе, уж больно Тоник воинственно настроена, словно что-то нехорошее приготовила, собрав всех родственников и друзей в одном красивом месте с целью «удивить людей». Поэтому…

— Не вздумай чудить, цыпа, — касаюсь пальцами ее щеки. — Не надо.

— Я в курсе! Иди уже, рыбка, — кивком указывает мне на дверь.

Люблю ее… Но сучке никогда в этом не признаюсь. Пусть мучается мелкая гадость и неисправимая засранка! Замуж выйдет и станет покорной «женкой», какой мы все, с ее точки зрения, являемся. Сколько там нужно потерпеть до обручального кольца? Я потерплю — я ведь умею ждать…

— Поговорили? — муж отталкивается от деревянных перил веранды и идет навстречу мне, выбирающейся из очень «душной» комнаты чем-то недовольной невесты.

— Покусались и не более того. Что там? — смотрю на украшенную площадку внутреннего двора лесного кемпинга.

— Все уже собрались, — подтягивает меня и выставляет, как щит, перед собой, придавливая к бортику. — Нормально себя чувствуешь? Бледная сильно и немножечко вспотела, — прохладной правой рукой он трогает мой лоб, а затем носом погружается в высокую прическу.

— Да, все хорошо, — мягко убираю голову. — Там все не очень-то надежно, товарищ. Поосторожнее, пожалуйста.

— Не приболела, рыбка?

— Нет.

Об этом мы поговорим немного позже. Позже! Зачем он задает вопрос, который по плану должен быть произнесен на паркете, когда он будет меня в танце вести? Зачем сейчас начинает пытку, которую я не смогу перенести? Не потому, что больно и я этого не выдержу, а потому, что сгораю от дикого желания кое-чем с ним поделиться и закрыть небольшой, но крайне щекотливый вопрос, суть которого уже несколько недель истязает меня по ночам. Я не сплю, кручусь, перекладываюсь с одного на другой бочок, и в ярких красках представляю, как я скажу ему, что…

— Велиховы! — слежу глазами за остановившейся машиной дяди Гриши и тети Наташи. — О-о-о-о…

— Что такое? — муж обнимает за талию и притягивает меня к себе, склоняет голову, затем, похоже, что с комфортом устраивается на моем плече и начинает тереться своей щекой по скуле.

— Импозантный Петруччио прибыл! Заносчивый мерзавец! М-м-м, но сегодня крутой красавчик. Снимаю шляпу — вкус у Буратино есть. Принарядился чувачок в великий день, — зло язвлю.

— Это Петя. Какой еще Петруччио и Буратино? Дарья не заводись, ты меня пугаешь, когда так себя ведешь, — муж громко хмыкает и смеется.

— Пиноккио, как вариант. Ага?

— Даш?

— Это все детские клички, товарищ. У нас тут круговая порука и множество тайн.

— Это я уже и так понял. А чем Петька заслужил такую грубость?

— Врал много, выкручивался, старался выпендриться, лез из кожи, за это и…

— Пострадал? — заканчивает за меня.

— Ярослав, — размещаю свои руки поверх его, покоящихся на моем животе, — не дави на меня, пожалуйста.

— Извини, — он меняет неудобное положение, кладет сначала правую живую руку, а сверху прикрывает ее бионической конечностью, сегодня спрятанной под латексную кожу с татуировкой, раскинувшейся на половину тыльной части его искусственной ладони.

Мне очень нравится, когда муж изображает брутального самца. Кстати, именно этот, сегодняшний, рисунок придумала я, он, естественно, заказал страхующую перчатку в магазине, специализирующемся на дорогой медицинской технике, а специалист по татуажу нанес на великолепную имитацию человеческой кожи картинку, случайно выданную моим воображением. Там изображен мой свадебный кулон в почти гигантскую величину по сравнению, конечно, с оригинальной золотой подвеской — тонкая балерина на планетарном шарике, вращающаяся на сильно выгнутом носке в крайней точке одного из двух возможных магнитных полюсов.

