La Cumparsita… В ритме танго

Глава 18 Горовые…

Даша

Я смотрю на Ярослава, который не сводит глаз с надувшегося, как мышь на крупу, Кирилла, чьи волосы без конца ерошит тихо всхлипывающая Вика.

Наш сегодняшний «почти победоносный» финал! Ну что ж…

— Сынок, сынок, сынок, — без конца повторяет она.

Андрей тянется к жене и обхватывает ее вторую свободную от ласк по отношению к сыну руку, осторожно сжимает и тихо произносит:

— Вик, перестань. Не надо, слышишь?

— Мне закончить с этим, па? — Кирилл резко вздергивает подбородок и со слезами на глазах задает вопрос Ярославу, проглотившему язык и безмолвно выражающему сочувствие неудачливому на сегодняшнем мероприятии парню.

— Только тебе решать, — муж подается вперед, при этом отпускает мое колено, которое до этого неспешно гладил, словно успокаивал сам себя. Искусственной рукой он зажимает свою пачку, а второй, живой, вытягивает сигарету и вставляет к себе в губы. — Твоя жизнь, твои правила, твои решения, Кирилл. Я здесь ни при чем…

— Так мне завязать с этим, Ярослав Сергеевич? — выкрикивает парень, подскакивая на своем месте, двумя руками упираясь в подлокотники стула. — Я спрашиваю у Вас, как у своего тренера, человека, который следит за моим профессиональным ростом и дает грамотные рекомендации. Мне уйти, забыть, смириться? Мне все бросить…

«Господи! Да не пори горячку, парень! Ничего ведь не случилось!» — мне кажется, именно это пытается сейчас сказать ему Ярослав.

Сколько тебе? Всего шестнадцать лет, а ты уже находишься за управлением машиной, к которой, например, мой умудренный водительским опытом отец никогда бы и на пушечный выстрел не подошел, разве что решился бы только поглазеть на сумасшедшие «скачки» этих металлических лошадок. Рассматриваю раскрасневшееся лицо сына Ярослава, его дрожащие губы, сжимающие ручки стула до побелевших костяшек пальцы, трясущиеся колени и дикий огонь желания в глазах. Там каждый напряженный до стона нерв, долбаная колбочка и хрупкая, почти стеклянная, палочка, вопят о том, что:

«Пап, пап, папочка, я не хочу ничего бросать!».

Словно и не было всех тех четырнадцати лет, помню, как точно так же выкрикивала своему наставнику, что хочу все забросить, поймать свой никак не уловимый дзен и в закат танцующей походочкой уйти… Похерить то, к чему стремилась, чего хотела добиться! И о чем сейчас хотела бы забыть, как о страшном сне.

«Да разве это главное, Даша?» — встряхиваю головой, словно из нехорошего забытья в реальность возвращаюсь.

— Кирилл! — Вика поджимает сжатые ручонки к своим губам. — Ярослав, — переводит взгляд на моего мужа, а затем на своего, — Андрей, пожалуйста?

— Вам решать, Кирилл Ярославович, — муж прикуривает и откидывает зажигалку, проскакивающую на поверхности стола, как водомерка по темной водной глади.

Первый серьезный заезд — первый удручающий сознание и будоражащий нервную систему гнилой провал. Кирилл пришел шестым! Я, конечно, в этом не разбираюсь, но…

— Спасибо за рекомендацию, тренер, — всхлипывает все-таки еще мальчишка, вот только несколько часов назад подкидывающий меня на своих руках, изображая из себя Геракла.

— Всегда пожалуйста, — Ярослав затягивается, затем прищуривает один глаз, поворачивает голову и как бы свысока рассматривает меня. — Поедем домой, Даша? Ты устала?

Ему решать или все же мне?

Мальчишка почти плачет, а Ярослав спрашивает, хочу ли я домой? По-моему, это неправильно, жестоко и весьма высокомерно. Его сыну нужна поддержка и совет, в конце концов. Он, как отец, мог бы высказать свое мнение и направить парня в нужное русло. Кирилл выпрашивает отеческое наставление, он ждет, что ему помогут, а мой муж с баюкающей меня улыбкой, лениво интересуется, не устала ли его «рыбка».

