La Cumparsita… В ритме танго

Глава 3 Смирновы…

Даша

Во всем, что со мной происходит, виновата, без сомнений, только я сама. Не хотелось бы именно сейчас перекладывать ответственность на кого-нибудь другого, тем более что ни к чему хорошему излишняя жертвенность сложившегося положения гарантированно не приведет, зато кусать себя я буду больше, сильнее и даже изощреннее. Противоположный по предполагаемому действию произойдет эффект.

— Пожалуйста, если тебя не затруднит простая просьба, то держись от меня подальше, на достаточном для размаха моих легких расстоянии. Так далеко, чтобы я могла полной грудью дышать. Я не нуждаюсь ни в твоем, ни в чьем-либо еще участии и уж, конечно, нет необходимости в жалком, где-то даже унизительном, сочувствии. Ни жалость, ни сопереживание, ни любезно оказываемая помощь, ни щенячий взгляд, ни какие-то дебильно-ванильные слова, еще наигранное сюсюканье, и уж, конечно, ни искусственное дыхание по дедовскому методу «рот в рот» не отвернут то, что уже определенно произошло. Поэтому не стоит проявлять тут благосклонность и строить из себя беспокоящуюся и сострадающую моему состоянию натуру. Отойди, пожалуйста, — не договаривая основную мысль, шиплю. — Туда-туда! Я же не в обмороке, а мое не совсем, возможно, адекватное поведение и жалкие слезы — всего лишь чертов эффект глубокой неожиданности от того, что эта обманутая сволочью жена учудила. Не ожидала я, что женщина с чудесным редким именем Станислава станет лопасти здесь распускать. Так что, давай назад! — сильнее выставляю руку, заставляя отступить его еще, в общей сложности, где-то на полметра. — Назад, назад, назад — кому сказала? Ничего не случилось — все нормально! — не поднимая глаз, негромко и достаточно уверенно произношу. — Все! Забыли о том, что произошло, и о том, чему ты стал случайным свидетелем! Здесь это не обыденность, сегодня просто моя карта неудачно на сукно легла. Телохранитель мне тоже вроде бы не нужен, так что отодвинься на три-четыре шага. И еще, надеюсь, что нет необходимости в донесении до твоего сознания, что этот скандал должен носить отпечаток тотального неразглашения. Просто-таки совершенно секретное событие! Андерстэнд ми? — жду, что он в ответ хотя бы утвердительно кивнет. — Ты меня понял, Слава? Не стоит об этом по смене передавать или шушукаться по коридорам. Больше ничего не будет. Уверена, что эта женщина сюда больше не придет, а с тем козлом у меня связи, к моему огромному сожалению, с очень недавних пор нет. Что смотришь? — бросаю быстрый взгляд на лицо сочувствующего мне мужчины. — Теперь нужно оправдаться и перед тобой, что ли? Письменно или вполне достаточно, если исповедь состоится в устной форме? А кто ты вообще такой?

— Не стоит. Это не мое дело, — со снисходительной улыбкой отвечает. — Успокойся, пожалуйста.

— Вот именно! Хорошо, что мы пришли к консенсусу. Отошел назад! — насупившись, рычу. — Ну-у-у?

Он издевается надо мной? Смеется, что ли? Еще бы! Когда, а самое главное, где такое можно еще увидеть? Две женщины дерутся за одно-единственного дурака в штанах и с эрегированным членом. Или все-таки на лице этого мужчины странный испуг? Он, видимо, распереживался, что не смог бы третьим в нашу связку стать? Все-таки смешанные пары, силы разные, да и мотивация, наверное, не подходит. Мы с Карташевой, по ее очень и очень субъективному мнению, не поделили подающего большие надежды на совместное будущее мужика. Да забирай его себе… Шалава! Так же она меня назвала?

— Все нормально. Уйди и оставь меня. Справлюсь сама. Твоя компания здесь точно не нужна. К тому же моя работа на сегодня — Господи, спасибо, — наконец-то закончена. Будем считать, что последние клиенты урок оплатили в полной мере, но в последний момент передумали и не пришли сюда. Я предположу, что вдвоем охромели на четыре ноги. Надеюсь, что и в этом ты меня поддержишь. И? Чего ты ждешь? Свободен! Я в зрителях на свой приход абсолютно не нуждаюсь. Тем более сейчас хочу переодеться, если ты не возражаешь?

Какой ошеломительный сумбур шиплю!

— Я могу тебе помочь? — присаживается на корточки напротив моего тела, согнутого почти в два раза возле стены. — Давай руку, Даша?