— Другое дело, муж! — щурюсь и ерзаю собой. — Скорее бы уже все началось. Чего ждем, если…

— Торопишься куда-то?

— Танцевать хочу, — невысоко подпрыгиваю и передергиваю плечами. — Больше ничего не интересует.

— Даш…

— Ты мне обещал! — пальцем обвожу его татуировку, ногтем сильно упираюсь в искусственный пуант и, как отверткой с резной насадкой, продавливаю ненатуральную кожу. — Все, мужчина! Разговор об этом здесь и сейчас закончен, — обрываю и даже не желаю слушать, что он намерен мне тут жалостливо в качестве слезливых объяснений рассказать. — Потопчемся на середине, как нормальная пара. Все получится. И, вообще, что за дела? Трусишь, чемпион? Подстегнуть лошадку?

Бабулин способ понукания непокорного «жеребца», по-видимому, так и не пригодится мне в этой жизни. А если ущипнуть муженька? Сильно и болюче. Так, чтобы он почувствовал! Возможно, в чем-то и поможет, но только не с этим товарищем. Яр выкрутится и накажет меня, как только он умеет. Все-таки есть в этом способе какая-то недоработка. То ли я не до конца овладела этим приемом, то ли Горовой не тот скакун, которого можно пощечиной на что-то сверхгероическое сподвигнуть. Он какой-то… Неподдающийся. Непокорный. Норовистый. Необъезженный. Да он, похоже, дикий! Сильный мустанг! А с учетом его искусственной руки, пусть будет… Иноходец! Задираю голову и пытаюсь рассмотреть его лицо.

— Чего ты? — он встречно пялится на меня.

— Укушу! — угрожаю своим личным способом.

— Ладно-ладно. Не злись и не рычи, кумпарсита.

— Идем-ка, поздороваемся с гостями, поошиваемся-потремся в высшем, почти интеллигентном обществе.

Мы синхронно, одной склеенной фигурой, отходим от резного бортика и направляемся к лестнице, ведущей вниз. Он идет впереди, я следую позади, вцепившись пальцами в его протез.

— Что с тобой? — бормочет Ярослав. — Такое впечатление, что ты боишься ступенек. Тут же невысоко, к тому же, я держу.

Неважно! Просто обыкновенная предосторожность… Такое лишним никогда не будет!

— Голова кружится, все размыто, а на довесок — какое-то нечеткое расплывающееся изображение.

— Ты хорошо себя чувствуешь? — муж останавливается на середине лестничного марша и поворачивается лицом ко мне.

Для моего положения и срока…

— Вполне.

— Даш? — он ждет, когда я сделаю еще парочку шагов и опущусь к нему. Я выполняю. Теперь нас отделяет друг от друга высота одной ступеньки, зато вдруг появился по росту небольшой у меня приоритет.

— Все очень хорошо, — улыбаюсь и, прикрыв глаза, легким поцелуем прикладываюсь к его губам. — Правда-правда… Я покусаю, если ты не перестанешь меня без конца донимать вопросами о моем самочувствии.

Он ничего не знает, поэтому страдает от непонимания и моего неспециального укрывательства.

«Потерпи… Потерпи еще чуть-чуть… Недолго… Скоро! Сегодня я намерена тебе кое-что сказать…» — блаженно улыбаюсь и проговариваю про себя.

— Та-а-а-ак! — кто-то громко хлопает в ладоши и заливисто смеется. — Горовые, успокойтесь, пожалуйста. Команды «горько» еще не было. Что вы тут устроили? Ваша комната наверху. Так, какого черта, м?

Сережа… Сереженька… Мой любимый дядя! Тот, в которого я по детству была как будто влюблена. Боже мой! Какая чушь, конечно! И как глупо это все звучит сейчас, когда меня крепко держит за руку мой муж.

