La Cumparsita… В ритме танго

Глава 7 Ярослав Горовой

Я хорошо знаю это место: до мельчайших подробностей, до жалкого камушка, удушливой пылинки и тонкой травинки. Еще бы! Сколько раз проезжал этот обрыв после физически и эмоционально изнурительных тренировок, контрольных заездов, нескончаемых соревнований, триумфальных побед и бьющих по самолюбию поражений; живой-здоровый, с полным набором человеческих конечностей, с чистой кожей и без ожоговых рубцов… На теле, а впоследствии, на, и без того шрамированном, сердце. Точное количество проездов здесь сейчас я затрудняюсь назвать. Миллион? Или два? Возможно, тут уже другое исчисление надо подключать.

— Ты точно не торопишься? — еще раз уточняю время, которым мы сейчас располагаем.

— Все нормально.

Легким кивком показываю пассажирке, что нам с ней следует выбираться наружу.

— Что это за место? — Даша открывает дверь и выставляет одну ногу.

— Не знаю, — улыбаюсь и тут же ловлю ее испуганный взгляд. — В том смысле, что на автомобильных картах вряд ли этот поворот как-то обозначен, а по километровым отметкам я не фиксирую стационарные стоянки. Здесь прекрасный вид, Даша. Вот и все. Просто хотел тебе кое-что показать.

— Что именно?

— Наш город! Почти весь! Как на ладони! — киваю в лобовое. — Самое время. Он только-только начинает «поджигать» свои дома.

Смирнова хмыкает и полностью покидает салон, а я внутри задерживаюсь и с выходом пока не тороплюсь.

Какая восхитительная фигура! Женская… Девичья… Нет! Почти детская. Однако, в то же время у «девочки» Смирновой точеные изящные контуры физически вполне сформировавшейся женщины — небольшая, но однозначно наблюдаемая грудь, талия, бедра, струной натянутые тоненькие ножки. Вдобавок ко всему — гордо вздернутый подбородок, широкая улыбка, пусть и неискренняя — тут уж кому как, каждому ведь все равно не будешь рад; и по-доброму, словно в снисхождении, смеющиеся темно-карие глаза. Но почему-то именно сегодня у сверкающей и готовой источать «любовь и обнимашки» Даши в жизнерадостном неунывающем ярком образе царит задумчивый и грустный взгляд.

Хрупкие, крохотные, словно у мелкого зверька, конечности — узкие запястья, миниатюрные ладони, немного вытянутые, словно у космического пришельца, пальцы с идеальной формой ногтевой пластины — светло-розовая выпуклая чаша с идеально белой каймой по немного выступающему краю… Узкие щиколотки, видимые сухожилия, острые колени, рельефные играющие легкой судорогой икры, накачанные бесконечными занятиями бедра и округлые сильно пружинящие ягодицы.

Ноги — это же ее хлеб, солидный заработок, гонорар танцовщицы, финансовый источник стабильного дохода и уверенность в завтрашнем спокойном дне, женская гордость, но в то же время зрительная ширка для мужских неизбалованных на такое диво глаз.

Гибкий стан… Подвижный позвоночник, разведенные плечи, соприкасающиеся друг с другом острые лопатки, аристократичный изгиб шеи и извиняющийся, как будто бы слегка заискивающий, наклон головы.

Крохотная, мелкая, но с непростым характером, как совсем недавно меня заверил, опять же, Игорюша Бусинцев; есть в этой Даше несгибаемый, устойчивый титановый стерженек.

Невысокий рост… Легкий и уверенный красивый шаг… Выворотные стопы… Такие только ведь у балерин бывают? У нее хореографическое образование — Буса в самый первый вечер моей новой смены так сказал. Возможно, Смирнова — бывшая прима столичного театра.

Тонкая талия… Я мог бы обхватить ее одной рукой… Мог бы! Мог бы даже силой взять! Но силой не хочу. Я со Смирновой Дашей и так наворотил никак теперь не разгребаемой херни. Думал и представлял одно, а по факту получил совсем другое. Последнему, между прочим, очень рад.