— Ты меня услышал, Славик? В чем дело?

— Никому не расскажу, — спокойно произносит. — Обещаю.

Ну надо же! Может быть, клятву с него взять на всякий случай?

— Все! Благодарю за честность и за обещание. Закрой дверь с той стороны, будь любезен.

— Тебе нужно подняться и пересесть на что-то более теплое. Да вон хотя бы на диван, — направление указывает легким кивком назад. — Давай-давай…

Отрицательно мотаю головой! Господи! Неужели так тяжело понять, что его участие, вернее, некоторое соучастие в неприятном инциденте мне откровенно неприятно. Просто бесит этот спокойный и все знающий тон, это снисхождение в глазах, переживательность за мой зад, наверное, за щеку. Он так внимательно смотрит на меня, словно ищет какой-то дефект развития. Он есть, малыш, — тут ты не ошибся! Гнилая червоточинка даже проявилась! К тому же, чересчур давно.

— Ты не мог бы, — прикрыв веки, шепчу, — просто на фиг удалиться, смыться с горизонта, слиться и оставить меня в покое. Не нуждаюсь в чьей-либо помощи, а вот от тишины и одиночества — мне нужно все хорошо обдумать, не откажусь. Так что, пожалуйста, будь добр, — вскидываю подбородок, резко распахиваю глаза и почти в лицо ему кричу, — оставь меня в покое. Довольно снисхождения!

— Хорошо, — с глубоким вздохом выпрямляет ноги, одернув свои слегка задравшиеся на коленях джинсы, выходит из тренерского помещения, в котором благочестивая жена Артема Карташева преподнесла жалкой танцовщице весьма и весьма поучительный урок.

Прислушиваюсь к чмокающему щелчку дверного замка, затем пару раз приложившись головой о стену, беззвучно, про себя хриплю:

«Не знала, я ничего не знала, не знала… По ее мнению, разве это честно, разве справедливо? Он обманул ее, а наказали не за что меня? Есть в мире хоть какая-то высокая идея? Почему таким, как эта Станислава — все, да еще в избытке, а таким танцовщицам, как я, откровенное ничто, шиш с маслом и без соли? Ни „спасибо“, ни „пожалуйста“, ни „почета“, ни „уважения“ — одни сплошные затрещины и пинки под юркий зад?».

Уткнув лицо в согнутые колени, раскачиваюсь на полу, отстукивая носками какой-то одной лишь мне известный танцевальный такт.

С самого начала ничегошеньки не выходит. Возможно, я неправильно себя веду? Хотя, как знать…

Отец учил меня быть добрее и открытее, но не развязнее, а общительнее; быть чуткой и способной на благожелательный контакт, к тому же, никогда не скрывать своих чувств, прямо говорить о том, что уже есть и чего еще хочу, к чему стремлюсь и что намерена сделать, чтобы достигнуть всего, к чему иду; открыто транслировать свои эмоции и четко считывать людское настроение. Но я ведь так и делаю. Улыбаюсь, когда мне грустно, помогаю, когда хотела бы просто, как люди говорят, с закрытыми глазами на диване плюшевым медведем полежать, прислушиваюсь, удовлетворяю всё, что пожелают, все просьбы и желания окружающих людей. Делаю добро другим, а на сдачу получаю увесистые оплеухи и затрещины, выслушиваю в свою спину, иногда в лицо, жуткие оскорбления и с нескрываемым достоинством ношу от всей души навешанные на мою грудь, как эксклюзивные, очень дорогие ожерелья, скотские и подлые, мерзкие, а иногда и абсолютно противоречивые ярлыки. Я так больше не могу…

Всхлипываю, коряво поднимаюсь с пола, и спотыкающейся походкой подхожу к большому зеркалу у противоположной от меня стены.

Маленькая, словно пятнадцатилетняя девчушка, с некрупной танцевальной грудью, с рельефными накачанными каждодневными хореографическими упражнениями ягодицами и мелкими ладонями. По-моему, однозначно ясно! В таких ручонках мир ребенку не удержать. Вот все и высыпается, просачивается, уходит в землю, как песок сквозь пальцы. Расправляю плечи, отведя назад лопатки, тут же морщусь от мышечного натяжения, еще сильнее приклеиваю к спине и без того плоский слишком твердый, напрессованный зарядками и скручиваниями живот, и шумно выдохнув через нос, в который раз за целый день изображаю на лице ярчайшую улыбку. Как там на кольце у Соломона была выгравировано:

«Не плачь, не плачь, „Смирнова Даша“. Все очень скоротечно! То, что есть, в скором времени станет тем, что было. А то, что мучает сейчас, через день, а может два, окончательно пройдет… Все проходит, скрывается за поворотом, не стоит удерживать неудержимое и в сотый, а то и в тысячный, десятитысячный раз, обманывать себя. Все, что должно было случиться, уже с тобой случилось. Хуже, по всей видимости, не будет. А если вдруг что-то более отвратное, чем было, произойдет, то и оно в скором времени пройдет…».