— Привет, дядя, — шепчу, не открывая глаз, но мягко отстраняясь от теплых слегка шероховатых губ.

— Дари-Дори, Ярослав, идите-ка туда и уступите мне дорогу. Нашли, твою мать, место. Я хочу увидеть свою дочь. Имею на это право. Чика! Жень! — орет куда-то вверх, затем в сторону, а потом, похоже, он вращается вокруг своей оси. — Э-у-х-е-н-и-я!

— Не кричи, Сережа, — отвечает тетя Женя. — Иди один, я подойду немного позже.

— Один? Один! А чем я недоволен, в самом деле? Та-а-а-ак, молодежь, идите на хрен! С д-о-р-о-г-и, черти похотливые!

Сергей как будто силой стаскивает нас с этой лестницы и чуть ли не пинком под задницы выталкивает на пока еще незаполненную танцующими парами эстраду.

— Туда шагом марш! Там и понежиться успеете. Все как будто прибыли — невеста давно здесь, жених вот только подвернул — не торопился наглый крендель. Это я потом у сучонка проясню! Что там дальше? Представитель власти «все еще» или «пока что» трезв, только матери обильно выпускают слюни-слезы, отцы дымят, как паровозы, а Велихов, старый хер, держит марку — говорит, что, сука юридическая и блатная, бросил, но мы его развяжем и засунем в рот штрафной чубук. Все! Пошли отсюда… Ния! — кричит, обращаясь к закрытой двери. — Тук-тук…

Не смотря на только-только грядущий шумный праздник, здесь, в лесу, на природе, очень спокойно и довольно тихо, если не прислушиваться к громкому смеху и воплям очевидной радости, транслируемых старшим поколением, а вдвоем с Ярославом все приятные ощущения от благодати, царящей и сквозящей из всех щелей, увеличиваются даже не вдвойне, а практически стократно.

Муж все-таки был вынужден «взять» у меня уроки танго… Господи! Смешно вспоминать сейчас, как он брыкался и отнекивался от любезного бесплатного предложения профессионального преподавателя в моем лице. Но был заставлен и силой приведен на танцпол, устроенный у нас в доме в просторном холле на втором этаже, потому как я торжественно ему пообещала, что ни при каких условиях, даже под угрозой смертной казни, не выставлю нашу пару на какой-нибудь турнир, а буду просто наслаждаться танго-близостью с любимым человеком на радость хлопающей в ладоши Яське и зачарованно наблюдающему за нами Глебу, который громко квакал одобрение отцу, когда Горовой все в точности, согласно моим рекомендациям и наставлениям, делал.

«Для себя, товарищ» — ныла я и своими крохотными, по сравнению с его, стопами раздвигала упорно заворачивающие в какую-то дугу мужские носки. — «Сделай мне приятно! Ты очень красиво и профессионально танцуешь со мной в кровати, значит…».

«Сравнила!» — Ярослав подкатывал глаза, недовольно бухтел, но слушал музыку и выполнял все, что я предлагала. — «Так сойдет?».

«Смотри сюда и не поднимай высоко голову. Изображай бычка, который своим лбом продавливает мне лицо» — выставляла его подбородок и тут же целовала в нос. — «Слушай сердце, Горовой. Ума тут много не надо. Это танец… Танец страсти… Секс на паркете… Но…».

«Прекрати свои двузначные ассоциации! Дети смотрят и потом, я отвлекаюсь и начинаю думать о другом» — шептал и мягко поднимал меня, повторяя разученную связку.

«А вот это был оргазм! Мне хорошо, любимый. Еще, пожалуйста…» — после приземления тихонечко хвалила и тянула к новым танцевальным вершинам своего мужа…

— Как там малышня? — спрашивает Ярослав.

