La Cumparsita… В ритме танго - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Леля Иголкина (Глава 15 Смирновы…) #17

Глава 15 Смирновы…

Даша

Почему он ничего говорит? Почему молча смотрит на то, что я старательно вытворяю? Почему не помогает? Почему, в конце концов, сам меня не раздевает? Не хочет, да? Или я его сейчас не возбуждаю? Так много этих «почему» — я уже и со счета сбилась, и даже заболела головой, а Ярослав застывшим взглядом, через раз моргая, всматривается в меня и за жалким мельтешением перед его носом наблюдает. Режет, насквозь протыкает, он мне кровь пускает, не прикасаясь к телу, не подключая к этой казне своих рук:

«Господи! Ну, почему, почему, почему? И что ты хочешь от меня? Что мне еще надо сделать? Чего пытаешься своим молчанием достичь? Отомри и выскажись! Или прогони, ударь и отрекись… Чем-нибудь утешься, наконец!».

Он совсем меня не слышит или не понимает? Не втягивает, чего я хочу, к чему веду и о чем довольно непрозрачно намекаю? Я ведь знаю, что мужчинам надо прямо о своих желаниях говорить — правда, редко выполняю, но разве мои действия для него сейчас не очевидны? Я раздеваюсь перед ним, жалко извиняюсь и демонстрирую покорность, остро чувствуя свою вину. Я унижаюсь перед Ярославом и намеренно не смотрю ему в глаза, я стесняюсь парня или попросту страшусь того, что могу там на самом деле рассмотреть:

«Я так и знал, Смирнова! Все чистейшая правда, Даша. Не надо отрицать и заканчивай, рыбка, из себя святую изображать…».

Если он сейчас мне не поможет и не включится в затеянную мной «игру», то я просто от стыда умру, засохну на корню в своем желании, спекусь, сольюсь и сгину в преисподнюю, так и не оправдавшись перед ним… Дура я набитая! Как могла простую истину забыть? Все банально и довольно прозаично — он просто не прощает меня и не нуждается в каких-либо оправданиях с моей стороны! Он все видел собственными глазами, и тому, чему он стал нечаянным свидетелем в его искривленном благополучностью сознании отмазки нет. Такой функционал не предусмотрен стандартной заводской настройкой. Есть только «да» и «нет», а также — «белое» и «черное». Других тонов-полутонов для Ярослава нет!

— Господи, — жалобно всхлипываю. — Пожалуйста… — тут же сильно шмыгаю носом и вместе с этим очень низко опускаю голову. Прижав подбородок к своей груди и оттопырив нижнюю губу, продолжаю раздеваться, просовывая мелкий жемчуг в узкие петлицы блузы. — М-м-м-м…

— Кто он такой? — охрипшим, глухим враждебным голосом, наконец-то, задает вопрос. — Ты сказала, что свободна и не состоишь в отношениях, что не занята и ни с кем не встречаешься. А этот хмырь… Кто он? Пожалуйста, остановись. Не надо! — протягивает ко мне свою живую руку, я не даюсь и специально отступаю от него назад. — Куда ты, Даша?

Не отвечая, вытягиваю полы своей блузки из узких брюк, развожу их по сторонам, вздрагиваю, двигаю плечами, пытаясь скинуть рукава, и, наконец-то, освобождаюсь от верхней половины своей сегодняшней одежды.

— Перестань, пожалуйста, — Ярослав немного приседает и пытается заглянуть мне в глаза. — Ты меня слышишь? Хватит, я сказал.

Ну, уж нет! Это точно лишнее — не хочу смотреть, этого сейчас не выдержу, поэтому тут же отворачиваюсь в другую сторону и отвожу свой взгляд.

— Кто этот человек? — мягко и показательно спокойно на своем настаивает Ярослав. — Поговори со мной. Остановись, пожалуйста. Не надо раздеваться. Я тебя прошу.

— Уже никто и это мое прошлое. Он больше не придет в танцзал, — куда-то в окружающее нас пространство отвечаю.

— Прошлое, которое, видимо, тебя никак не отпускает, да? Посмотри на меня.

Это тяжело! Я не могу выполнить то, о чем он просит.

— Прошлое, которое больше нас не побеспокоит, — одно и то же бормочу, но в разных вариациях, и тут же завожу за спину руки, подрагивающими пальцами наощупь цепляю крючки бюстгальтера и пытаюсь расстегнуть их — ничего не получается. Нервы досаждают и не дают в насущном сосредоточиться.