…Вожусь сегодня очень долго. Снимаю правую штанину, а с другой, по-прежнему натянутой на другую конечность, так по комнате, ковыляя, и хожу. Плюхаюсь на диван, завариваю чай, сербаю голую слегка подкрашенную воду, рассматриваю транспортный поток, снующий за окном. Час, два, а может больше, я только переодеваюсь, копаюсь в шмотках, громко охаю, тяжело вздыхаю и замученно стону. Потом рассматриваю слегка опухшее лицо. Потекший макияж снимаю ватным диском, кривляясь отражению, заново наношу тон и яркие румяна, играясь с кистью, пудрю носик, затем несколько раз расчесываю брови и развожу по натурально-длинным ресницам темно-коричневую тушь. Напоследок трогаю стеклянным блеском надутые от бесконечных слез губы, и за спину закинув свою большую, но все же дамскую, сумку, выплевываюсь в коридор.

— Наконец-то. Ты уже все?

И сразу утыкаюсь носом в грудь мужчине. Видимо, Славик по-русски плохо понимает. Настойчивый, хоть и дурной, козел!

— Безусловно. Я могу пройти? Ты не возражаешь, Слава? — дергаюсь из стороны в сторону, в отчаянных попытках обойти его. — Ты не мог бы… Да что это такое?

— Составишь мне компанию? — кажется, в мое темя, обдувая горячим воздухом, спокойно говорит.

— Что-что? — прищурившись, прислушиваюсь к его голосу.

— Посидим где-нибудь? — еще раз повторяет то, что, на самом деле, я и с первого раза прекрасно услышала и поняла.

— Нет, — головой мотаю. — Уже поздно. Мне домой пора.

— Я ведь провожу, — заискивающе предлагает.

— Не нуждаюсь! — задираю, наконец-то, свою голову, и беглым взглядом рассматриваю его нос, губы, брови, щеки, слегка заросшие скулы и… глаза. — В сторону! — рычу свое желание. — Какого, блин, черта?

— Даш, — отходит, но не далеко, — мне кажется, общение тебе сейчас не помешает.

То есть в собеседники он предлагает мне именно себя?

— Мне необходимо общение? — прищуриваюсь. — Уверен? Не ошибаешься?

— Или мне, — усмехается. — Какая разница? Посидим, поговорим, я угощаю.

— А дальше что? — мгновенно набираю скорость и к выходу лечу.

— Ничего! — где-то рядом с моим ухом произносит. — Чашка чая или кофе, пирожное, вероятно, торт… Или ты хочешь полноценно есть? Что насчет ужина, например?

— Ты, видимо, работаешь в социальной службе? Оказываешь помощь оступившимся или избитым проституткам, когда их обманутые жены за волосы таскают и от всей души и с полной дурью стегают по щекам, м? — злобно ухмыляюсь.

— Зачем ты о себе так? — шепотом сокрушается. — Какая разница…

— Отвали, Вячеслав. Так понятно? А впрочем, какая разница, проститутка или нет, да? Это хотел сказать?

— Даже и не думал о таком.

Топорно подлизывается, даже очень — мало опыта или он сам по себе деревянный мужичок! Скучно, скучно, нет страсти в его глазах. Ничего не выйдет — ни ужина, ни однозначно завтрака. На это же он своим подкупающими сладким столом впоследствии рассчитывает? Точно так же, как и все они, о тайном предусмотрительно сейчас умалчивает. Да уж… Миром правит капитал, секс и охренительная по своим масштабам похоть! Как бы его еще тактичнее на толстый болт послать?

— Говорю, что могу домой подвезти, например, и все. Уже поздно, — мужчина не унимается, а я прекрасно понимаю, что дальше будет только хуже, таких, как он крайне тяжело отшить, — на улице темно, а ты одна. Не вижу, чтобы кто-нибудь встречал.

— У меня еще работа! — закидываю ремешок сумки на плечо.

— Работа? В такое время? — изумляется, попутно щелкая выключателями света на пути нашего продвижения к входной двери.