Она оборачивается и поднимает свою руку, выставляет козырек и жмурится от бешеного дальнего света моей машины, бьющего прямиком в нее. Световой удар, не щадя девчонку, колотит похрустывающее от простых движений тело, и в то же время нежная душа обрывает хилые капроновые нити, удерживающие ее на этом свете, покидает видимую оболочку и устремляется наверх.

— Ярослав! — зовет меня.

Смаргиваю несколько раз, затем быстро отстегиваю свой ремень безопасности, убавляю свет, оставляя только габариты и вылезаю из машины.

— Что случилось? — Смирнова спрашивает.

— Ничего. Разбирался с электроникой. Извини. Рука! — поднимаю протез и вращаю кистью. — Настраивал новые жесты.

— А-а-а-а, — обхватив себя, отворачивается от меня.

— Замерзла? — подхожу к ней со спины, но вплотную все-таки не приближаюсь.

— Свежо, — растирает плечи и разминает шею.

— У меня есть плед, — вполоборота указываю в направлении автомобиля, выказывая намерение предложить ей одеяло в качестве согревающего покрывала. — Если хочешь, я мог бы принести.

— Спасибо. Не стоит. Все пройдет.

Я мог бы ее обнять, если она, конечно, мне позволит. Мог бы прижать Смирнову к своей груди, стянуть руками, зафиксировать искусственную конечность в нужном положении и не позволить ей выдвинуться ни на миллиметр из цепкого захвата. Есть все же некоторая прелесть в том, что вместо левой ампутированной руки установлен современный бионический протез. С хватательным рефлексом абсолютно нет проблем!

— Даш…

— Ты прав, Ярослав, здесь очень красиво, — оглядывается назад. — Можно? — указывает на капот.

— Конечно.

Надеюсь, там не горячо и автомобильное дыхание остыло. Даша трогает ладонью блестящую поверхность, что-то с нее стряхивает и прислоняется задом на немного покатый автомобильный нос.

— Тепло, — смеется, — и даже плед не нужен.

— Да, — не сводя взгляда с покрывающегося сумеречным саваном родного города, подхожу к устроившейся на моей машине Смирновой и сажусь рядом с ней. — На плечи точно ничего не хочешь?

— Нет, — мотает сильно головой.

Сегодня тихо, безветренно и неожиданно спокойно. Что очень странно, ведь не выходной же день.

— Сколько здесь живу, а в эти места ни разу не забиралась — ни сама, ни с компанией, — опускает голову, задумчиво рассматривает свои стопы, заточенные в маленькие туфли на невысоком каблуке. — Спасибо, что пригласил сегодня. Было очень круто! Хоть и громко. Ты знаешь, уши до сих пор болят, — прикладывает ладони и сильно-сильно растирает их. — Даже чешутся немного. Бр-р-р, бр-р-р! Но приятно. Я ведь никогда не была на таких соревнованиях, Ярослав.

Не хотел бы произносить скупое:

«Не за что и всегда пожалуйста!»,

но этого, по-видимому, все же требует обыкновенный этикет.

— Я рад, что ты согласилась, Даша…

— Спасибо, что пригласил, — перебивает, не дает мне договорить и зачем-то еще раз повторяет благодарность. За сегодняшний день, кстати, дважды у нас с ней всплывает такой момент. — У тебя прекрасный взрослый сын, красивый мальчик. На тебя похож, но совсем немного. Говорю так, чтобы ты не зазнавался. Чуть-чуть, — сводит вместе указательный и большой пальцы, показывая степень нашей схожести с Кириллом, — в основном, конечно, по росту и общей фактуре, но в большей степени он повторяет свою мать, твою жену.

— Бывшую, Даша.

— Ну да, конечно.

Видимо, забыла? Теперь моя, похоже, очередь отсыпать благодарность? Но ответный ход свой все же пропускаю и, пусть не совсем тактично, ненавязчиво или элегантно меняю тему разговора.

— Что у тебя случилось? — задаю Смирновой совсем другой вопрос. — Даш, какие-то неприятности или…

— Или! — поднимает голову, прищуривается, пытается что-то в мелких городских огнях найти.

— Ты можешь все мне рассказать, если хочешь.