— С Сергеем Сергеевичем не заскучаешь. Они там во что-то играют, Лариса Максимовна даже не смогла Яську поймать. А Глеб умничка! Сидел китайским императором на ее коленях и загадочно улыбался. Мудрый мужичок! — отвечаю и тяну его на середину танцевальной площадки. — Потанцуем, пока никого нет?

Мне нужно кое-что ему сказать. Очень важное и не терпящее откладывания в долгий ящик.

«Я беременна, Ярослав» — в первый раз было все намного проще, а сегодня — как-то не так. То ли антураж не тот, то ли время года к этому нерасполагающее и абсолютно неподходящее, то ли я что-то сильно накрутила и с чем-то затянула, то ли я боюсь, а вдруг… Вдруг он третьего не захочет? Что с нами будет, если муж напомнит мне о том, что я говорила об этом, как о возможном, но чересчур далеком и не скором?

«Лет через пять-шесть. Не раньше, товарищ! Отвернись и выйди. Мужчина, кыш-кыш из моего лона! Хочу спать в гордом одиночестве» — смеялась, но о сроках все-таки серьезным тоном предупреждала.

А сейчас… Сколько тут прошло? Всего ничего. У Глебушки даже не все зубы появились. И потом, мы всегда предохранялись, хотя… Презерватив — не стопроцентная гарантия, а другие контрацептивы мне, увы или к счастью, не подошли. А вдруг резиновое изделие порвалось в тот момент, когда мы отрабатывали непростую танцевальную связку в своей кровати? Уж больно мне понравилось тогда, как муж… М? Наверное, именно тогда. Да и по срокам все совпадает. Слишком очевидно!

Мы останавливаемся по центру небольшой эстрады. Располагаемся напротив, подмигиваем, улыбаемся, а затем… Отходим друг от друга.

У него красивое лицо. Лицо мужчины, но с тонкими чертами и очаровательными родинками на одной щеке, от которых я дико возбуждаюсь.

— Хочу тебя! — выдаю свое первое признание.

— Не оригинальна, детка. Я все знаю, но с этим придется подождать, — муж медленно подходит и в качестве приглашения на танец и в виде приветствия будущей партнерше предлагает свою искусственную руку.

Что мне нужно делать?

«Господи!» — всплескиваю и прячусь в своих ладонях, как за кулисами на огромной сцене.

— Извини-извини, — четко шепчу в теплую подстилку, выстланную внутренней поверхностью моих кистей. — Сейчас, потерпи, пожалуйста.

«Я беременна, Ярослав» — слова застряли в горле и не проходят дальше. Мне, видимо, нужна чья-то помощь, рука или страховочная подушка. Ничего, казалось бы, такого, но я все-таки не в силах самостоятельно сдвинуть этот груз.

— Дашка, потанцуем или передумала? — второй рукой он мягко, но уверенно обнимает меня за талию и притягивает к себе. — Окажешь мне…

— Да-да, конечно, — быстро вкладываю свою ладонь, которую он мягко зажимает бионическим хватом, фиксирует и тут же ослабляет жим.

— Не больно? — спрашивает, уткнувшись своим лбом мне в бровь.

— Мягко, мужчина. Ты слишком крут, Горовой. Не можешь сделать больно. Ты тако-о-о-о-ой хороши-и-и-и-ий…

Он чемпион не только на гоночной трассе, но и на бальном паркете, да и по жизни. Пусть не придумывает, что:

«Дашка, я ни хрена не понимаю, что вообще делаю. Мне куда идти сейчас? Что это за кандибобер?».

«Слушай музыку и свое сердце» — тихо отвечала на его глупые или специально провоцирующие меня вопросы. — «Действуй по наитию, как на треке. Ты же не спрашиваешь разрешения у „Карла“ или команды, или у меня, наконец, когда усаживаешься с больной рукой за штурвал своего болида. Яр, я предупреждаю, что, если ты не прекратишь свои эксперименты на выносливость человека с ампутированной верхней конечностью, я уйду, разведусь с тобой и заберу детей!».

