La Cumparsita… В ритме танго

Глава 6 Ярослав Горовой

— Привет, — мягко хлопнув автомобильной дверью, Вика неспешно поворачивается ко мне лицом с нацепленной абсолютно халтурной маской наигранного дружелюбия по отношению к не слишком удачному первому мужу, к тому же с не полностью оттяпанной левой рукой.

Ну, это ведь по сравнению с успешным и колоссально прибыльным вторым, конечно!

— Привет, — здороваюсь со своей бывшей. — Хорошо выглядишь, — выдаю дежурный, не обязывающий к продолжению, комплимент. — Все хорошо?

— Спасибо. Да-да, нормально. Ты тоже.

С наигранной улыбкой на лице утвердительно и медленно киваю ей в ответ.

— Подвезешь? — куда-то неопределенно в сторону показывает головой.

— Без проблем.

Для этого я и приехал к ним с утра пораньше.

— Сегодня все в силе, Ярослав? — вроде бы ко мне обращается, но все же мимо. — Ты будешь?

— Если ты не возражаешь? — стеклянным взглядом рассматриваю обмотку рулевого колеса.

— Это важно для Кирилла, а не для меня или для нас, — по-моему, она пытается не слишком явно откатить назад. — Он с нетерпением ждал этого дня и просил еще разок напомнить…

— Вик… — искривляюсь.

— Ему четырнадцать, но он все еще маленький ребенок и у него в точности твой стоический характер. Мой сын полностью копирует тебя, Ярослав…

Он и мой сын, Виктория. Возможно, в этом все задуренное дело. Ему и стараться не надо, Кирилл ладно «скроен» своим не совсем удачным папой.

— Я приеду, обещаю. Только, — рассматриваю в свое окно высокого сосредоточенного на чем-то чересчур серьезного мальчишку, топчущегося на газоне рядом с моей машиной, — я не понимаю, разве ему были интересны эти гонки? Кирилл не проявлял активности, мне казалось, что эта секция попросту навязана и он из-под палки посещал ее, а сейчас…

— Я же говорю, что он все в точности повторяет за тобой. Сегодня первый заезд среди подающих большие надежды юниоров и в этот день он хотел бы видеть тебя рядом с собой. Я подумала, что ты не откажешь сыну, к тому же там все помнят, кто ты, и с нескрываемой гордостью вспоминают твои успехи, победы, впрочем, как и поражения и тот злосчастный день… Ярослав?

— Я буду, — прикрыв глаза, почти торжественно ей обещаю. — Но почему так поздно?

— Поздно? — переспрашивает у меня.

— Три часа дня, Вика. Подобные мероприятия обычно происходят рано утром…

— Трасса к этому времени будет свободна. И потом, это же не чемпионат, а просто прокат фактически детских гоночных болидов. Без налета на профессиональность. Я не говорю ему такое, конечно, но мне кажется, это обыкновенная, не совсем удачная, шутка, чтобы потешить детское подрастающее самолюбие. Ничего серьезного, исключительно ради развлечения. Понимаешь?

Ну да! С этого, как правило, все и начинается. Все так говорят! Заканчивается, правда, не всегда так, как мечталось при первом победоносном юношеском «шуточном прокате».

— Хорошо, — вздыхаю и поворачиваюсь к ней лицом. — Сейчас, наверное, всё же в школу?

— Если ты не возражаешь? — улыбается и, кажется, виляет, как лиса.

— Без проблем, — нажимаю кнопку запуска двигателя, а своим видом показываю, что ей пора на выход.

— Только он? — оборачивается, укладывая руку на дверной замок.

— Вика, пожалуйста, не начинай. У тебя есть муж и полный порядок в личной жизни, а я не извозчик и не мужчина по острой необходимости или когда у тебя случайно совесть заскулила о том, что было. Поэтому…

— Извини, я забыла.

Или забылась… Ничего-ничего, бывает!