— Нас? — цепляется за множественное число местоимения и жутким шепотом еще раз переспрашивает. — Не побеспокоит нас? Ты не оговорилась?

— Да и нет, сказала то, что есть, — сильно дергаюсь и с глубоким вздохом опускаю руки. — Может быть, поможешь? — поворачиваюсь к Ярославу спиной, подставляя ему застежку никак неподдающегося мне белья.

— Как его зовут? — еще один вопрос из адской пыточной раздается.

Вот это да! Он издевается, я не пойму? Какая разница! Ничего не буду отвечать. Что за несвоевременный допрос, когда на нашем горизонте замаячил вполне реальный секс? Не дождется моего ответа на свой поставленный вопрос.

— Неважно, — бубню себе под нос. — Ты…

— И все же? — спокойно произносит и аккуратно прикасается к моей спине. — Скажи хотя бы имя…

— Господи! — тяжело вздыхаю. — Карим Назин. Удовлетворен?

— Более-менее, — надменно хмыкает.

— Я очень сожалею, что так вышло, Ярослав, — шепчу вполоборота. Он свалился на меня, как снег на голову. Очень неожиданно. И потом, наши отношения закончились двенадцать лет назад. Мы расстались и с той поры не виделись… Это был первый раз! Давай просто забудем и…

Раздень же меня, в конце концов, товарищ!

— Похоже, твой Карим так не считает, иначе бы…

— Ты сильно ошибаешься. Во-первых, он не мой уже давно — двенадцать лет. Мы чужие друг для друга люди. Во-вторых, то, что он там себе считает, исключительно его персональная проблема, и никак со мной не связано. И я сказала чистую правду, когда заверила тебя, что Назин больше не заявится в нашу группу. Ему не дано танцевать — врожденная косолапость и тугоухость, к тому же, он бездушен и абсолютно ничего не чувствует, а в этом случае я, как педагог по танцам, совершенно бессильна. И потом, его дама сердца слишком мнительна и тяжело страдает от того, что…

— Он женат? — шипит в мою макушку Ярослав.

В ответ я громко вдыхаю и предлагаю:

— Нет.

Как оказалось!

— Сменим тему, если ты не возражаешь? — вздрагиваю и низко опускаю голову.

Справившись с бельевыми крючками на моем бюстгальтере, он убирает руки. Определенно чувствую шевеление воздушных масс вокруг своего тела, но совсем не ощущаю его касаний на свободной от жалких тряпок коже. Все? Он отошел подальше потому, что рядом со мной находиться для него сейчас невыносимо, я противна и не соответствую нарисованной картине?

— Ярослав? — голой грудью поворачиваюсь к нему. — Ты…

Действительно! Он отошел от меня, разрыв и вынужденное расстояние между нами слишком очевидно.

— Ты провоняла им насквозь. Извини, но мне противно…

То есть? Скрещенными руками стыдливо быстро прикрываюсь и, как собака, двигая носом из стороны в сторону, обнюхиваю себя.

— Я этого не слышу…

— Чужой запах, Даша. Словно дымовая завеса опустилась. Смрад, выжигающий здесь чистый и знакомый воздух. Отвратительно! Он забивает мои ноздри, мне нечем дышать — я задыхаюсь. Ты пахнешь им! И это просто омерзительно. Пожалуйста, уйди и смой его с себя.

— Я совершенно ничего не чувствую, — осторожно начинаю. — Зачем ты придумываешь? Это же неправда. Бьешь специально? Обидеть хочешь? Скажи прямо и закончим на этом. Тебе нечем дышать? А мне вот неприятны твои подозрения. Нет никакого запаха. Что за глупость?

— Для кого как! Правда, ложь, истина, глупость. Блажь! Есть ли запах — или его нет. Эту вонь слишком остро чувствую я и для меня достаточно. Такое впечатление, что этот Назин собой пометил территорию. Терся рожей о тебя…

— Правильно ли я понимаю, что являюсь какой-то территорией — полем для выяснения отношений, видимо, — для вас? — присматриваюсь к нему, затем прищуриваюсь и довольно сильно растираю свои плечи. — Вы на мне, как озабоченные самцы, самоутверждаетесь, что ли? Я воняю его мочой? Ты об этом, Ярослав?