— Хочу, — спокойно произносит и тут же в свой голос добавляет издевательскую нотку, — но только, хоть убей, не понимаю, зачем тебе это все надо. Прекрасный день — я, кажется, вот только что поделилась приятными впечатлениями о нем. И потом, ты ведь не девчачий исповедник? Или я ошибаюсь, и ты, по-видимому, любишь сплетни собирать, м? Тогда, извини меня, но весьма противно такому несерьезному мужчине свою душу изливать.

— Нет, не исповедник и не сплетник, по крайней мере, не выношу, когда их распространяют, — наверное, слишком грубо отрезаю. Смирнова вздрагивает и шумно выдыхает, затем шипит сквозь зубы, словно сомневается в том, что я сказал.

— Но послушать все-таки не прочь, так же? А? Надо быть в тренде, Ярослав, в курсе всех событий. И потом, это несомненный козырь в рукаве, мало ли когда и по какому случаю придется что-то и кому-то предъявить, — Даша, не скрываясь, весьма красноречиво издевается. — Даже личную жизнь можно устроить, подслушав глупости, которые с умным видом разносят не слишком умные люди. Только вот одна проблема! Тебе сейчас интересно, какая?

— Да.

— Носят по миру не слишком умные, но и те, кто внимательно прислушиваются к болтовне и сарафанному радио, не лучше по мозговой активности тех, первых. Ты себя к какой команде соревнующихся причисляешь?

— Я понимаю, — расчесываю пальцами правой руки себе бровь. — Мне извиниться?

— Было бы неплохо, — с завороженным видом куда-то вдаль, поверх городской черты, за линию горизонта, не моргая смотрит и таинственно улыбается, словно женщина с художественной картины эпохи долбаного Возрождения. — Возможно я забуду и тогда…

— Извини, пожалуйста, — не даю ей досказать.

Она молчит, но я же вижу, как Смирнова сейчас безмолвно издевается и смеется надо мной! Ну что ж, я прекрасно понимаю ее недовольство, но то, что уже произошло назад все равно не повернуть. Я произнес нужные слова, а на ее прощение, видимо, необходимо время. Надо подождать? А как долго? А не обрастет ли ее личность новыми наветами за тот период, пока она будет меня за старые прощать?

— Всякое бывает, Даша. Не все услышанное можно считать сплетней.

— Ты про испорченный телефон что-нибудь знаешь? По древнейшему детству играл в такую незамысловатую игру?

— От подачи и источника информации многое зависит, — продолжаю гнуть свою линию.

Смирнова ничего не отвечает, лишь в чем-то соглашаясь, утвердительно мотает головой.

— Ой, стоп, наверное! Забыли, Ярослав.

Теперь мы оба замолкаем. Я слушаю ее дыхание, присматриваюсь к легкому шевелению волос, выбившихся из высокой прически, слежу за движением женских губ, замечаю даже слабое дрожание ее артерии где-то возле маленького уха с элегантным жемчужным гвоздиком. Похоже, я плыву, под течение подстраиваюсь и из надоевшей чертовой обыденности во что-то бессознательное, нереальное погружаюсь?

— Перестань, — ловит судорогу телом.

Мне даже кажется, что она мгновенно покрывается мурашками. Россыпь кожных прыщиков пузырится всюду на оголенных участках маленького тела: на ее щеках, на шее, на ключицах и плечах; а волосы на теле поднимаются на предплечьях и даже на кистях.

— Я ничего не делаю, — ухмыляюсь. — Чего ты?

— Ты меня рассматриваешь, — с недовольством в голосе произносит.

— Прикажешь, закрыть глаза?

— Отличная идея. Сделай одолжение и закрой!

Обойдется! Размечталась! Этому точно не бывать.

— Ты очень грустная, — пытаюсь зайти с другого направления, — на себя совсем не похожа. О чем-то нехорошем думаешь или обстоятельственный пасьянс сегодня сложился не так, как всегда, или как по новому курсу с утреца предполагалось?

Даша крутит носом, кривляется, демонстрирует надменный профиль и даже глубоко вздыхает.