Бывшая стремительно выбирается из салона, не сбавляя набранную скорость, обходит семенящим шагом спереди мою машину и останавливается четко перед сыном. Мать дает наставления ребенку перед тем, как он усядется к своему отцу? Что стоит говорить, о чем не надо вспоминать, куда позвать незадачливого папу, на что намекнуть или прямо сказать? Вижу, как сын нервничает, без конца поглядывает на мое тонированное окно через плечо своей уже не слишком-то высокой по росту матери. Шепчет, а затем целует Вику в щеку. Нежности закончились? На этом всё?

— Пап, привет, — запрыгивает на пассажирское сидение и тут же выставляет перед моим носом руку, согнутую в локте.

— ЗдорОво, — зажимаю маленькую ладонь, прощупываю пальцами прохладную кожу сына и пару раз раскачиваю наш ручной замок. — Как ты, чемпион?

— Нормально. Ты ведь приедешь на мой заезд? — сразу заряжает и просьбу, и вопрос.

Хитрый парень! В этом, видимо, ребенок талантливо копирует мать?

— Конечно. Спасибо, что пригласил. Это очень неожиданно, сынок.

— Да я сам в шоке! — дергает ремень безопасности, не глядя, действуя лишь на инстинктах, вставляет карабин в паз, щелкает замком и удобнее усаживается в своем кресле. — Я намерен всех там порвать. Просто… Р-р-р-р!

Великолепный настрой! Я даже горделиво голову поднял.

— Так и будет, — поддерживаю детское уверенное намерение.

— Да? — демонстрирует определенно вымышленное изумление.

— Еще бы! Ты же мой сын, — взъерошиваю заросшую макушку. — Кирилл?

— Да, пап?

— А как, вообще, дела? — отъезжаю от импровизированной стоянки, провожаю почти сочувствующим взглядом Вику, мельтешащую своей фигурой в боковых зеркалах.

— Отлично, — быстренько выпаливает, считая, видимо, что так он сможет мой интерес приспать.

— Как успехи в школе, м? — уточняю.

— Па-а-а-п…

— Гонки гонками, сын, но школу ведь никто не отменял.

— Я учусь, учусь, учусь. Все успеваю.

— А что Андрей? — пытаюсь осторожно об отчиме скупую информацию узнать.

— Живет, — хмыкает и отворачивается от меня.

— Кирилл? — голосом предупреждаю о том, что желал бы услышать немного больше, чем сухая сводка про стандартный процесс обычной жизнедеятельности второго мужа Вики.

— Он меня не обижает. Мы с ним друзья. Я ему не сын, конечно, у меня есть ты, но у нас, вернее, между нами, все хорошо, проблем нет. Не будем о нем сегодня, ладно? Достаточно того, что я постоянно живу с ним.

Хорошо! Конечно! Как скажешь!

— А друзья? — встраиваюсь в разгоняющий застоявшуюся городскую кровь транспортный поток.

— Естественно! Навалом! Все братья! У нас свои компании и все дела, понимаешь? — ухмыляется и откидывается на подголовник кресла. — У меня все хорошо. Отлично! На «пятерочку», как в той же школе. А теперь еще, — закрывает глаза и мечтательно произносит, — появилась возможность продвинуться в секции. Пап?

— М?

— Ты знаешь, я ведь абсолютно не волнуюсь.

За тебя, Кирилл, сейчас волнуюсь я! Тебе в твоем решении накатывающее волнение стопроцентно ни к чему, ничем — по своему опыту сужу, — толковым не поможет.

— Отлично. Зачем третировать себя раньше времени? Все решится само собой. Как только дашь утопленную педаль газа в пол, сразу же прислушайся к шепчущему от внезапно накатившего испуга сердцу, сосредоточься только на своих инстинктах, не доверяй тому, что не сможешь контролировать, не поддавайся гневу или ярости, моментально сбавь обороты никому ненужной соревновательности. Помни, что гоночный трек — не вся твоя жизнь.