Так же нельзя! Кириллу необходима поддержка, слова утешения, возможно, обещания или клятвы в том, что все в ближайшем будущем сложится так, как он хочет, ведь у него прекрасные гены, физическая подготовка, налицо старательность, упертость, хватка, отличный тренер, в конце концов, он должен соответствовать планке, заложенной его родителями:

«Кирилл Горовой будет как его отец!» — он мне сам в нашу первую встречу, гордо выставив подбородок, сказал.

Поэтому:

— Мне кажется, что место, которое ты занял, Кирилл, прекрасная возможность развиваться дальше. Шестое…

— Даша! — Ярослав шипит, опускает взгляд и стряхивает пепел сигареты.

— Первое место обязательно будет! — ярко улыбаюсь, не обращая внимания на очевидное недовольство мужа, и продолжаю. — Главное, не сдаваться. У тебя все получится, а бросать…

— Даш? — Ярослав сжимает мою руку и тыльной стороной ладони подносит к своим губам. — Поедем домой, кумпарсита?

Он меня так мило затыкает… Или что это означает?

— Я… — квакаю и тут же замолкаю.

Муж спокойно поднимается, очевидно пренебрежительным жестом откидывает в урну сигарету, протягивает мне руку и красивым взглядом заклинает, чтобы я без разговоров встала и ушла вместе с ним.

— Папа! — сын шепчет не смотрящему на него отцу.

— Встретимся на треке согласно расписанию тренировок, парень. Я доволен сегодняшним результатом. Стратегию обсудим в рабочей обстановке без праздных зрителей и сочувствующих твоему положению сверхэмоциональных женщин. Кстати, — ухмыляется, — всегда нужно тщательно проверять стойло на предмет лишних ушей и слишком доброжелательных советов. Чужое особое, щадящее нервишки растрепанного спортсмена, мнение до добра никогда не доводило, впрочем, как и жестокая самоуверенность. Есть работа, парень, а есть личная жизнь. Не смешивай трек и папу, наконец.

Машину не разбил и до финиша добрался? Это Ярослав сказать забыл?

— Пап? — Кирилл идет за нами и без конца твердит родительский статус мужа. — Папа, па? Отец?

— Так нельзя, — бухчу себе под нос. — Что ты делаешь? — выкручиваюсь, пытаясь вытащить свою кисть из цепкого захвата правой руки Ярослава.

— Даш, он должен разобраться сам. Не мешай, пожалуйста, — спокойным тоном произносит мне в макушку.

— Не бросай его, — то и дело оборачиваюсь назад. — Ты же отец! Твое поведение жестоко! Куда мы так торопимся?

Нельзя бросать! Надо бы остановиться и поговорить с мальчишкой по-хорошему, объяснить ему, в конце концов, что его любят, что за него болеют, надеются и даже знают и абсолютно уверены в том, что он… Будет только первым! Но не вторым… Серебро — дешевый металл, невзрачная награда. Второе место для откровенных лузеров, тех самых неудачников!

Поднимаю руку и рассматриваю свое обручальное золотое кольцо. В памяти всплывает один эпизод из старой, давно прошедшей жизни. У моей бабули всю жизнь на том самом пальце было серебро. Если честно, очень странно и забавно! Там была «коронка» с мелкой россыпью каких-то переливающихся камешков. Ее обручальное кольцо было необыкновенным, аккуратным и очень мягким. Но серебряным… Откровенная дешевка! Означает ли это, что дедушка мою любимую бабулю недорого ценил?

— Я не бросаю его, рыбка. С чего ты взяла? — Ярослав наклоняет ко мне голову. — Это занятое место Кирилл, конечно же, надолго запомнит. Но и выводы он тоже должен сделать. Ему следует понять, как нужно вести себя в той ситуации, в которой он по своей дурости на трассе оказался.