— А ты разве знаешь, какая я должна быть согласно, скажем, заводским предустановленным настройкам? — вдруг поворачивает голову ко мне, теперь настал ее черед рассматривать мой профиль. Зазубренным лезвием скребет по оголенным нервам, терпение испытывает, и темным взглядом больно режет, снимает кожу, с живодерским запалом расковыривает человеческое нутро. — Все-все знаешь? Уже, что ли, видел мою радость, грусть, горе, истерику или обычное состояние, когда, например, все идет по плану, так, как дОлжно? С чего ты взял…

— Считай, что у меня сработала интуиция и проявился немалый опыт. Что произошло, Даша?

Не знаю, к чему я привязался, почему предполагаю, что у нее какие-то проблемы или кто обидел сильно. Будем считать, что это, повизгивая, стонет мое больное неусидчивое подсознание. Вижу или предчувствую неприятности, оккупировавшие Смирнову на уровне, который нетренированным глазом не засечь. Я ведь гонщик, пилот болида, бывших в этом деле не бывает, а мои реакции, видимо, чересчур обострены.

— Физическое нездоровье, Ярослав, — опять натянуто улыбается. — С утра по дороге на работу подвернула очень неудачно ногу, стопа опухла, еле застегнула босоножки, а потом еще и съела что-то не то, запила дешевым кофе, меня тошнило, а под занавес всего этого безобразия сильно заболел живот, да и голова задним фоном покоя не давала, просто-таки надвое раскалывалась, спазмами фонила.

— Нужно было обратиться к врачу, Даша, — нравоучительным тоном говорю.

Смирнова кривит губы, поднимает руки и в ладонях прячет то ли плачущее, то ли смеющееся идеальное лицо.

— Я что-то не то сказал? — внимательно слежу за ее действиями.

— Идеалист, да? — убирает руки. Теперь я вижу, что она все-таки смеялась, хотя глаза выдают почти скатившуюся на щеки толстую слезу.

— Вряд ли. В том, что предложил обратиться к специалисту был не прав? Полагаешь, нужно перетерпеть, возможно, все само пройдет? Возможно, Даша, я ведь этого не отрицаю. А если…

— Господи, Ярослав, кому какое дело, что со мной? Заболел живот — да мало ли что! Напрашивается лишь один вариант — кому-то следует быть более разборчивой в еде. Я сейчас о том, что ничего страшного не произошло.

— Обманываешь? — прищуриваюсь и подаюсь к ней своим лицом.

— То есть? — отклоняется. — Я же сказала…

— Мне кажется…

— Крестись, когда в следующий раз увидишь «мимолетное видение», — отталкивается двумя руками от металла, намереваясь встать с капота.

Опережаю ее — подскакиваю, останавливаюсь перед женским телом и огромной каменной глыбой возвышаюсь над ней.

— Ты чего? — хлопает пушистыми ресницами.

— Давай встречаться, Даша? — не долго рассусоливая, четко предлагаю.

— Что-о-о-о? — у Смирновой округляются глаза, а на последней букве «о», к тому же, широко распахивается рот.

— У тебя есть парень, мужчина, муж?

— Какая разница! — пытается вырваться из импровизированного капкана и обойти меня. — Ярослав! — бьет ладонями по машине. — Ты что делаешь?

— Будем считать, что сегодня у нас первое свидание, — без тени смущения продолжаю говорить. — Мы встретились с тобой, посмотрели гонки, кое-что узнали друг о друге, сейчас вот подводим итог…

— Очень интересно! — с издевкой произносит, перекрещивает руки и откидывается немного назад. — Что же ты узнал обо мне, Ярик?

— Ярослав! — шиплю, глядя на нее.

— Хорошо-хорошо, да будет так, Ярослав! И все же? — прыскает от смеха.

Нет! Она меня всерьез совсем не воспринимает, по-видимому, в ее глазах я выгляжу искалеченным шутом.

— Что я узнал о тебе? Это твой вопрос?

— Именно!

— У тебя совершенно нет друзей! — задираю подбородок, прищуриваюсь и рассматриваю ее сквозь опущенные ресницы. — Все, кто тебя окружают — я говорю о твоей работе, только там ведь пересекаемся, — отъявленные козлы.

— Ты себя тоже, по всей видимости, к козлам причисляешь? — недослушав до конца, встревает.