Тем более не вся жизнь четырнадцатилетнего ребенка!

— Пап?

— М?

— Я этим уже живу. У меня все получается на треке и в машине, меня тренер хвалит, на сегодняшний день существует лишь одна проблема.

Очень интересно! Похоже, мама в школу бутерброд не с той начинкой собрала?

— Угу? — правой рукой придерживаю руль, не отвлекаясь от дорожной обстановки, искусственной левой приближаю к своему носу пачку сигарет.

— Машина мне не подходит.

Посмеяться или посочувствовать ребенку? Зубами вытягиваю никотиновый цилиндрический брикет, тут же ухмыляюсь и на одно мимолетное мгновение прикрываю глаза. Транспорт парню, видимо, не по размеру. Уже хочет что-то дорогостоящее, взрослое и современное? Вот же плут!

— Как это? — бросаю быстрый взгляд на сына.

— Я эти карты перерос, понимаешь?

— Ну знаешь ли, — улыбаюсь, — тебе четырнадцать — вот только два дня назад стремительно разменял. Хоть ты и выглядишь на все шестнадцать, юноша, но паспортные данные обмануть нельзя. Есть правила, сын, которым необходимо следовать и подчиняться. Еще два года — пересядешь на нечто ультрасовременное, если в своем запале не перегоришь. Желание огромное?

— Вот такое! — садится ровно в кресле и растягивает по сторонам свои тонкие руки.

— Ну и все. Наберись терпения… — прикуриваю сигарету, откидываю зажигалку и сам с собой смеюсь.

Я бы с удовольствием к высказанному пожеланию добавил «терпение, малыш-мой мальчик, все получится»! Однако, глядя на очень взрослого сынишку, сидящего в соседнем пассажирском кресле, я понимаю, что таким тщедушным, где-то даже жалким, определением для почти мужчины, вероятно, разозлю его.

Да уж, время быстро пролетело, повторять не устаю. Кирилл — мужчина!

— А как у тебя с девочками?

— Не интересуют, — быстро отрезает.

Вот как!

— Совсем? — ухмыляюсь.

— Пап, сменим тему.

— Что я такого спросил? — изумляюсь, выпуская носом дымом.

— Не ин-те-ре-су-ют, — повторяет по слогам то, что раньше произнес. — Еще вопросы?

Надо бы подумать. Пока переварю то, что успел до щекотливого момента вытянуть из сына. Поджимаю губы и про себя, где-то в голове, мычу:

«В школе все хорошо, друзья в наличии, успехи в спорте, финансово успешный отчим, отец выходного дня или под настроение его матери, машина не по размеру и… Видимо, разбитое какой-то стервой сердце?».

— Хм! — стряхиваю пепел. — Предлагай тогда, о чем мы можем безболезненно с тобой поговорить.

— А как у тебя дела?

Какой хитрый мальчик! Стягивает внимание и переводит стрелки на меня.

— Нормально, как всегда.

— Ага, понятно, — ерзает в кресле, дергая свой ремень.

— Это что еще означает? — поглядываю на своего мелкого соседа.

— Не хочешь о себе говорить, зато все выпытываешь о моей жизни.

Еще разок затягиваюсь табачным ядом, прищуриваю глаз и вытаскиваю сигарету изо рта. Видимо, это тот самый нехороший возраст, и я все больше становлюсь похожим на своего отца, который достает вопросами о моей никак не устраивающейся личной и профессиональной жизни. Радует одно, что мать в лобовую с бестактными предложениями не идет. Уверен, что отец ей все докладывает после того, как пыточными мероприятиями с неотъемлемым скандалом разговорит меня.

На этом наш разговор с Кириллом на сейчас окончен?

— Пятнадцать ноль ноль, три дня? Сегодня? — на всякий случай уточняю, отстреливая сигарету за окно.