— Я поняла, но… — еще раз оборачиваюсь и замечаю, что, похоже, мальчишка устал за нами бежать и сдался. Стоит на полпути с опущенной головой и всхлипывает, как девчонка.

— Он мужик, Даша. Нечего здесь нюни распускать. Пусть терпит и осознает.

— Ты хоть рад его результату? — сощуриваюсь, задираю голову, пытаясь схлестнуться взглядом с Ярославом.

Муж хмыкает, перехватывает меня, обняв за плечо, крепко прижимает к себе.

— Мою радость не передать словами, кумпарсита. Это было, — Ярослав замолкает, несколько раз сжимает мое плечо, приподнимает, а затем продолжает, — очень круто. У сына есть способности. Я просто не люблю слово «талант», кумпарсита. По душе — скрытые нереализованные возможности. Когда на человека вешают ярлык о его сущей незаменимости, исключительности…

— Это плохо? — с шипением перебиваю.

— Это уничтожает рвение, Даша, и превращает человека в замученного его «талантливым хозяином» раба. Строятся рамки, в которых он мечется, возводятся липовые стены, о которые потом так жестко разбиваются мечты и желания «таланта», так и не сумевшего их реализовать. Люди погибают.

Мы подходим к машине, Ярослав снимает сигнализацию и открывает для меня пассажирскую дверь. Следит за тем, как я забираюсь в салон, как поджимаю ноги, как расправляю юбку, укладываю сумку на колени, тянусь к ремню, защелкиваю карабин и мертвым взглядом устремляюсь в лобовое стекло.

— Что с тобой? — муж наклоняется ко мне и прикасается носом к моему виску. — Я что-то не то сказал? Даш, ты же хотела поговорить. Когда? Сейчас или…

«После победы Кирилла» — так я ему сказала. Его сын не победил, а это значит, что разговора у нас не будет. Я не стану перед ним душу изливать. Уж больно он на праведника сейчас похож, раздавая направо и налево советы почти вселенского масштаба.

— Я просто устала, — поворачиваюсь к нему и руками обхватываю любимое лицо. — Ты прав, а я хочу домой. У нас ведь были планы на этот вечер, а потом — на ночь. Годовщина…

— Планы не изменились, кумпарсита, — губами трогает мой висок и медленно спускается к щеке, а затем неспешно переходит к мочке уха.

Зажмурившись от удовольствия, вытягиваю шею и сильнее подставляюсь под ласки.

— Ярослав, — шиплю.

— М? — облизывая мне кожу, нудит где-то рядом с ухом.

— Поехали, — обнимаю его за шею и сильнее прижимаю к себе, — пожалуйста.

— Сейчас-сейчас.

Он отстраняется от меня, делает несколько шагов назад, рассматривает всю картину издалека, со стороны, затем мягко прикрывает мою дверь и начинает обходить машину.

«Способности, мечты, желания, липовые стены и рабы своих талантливых хозяев» — прикольная теория у моего мужа!

А сам он, мне интересно знать, к какой касте причисляет искалеченного любимым делом себя?

Ярослав открывает водительскую дверь и занимает свое место.

— Привет, жена, — ярко улыбается. — Как ты тут без меня?

С глубоким вздохом откидываюсь на подголовник и поворачиваюсь лицом к нему:

— Домой хочу, — скулю и хнычу.

— Сейчас поедем, рыбка.

Он пристегивается, посматривая на меня, чему-то улыбается, затем опять обхватывает мою кисть и прислоняет к своим губам:

— Я готов! — несколько раз целует мою руку.

— Гони, товарищ! Я заждалась ласки от жестокого и беспощадного мужчины.

Он запускает двигатель, действуя на автомате, ни разу не бросив взгляд на панель, не покривившись и даже виду не подав, мягко трогается и выезжает с парковочного места.