Передергивает! Язвит! Обороняется! Кусается! Пытается ужалить! Отбивается, нарываясь на ехидную пикировку?

— Возможно. Об этом мне тяжело судить.

— Тебе тяжело, а мне — нет. Со стороны, как говорят, виднее. Так я скажу? Позволишь? — подмигивает.

— Если тебя не затруднит, Смирнова. Будь любезна, изложи, — немного завожусь.

— Козе-е-ел! — шипит, разглядывая исподлобья, два пальца, как два козьих рожка, пристраивает к голове. — Еще к тому же и какой! Предводитель! Почти вожак блеющей копытной стаи! — выплевывает мне в лицо. — Отойди! — толкается, руками попадая в мой живот.

— Даш, перестань, — пытаюсь остановить ее рукоприкладство. — Я сказал…

— Козел! Твой новый титул, Ярослав Горовой! Козел в сторожевой будке у почти профессиональных танцоров! — хохочет, сверкая увлажненными глазами. — Вот так эскапада! Я сейчас умру от смеха.

Эскапада? Она, вообще, в своем уме? Что я такого сказал?

— Пусть так! Тебе виднее. Как посчитаешь нужным… Да успокойся же! — хриплю.

— Пошел ты! — еще один ее толчок, да все без толку — я крепко на ногах стою.

Здоровой рукой успеваю схватить одну мельтешащую перед моим носом ее длинную ладошку, зато второй, искусственной, не могу ничего сделать. Боюсь, что ненароком раздавлю. Если вдруг схвачу, да не рассчитаю свою силу, то запросто могу сломать ей кости, разорвать кожу или вывернуть суставы, раскрошить почти хрустальные хрящи.

— Даша, пожалуйста, хватит! Остановись, — жалобно скулю и умоляю.

Она бьется, словно птица, попавшая в охотником расставленные и запрещенные законом сети.

— В друзья набиваешься? — резко останавливает мельтешение. — Хочешь дружить? За ручку держать? Носить мой портфель и сменную обувь? На физкультуре будешь баскетбольный мяч с башки моей снимать?

— Нет, — глухо отвечаю.

— Нет? Хм-хм! — прищуривается, всматривается, сосредоточивается, подбирает нужное определение. — В любовники желаешь? — смеется. — Ой, не могу! — вздыхает, вытягивает губы и смахивает слезу. — Постель по расписанию, встречи в определенные дни. Теперь считаю, что мы должны заранее оговорить финансовое вознаграждение за то, что будем в жизни друг у друга вытворять. Согласуем ценник, Ярослав! А? Согласен? Все устраивает? Наши встречи будут с одной лишь скотской целью. Знаешь, с какой? Потрахались и разбежались. Две, что ли? Ну что ж, извини, придется доплатить… Или… — вроде бы задумывается, останавливается, подкатывает глаза, а затем снова всматриваясь в меня, шипит. — Предлагаю наносить сексуальные визиты в понедельник, среду, возможно, пятницу, но не позднее десяти часов вечера, естественно. Угу?

— Нет.

— Чего тебе надо? — рычит. — Отвяжись!

— Я же сказал, — шепчу, заглядывая ей в глаза.

— Что подразумевают твои встречи, Ярослав? Что означает пространная фраза «Давай встречаться, Даша»?

Видимо, я что-то не то сказал? Не пойму. Не то чтобы совсем не догоняю, просто, видимо, не различаю пошлость от тактичного мужского предложения. Она бы, стерва, лучше помогла! Только лишь хихикает и жестко издевается. Если бы я был верующим, то сказал бы, что ее мерзкое поведение к тому же и грешно!

— Ты ведь поняла меня, — перехватываю руку, отпускаю на одно мгновение только для того, чтобы удобнее взять, за талию обнять и прижать к себе. — Поняла же? Даша?

— Скажи, как положено, Ярослав, — расчленяет взглядом. — Как надо, как дОлжно, как я хотела бы услышать, если ты на такое, как мужик, способен. Привык, что ссущиеся телки чемпиону на шею вешаются, считаешь, что навороченной машиной сможешь покорить, думаешь, раз она смеется, то можно на вторую базу, минуя первую, пройти. Ни хрена не выйдет…

— Почему? — еще ближе подбираюсь к ее лицу.