— Да. Может быть немного позже. Как пойдет, — сын внимательно следит за тем, как я аккуратно подъезжаю к посадочному тротуару, а затем мягко притормаживаю возле высокого гранитного бордюра.

— Сегодня я буду болеть за тебя, — глушу мотор, снимаю искусственную руку с управления, пальцами второй растираю бровь.

— Спасибо, — отстегивает свой ремень и с распахнутыми руками для объятий лезет ко мне на шею. — Я хочу, чтобы ты жил с нами, папа, — внезапно шепчет в ухо. — Ты не мог бы вернуться к маме или забрать меня к себе?

Замираю и не знаю, что мне следует на это все сказать. Так, что ли, плохо? Он от меня скрывает что-то или это и есть тот детский возраст и юношеский напор, который зачастую не знает слова «НЕТ», с которым, если откровенно, не каждый взрослый человек согласие найдет.

— Кирилл, — одной рукой несмело, очень неуверенно, проглаживаю его спину, — сын…

— Мне не плохо, ты не подумай. Но я люблю тебя, пап.

— А как же мама? — шепчу в волосы мальчишке.

— И маму люблю. Почему вы не можете попробовать еще раз? — всхлипывает, потираясь своей макушкой о мою щеку. — Ты ведь любишь маму?

— Кирилл, — шиплю. — тебе пора. Опоздаешь на урок.

— Любишь? Ответь, пожалуйста, — отстраняется, вытирая влажные глаза, рассматривает меня.

Нет! Нет! Больше нет! Сейчас люблю исключительно тебя и больше никого!

— Иди-иди, — осторожно отталкиваю от себя, касаюсь пальцами влажной щечки. — Встретимся на твоем заезде. Не расстраивайся, дружок…

— Ага, — открывает дверь, закидывает на плечо школьный рюкзак и руками закрывает раскрасневшееся от накатившего лицо. — Пап, не забудь, пожалуйста…

— Не забуду!

Как такое можно забыть?

После визита в школу сына быстрым ходом направляюсь на свою работу. До трех часов надо бы еще дожить, к тому же элегантно отпроситься с нынешнего места «службы», чтобы здесь не посчитали мой уход раньше установленного времени жалким и постыдным бегством от того, что абсолютно не мое. Зубоскальства и наигранности не признаю и не догоняю — видимо, срамной дефект внутриутробного развития, но человеческую ложь, позерство и актерство, которыми чересчур грешат отдельные лицедеи развлекательного центра, абсолютно не стесняясь, на дух не переношу.

Здесь все без особых изменений киснет, тухнет и немного процветает. Постоянные клиенты, праздные посетители, зеленые новички, затем солисты, профессионалы, образцовые хореографические ансамбли, доморощенные кружки по интересам, особые тренировочные моменты — искренняя радость и слезы облегчения вспотевших, но улыбающихся от полученного наслаждения клиентов на хрупких тренерских плечах. Кому-то это может нравиться, мне — едва ли. Я посещаю это место из-за зарплаты и официального трудоустройства и с прозаической целью, чтобы дома, наедине с собой, не тронуться башкой.

День как день — спокойно, без происшествий:

«Привет-пока, всего доброго, до новых встреч, рады вашему визиту, приходите к нам еще!».

Только вот Смирнова не показывается из тренерского помещения, не отстукивает пластиковыми набойками свой танцевальный ритм, и напрочь отказывает в своем радушном внимании не только мне, но и всем постоянным несговорчивым клиентам, прибывающим по индивидуальному расписанию и почти кулаками требующим исключительно ее.

— Игорь? — торможу болтливого руководителя их дружного на сплетни коллектива. — Можно тебя на одну минуту?

— М? — не смотрит на меня. — Чего?

— С Дашей все хорошо? — киваю на запертую дверь в их раздевалку.