— Господи! Как от тебя отделаться? — дергаю плечами. — Не понимаешь, что я в этой встрече не заинтересована?

— Выпей кофе и просто посиди со мной, — толкает дверь, затем придерживает ее и пропускает меня вперед. — Это и встречей трудно назвать. Так, просто, всего лишь один разговор.

И все? То есть, если я с ним выпью кофе, съем, например, безе, закушу все это безобразие шоколадным мороженым, то на этом однозначно будет конец и он прекратит свои попытки утешить девчонку, физически оскорбленную мажорихой с рогами вместо платиновой короны? Я ведь правильно поняла его щедрое предложение?

Вскидываю руку, чтобы посмотреть на время. Он прав и не прав одновременно. Время позднее, но не для нас… Шалав!

— Хорошо, — свое согласие громко выдыхаю.

— Отлично! — улыбается. — Идем…

— Стоп! Стоп! Стоп! — неосмотрительно своей рукой касаюсь его живота. Понимаю, что чересчур поторопилась, к тому же неоднозначно повела себя — как он это все воспримет, если честно? — Ответь, пожалуйста, для начала на один крайне важный для меня вопрос.

— Да? — убрав улыбку с лица, приготовился, по-видимому, внимательно сейчас послушать, о чем я хотела бы спросить.

— Ты женат, охранник Слава? Семья есть? Законная грелка ждет в кровати, а ты утешаешь жалких дам?

— Разведен, — отвечает очень быстро. Похоже, Славику действительно нечего скрывать.

Та-а-а-к! И что? Дурной характер? Обижал морально? Бил жену? Да ты, видать, абьюзер, сторож в танцевальном зале!

— Разведен? — таращу очень изумленный взгляд.

— Очень давно, Даша, — не дожидаясь моего следующего вопроса о сроке его вынужденной свободы, добавляет. — Уже десять лет.

Десять лет в разводе? Сколько же ему?

— А возраст? Не пятьдесят же тебе, в самом деле? — нервно, почти с презрением, искривляю губы.

— Нет, не пятьдесят. Тридцать два, — рукой аккуратно направляет меня куда-то в сторону. — А тебе?

Хм-хм! Чудной нахал! Мы договорились выпить кофе, но не узнавать очень щекотливые подробности, тем более о женском возрасте. Такие каверзные вопросы «девочкам» вообще не задают. Дикарь!

— На сколько выгляжу? Что назовешь, то в качестве моих годков и будем считать? И-и-и-и? — понукаю голосом сделать хоть какой-то выбор.

Я что, сейчас флиртую с этим мужиком?

— На тридцать, — ни капли не стесняясь, отвечает. — Возможно, двадцать пять. Но склоняюсь все же к своему первому варианту. Угадал?

Да чтоб меня! Знал, да? Знал? Кто ему сказал? Вероятно, Игорюша Бусинцев? Он же не умеет держать язык за зубами? Так я его завтра разъясню и научу!

— Ты просто знал? — оглядываюсь по сторонам. — А куда мы идем сейчас?

— Там моя машина, Даша, — кивает головой в неопределенном направлении. — Не волнуйся.

Я-то не волнуюсь! Мне, как говорится, больше нечего терять. Но темно тут как-то, если честно, а я пошастываю танцевальным шагом с мужчиной, который у меня при дневном свете вызывает крайне противоречивые ощущения, по безлюдной, просто-таки пустынной стоянке в поисках, вероятно, его несуществующего отечественного авто. Почему отечественного? А что он еще может приобрести на зарплату сторожа? Уверена, что куплена его «карета» в чрезвычайно долгоиграющий кредит!

— Я, пожалуй, подожду здесь, — останавливаюсь под фонарем с искусственным освещением. — Подберешь меня на этом углу. Угу?

— Боишься? — хмыкает и тормозит со мною рядом. — Даш, я не трону.

— Нет, не боюсь. Просто…

— К тому же, мы уже пришли. Вот она, моя машина!

И где? Куда смотреть? На это? Или… Рукой показывает на то, о чем я бы в своей жизни не подумала, по крайней мере, в отношении этого субъекта — точно никогда. Обалдеть? Что это за… Про механических перевертышей с иных космических миров, видимо, киношку пересмотрел поганец?

— Выглядит, как качок-переросток, — тише, почти себе под нос бурчу. — Хищный зверь, на змею похожа, только чересчур огромную. Например, анаконда, позавтракавшая и употребившая, похоже, не одну козу!