— Ты была с ним, в его машине. Точка! Я чувствую, Даша. Это трудно объяснить, но сейчас, именно сейчас, ты абсолютно другая. Иной человек, посторонний. Ты чужая женщина. Понимаешь? Пахнешь другим мужиком…

Да пошел он! Ей-богу, я не знаю, что именно сейчас больше бесит или раздражает — то, что он совершенно не интересуется мной почти раздетой или то, что так искусно оскорбляет, приплетая какой-то звериный инстинкт и разметку территории самцами в период гона, видимо. Я, полуголая, забитая, испуганная и униженная, зябну, дергаюсь, пытаюсь с душевным раздраем совладать, а он, понимаешь ли, унюхал чужеродный дух на моем теле? Это, как у слепого человека в наличии обостренный слух, так у инвалида с ампутацией с каких-таких делов проявился чудо-нюх?

— Он ко мне не прикасался, Ярослав. Скажи, что злишься, что бесишься, что расстроен, что просто не ожидал, что я тебя разочаровала, что… — ловлю его сверкающий яростью взгляд и резко замолкаю. Боюсь, видимо, дальше парня разочаровать.

— Не желаю этого знать. Ты воняешь этим Каримом!

Что? Что он сейчас сказал?

— Я…Воняю? Ты выбирай выражения, пожалуйста, — шикаю, еще сильнее стискиваю руки на груди и рассматриваю его исподлобья.

— Прими, пожалуйста, душ, Даша. Ванная там, — отвернувшись, не глядя на меня, указывает пространно, куда-то в сторону, в ту служебную комнату, в которой я несколько дней назад была. — Я подожду здесь.

— Это оскорбление, Ярослав? — хорохорюсь и задираю подбородок. — Решил…

— Простая констатация факта, Даша. Этот бывший Карим во все поры твоей кожи просочился и теперь сифонит из всех щелей…

— Мы разговаривали и все, — грубо перебиваю. — Еще раз повторяю. Что ты себе нарисовал? Я…

— Ванная, Даша, — и тут же подкрепляет указанное направление очень выразительным по эмоциональному настрою кивком своей головы. — Будь так добра, смой с себя этот аромат, а потом мы поговорим.

— Поговорим? — задумчивым тоном переспрашиваю и быстренько оглядываюсь назад. — Пожалуй, я пойду, и даже разговаривать не будем. Зачем? — хмыкаю, пожимая плечами. — Ты ведь уже все решил. Я воняю мужиком! Слава богу, что не козой или некастрированным бараном.

— Ванная! — Ярослав выкрикивает и тут же замолкает, затем, видимо, быстро сменив гнев на милость, спокойно продолжает. — Прости, но я, правда, так не могу. Ты бегаешь между нами, как…

— Нами? — прищуриваюсь злобно. — Так, вас таких, похоже, слишком много, а я теку и предлагаю, хвостом мету? Это ты сейчас имел в виду? И как? — шипя, повторяю. — Как? Как кто «эта нехорошая Даша»? Не стесняйся, будь любезен.

— Не хочу ругаться с тобой. Причина недостаточная, но…

— Как сучка, Ярослав? — помогаю, накидываю уничижительных, но, видимо, правдивых версий. — Как дешевка, Горовой? Как распоследняя…

— Нет. Закрой рот и прекрати это! — грубо останавливает меня.

— Назови, будь добр, сам. Правда лезет, да? А тебе, святому человеку, тяжело заткнуть фонтан? У меня была жизнь до взрослых встреч с тобой. Ты представляешь? Я не девственница, Ярослав. Но думаю, что ты и так в курсе, ведь слушал же молву, которой потчевали развесившую лопухи толпу.

— Зачем ты передергиваешь? — намеренно тихом тоном задает вопрос.

— До наших встреч, в твоей персональной формулировке — «по-честному», я жила с мужчинами. Их было много. Тебе всех перечислить и по именам назвать?

— Не нуждаюсь, — запускает правую руку себе в волосы, шипит и тяжело вздыхает. — Я не осуждаю.

— А я не каюсь и не нуждаюсь в твоем прощении, тем более, как я погляжу, ты не намерен меня прощать. Да за что, ей-богу? Мне туда? — опускаю свои руки и расправляю плечи, выставляя ему для обозрения свою грудь.

— Даш! — вскрикивает на меня.