— А я откуда знаю? — пожимает плечами и пытается от меня уйти. — Тонкая натура захворала. Пройдет! Наша Смирнова — сильная малышка. Она — настоящий профессионал, Ярослав, хоть уже и без надежды на мировую славу и известность. Смирнова — танцевальная пенсионерка.

В тридцать-то лет? Хорошие порядки в этом мире, даже круче, чем на треке, зацикленном вокруг одинокого, но толстого столба с подвешенной на его пике финансовой конфетой и бутылкой неизменного игристого, выплескивающегося на зрителей в торжественный момент гоночной победы.

— Не смотри, что крошка — мелкая, у Дашки хорошо поставленный увесистый удар.

Немного познакомился и с этим. Так что, я как бы в курсе. Но! Поджимаю губы и всматриваюсь в его дергающееся в нервном, почти истерическом припадке, кривляющееся лицо.

— Люди спрашивают о ней, затем топчутся, я так понимаю, под незапертой, но с определенной запрещающей аурой фанерной дверью. Неудовлетворенные разворачиваются, дебильно шушукаются и отваливают…

— А тебе какое дело до нее? — шипит в ответ.

Мне? Он сейчас серьезно? То есть? Если я правильно понимаю их деловые отношения, то от обилия удовлетворенных вниманием Смирновой криволапых и тугоухих клиентов зависит процветающее состояние их наспех склеенного, не на двоих к тому же, танцевального коллектива.

— Я могу сегодня раньше уйти? — спрашиваю то, что на самом деле больше в настоящий момент интересует, сползаю с неприятной для Бусы темы.

— Без проблем. Причину назовешь?

— У сына первое и очень важное соревнование. Ему нужна моя поддержка.

— У тебя еще и сын есть? — ехидно улыбается.

— Да.

А в чем проблема? По-моему, об этом факте в моем личном деле отметка в кадрах даже есть.

— Соревнование, поддержка… Хм! — приставляет палец к своим тонким сжатым практически в одну презрительную линию губам. — Сколько же ему лет?

— Я могу уйти? — еще раз уточняю, не отвечая на его вопрос.

— Уже сказал, что без проблем, — оглядывается на дверь в тренерское помещение. — Сегодня Дарья, видимо, не в духе. Не вышла на первую утреннюю репетицию. Уперлась рогом, как коза. Ребята покрутились и удалились. Пришлось наличкой неустойку отлистать. Мне кажется, — подкатывает глаза, — в первый раз необъезженную кобылку изображает. Вообще, у нее характер не сахар. Пиздец! Какому-то дебилу повезет с такой шалавой.

— Игорь? — рассматриваю исподлобья без умолку трещащего козла. — Ты выбирай все же выражения, когда со мной разговариваешь, например. Это личное оскорбление человека, да к тому же клевета.

— Ну да, ну да, — ерничает и зло смеется. — Ты ей свечку, что ли, держал?

— Неважно! На хрена поносишь человека, если…

— Да я с ней спал, — гордо вскидывает подбородок. — Мы ведь пара. Бывшие, понимаешь? Любовники по обстоятельствам. Вместе с профессионалкой прошли турнирный чересчур тернистый путь. В перерывах между выступлениями нечем было за кулисами и задником заняться, вот мы и нашли друг другу применение. И знаешь, что…

Нет! И даже не желаю знать!

— Спасибо за одолжение. Я уеду через полчаса. Не возражаешь? — бесцеремонно обрываю недалекую, и даже слишком похотливую болтовню.

— Да плевать, — пожимает плечами и отваливает от меня.