— Так и есть. Я не про змей, Даша, а про мышечную массу говорю. Их, между прочим, называют «маслкар», крепкие, мощные, сбитые — мускулистые машины. Это…

Какая мне разница? Решил лекцию прочесть об автопроме? Я вижу на носу машины слегка растянутый по сторонам швейцарский крест.

— Шевроле Камаро? — особо не задумываясь, задаю вопрос.

— В точку, Даша. Впервые вижу женщину, которая разбирается в машинах?

В них разбираюсь не я, а мой отец! Мои познания — элементарная человеческая, даже не абсолютная или относительная, погрешность. Отец частенько перелистывает автомобильные журналы, а я просто рядом с ним сижу и наблюдаю неподдельный мужской интерес к железкам и задуренной механике. Отец ведь инженер по основному образования, а по призванию и хобби — профессиональный кузнец.

— Наугад спросила и сама ответила. Видимо, охранникам неплохо платят, раз у тебя такая металлическая подружка. Кредит? И на сколько, интересно, лет? Я так понимаю, пожизненная кабала? Ты вечный государственный должник?

— Модель не новая, ей уже пять лет. Но кредита на тачку нет. А надо?

Шутишь, Слава? Ну-ну! Да ты подумай! Всего-то пять! Подпольный миллионер какой-то, мажор на службе у танцоров в продырявленных трико! Жаль, что я не успела никому сказать, куда собралась с этим странным типом. Завтра, наверное, найдут меня на берегу нашей городской реки. Изнасилованную, зарезанную, выпотрошенную или задушенную его безумно дорогим ремнем с железной пряжкой. Только бы не мучиться — молю, молю, молю! Господи, только об одном тебя прошу! Пусть сначала он меня прикончит, а потом уже насилует бездыханное податливое тело, использует по полной, как резиновую для сексуальных игр разорванную куклу. Наверное, я просто не смогу на это до жути и дрожи в моих коленях симпатичное лицо в трахающей раскачке над собой смотреть.

— Понятно, — кручусь, разглядывая почти что гоночную машину. — У тебя ведь есть права? С ними все нормально?

— Да, конечно, не переживай, — расслабленно улыбается, дополняя свой ответ.

Куда уж дальше, «рыбка Дари-Дори»? Тебе не больно падать каждый раз все ниже? Ищешь дно, Царь-Дарья, где, видимо, поглубже и грязнее? Внимательнее присматриваюсь к неторопливо обходящему капот Вячеславу и замечаю то, что не могла себе представить даже в страшном сне. У него, похоже, вернее, я все точно вижу, нет руки! Да что ж такое, в самом деле!

— У тебя протез? — почти визжу от изумления. — Повернись ко мне, пожалуйста.

Вместо того, чтобы выполнить то, о чем я попросила, с весьма испуганным взглядом он застывает возле своей водительской двери.

— Я… Даша… Не хотел тебя напугать… Так уж вышло… Извини… — нечленораздельно, очень неуверенно бормочет.

Замечательно! А когда он собирался о своем дефекте рассказать? Когда его пластиковую конечность заклинит на каком-нибудь крутом повороте, и я буду вынужденно и очень спешно перехватывать из его задеревеневших рук люфтирующий руль? Тогда придет, видимо, подходящее время и тогда меня уже ничем не испугать?

— Знаешь что, с инвалидом я еще не рассекала по просторам нашего великолепного города. Это однозначный за сегодняшний день просто-таки охренительный перебор. Всего хорошего, Вячеслав!

— Даша! — выкрикивает мое имя. — Пожалуйста, подожди. Могу все объяснить.

А что это за дикий ор? А мне нужны какие-то от этого мужчины объяснения? Мы друг другу, вообще, кто?

— Чего еще? — уже, естественно, настраиваюсь на побег, почти что принимаю низкий старт и снова не смотрю ему в глаза. — Всего доброго, Слава, и спокойной ночи! Пока-привет!

— Это проблема? Проблема, что я такой, — себе определение вышептывает крайне жестким тоном, — ущербный?

— Я этого не говорила, Вячеслав. Тебе самому нормально? — встречное замечание выкатываю. — Живешь комплексом про внешний вид или с неизбежной участью смирился?

— Нет, конечно. Вернее, да, скорее всего, уже, наверное. Но… Я попал в аварию, так уж вышло, Даша… И мне предусмотрительно отрезали травмированную руку, хотя я настойчиво до любезно поданного мне наркоза просил этого не делать.

— Тебе, конечно же, виднее! — издевательски звучу.