— Не буду и не собираюсь. Не дождешься, Ярослав. Карим оставил меня наедине с одной проблемой и ушел в свой персонально золотой закат. Мне было восемнадцать лет, Ярослав. Очень юный возраст для брака с человеком на три года старше. Так он сегодня мне сказал. Хотя, ты знаешь, это, как ни странно, не помешало самому юному Назину в тот же год женится на другой. Брак со мной — несвоевременен, ошибочен, неадекватен, а с ней — самое оно! Еще что-то хочешь знать?

— М? — вскидывает подбородок и внимательно смотрит на меня.

Вот же гад! Ловко-то как тычет меня носом, словно нашкодившего котенка, в собственное дерьмо, размазанное по содранным обоям.

— У каждого есть прошлое! Это твои слова. Я подтверждаю их истинность и говорю, что у меня были двенадцать лет назад интимные отношения с Каримом, но ничего не получилось, мы расстались и пошли каждый своей дорогой. И вот случайно встретились, — ухмыляюсь, а затем прыскаю от смеха, — уж кто бы мог подумать, в задрипанном, как он мне, между прочим, сказал, танцевальном зале…

— Мне это неинтересно, — поворачивается спиной и идет к окну.

— Зачем же ты… — с угрожающим шипением в спину говорю.

— Извини, — отрезает, ставит свои руки на стекло и лбом утыкается в окно. — Даша…

Да поняла я! Ванная! Противный запах! Он типа задыхается, я его травлю. Нервы, нервы, нервы… Потерянный кураж?

— Уже не хочешь? — с усмешкой спрашиваю, разворачиваюсь и быстрым шагом направляюсь в ванную комнату.

Суматошно озираюсь в белоснежном, обшитом с пола и до потолка тонким кафелем, служебном помещении, мельком замечаю свой странный образ в вытянутом по горизонтали зеркале. Я ведь не реву и мне не больно? Просто слезы тихо катятся из глаз:

«Что было, то прошло… Что было, то забыто… Боишься, что не переболит? Переболит, глупышка… Все пройдет, глупенькая Дари-Дори, рыбка!».

Пока со шмыгающими всхлипами, стонами и глубокими вздохами стягиваю свои брюки, зачем-то еще раз в ярких красках вспоминаю сегодняшнюю встречу с Назиным, прокручиваю его уничижительные слова о моем инфантилизме, пустоголовости, бесталанности, да просто откровенной глупости. О том, что я жестока и коварна, Карим даже несколько раз сказал.

Тогда…

Тогда, двенадцать лет назад, я не считала свой поступок глупым или позорным, и уж, конечно, не считала его жестоким, лютым и коварным. «Поступок» был необходим, и на этом ставим точку! Я не собиралась рожать этого ублюдка и становиться матерью-одиночкой в восемнадцать лет, когда передо мной маячила совершенно иная перспектива. Я была молода, сильна, красива и крайне амбициозна. Но я смертельно ошиблась и тут же понесла достойное наказание. А как же? За все нужно платить, вот я и внесла свою плату. Захотела «Дашенька» величия? Так будь добра избавься от бремени! Скидывай балласт — лети. Виню ли в этом кого-нибудь сейчас? Сейчас? Хм? Сейчас разве что только саму себя. Но с каждым годом, если честно, все меньше, меньше, меньше…

Нет, увы и ах! Но не так я представляла молодую и слишком много обещающую мне дальнейшую счастливую жизнь. Я очень сильно хотела свою собственную семью. А что? Об этом говорю открыто! Тем более, когда со мною рядом вращались просто выдающиеся примеры счастливой жизни в крепком браке — он и она, а рядом их маленькие озорные дети, внуки и, возможно, правнуки!

Мои бабушка и дедушка… Образец счастливой и очень смелой пары. Смирнов Максим Сергеевич свою «кроху», Смирнову Антонину Николаевну, боготворил. Он долго ждал ее и вместе с этим верил в чудо, что когда-нибудь его желание исполнится и он возьмет в жены самую прекрасную женщину на свете. Так и произошло! Они всю жизнь вращались исключительно вокруг себя, шли рядом, не сбивая годами отчеканенный армейский шаг, прислушивались к желаниям друг друга, родили двух сыновей, воспитали четырех внуков. Всегда и всюду только вместе. И ушли Смирновы старшие в один и тот же год. Не смогли поодиночке, друг без друга. Сначала мой любимый «деда», а потом — бабулечка. Тонечка ненамного Максима Смирного пережила. Скучала сильно, потом уснула и тихонечко… Ушла!