У них тут вакханалия, непрекращающаяся оргия или половой сумбур? Без конца поглядываю на свои часы и на никак не открывающуюся с той стороны тренерскую дверь…

Что-то точно происходит! Есть нехорошее предчувствие, чертово чутье, видимо, что-то из прежней военной жизни в кровь зашло! Она ведь спокойная девчонка. Гордая, знающая себе цену — теперь я вижу все. Даже встреча с этим «папиком» не вывела Смирнову из себя. Даша нисколько не смутилась тем, как пристально я рассматривал их уход после двухчасовой репетиции. Мужик — однозначно не простой! Без сомнения! Трындел, посмеиваясь, о том, что «сделай скидку на мой возраст», «я чересчур устал», а на финал, когда они вместе выбирались с громким ржанием и гоготом из репетиционного помещения и развлекательного центра, он действительно подхватил ее под мышку и потащил к своей машине, периодически встряхивая дергающее ногами тело, как хозяин, непрерывно проверяющий свой денежный чемодан.

Подкрадываюсь к двери, с осторожностью и оглядкой прислушиваюсь, к поверхности приставив ухо, а насладившись адской тишиной с той стороны, легко толкаю полотно и просачиваюсь внутрь.

Здесь как будто никого? Человеческий пустырь!

— Чего тебе? — где-то рядом рычит тихий женский голос.

— У тебя все хорошо? — осматриваюсь в помещении в попытке отыскать того, кто только что вопрос задал.

— Замечательно. Что ты хочешь, Ярослав?

Она сидит со скрещенными конечностями на их продавленном диване. Такое впечатление, что Даша сжалась в свинцовый, по весу человеком неподъемный, весьма увесистый клубок. Она по-прежнему в репетиционной форме — ее спортивная маечка с глубоким декольте и облегающее черное трико, приятным дополнением, ласкающим мой заинтересованный взгляд выступает напряженный оголенный смуглый сильно втянутый живот. Ярко-красные ногти на ногах скалят меленькие зубы, выглядывая из носков золотистых босоножек, а сегодня не слишком завивающиеся темно-каштановые волосы подобраны в высокий топорщащийся во все стороны пучок.

— Даша, тебе плохо?

— Ты врач? — быстро отвечает.

— Что с тобой?

— Чего ты хочешь? — освобождает руки, упирается ладонями в диванную обивку и верхней половиной тела подается на меня вперед.

— Ты не выходишь на репетиции…

— Все отменила. Клиенты оповещены. Должна еще охраннику сообщить о том, что на сегодня в его пристальном внимании не нуждаюсь? Извини, я этого не знала. Больше не повторится — тебе буду первому сообщать.

— Поедем со мной? — перебиваю и зачем-то приглашаю Дашу на первый заезд Кирилла. — М?

— Я на работе, Ярослав.

Но не отказывает? Ищет повод? Но не категоричное же «нет»! Я ведь правильно понимаю, что она просто чтит внутренний установленный коллективным договором распорядок рабочего дня?

— Ты сказала, что на сегодня все. Или я неправильно понял, что это «все» означает?

Тяжело вздыхает, мягко поднимается и подходит вплотную ко мне. Даже на каблуках Даша слишком маленькая по росту по сравнению с моей фигурой, монолитом возвышающейся над ней.

— Куда?

— Хочешь посмотреть соревнования?

Что я говорю? Там ведь будет Вика, вероятно, Андрей — ее новый муж, мой сын, еще друзья — гоночное братство, возможно, старый тренер и масса приятных и не очень воспоминаний о днях, когда я был самим собой.

— Что за соревнования?

— Гонки.

— За это разве не штрафуют? — с издевкой улыбается.

— Это законное мероприятие, Даша, а не безбашенное шатание по спящим улицам города. Мой сын…

Смирнова с широко распахнутым ртом и выпученным взглядом отступает от меня.

— Сын? — шипит с нескрываемой злостью в голосе вопрос.

— Да. Я разведен, имею бывшую жену, вышедшую второй раз замуж, и сына. Его зовут Кирилл, ему четырнадцать лет, а это соревнование — его первый детский гоночный заезд на почти профессиональных картах. Все несерьезно…

— Четырнадцать лет? — с отрешенным взглядом только возраст повторяет.