— Я битая, — сипит сквозь зубы.

— Что? — разглядываю красивые губы, шепчущие откровенную чушь.

— Битая мужиками, Ярослав. Что непонятного?

— Я тебя не бил! — прикасаюсь своим лбом к ее переносице. — Я хочу встречаться. Не знаю, как правильно сказать, — усмехаюсь и мычу. — Помоги.

Как положено! Что за херня? Да что я должен ей, в конце концов, сказать?

— А дальше?

— Дальше? — переспрашиваю, слегка продавливая своим лбом ее лицо.

— Что дальше будет? Как ты представляешь наши встречи?

Не знаю! О таком пока не думал и, естественно, не представлял. Сейчас хочу услышать просто «да», а дальше будь, что будет. Не хочу загадывать так далеко, тут бы день спокойно пережить, да без последствий.

— Поцеловать хочу, — прихватываю губами кончик ее носа. — Очень! И все…

— М-м-м-м, — упирается руками в плечи и отклоняется назад. — Обойдешься!

— Сильно! — ухмыляюсь. — Что скажешь? А потом обсудим будущее. Как вариант?

— М-м-м-м… — пытается выскользнуть и с намеченной траектории в свободное пике уйти. — Я тебе не казенный пробник. Да что ж такое? Брысь-брысь-брысь!

Как драному коту по носу щелбаны дает? Какого черта я ей о своих намерениях тут сообщаю? Не дергайся, засранка, и спокойно жди!

Притискиваю ее к себе, вынуждая Дашу сильнее прогнуться в пояснице, запечатываю рот поцелуем и вполуха слушаю томное, слегка скулежное, нытье. Смирнова стонет, рта не раскрывая. Я нагло, без стеснений и зазрения совести — где-то, видимо, на треке жалкие остатки морального богатства сегодня растерял, натираю наши губы, вращаю головой, языком пытаюсь протолкнуться в женский рот. Пока не очень-то выходит, но я ведь только начал, поэтому хватку не теряю, а продолжаю напирать! Главное, крепче и плотнее к своему телу извивающуюся прижимать. Наступаю, почти не торможу себя, укладываю Дашу на капот. Наконец-то! Смирнова поддается и начинает отвечать. Запускает ладошку в мои волосы, сжимает пряди, массирует ноготками и царапает мне кожу. Вкусно! Сладко! Очень сочно! Офигительно горячо! Я, видимо, такой голодный, что готов ее живьем и полностью за один тщедушный раз сожрать.

— Ну, а ты не хотела целоваться, кумпарсита, — немного отстраняюсь, ухмыляясь, рассматриваю ее смущенное лицо. — Понравилось же? — щекочу кончиком своего носа теплую щечку. — Было хорошо?

— Что дальше, а? — рассматривает меня. — Не наглей! Кому сказала? Ты посмотри, какой! Сильно много себе позволяешь. А ну-ка…

А она упрямая!

— Еще, наверное, поцелую, — предпринимаю новую попытку. — Стоп! Лежать и ждать!

Теперь она почти не сопротивляется, лишь тихонечко постанывая, отвечает. Пробую на вкус, словно дегустирую необыкновенное блюдо — нежные губы со вкусом вишни, мягкие и шелковистые, в меру влажные и очень пухлые.

— Ярослав, — упирается ладонями, когда я наконец-то отпускаю и прекращаю целовать, — хватит. Пожалуйста…

— Для первого свидания? — подмигиваю.

— Господи! — прикрыв глаза, отворачивает голову в сторону, шумно дышит, затем на одном вдохе замирает, а повернувшись лицом ко мне, на закономерном выдохе произносит то, на что я самоуверенно рассчитывал, когда регулярные свидания предлагал. — Давай встречаться.

— Давай, — слежу за ней и улыбаюсь. — Поцелуй помог?

— Детский сад какой-то! — неуверенно отпихивает меня. — Слезай с меня, — пытается даже угрожать. — Ну? Быстро! Отпусти и дай дышать.