Отец и мать… Господи! Это зависть, да? Я завидую любимым людям и такого же себе хочу?

А разве я не права в том, что мною избранный мужчина, Карим, которому я отдала и доверила себя, должен был поддержать меня и радоваться тому, что в скором времени я подарю ему маленькую жизнь. Он не смел скрываться, прятаться, отписываться и откровенно забивать, а затем и забывать меня, чтобы потом, по прошествии одного десятка лет, почти случайно встретить в захудалом танцевальном клубе и настырно потребовать от «жертвы» объяснений, как смела эта жалкая алтарная овца от «убийцы и жреца» сбежать. Как ловко он все выкрутил сейчас! Из-за этого ребенка я… Проиграла очень важный чемпионат. Я заболела после процедуры и получила осложнения… Лихорадка, температура, сначала тянущая, а затем и жгучая боль внизу, рвота и головокружение. Все, как по учебнику:

«Возможно сепсис» — шушукались врачи в палате;

а я на хрустящей салатовой подушке ловила слезный водопад и даже у Всевышнего просила:

«Отпусти, пожалуйста. Я ведь заслужила!».

Я заболела…

Сильно и, вероятно, навсегда. Значит, такова моя судьба.

Я заболела… Неизлечимо! А современная медицина все же не всесильна. Так при выписке мне тот доктор шепотом, как будто по секрету, рассказал. Правда, перед этим мне пришлось на некоторый срок остаться в той же больнице, под строгим наблюдением врачей, отрабатывая почти шпионскую легенду, придуманную тогда сильно озадаченным Сергеем. Дядя мне помог! Он помогал тогда и страшно рисковал при этом. Мои родители… Мать и отец… Нет! Я их не боялась. Поздно что-либо уже тогда было менять. Но признаться в том, что их старшая дочь откровенная неудачница, обманутая дура, и, к тому же, сделавшая неудачный аборт, зудящая не пойми какая — высокая или низкая, — самооценка мне все-таки не позволяла.

Я очень сильно облажалась…

Значит, выкручиваться должна была сама… Я и крутилась, как могла!

— Даш…

Прикрываю мокрые глаза. Зачем он сюда вошел? Я еще не чистая, Горовой! Выйди… Мне нужно смыть трупный запах прошлого, который твой сверхчувствительный нос не выносит.

— Я не закончила, Ярослав. Вожусь слишком долго…

Вернее, это ты слишком рано в ванную зашел, я не успела… Смыться или в свою раковину от проблем залезть.

— Я с тобой. Ты не возражаешь, кумпарсита? — очень нежно прикасается кончиками пальцев правой руки к моим оголенным плечам. — А?

— Нет, конечно, — поворачиваю и опускаю голову, пересушенными от соленой влаги губами трогаю замершие на моей выпуклой ключице мужские пальцы.

Затем разворачиваюсь лицом к Ярославу и взглядом утыкаюсь ему в грудь. Ничего не изменилось, и он по-прежнему одет. Только…

— Я его снял, Даша. Не хочу тебя пугать, но прогресс не настолько шагнул вперед, электроника все еще не терпит воду. Ты как?

Да плевать на это! Его отсутствующая рука абсолютно не заботит меня.

— Можно? — глазами показываю на то, что я хотела бы снять его рубашку.

— Да, — и дополнительно в знак своего согласия, прикрыв веки, покачивает головой. — Пожалуйста…

Старательно и не спеша просовываю каждую маленькую пуговицу в петлицу, проглаживаю ткань, щупаю ее фактуру, всматриваюсь в переплетение нитей — красивый внутренний узор, словно рубашечная кровеносная система, питающая верхнюю одежду; немного поднатужившись, вытягиваю полы из его брюк, провожу пальцами вдоль пояса, специально задевая раскаленную мужскую кожу. Ярослав шипит и… Сразу от меня отходит!

— Я что-то…

— Нет-нет, — сделав шаг вперед, снова возвращается ко мне. — Продолжай, пожалуйста.

Закладываю руки в разворот мужской рубашки, плавно, круговыми движениями подбираюсь к его плечам, царапаю ногтями кожу, добавляю свои губы и лицо. Я трусь о него, словно попрошайничаю ласку. Хочу почувствовать нежность, ощутить внимание и себя, конечно, показать.