— Даш… — прикрываю глаза и почти шепчу. — Поедем, будет интересно! — и еще раз заверяю. — Все абсолютно законно, там не будет никаких проблем. Это спортивная секция, он ходит в тот же клуб, в котором я когда-то начинал. Старая гоночная конюшня, профессионалы в своем деле, почти как ты. Это спорт, а не простой тотализатор. Понимаешь?

— Зачем я…

— Мне кажется, у тебя что-то случилось, — пытаюсь объяснения подогнать. — Подумал, что тебе не помешает немного развлечься…

Сейчас, наверное, подгонит:

«Развлечься, Ярослав? По-видимому, калечный и доходной, с тобой?».

— Ошибаешься! — ярко улыбается.

Играет же? Все неправда? Понимаю! Ей совсем не весело, она обманывает и, прежде всего саму себя.

— У меня все очень хорошо. Это надолго? — дергает бретельку своего завернувшегося на плечиках топа.

— В три начало, а там, как пойдет.

— Куда?

— Я подвезу, — улыбаюсь.

— Куда, Ярослав? — двумя руками обнимает себя за плечи. — Я хотела бы сообщить отцу. Живу с родителями, в их доме. Есть некоторые правила — они волнуются, когда я поздно возвращаюсь к ним. Поэтому…

— Это за городом, но не далеко.

— Я поняла и все же…

Ну что ж? Пришлось ей полный адрес выдать, словно под присягой в раздевалке нахожусь…

— Здесь очень громко, — Смирнова зажимает уши двумя руками и пытается звук визжащих неприкрытой радостью от почти самолетной скорости гоночных моторов перекричать. — Ничего не слышу, — заливисто смеется. — Ярослав!

Укладываю свои ладони поверх ее и наклонившись к ней с улыбкой спокойно говорю:

— Наденем наушники, Даша. Станет легче! И слышать будешь, и разговаривать сможем.

— Что-о-о-о? — жмурится и вздрагивает от рокота приближающегося взрослого болида. — Что ты сказал? — мотает головой.

Твою мать! Давно я здесь не был, а уши так и не отвыкли от визга сцепленных с асфальтовым покрытием сваренных особым способом гоночных покрышек.

— Идем! — подталкиваю ее к пункту наблюдения за пилотами. — Закроем твои уши.

— А?

Ничего не слышит. Беру ее за локоть и выставляю перед собой. Подталкиваю и не издавая ни единого звука, легкими понукающими движениями прошу ее идти по заданному направлению.

— Туда, — киваю подбородком, сощурив взгляд.

Знакомая компания на тренерской трибуне, словно не было в вынужденной разлуке длительного срока.

— Хорошо! — так с поднятыми руками и следует вперед.

— Яросла-а-а-а-а-в? — мой старый тренер выпучивает глаза и разводит руки в стороны. — Горово-о-о-о-й! Охренеть! Ты ли?

— Добрый день, Алексей Петрович, — обхожу оглядывающуюся по сторонам Дашу и заскакиваю на маленькую импровизированную трибуну на гоночном маршруте, затем поворачиваюсь к подошедшей девушке лицом, подхватываю ее под мышки и переношу к себе поближе. — Все нормально? — пытаюсь докричаться до Смирновой.

— Что-о-о-о-о?

С этим нужно что-то срочно делать! Ничего не понимает, лишь двигает губами, словно выброшенная на берег и обреченная на неминуемую смерть маленькая рыбка.

— Дай наушники, — рычу кому-то из гоночной команды.

Она ведь без слуховой защиты запросто может оглохнуть, а ей еще танцевать под музыку с престарелым «папиком», под отстукивающие нужный ритм гулкие барабаны сильно прогибаясь в своей спине, демонстрируя старому женатому мудиле небольшую грудь и вельветовую кожу маленького живота.