— Ты… Ты… — раздувает ноздри, злится парень — сто процентов. — Не представляешь, что такое проснуться раскромсанным, четвертованным, хотя еще четыре часа назад ты видел эту долбанную руку и никаких, казалось, предпосылок для того, чтобы ее отрезать у докторов не было в тот момент.

— Ладно, проехали. Или ты хочешь, чтобы тебя жалели?

Я ведь жестока, милый Слава! Жизненный опыт научил меня никого не жалеть. Бей, Даша, первой, пусть тебя боятся. Нанеси свой смертоносный упреждающий удар!

— Ты давно руки лишился?

— Семь лет назад, — пальцами своей живой руки придавливает основание переносицы. — Пожалуйста, послушай…

Сочувствующе киваю, но слушать, если откровенно, не хочу.

— Мне очень жаль, что так случилось. Но…

— Я к этому привык, смирился с новым видом, я научился жить с, — поднимает вверх искусственную руку, — этой штукой. Погоди, пожалуйста! Даш?

— Угу? — подкатываю глаза.

— Ты ведь так и не ответила, ты отказываешь в чашке кофе потому, что я инвалид, неполноценный на левую конечность?

О! Понеслась! Сейчас, по-видимому, подкатят разговоры про «вне очереди», про «бренность человеческого бытия». На жалость будет бить охранник на Камаро?

— Это что, шантаж? — с ухмылкой произношу.

— Простой вопрос, Смирнова Даша! И, — начинает странно заикаться, — п-п-предложение провести веч-ч-ч-ер. Я подвезу потом, куда с-с-с-скажешь.

Вот же, твою мать! С ним сейчас удар случится, если я откажу в простой услуге? Проблема ли, что у него нет верхней левой лапы? Откуда мне такое знать? Судя по тому, что я вижу, вместо светлой кожи, там достаточно продвинутый агрегат. Безумно дорогой экспонат — сразу видно. Во-первых, я не слышу ни одного скрипящего звука, словно с верхней конечностью у этого хозяина все хорошо, а во-вторых, мелкая моторика искусственных пальцев, хоть и слишком темных, почти как роботизированной человекоподобной машины, полностью сохранена. Он же перебирает ключи, спокойно возится в своем кармане. Такая роскошь стоит очень дорого! Теперь я окончательно задумалась, а охранник ли он, вообще?

— Почему нет ни одного опознавательного знака о том, что за управлением этой гоночной тачки сидит безрукий мужик, м? — съезжаю с грустной темы и предлагаю подискутировать на тему соблюдения правил дорожного движения. — Сколько у этой железки под капотом дури? Как ты можешь? А если…

— Я хорошо вожу, — кивая головой, свое же утверждение подтверждает.

— Я этого не знаю, — отступаю на несколько шагов от пассажирской двери, оглядываюсь назад с вполне читаемым желанием убежать, — поэтому, как ты, наверное, сам догадываешься, посиделки за чашкой кофе отменяются. Мне хватит на сегодня драм.

— Даш…

— Я знаю, что такое отсутствующая конечность, Слава. У моего отца был лучший друг. Руки вот по сюда, — показываю на свое плечо, — у дяди Николая не было. Но он никогда не подвергал опасности свое окружение и свою семью, не помню, вот просто не было такого, чтобы он…

— У меня нет левого предплечья и кисти, Даша. Но ес-с-сть плечо, с ним все в порядке. Пожалуйста, я уверенный водитель.

— Господи! — подкатываю глаза и снова подхожу к двери в салон этого навороченного спорткара. — Я не боюсь тебя и не отказываю в одной-единственной чашке очень черного кофе. Для справки, я не пью бурду, разбавленную кислым молоком или густыми сливками. Понятно?

Сегодня, видимо, я еще и разобьюсь на трассе! А может, ну его?

— Да. С-с-спасибо.

Господи! Да за что?

Крутая машина! Внешний вид — все без сомнений, а сам салон — дворец какого-то неизвестного мировой общественности принца, приятный запах кожи и ненавязчивый то ли мандариновый, то ли апельсиновый аромат. Он любит свою тачку — однозначно. Не удивлюсь, если это все, что у этого охранника есть.

— Очень красиво, — зачем-то восхищаюсь тем, что вижу.

— Спасибо. Ремень, пожалуйста! — кивком указывает на то, что мне следует взять в руки и чем себя к креслу пристегнуть.

— Только на допустимой скорости. Хорошо? Мы договорились?

— Я хорошо вожу.

— Мы договорились, Славик?