Наконец-то освобождаю Ярослава от рубашки, внимательно рассматриваю его тело и тут же опускаю взгляд. У него красивая сильная фигура, рельефный пресс, быстро вздымающаяся грудь и… Три мелких бледно-розовых кратера на левых ребрах. Кончиками пальцев провожу по контуру разломов…

— Это ведь от пуль? — присаживаюсь и к каждому притрагиваюсь губами. Облизываю и запуская кончик языка в искусственные враждебные ложбинки. Раскрытым ртом фиксирую границы шрамов, причмокиваю и отпускаю. — Болит? Болит? Болит? — для каждой раны повторяю. — Как же это вышло, Ярослав?

— Уже нет. Это следы от осколков. Рядом с машиной разорвался снаряд, а бронежилет не выдержал, слегка подвел. Мелочь заскочила под него, а я сразу не заметил, ты знаешь, даже не почувствовал. Уже потом понял, что что-то не то, когда кровь наполнила разгрузку. Вес защиты сильно увеличился, да и в глазах начало темнеть. Не хочу об этом говорить… На хрена я… Неважно! Договорились?

— Угу, — облизываю его сосок и зубами осторожно зажимаю, Ярослав зажмуривается, оскаливает зубы и шипит змеей.

— Д-д-д-даша? — заикаясь, шепчет мне в макушку.

— Угу? — ерзаю щекой и глажу его спину.

— Можно? — правой рукой проводит по позвоночной впадине, кончиками пальцев подбираясь к моим кружевным трусам.

— Конечно, — обнимаю и сильнее прижимаюсь к Ярославу.

Господи! Как он тактичен, внимателен и осторожен. Он абсолютно не спешит, как будто бережет наш первый раз? Первый раз? Смешно, ей-богу. У нас с ним за спиной огромный опыт. В этом я на все сто процентов убеждена. Он был женат, а я была беременна. Так что, мы знакомы с мужской и женской анатомией не понаслышке. Он ведь был восходящей гоночной звездой, а я — лакомым кусочком для потенциальных половых партнеров на многочисленных гастролях. Мы очень взрослые люди, у которых есть, что друг другу в постели показать. Зачем тогда так нежно, чувственно, эмоционально… Он действует со мной так, словно хочет на пожизненное привязать. Приятно, приятно, черт возьми, приятно… Безусловно! С ним и чувственные ласки великолепны. Какой-то юной и неискушенной сучке повезет…

Запускает свои пальцы под толстую эластичную резинку моих трусов, отводит в сторону и стягивает крохотное нижнее белье, опуская его с напряженных ягодиц, полностью оголяет мой зад. Я дергаю ногами, а трусы как будто бы по мановению волшебной палочки или моему желанию побежденным флагом спадают на пол. Переступаю быстро и тут же прижимаюсь к Ярославу.

— Ты такой горячий. Мягкий, слишком нежный, как для взрослого мужчины. Ты…

Такой красивый…

Вода шумит и очень сильно бьет, затем пронзает кожу, прищипывает и кусает нас, немножечко щекочет, а Ярослав настойчиво играет с моим телом. На мне не осталось ни одного уголка и потайного места, в котором бы не побывали его язык, губы и… Руки! У Горового нет большей части левого предплечья. Он, видимо, слегка приврал, когда сказал, что лишен половины верхней конечности. Скорее, четверти — он просто плохо посчитал! У него есть и бицепс, и крайне напряженные мышцы, есть даже острый локоть… Нет кисти и, конечно, пальцев. Но это не мешает Ярославу трогать мое тело, даже обнимать и властно прижимать к себе. Он чересчур подвижен, как для немощного инвалида, разыгрываемого из себя с одной, по-видимому, лишь глупой целью потешить скучающую публику зевак.

— Я уже чистая? — прижавшись спиной к нему, шепчу. — Не воняю прошлым. Что там с обонянием, товарищ? А с дыханием? Нос разложило? Все хорошо?

— Не совсем, — ухмыляется. — Немного лучше, но неидеально, кумпарсита.

Вот же козел! Видимо, бестактность и нахальство — его второе имя.