— Никаких графиков, Даша, — осторожно встряхиваю маленькое тело, Смирнова мягко стукается затылком о капот. — Мы встречаемся по-взрослому.

— У меня есть личная жизнь, Ярослав. Что это такое «по-взрослому»? Что-то нехорошее вкладываешь в определение? Жду объяснений!

— Со мной! — смотрю в глаза. — Личная жизнь со мной, Смирнова. «По-взрослому» равно «по-честному».

— Обалдеть! Ты с Луны, что ли?

Возможно! Если честно, то сам себя с трудом сейчас понимаю. Однако предпочитаю именно сегодня все подводные камни обойти. Договоримся с ней на берегу, за какие буи не следует заплывать, установим регламент, ограничим скорость, чтобы в случае чего… В случае чего? Я сейчас серьезно? Ничего еще нет, а я тут варианты для страховки старательно и искрометно обозначаю.

— Не буду отвечать на провокацию, Смирнова. Что там дальше, как оно пойдет, сможем или нет, — вытаскиваю правую руку из-под ее спины, кончиками пальцев касаюсь выпуклого лба, идеально ровных бровей, горячих щек, прохладного носа, — об этом думать не будем.

— Ты…

— Есть всего один вопрос.

— Бесцеремонные поцелуи и бестактные вопросы? — взглядом останавливается на моих губах. — Многовато для первого свидания, не находишь? Не слегка нахально, Ярослав. Мужика включил на полную катушку, решил измором взять? Регламент мы, конечно, опустим, но количество поцелуев за одно свидание, тем более за первое, ограничим. Довольно! — перед моим носом выставляет крохотную ладошку.

Сюда поцеловать? Пожалуй, это я проигнорирую и не стану на бредовую идею отвечать. Пусть потешиться, пока я разрешаю. Заводит же! Без ключа и кнопки, а скручивая тоненькими пальцами три жалких медных проводка — симпатию, мой неподдельный интерес и обозначившуюся жажду обладать.

— В самый раз! — упираюсь ладонью в капот, отталкиваюсь, поднимаюсь и в помощь предлагаю свою руку.

— Спасибо, — мячиком подскакивает, шустро выпрямляется, одергивает юбку и поправляет съехавшую от моего напора блузку.

Смирнова оглядывается по сторонам, обхватывает правое запястье, сдавливает руку, сильно разминает, передергивает плечами и наконец-то поднимает на меня глаза.

— Ты свободна, Даша? — задаю неудобный для нее, но важный для меня вопрос. — Одна? Ни с кем ведь не встречаешься?

Кроме меня, конечно!

— Да.

И достаточно! Мне этого вполне достаточно. На этом, пожалуй, остановимся. Первое правило взрослых или честных отношений — друг другу безусловно доверять. Я верю Даше! Не знаю, почему, но абсолютно уверен в том, что она не станет мне врать.

— Поздно, Ярослав, — кивает на машину. — Мне пора домой…

Родители заждались?

— Домой?

— Если ты не возражаешь? — быстро следует к своему месту.

— Даш? — шепчу ей в спину.

— Угу? — прикладывает пальцы к замку пассажирской двери.

— Что у тебя сегодня случилось?

Ничего не отвечает. Щелкает замком, открывает дверь и забирается в салон…

— Это мой отец, — шепчет, рассматривая высокую фигуру, стоящую на въезде в их поселок.

— Мы задержались? — накатом подбираюсь к указанному ею месту высадки. — У тебя будут неприятности?

— Нет, но…

Она волнуется! Боится? Переживает? Что-то, видимо, не так?

— Хочешь, я с ним поговорю? — останавливаюсь, но не глушу мотор. — Я представлюсь…

— Не стоит, Ярослав. Все нормально. Мне пора, — отстегивает свой ремень, не сводит взора с родительского силуэта, но не смотрит на меня.

— Даш…

— Пока!

Она выскакивает из машины и вприпрыжку приближается к нему. Вижу, как подходит, как целует в щеку, обнимает, гладит мужские плечи, почти что вешается к своему отцу на шею, а затем, ярко улыбаясь, берет его под руку и разворачивает здорового мужчину в противоположную от моей машины сторону.

Ну, знаешь ли! Я так не могу…