Тяжелый день… Тяжелый случай… Пренеприятный разговор с врачом и, на финал, позорное поражение Кирилла… Потом этот душный разговор, практически разбор полетов, после неудачного для парня заезда… Его слезы… Мои некстати воскресшие воспоминания о том, через что я тоже когда-то прошла… Затем наставления и несправедливая философия Ярослава, с который я абсолютно не согласна. Зачем же так жестоко обращаться с собственным ребенком? Понятное дело, что он спортсмен, возможно, будущий чемпион. По-моему, сейчас я сильно ошибаюсь в определениях. Стоп-стоп! Добавила ненужное, к тому же очень жалкое, слово «возможно». Он чемпион по праву рождения. Все, без вариантов, а в конце предложения поставим жирную точку или огромный восклицательный знак! Сын Ярослава Горового не может быть никем. Он исключительный и только первый! Сорт однозначно высший! Иначе… Просто никакой, как будто… Нищий!

— Даш? — Ярослав снижает скорость и включает поворотник, съезжая на обочину и мягко притормаживая, подпирает дном машины очередной кювет.

— Угу? — осматриваюсь по сторонам.

— Давай, наверное, все-таки поговорим, — тихо добавляет, — здесь!

Наше место, кажется? Мы сейчас находимся там, где в первый раз страстно поцеловались и где Ярослав предложил мне свои встречи «по-взрослому», «по-честному» и «по-настоящему». Это же то самое место, где он извинился передо мной за то, что неаккуратно и очень необдуманно поддался сплетням и наговорам, транслируемым из каждого доброжелательного граммофона. С той поры немало воды утекло — мы даже стали мужем и женой через небольшой срок нашего серьезного знакомства, да и здесь, на этом месте, у нас появились новые приятные воспоминания. Видимо, это не конец! Сейчас чего-нибудь добавим.

Ярослав убавляет дальний свет, оставляя только габариты, отстегивает свой ремень и ждет меня, когда я сделаю то же самое и первая выйду из машины. Глубоко вздыхаю и совершаю все, чего муж ожидает от меня. Затем шустро выбираюсь из салона, сладко потягиваюсь и зеваю; прищурившись, внимательно осматриваю себя, скидываю туфли и босыми ногами шлепаю по щекочущей мои стопы мягкой изумрудной траве к парапету над обрывом.

Здесь очень тихо! Весь город перед нами, как на раскрытой ладони, а мне с Ярославом есть, что обсудить. С ногами забираюсь на невысокое каменное ограждение, сажусь на нагревшийся за целый день барьер, и уперевшись руками в пока еще раскаленную поверхность, двигаюсь на пятой точке почти к самому краю. Знаю, что муж обнимет меня сзади и, точно так же свесив свои ноги над зеленой пропастью, собой, как бронированным щитом, укроет и спрячет от лап жестокого окружающего мира. С ним в этом месте я чувствую просто жуткое, пугающее, если честно, не присущее мне спокойствие и клевое умиротворение. Рядом с Ярославом здесь очень хорошо.

— Иди сюда, — он накидывает мне на плечи теплый плед и, пристроившись сзади, усаживается вместе со мной на парапет, свесив ноги над обрывом. — Нормально? — притягивает к себе и сильно обнимает.

— Да, вполне, — ерзаю и устраиваюсь на его груди так, как хочу.

Инициатором разговора, если не ошибаюсь, выступила я? Значит, мне и начинать? Но я не хочу с ним говорить. Сейчас! Возможно, не готова или боюсь того, о чем еще несколько часов назад намеревалась рассказать.

— Как прошла встреча с доктором, рыбка? Успокой меня, пожалуйста. Я волнуюсь за тебя, — прислонившись своей щекой к моей, шепчет муж. — Как ты себя чувствуешь?

— Нормально, — опускаю голову и тихо отвечаю.

— Что с тобой? — целует, как будто бы по зернышку клюет, мою дергающуюся скулу. — М? Где болит? Куда поцеловать, Даша?

— Ничего, — пытаюсь выкрутиться, но ничего не получается. — Ярослав…

— Я же вижу, что ты чем-то огорчена, — он прекращает поцелуи, зато крепче прижимает к своей груди.