Он сильно злился, заводился и выполнял все, что я хотела от него увидеть в хореографических па.

«Скорость — моя любовь! Пойми, пожалуйста, и сделай скидку на то, что я не гоняю, а просто фильтрую и проветриваю застоявшуюся кровь» — шипел и закидывал меня на свое тело, как пушинку.

«А как же я? Я твоя любовь или что-то между обожаемой машиной, помехой на дороге или суперскоростью?» — стенала и скулила, немного шантажировала и нагло манипулировала, затем опиралась на его могучие плечи и сильно обнимала за шею.

«Даша…» — только и произносил в ответ.

«Не надо этого, мужчина. Это точно лишнее. Уступи своему сыну, ты ведь уже все доказал себе. Зачем тешишь этих зажравшихся спонсоров? Ты великолепен и без…» — я обрывала мысль, а затем вдруг заходилась в громком, абсолютно не наигранном плаче, когда в красках представляла то, что он пережил много лет назад, в тот жуткий день, когда попал в спортивную гоночную аварию и лишился левой руки в погоне за победой.

«Обещаю, что не буду. Дашка-Дашка, перестань, пожалуйста. Ты детвору пугаешь. Кумпарсита? Дай мне радость и солнечный свет своих карих глаз!» — Ярослав целовал мое удачно близко расположенное к нему лицо, а закончив с нежностями и ласками, ставил меня на землю и прижимал к стене, скрывая собственным телом дергающуюся в истерическом припадке женскую фигуру. — «Я клянусь тебе, рыбка. Успокаивайся, пожалуйста! Ну?»

«Все-все! Извини меня… Дети, все хорошо» — выглядывала из-за его плеча, встав на цыпочки. Подмигивала Ясе и корчила смешные рожицы сынишке. — «Не оставляй меня, Горовой. Я этого не вынесу!»…

— Ну как? — он хорошо ведет и четко выполняет рисунок танца, который я предлагаю, когда раскручиваю нас.

— Отлично! — шепчу, теснее прижавшись к нему. — Это чистый секс…

— Не преувеличивай!

Это истинная правда! Я чувствую, как тяжелеет низ живота, когда муж аккуратно переставляет стопы, как укрывается моя кожа бесконечным полчищем мурашек, когда он поднимает руку, чтобы поддержать мою лопатку, когда я делаю поворот; как вздрагивает плоть и начинает меленько пульсировать, как сильно раздаются и набухают половые губы, когда он просовывает свою ногу, между расставленных моих, когда тугой узел, затянутый воздержанием танцевальной прелюдии, наконец-то, раскручивается, я вздрагиваю и погружаюсь в свой экстаз… А когда Ярослав осторожно приподнимает меня и спокойно кружит — перебираю ногами, закидываю и формирую нежные восьмерки, закруты, выполняю воздушные купе и шассе*, дрожу всем телом, краснею, смотрю в его глаза и тоненько пищу:

«Я бе-ре-мен-на!».

Он ярко улыбается и не останавливает нашего вращения.

— Даша, Даша, Даша…

— Извини меня, — ничего более подходящего так и не придумала.

Муж открывает рот в желании, что-то мне еще, наверное, приятное и теплое, сказать, но с последним слегка опаздывает и ничего не успевает. Нас прерывают странные, истошные и почти душераздирающие крики:

«Остановите ее кто-нибудь. Назад! Се-ре-жа! Ребята! По-жа-луй-ста!».

— Что там происходит? — Ярослав мягко опускает меня и, пряча от опасности, заводит себе за спину. — Это ведь Женя кричала, да? Рыбка?

Не может быть! Я не могу в это поверить. Какой-то заморский мелодраматический фильм с вкраплениями ужаса и какой-то, по всей видимости, родовой тайны. Вот же маленькая дрянь!