— Что это значит? — забрасываю голову ему на плечо и рассматриваю уже известные мне родинки на его щеке. Обрисовываю ногтем каждую, но губами трогаю только избранную. Одну! Слишком темную и крупную. Похоже, это их богиня, величественная родинка на мужской рельефной скуле!

— Это означает, что ты новый запах не приобрела, кумпарсита.

— Не понимаю, — ерзаю, то и дело губами задевая крупное пятно. — Теперь твоя очередь, что ли, метить территорию, герой?

— Ты мной не пахнешь, — обняв меня калеченной рукой, другой сжимает поочередно слишком возбужденную грудь. Вздрагиваю, сильнее прогибаюсь в пояснице и подставляю своих крошек для его ласк.

— Еще…

Он их не трет и не щипает, не стискивает и не выкручивает… Он, действительно, меня ласкает. Господи! Закатываю глаза и вслух несу:

— За что?

Слышу, как он прыскает и ухмыляется.

— Наверное, идем в кровать?

Чего?

— В кровать? — выкручиваюсь, освобождаюсь от тисков и разворачиваюсь к нему лицом. Опускаю свою руку и прикасаюсь к члену Ярослава, который довольно продолжительное время… Стоит и чего-то ждет. Вот это выдержка у обоих! Настойчивость той самой плоти, ее напор, а также силу, твердость, желание и небольшой скулеж я ощущала на всем протяжении нашего совместного купания. Обхватываю ствол рукой, осторожно сжимаю и несколько раз провожу вдоль него. Тепло… Очень горячо!

— Ты большой…

— Дашка, идем в кровать, — сбивая свое дыхание, сипит мне в ухо. — Я тебя хочу.

— Хочешь? — зажмурив глаза, переспрашиваю, словно дополнительный комплимент на свою отзывчивость прошу.

— Хочу…

Да мы бесстыжие, нахальные и наглые, абсолютно бесцеремонные и раскрепощенные… При свете дня курсируем по этой комнате в чем мать нас родила. Кусаемся, целуемся, толкаемся, ласкаемся, рычим, шипим, хрипим и стонем… И чем-то «нехорошим» занимаемся!

Когда в последний раз мне было хорошо? Гм! Надо подумать. Трудно вспомнить, если честно. Как-то этот месяц абсолютно не задался. То разоблачения, то склоки, то драки, то призраки давно забытого прошлого, то взбесившиеся обманутые жены, то обиженные бывшие парни, то новые знакомства и свидания «по-взрослому». А тут, пожалуйста…

Ярослав прокладывает неспешную дорожку поцелуев от шеи к моей груди, прихватывает то правый, то левый сосок, отстраняется, потом чему-то улыбается, дует на кожу. Наслаждается, подлец? Или метит? Что его так веселит?

— Что ты делаешь? — рассматривая его из-под ресниц, осипшим голосом задаю вопрос. — Что не так?

— Ты очень красивая, Даша, — неуклюже перекатываясь, подстраиваясь под свой дефект, приподнимается надо мной и, как художник, внимательно и с наслаждением рассматривает свое произведение на холсте.

Ты тоже…

Когда мы только-только с ним познакомились, он ведь жутко будоражил мою фантазию, немного злил, бесил и чересчур пугал меня. Уж больно настойчиво засранец глазами изучал. Отчетливо помню, как в один прекрасный вечер, когда обиженная жена рыжего Артема решила преподнести мне свой драгоценный урок о семейных незыблемых ценностях, а Ярослав решил воспользоваться удачно подвернувшимся случаем и пригласить меня в кафе, я в жутких красках представляла, как он мог бы… Изнасиловать меня и задушить впоследствии на берегу реки! Бр-р-р-р! Видимо, тогда я душевно. но непредумышленно захворала. Вот всякая чушь в голову и шла. Сейчас я понимаю, что такой, как он… Не может!

— Даш? — Ярослав коленом осторожно раздвигает мои ноги.

— А?

— Ты в облаках витаешь, кумпарсита? — улыбается, игриво подмигивает и ложится сверху на меня.

— Я предвкушаю то, что ты намерен со мной сделать, Ярослав, — обнимаю его за плечи, щекочу кончиком своего носа его шею и осторожно прикусываю кожу, затем оглаживаю натянутые мышцы рук, ладонями касаюсь щек, а пальцами очерчиваю контур губ, еще сильнее выгибаюсь и мягко подаюсь на него своей промежностью. — Яросла-а-а-а-в… — вращаю бедрами, пытаясь насадиться на мужской член.