— Мне не понравилось, как ты разговаривал с Кириллом, — цепляюсь за старую тему, как за спасательный круг. — Ты ведь издевался над ним, Ярослав. Пожалуйста, признай это. Специально включил высокомерного засранца и показывал шестнадцатилетнему мальчишке ничтожность его шестого места.

— Даш, — он хмыкает, — ты ничего не перепутала? Я высокомерный засранец? А занятое место — ничтожно?

То есть? Мне, что ли, показалось?

— Абсолютно. Это было очень грубо, — поворачиваю голову и вполоборота отвечаю. — Видимо, мне что-то почудилось, а ты белый и пушистый зверь, да? Зачем же так грубо, товарищ? Зачем эти «Ярослав Сергеевич» и «Кирилл Ярославович»? Он называл тебя отцом, а ты строил из себя… Господи, стену возводил, словно открещивался от неудачного или неудачливого ребенка. Зачем? Ты мог бы помочь парню своим теплым словом отца, а не выдавать, как штамповку на конвейере, нравоучения тренера-козла.

— Это был обыкновенный разговор, рыбка. Что не так? Слезы и причитания здоровяка с меня ростом, качающего мою жену на руках с одной лишь целью позлить меня, продемонстрировать, а затем и ткнуть носом в мою физическую ущербность по некоторым вопросам, связанным исключительно с не доломанной начинкой этой штуки, — высовывает бионическую руку и сжимает пальцы, а затем разворачивает их почти веером перед моим носом, — выглядели слегка… Вульгарно, Даша! И чуть-чуть смешно. А как по-настоящему ребром вопрос пошел, так — «Папа, что мне делать? Бросить, да?». Если кому-то интересно мое мнение, то — «Кирюшенька, бросай!». Дарья, он взрослый, серьезный и упрямый человек. Решения нужно принимать самостоятельно, а не выспрашивать разрешения у инвалида-отца, которого он раскачиванием на руках его жены довел почти до белого каления. Ты знаешь, как я ревновал? — покручивает перед моим носом свою чашу, развороченный бионический хват.

— Ярослав, — вытаскиваю свою руку, цепляюсь пальцами за его протез в попытке опустить изрядно «распустившуюся» конечность, — перестань. А вдруг застрянет, что тогда?

Слышу, как муж прыскает и шепчет:

— «Последний дюйм» Олдриджа читала?

— Перестань, — дергаюсь и извиваюсь. — Это совершенно не смешно.

— Так читала или нет, кумпарсита?

— Да! Да! Да! Замолчи, Ярослав.

— Если я, как ты говоришь, вдруг застряну, то придется моей жене навороченную машину к месту назначения доставлять. Так что…

Шиплю, рычу и ерзаю, толкаюсь задом, выдираюсь… Мне это неприятно! Зачем он продолжает?

— Даш, ты ошиблась в своих выводах и в моей реакции на шестое место сына. Все-все! Я больше не буду, не буду. Тихо-тихо, — тормозит мои движения, стреноживает, как кобылу, и продолжает дальше говорить. — Я не унижал его, а полученным результатом я доволен как никогда! Это было великолепно, не устаю это повторять. Если бы парень знал, с чего я начинал.

— Ты должен был ему об этом сказать, — бормочу под нос, — а не устраивать игру в молчанку, сочувствующим взглядом рассматривая пацана, которого на трассе размотало, как неумелого новичка.

— Я не согласен, Даша. Рассказать о себе и впечатать ему в душу ложную надежду, типа это не конец. Нет уж! Пусть старается и ни с кем себя не сравнивает. Он станет лучше, если закончит слушать, что говорят другие люди и отойдет от установки, транслирующей сообщение о том, что: «Раз мой отец в девятнадцать лет не мог нормально выполнить старт, потому что у него от страха дрожали не только руки, но и дергались ресницы, подлавливая нервный импульс большого тела, то и мне на дано, не стану, брошу и покину». Или наоборот! Весьма простые умозаключения. Каждый индивидуален, прекрасен, закончен и несовершенен так же индивидуально. Мы эксклюзив по жизни, а значит…

Я не согласна! Вот моя семья, например… Глубоко вздыхаю и откидываюсь головой на крепкое мужское плечо.