Ния, задрав себе почти под уши огромные пушистые стерильные — настолько белые, что почти слепящие — фатиновые юбки в элегантных туфельках на невысоком каблуке, отсвечивая чулками — рада, что хотя бы в этом я не ошиблась! — бодро чешет, сверкая задницей, по направлению к местной парковке. Ее чудо-машина — маленький девичий вариант, пятиместная колесница с габаритами божьей коровки или недоразвитого, карликового, майского жука ожидает хозяйку, подмигивая аварийкой. Тоник снимает сигнализацию? Она что, намерена слинять с собственного события? Ничего не понимаю. И я такая непонятливая на этой танцплощадке не одна. Горовой, похоже, тоже «ничего себе как сильно» недоумевает.

— Что она делает? — прищурившись, задает вопрос мой муж.

— Сбегает, не дожидаясь традиционного воровства, — пожимаю плечами, обхожу его фигуру и становлюсь перед ним, опираясь на твердую грудь, живот, бесцеремонно укладываюсь на любимое тело. — Мне жаль Мантурова, но…

— Даш? — муж подается вперед и кивком указывает на еще одного куда-то спешащего человека.

— Смотри туда!

Похоже, Петруччио Велихов ворует железного коня своего отца. Не знала, если честно, что он способен на подвиг из цыганской сказки, и по-видимому, не я одна.

Дядя Гриша, мой отец, Сережа стоят в явном замешательстве, просто-таки в очевидном недоумении. Отец смеется, Велихов, как заинтересованная чем-то псина, из стороны в сторону покачивает головой, а Сергей размахивает прилипшей к его губам незакуренной сигаретой и что-то даже очень грубое, и нецензурное довольно громко говорит:

«Блядь! Что происходит? Это… Хр-р-р-р! Ох. еть свадебка! Антони-и-и-и-и-я, стоять! Велихов, у тебя угоняют машину. Чего ты стоишь, как припорошенный. Смотри-смотри… Какого х. я здесь вообще творится? ЖЕНЯ-Я-Я-Я!».

Имя тети Сереженька как будто даже не своим, чересчур высоким, как для мужчины, тембром голосит.

— Догоним? — предлагаю мужу.

— Извини, но я с беременной кумпарситой не стану бегать по лесам. Думаю, что… — Яр резко осекается. — Твою мать!

Егор Мантуров — по-видимому, обманутый жених засранки, выходит из жилого помещения с очень черным видом и сильно взъерошенными волосами. Похоже, молодые уже что-то заранее, не дожидаясь официального оглашения законного статуса, не поделили.

— Она бросила его? — поднимаю голову и заглядываю в мужское сейчас чересчур сосредоточенное лицо.

— Наверное, — Ярослав пожимает плечами. — Судя по тому, как он выглядит…

— Привет, ребята! Закурить не найдется? — спрашивает несостоявшийся муж и, по всей видимости, уже бывший жених у Горового.

Тот вытягивает из бокового кармана своего пиджака пачку вместе с зажигалкой и осторожно интересуется:

— Что произошло, Егор?

— Я не знаю, — отвечает ему и быстро уходит в сторону, давясь никотином и как-то слишком громко дыша.

Я наблюдаю, как с бешеным визгом отчаливает машина Тони, а за ней почти след в след, стартует огромный белый зверь Велихова, за рулем которого находится не слишком порядочный и покладистый старший сынок великолепного мужчины и дорого адвоката, совладельца крутой юридической конторы в городе и по совместительству лучшего друга моих родителей и очевидно безутешного дяди и такой же тети. Вот же курочка офигительное яйцо снесла! Эта стерва переплюнет всех нас…

— Даш? — Ярослав осторожно трогает меня за плечо, несильно встряхивает и пожимает. — Женщина? Муж вызывает свою беременную жену?

— А? — просыпаюсь.

— Повтори еще раз, что ты сказала, когда я кружил тебя, пока нас ревом не прервали. М?