Но нет, похоже. Он не дает и отстраняется.

— Не спеши! — смеется и целует меня в губы.

— М-м-м-м, — мычу, не в состоянии вымолвить ни звука.

Очень тонкий ход — на обстоятельном моменте закрыть лежащей даме рот.

По-видимому, Ярослав со мной играет! Его движения то сильно ускоряются, то вдруг замедляются, то прекращаются совсем, а сам он, по-моему, находится везде. Вот он губами изучает мою шею, вот жаляще проходит грудь, вот трогает своим безумным потемневшим от страсти взглядом и рукой мое бедро, вот проводит членом по воспаленным от ожидания и ласк половым губам, вот осторожно погружается в меня. Потом вдруг останавливается, поднимает голову, заглядывает в глаза и не разрывая зрительную связь проталкивается внутрь и сразу замирает.

— А-а-а-ах! — зажмуриваюсь и расслабляюсь, стараюсь побыстрее его принять.

Большой! Чересчур большой! И очень твердый!

— Даш… — он гладит по моей щеке рукой.

— Да-а-а…

Затем его толчок и полное проникновение в меня… Щадящий мое тело мужской откат, и страстный шепоток:

— Вот так!

Легкий, почти воздушный, поцелуй в губы, затем укус, мой глупый смех и страстью инициированный стон!

Еще один мужской толчок! На всю длину и с полным погружением. Потом назад и маленькая остановка…

Я вижу его лицо, раскачивающееся надо мной… Его красивые глаза… Его доброжелательную улыбку… Я чувствую глубокий поцелуй… И фоном слушаю мое нытье!

— Еще! Прошу-у-у-у еще-е-е-е…

Ярослав плавно ускоряется, при этом открытым ртом дышит в мою шею. Проникает сильно, полностью, до изнеможения, но в то же время очень осторожно. Он любит, и абсолютно не дерет. Не самоутверждается! Следит за мной, доставляет удовольствие и ждет… Ждет… Ждет… Ждет… Моего финала!

Его движения становятся чересчур ритмичными и даже агрессивными. Я слышу, как он порыкивает, изображая неудовлетворенного зверя. Рычит, конечно, но совершенно не пугает. Мне не страшно, тут скорее наоборот. С ним так хорошо, что обо всем забываю. Как это вообще возможно? Мы с ним знакомы всего лишь десять дней. «По-взрослому», конечно! А такое впечатление, что давным-давно изучили друг друга…

Боже, боже, боже! Как низ живота нестерпимо тянет, жутко скручивает внутренности и чересчур зудит. Мне бы ноги вместе свести, но двигающееся в удобном для меня темпе тело Ярослава этого сделать не позволяет.

Еще пара сильных и четких мужских толчков и он с легкостью подводит меня к эмоциональному обрыву и персональной нирване… И недолго думая, весьма самоуверенно толкает! А я опять лечу, расправив гордо крылья, внимательно рассматривая нас.

— Даш…

Чувствую, что он как будто близок к своему финалу. Намерен выйти? Ну уж нет! Мне ведь все равно, а ему награда…

— Не уходи! — шепчу, скрещивая ноги на его пояснице. — В меня… Пожалуйста. Я на таблетках, Ярослав… Ничего не будет. Безопасно.

И не соврала!

Зараза!

Подстегиваю парня и тут же направляю!

Смазлив? Смазлив! И очень благороден! Ах, как красиво он кончает! Все мышцы напряжены и демонстрируют своей точеный рельеф, а их хозяин весьма сосредоточен на процессе. Он тихо стонет и хрипит! Я чувствую его выстреливающее теплое семя у себя внутри.

Ярослав расслабляется и, не выходя, аккуратно опускается на меня.

— Рыбка? — тихо произносит.

— М-м-м? — лежу с закрытыми глазами и блаженной улыбкой на своих губах.

— Ты как? — проводит израненной рукой по моей груди. — Устала? Сильно?

Неспешно поворачиваюсь к нему и говорю:

— Хорошо. Даже очень. Спасибо. А ты…

— Даш, я ведь не вышел. Но…

— Все нормально. Все хорошо, — лаская, трогаю руками его скулы.

Ничего не будет! Мне такое не дано!

— Даш…

— А?

Сейчас потребует, чтобы я громко вслух произнесла о том, что у нас все было?