— Здесь так спокойно, Ярослав, — перебиваю мужа, прикрываю веки, мотаю головой, принюхиваюсь к любимому запаху, кончиком языка облизываю щетинистую скулу. — Поласкай? — обхватываю его руку, опускаю нашу связку вниз и прячу, как тайное сокровище, под плед.

— Расскажи о результатах, Даша, — муж тут же перехватывает мой посыл, а я шире раздвигаю ноги.

Чувствую, как Ярослав касается своей ладонью моего нижнего белья, осторожно сжимает плоть и пальцами в сторону отодвигает трусики.

— Да-а-а-а! — забрасываю свои руки ему на шею и подаюсь вперед. — Вот та-а-а-а-к…

— Даш… — шепчет в мои губы, не останавливаясь там внизу. — Открой глаза, рыбка, и смотри на меня.

Я выполняю просьбу и еще сильнее притягиваю его к себе. Сама насаживаюсь на мужские пальцы, которые он за каждой моей попыткой с издевательским смешком от центра наслаждения мгновенно убирает, забираясь по давно проложенному курсу вверх на самый лобок. Ярослав пытает лаской и с коварным прищуром всматривается в мои глаза.

— Что случилось, детка? — теперь щекочет кнопку наслаждения, затем проводит раскрытой ладонью по липким от выступившей смазки складкам. — Ну же… Как ты хочешь?

Я дергаюсь, впиваюсь ногтями в кожу головы, расчесываю мужские волосы, выгибаюсь и шиплю ему в лицо:

— Еще хочу!

Ярослав умеет дарить мне наслаждение, которое я всегда любезно принимаю.

— Еще… Еще… Еще.

Он трахает рукой, при этом не сводит с меня пытливых глаз. Его движения ускоряются, а я струной вытягиваю нижние конечности и поджимаю пальцы на ногах. На финальных изматывающих меня скольжениях я почти рычу, выплевывая звуки уже накатывающего эмоционального освобождения.

— Господи-и-и-и! — сильно содрогаюсь и пищу.

— Тшш, — он резко убирает руку и перегибается через мое плечо. Раскрывает плед и смотрит на то, как дергаются внутренние стороны моих бедер и как похабно выглядит мое женское начало с на сторону сдвинутым исподнем бельем.

— Отличное продолжение вечера, кумпарсита. Твой черед!

— Хорошо, — трепеща ресницами, с придыханием произношу.

Кряхчу, пока свожу поплывшие от ласк конечности, усаживаюсь поудобнее, пытаюсь развернуться, одновременно с этим запускаю руку в разворот его рубашки, облизываю глубокую ямку у основания шеи, затем забираюсь выше, сильно прикусив подбородок Ярослава, плавно отстраняюсь и смеюсь:

— Что мне делать? Подскажи, пожалуйста. Я хочу как можно быстрее отработать свой долг.

— Расскажи мне, как твой день прошел! — спокойным тоном отвечает, закладывая мне за ухо выбившуюся прядь закрученных волос. — Даш, ты же помнишь…

Сейчас он мне заложит о доверии! Еще бы! О таком он каждый божий день твердит. Как такое можно забыть? Хотя… Не нужно обладать особыми способностями, чтобы просто не упоминать о том, что давно пора похоронить.

— Ярослав…

— Не обманывай меня, Даша, — обводит пальцами обводок, щекочет, как блохастую шавку, за самим ушком, спускается на мочку и несильно прижимает мякоть. Затем подается ко мне и как будто по-отечески прикладывается к моим губам. — Не надо, детка. Что случилось? Я вижу все и…

— Ты меня читаешь, Ярослав?

— Да.

— Интересно? — язвлю с кривой улыбкой.