Молчит, но в согласии кивает.

Это я уже неоднократно слышала! Сегодня, за неполные полчаса два раза произнес слова о том, что он большой профессионал. Однако, как-то же в аварию попал и лишился в результате этого руки. Мне не стоит повторять об этом, но тем не менее чрезвычайная осторожность лишней точно не бывает.

— Ты сказал, что разведен? — вставляю замок ремня в соответствующий паз и щелкаю карабином. — Я правильно поняла, что десять лет назад ты был женат? В двадцать два года ты уже с печатью в паспорте о том, что есть развод, была любимая жена…

— И что?

— Ничего, я просто так спросила. Сейчас один?

— Я не женат, Дарья, — дружелюбно улыбается. — Никто не придет с разборками, чтобы тебя в чем-то обвинить.

Бац — один один! Умыл, скотина!

— А девушка у тебя есть?

— Пристегнулась? — поворачивается ко мне, опускает голову и осматривает сочленение замка ремня безопасности.

— Я не напрашиваюсь. Пойми, пожалуйста, просто не хотелось бы еще раз отхватить физическое объяснение того, в чем я случайно оказалась не права.

— Нет! — заводит двигатель и прикрывает глаза. — Девушки тоже нет.

А-а-а-а! Ну тогда все ясно! Решил попробовать со мной? Ни хрена не выйдет, мальчик Слава! Чашка кофе, твои слезы на моем плече, еще могу погладить руку, а вот о большем загадывать не будем от того самого слова «совсем».

Машина гудит, двигатель о чем-то грудным голосом плачет, а Слава прикрывает медленно свои красивые глаза.

— Мы… — резко останавливаюсь с придуманным вопросом и вместо того, чтобы что-то еще у него спросить, внимательно рассматриваю мужское расслабленное и немного одухотворенное лицо.

Не двигается, словно чего-то выжидает. Мне кажется, что мотор уже прогрелся. К тому же, это навороченная спортивная машина, а я по своей наивности считала, что таким малышкам холостой разбег не в масть, им нужен моментальный разгон до пассажирских искр из глаз.

— Слава? — несмело прикасаюсь своими отчего-то обледеневшими пальцами к его чересчур горячей правой руке, покоящейся на ободе руля.

— Да? — открыв глаза, медленно поворачивается ко мне.

— Все нормально?

— Сейчас поедем, Даша. Все хорошо…

Он не соврал! Мужчина не соврал! Ха! Наверное, впервые в моей жизни. Я не беру в рассмотрение, конечно, своего дядю и отца. Других подходящих кандидатур на хроническое откровение просто не имею, их на примете нет. В основном ведь общалась с трусами, подлецами, еще давно женатыми, а также беспринципными предателями и откровенными, очень наглыми, лжецами. Вся, как говорится, мужская вычурная грязь встает сейчас перед глазами!

Этот простой охранник, действительно, первоклассный водитель, как оказалось. Его навороченная машина, как послушная и выдрессированная на работу овчарка, загоняет под свои колеса дорожное полотно, урчит и ровно дышит — ей совсем не тяжело. Ровно, гладко, без визжащего разгона, зато с ощущением полета и брызгами воздушных масс мне в волосы и лицо. Великолепно! Он водит почти, как мой отец. Возможно, даже лучше. А самое главное, с ним совсем не страшно, а хорошо и чересчур спокойно. Я то и дело посматриваю на его сосредоточенный на дороге и на безопасном передвижении слегка расслабленный красивый профиль.

— Приехали, — глушит двигатель, с простой и очень добродушной улыбкой смотрит на меня. — Идем-ка выпьем по чашке кофе? Даша?

Угу! Ничего не отвечаю, но послушно отстегиваю свой ремень и, не спуская с него глаз, выбираюсь из низко посаженного салона крутого гоночного автомобиля.

— Что это за место? — рассматриваю вывеску над ярко освещенным входом.

— Мне нравится, как здесь варят кофе — вот и все, и еще тут неплохое фирменное мороженое, да и обслуживание на хорошем уровне. Кстати, ты ведь ешь такое?

Вообще-то нет! Но не хочется сейчас провоцировать какую-нибудь нехорошую ответку о том, что:

«Господи, как ты тогда без сладкого живешь? Что с энергией, малыш? Как работает твой мозг, если не получает необходимый гликированный допинг? Если шоколадку не сожрешь, то, вероятно, скоро и умрешь! Ну и так далее, что-то из токсичного тому подобное!».