— Я люблю…

— Дори! — он смеется, запрокинув голову. — Дари-Дори, рыбка, кумпарсита, женщина непокоренная, Царица… Ну, достаточно или продолжать?

— Она что же… — почесываю свой подбородок и оглядываюсь по сторонам. — А свадьбы теперь не будет?

— Будет! Мы можем еще разочек, за для увеселения собравшийся толпы и с цель разряжения чрезвычайно наэлектризованной обстановки…

— Я укушу тебя, мужчина, если ты не замолчишь. Дай подумать, Горовой! Господи-Господи…

А вдруг это моя вина? А если я напугала девственную куру тем, что с ней будет ночью делать законный муж и она решила действовать на опережение? Нет-нет, стоп! Какой тогда вообще в этом смысл? Ей что, не хочется попробовать секс с мужчиной, которого она боготворит и которому отдает сердце, руку и все тело. Она не любит Егора — по-моему, в это все дело! Очуметь! Такая догадка мне даже больше нравится. Жаль только, если я вслух ее произнесу, то вышибу из Мантурова оставшийся живой дух.

Если честно, такое сногсшибательное событие, которое устроила цыпа при всем честном параде войдет в анналы с описанием местных свадеб, как событие из ряда вон. Не помню, чтобы кто-нибудь из ближайшего окружения так феерично замуж выходил. Как заяц убегал, демонстрируя исподнее, причем очень элегантный и запоминающийся комплект. Однако я надеюсь, что мой Ярослав в тот момент моргнул и не заметил прелести недоразвитой малышки…

— Когда рожать? — муж слегка повышенным тоном формулирует совсем неподходящий для вынужденного состояния вопрос.

— Что? — смотрю на растерянную толпу из уже немолодых, но очень привлекательных и оригинальных мужчин.

— Похоже, Григорий Александрович развязался сам, — Яр кивает на прикуривающего старшего Велихова, — даже силу применять не понадобилось. Итак?

Да что он хочет от меня? Пристал!

— Кумпарсита? Когда твой срок?

Как она могла? Ничего не понимаю. Кручу головой, ищу покинутого Егора, между прочим, коллегу и как бы не лучшего друга Петра Велихова, останавливаюсь взглядом на его согбенной фигуре, опущенных плечах и сильно выгнутой, почти дугой, спине.

— Через семь месяцев, — на автомате отвечаю.

— Замечательно! Я рад. Что скажешь, кумпарсита?

— Ты думаешь, она с… — тычу пальцем в сторону, в которой скрылись моя двоюродная сестра и Петруччио.

Горовой подкатывает глаза и хохочет:

— Забьемся?

— То есть?

Он что-то знал?

— Ты… Ты… — рычу и хватаю его за лацканы.

— Спокойно. Там ничего нет.

Я громко выдыхаю и отпускаю его пиджак.

— Но все возможно. Петька — классный парень.

Он что, его дружок?

— Мужчина! — устанавливаю руки себе на пояс.

— Идем рожать, кумпарсита. Не будем об этом думать, пусть все стелется своим чередом. Поживем-увидим. Меня вот интересует один вопрос… Это из-за того некачественного презерватива. Помнишь?

Что-что? Обхватываю смеющегося мужа за шею, повисаю на нем и пару раз прикусываю теплую шею.

— Ты что сказал?

Он все знал! Знал, подлец! И специально сделал…

— Совсем-совсем не можешь без меня, что даже готов делать свою жену беременной, лишь бы она, то есть я…

— Да! — Ярослав смеется и, подхватив меня под ягодицы, осторожно кружит, повторяя, непрерывно и монотонно, свою молитву:

«La cumparsita, la cumparsita, la cumparsita… Мое маленькое аргентинское танго… Я так… Вот так!.. Нет-нет! Вот так, так, и так люблю тебя!».

*купе, шассе (франц. pas coupé, pas chasse) — хореографическая терминология. Дарья все-таки профессионал!

Больше книг на сайте — Knigoed.net