— Да, — серьезно отвечает.

— Ты забыл добавить «пока», — ухмыляюсь и тут же корчу недовольную рожу. — Извини…

— Я читаю, потому что автор нравится. Интересно пишет, очень необычно…

Это означает, что я интересная и необычная? А он торчит от содержания или все же не вдается в смысл?

— Твой формат, Ярослав?

— Вполне. Мне подходит и слог хороший.

Рисую ногтем пальца завитки на его шее, прикрыв глаза, губами прикладываюсь к любимым мушкам на щеках. Я пробую на вкус собственного мужа, которому не в состоянии кое в чем постыдном признаться, потому как если расскажу, то от неизбежного горя, которое он мне законным разводом организует, умру.

— А когда прочтешь, отложишь? Соорудишь полку «избранное», «приватное, потому что пошлое» или «абсолютно неинтересное, потому что долгое»?

— Я начну сначала, рыбка — подмигивает и улыбается. — Извини, но я, видимо, недалекий или тупой.

Мы друг для друга, как раскрытые книги. Ну что ж… Я хотела рассказать о проблеме, исключительно о своей проблеме, у Ярослава проблем с этим, с пресловутым деторождением, нет.

«Представим ситуацию, пожалуй…».

Пока я не начала говорить, надо бы подстраховаться и подстелить страхующую мягкую подстилку. Не могу лететь без парашюта и подушки с такого небоскреба, на который наш брак, уже два года как, вознес меня. Это больно, а это… Это мой любимый Ярослав! Который, возможно, от меня откажется и бросит бесплодную или не «способную к зачатию» жену, так до конца и не прочитав.

— У меня… — начинаю говорить и мгновенно затыкаюсь.

Молчим! Еще чего-то, видимо, ждем. Когда накатит вдохновение или страх меня отпустит и стыд прекратит судьбой назначенную пытку?

— У меня… — вторую жалкую попытку предпринимаю, но в наш разговор вклинивается его мобильный телефон. — Кто это? — вздрагиваю и, вытянувшись, отстранюсь.

— Не знаю.

Придерживая меня искусственной рукой под спину, правой отвечает на звонок:

— Добрый вечер, Алексей!

Это папа! Мое спасение, наверное. Хотя лучше бы это был Сергей!

— Да, спасибо. Конечно, — спокойно отвечает, всматриваясь в меня.

Что еще за соглашение? Что за благодарность и игривая ухмылка?

— Было бы замечательно, — Ярослав подмигивает и улыбается. — Мы будем! До свидания, — и неторопливо отключает телефон.

— Что случилось? — с дрожью в голосе задаю вопрос.

— Нас в гости приглашают. Чего ты встрепенулась, рыбка?

Это чертов непорядок с совестью, товарищ. Верещит проклятая от объема информации, которой не с кем поделиться потому, как в случае разглашения, носителю секретов секир-башка и все недолга.

— Нам пора? — дергаюсь и пытаюсь встать с барьера.

— Даша? — теперь двумя руками вжимает меня в себя, я смешно крякаю и застываю, прекращаю все попытки и чего-то жду от Ярослава. — Я весь твой и готов слушать! Пожалуйста, начинай…

«Я больна, любимый… У меня женские проблемы… Я не смогу родить тебе ребенка из-за юношеской оплошности, в результате которой я сознательно лишила себя возможности стать матерью наших детей. Меня предупреждали о последствиях, я не слушала, брыкалась, рычала и просила лишь о том, чтобы этот эмбрион вырвали из моего нутра и выписали через два часа. Но…» — так, наверное, нельзя, к тому же, это очень грубо.

— Ты хочешь детей? — захожу как будто бы издалека, с другой подветренной стороны.

Ярослав громко хмыкает, улыбается и, как кот, объевшийся сметаны, растекается по красивой физиономии своим ртом:

— Очень!