Так уж профессионально, видимо, сложилось! Слежу за своей фигурой и зубной эмалью, однако, кофеинсодержащие препараты все же неограниченно употребляю, потом все малой кровью и большим количеством пота отбиваю у хореографического станка — так профессионально наказываю за полученные излишки немного калорийных масс. Не вижу никаких проблем в том, что вместо жирного и совсем неполезного для своей фигуры и, как следствие, здоровья сладкого, я употребляю овощи, всевозможные ягоды и экзотические фрукты. Мне нужно двигаться и по возможности не потолстеть, чтобы с трудом приобретенную форму в погоне за быстрым наслаждением не потерять. Я ведь, как тот волк, которого, как известно, только ноги кормят. Поэтому:

— Только кофе, Слава. Хорошо? Сладкое не буду.

— Нет проблем.

Тут уютно, в этом тоже мужчина оказался прав. Сидим полчаса, а цедим только лишь вторую чашку кофе — никто к занятому нами столику с надоедливыми предложениями о добавках или с рекламой фирменных блюд не подходит и не выгоняет за один-единственный заказ, хоть и два раза произнесенный. Нам не о чем с ним говорить, по-видимому, мы просто составляем друг другу как будто «подходящую» компанию, о которой он меня просил.

— Расскажи о себе, — прошу скучающего сидящего напротив меня Вячеслава, размешивая вхолостую свой чисто черный кофе.

— Про что? Что рассказать? — откидывается на мягкую спинку огромадного дивана позади себя.

— Ну-у-у-у, — поднимаю вверх глаза, — трудно так сразу… Хоть что-нибудь, пожалуйста.

— Мне тридцать два года, Даша. Я разведен, вынужденно работаю охранником у вас в танцевальном зале. Сейчас свободен от отношений с противоположным полом, ни с кем, насколько мне известно, не встречаюсь.

Если нам не о чем с ним говорить, тогда зачем он меня сюда позвал? Видимо, я все-таки права. Сейчас набьет по самую макушку кофе, а потом завезет на какой-нибудь пустырь, а там уже оттрахает по-дружески… Господи-Господи! Как можно быть такой наивной, набитой глупой хренью дурой?

— Щека болит? — всем телом подается на меня вперед.

Делаю зеркальный жест — с той же скоростью откланяюсь на свой диван.

— Нет.

— У тебя там, — пытается коснуться пальцем «раненого» Карташевой места, — след от…

— Пройдет! — не свожу с него свой взгляд, внимательно слежу за тем, что он сейчас делает и о чем решил вдруг ни с того ни с сего поговорить.

— Там след от кофе, Даша. Куда ты? Просто пенка, понимаешь…

О, Господи! Вот я идиотка! Подумала, что он…

— Позволишь? — подает салфетку мне.

— Я… — вжимаюсь в спинку, затылком утыкаюсь в кожаную яркую обивку и зачем-то прикрываю, почти зажмуриваю, свои глаза. — Да-да, конечно. Вытри, если не затруднит. Мне ведь все равно не видно.

Сначала легкое прикосновение салфетки к моей щеке, а вот затем этот Слава трогает меня рукой. Ну извини, козел, но это точно лишнее!

— Зачем? — распахиваю глаза и пытаюсь отмахнуться от него своей рукой.

— Не оттиралось… — усмехается в ответ.

— Дальше что? — я потихоньку завожусь.

— Ничего, — пожимает плечами и продолжает улыбаться мне. — Ничего, Даша. Я подумал…

— Ничего не выйдет, Славик. Уяснил? Хорошо слышно?

— Я…

— Встречаться с тобой не буду. Будь ты хоть трижды разведенным и без постоянных отношений. Меня подобное с некоторых пор не интересует. Усек?

— Не предлагал даже, — зачем-то тише добавляет нехорошие слова, — или пока.

— Ага понятно. Мне пора домой! — подскакиваю со своего места.

— Уже? — спокойно поднимается и выходит из-за стола, затем обходит угол и становится прямо передо мной.

— Поздно, — бегаю глазами по белой скатерти. — Родители заждались.

— Даш…

— Отойди, пожалуйста.

Это перебор! Он сильно забывается. Я чувствую его дыхание на моей избитой этой бабой щеке — определенно лишнее намерение, а этот фраер чересчур торопится.

— Нет! — резко отстраняюсь, при этом закручиваю ноги под столом в морской узел и задницей лечу не на диван, а на каменный узорный пол.

— Держу-держу. Поймал, не бойся, кумпарсита…

Не поняла? Чего-чего?