— Господи, Господи, Господи… — шепчу, а на последнем воспоминании божественного имени в том самом всуе, упираюсь в мужское плечо лбом и, жалко всхлипывая, произношу. — У меня не получается… Хр-р-р! — шмыгаю носом и истерически икаю. Сейчас я плачу, но без слез. — Не могу, понимаешь? Боже мой…

— Даш? — Ярослав пытается меня отнять от себя. — А ну-ка посмотри сюда. Я ничего не понимаю.

— Я бесплодна, Ярослав. Что тут, — громко икаю, — непонятного? Какой абзац тебе по буквам прочитать? Не получится у нас, хоть затрахай до искр из глаз. Господи! Мамочка!

Руками он обхватывает мое лицо и удерживает голову так, как ему удобно — глаза в глаза и друг напротив друга!

— Успокойся, рыбка! Не кричи! — шипит, почти не двигая губами и не раскрывая рта. — Тихо, Даша, перестань.

— Бесплодна, понимаешь? — еще раз гадость сквозь сдавленный руками крик повторяю.

Вот такой чудо-подарок на вторую годовщину нашего брака!

«Ты мной доволен? Вот тебе и правда, о который ты так заклинал, Ярослав…Теперь ты бросишь меня? Сказочке конец? Финал!» — по всем каналам транслирует мой воспаленный мозг и ни на секунду не замолкает.

— Кто это сказал? — скрежеща зубами, тихо спрашивает.

— Официальное заключение врача, — выплевываю, глядя прямо на него. — Я не смогу стать матерью. Господи, я даже не смогу зачать. Мне эта докторша сказала, что проблема исключительно во мне, а у моего мужа, то есть у тебя, проблем нет. Ты нормальный, а я… Не твой формат! Так тебе яснее?

Какая теплая его левая искусственная рука! Пытаюсь выкрутиться из тисков, удерживающих мое лицо на необходимом для мужчины уровне, но все без толку — я слишком маленькая и хрупкая, а Ярослав — большой и… Чересчур сейчас серьезный!

— И что? — исподлобья шипит в лицо.

— Что? — недоумевая, осекаюсь.

— Дальше что?

— Что? — зачем-то окончание за ним с долбаной икотой повторяю.

— Не можешь? Или я плохо старался?

По-моему, он все-таки меня не понял.

— Я…

— Два года вместе, Даша, — убирает свои руки с моего лица и перемещает их мне на талию, — очень малый срок, рыбка, — с мучительной улыбкой продолжает, — почти ничего. Мы иногда предохранялись, а иногда смеялись, дурачились и занимались откровенным рукоблудием. Мы не пробовали по-настоящему…

— Я бесплодна, Ярослав!

«Смирись же с этим…» — прошу его, ни произнося ни звука.

— Извини, но это как-то спорно и… — муж прищуривается и слишком тщательно подбирает нужные и цензурные слова.

Вижу, как его корежит от приходящего осознания смысла того, что я только вот произнесла. Ему бы как следует выговориться, отметелить грушу, например, но он уважает свою абсолютно незаслуживающую этого жену, поэтому:

— … это притянуто за уши, словно стандартная отписка в пользу чьей-то несостоятельности. Я хочу поговорить с этим врачом, рыбка. Пусть он объяснит мне, у которого якобы с его слов, конечно, проблем нет, обстоятельно и без эмоций, что означает формулировка «я бесплодна». Какого черта? Мы пройдем лечение, в конце концов. Это не дремучий лес, а цивилизация. Посмотри, — он снова крутит перед моим носом свой протез, — куда медицина шагнула. Мы это все разрулим. Черт! — Ярослав запускает здоровую пятерню в свои волосы и наводит там любимый мною «творческий беспорядок». — Даш, — он вскидывает голову и заглядывает мне в глаза, — ты согласна со мной? Какая-то несостыковка? Почему, в конце концов, бесплодна?

— Нам надо расстаться. С детьми не выйдет! — всхлипываю и смаргиваю, теряя с ним зрительную связь.

На этом в этой «книге»… ТОЧКА! Вот и весь мой праздничный рассказ!