Кивком приказываю Даше убрать страхующие от грохота и визга крохотные ладони, а когда она несмело наконец-то открывает уши, быстро надеваю на ее макушку обод с огромными блинами вместо женских рук. Подстраиваю мягкий микрофон под ее растягивающиеся в улыбке губы и зачем-то придавливаю кончик маленького носа, словно пуговку звонка.

— Ну как? — показываю оттопыренный кверху большой палец. — Нормально?

— Да.

Отлично! Я спокоен! Надеваю аналогичную защиту на себя. Подтягиваю к себе Смирнову, нервно озирающуюся на больших таращащихся на нее мужчин, одетых в гоночные комбинезоны и спортивную форму и кучкующихся довольно плотным роем в тентированном почти что стойле, окрашенном в стандартные спонсорские цвета для проплаченных стальных рычащих жеребят.

— Привет, Ярослав! — тренер хлопает по здоровой руке. — Если бы не Кирилл, не пришел бы, да? — рычит себе в наушник. — Как дела, Горовой?

— Я тоже рад Вас видеть, Алексей Петрович. Все хорошо. Сын позвал на свой дебют, не смог такое пропустить.

— Ага-ага! Не начинай, — кивает на Смирнову, которую я выставляю в первый ряд к высоко поднятому парапету, и закрываю от праздных соглядатаев своей спиной. — А это…

— Даша Смирнова, — спокойно представляю, потому как знаю, что все переговоры она тоже слышит — здесь, если можно так сказать, сетевая радиосвязь, — моя коллега по нынешней работе.

— Здравствуйте, — она крутится и поворачивается лицом к улыбающемуся тренеру. — У вас тут очень шумно…

Что есть, то есть! Старик утвердительно кивает и тут же отвешивает в микрофон какому-то халдею:

— Задние колеса бьют, блядь. Спалишь машину, заставлю жрать резину.

Даша испуганно открывает рот, а я мягко разворачиваю ее к треку обеспокоенным лицом.

— Не обращай внимания — обыкновенный тренерский момент. Ты же понимаешь, как это из ничего воспитать талант?

— Он грубо говорит, — шепчет в микрофон.

— Это же не танцы, Даш. Здесь не получится под ручку вдоль хореографического станка, с улыбочкой приплясывая, провести очередного проплаченного чудака.

— То есть? — задирает голову и снизу всматривается в меня.

— Сказал, как есть. Нечего добавить. К тому же… — замолкаю, обрывая речь.

Я вижу свою бывшую с нынешним законным мужем, а рядом с ними замечаю сосредоточенного Кирилла, одетого в специальный комбинезон с защитным шлемом, которым он размахивает, словно водит древком с развевающимся флагом. Парень напряженно думает о будущем заезде, в мозгах прокручивает трек, виртуально отрабатывает поворот, считает скорость, тактовую частоту и обороты размахнувшегося двигателя, уже мечтает о переходе на управляемое скольжение, затем вполне себе естественный юз, поворот, разгон и победоносный финиш. Очень взрослый парень! Ему «всего лишь» или «все же только» четырнадцать малых лет, а он уже мой герой, единственный победитель и беспрекословный чемпион!

— Это Кирилл, — указываю Смирновой на сына, который машет нам свободной от защиты рукой.

— А рядом? — закономерный интересующий ее вопрос.

— Моя бывшая жена Виктория и новый муж, отчим сына, Андрей.

Даша ерзает, слегка тушуется, легко отталкивает меня спиной, пытается отвоевать свободу от моего ненужного сейчас внимания, немного отставляет зад, затем приподнимается на носки и выставляет руки на перила будки, словно хочет заскочить на них, и всматривается в пока еще пустующий от гонки путь.

— Можно вопрос?

— Конечно, — рассматриваю ее шныряющий передо мной слегка расхристанный каштановый хохолок.

— А здесь светофоры есть? Это же дорога? Как тут регулировка происходит? Или тут совсем нет правил?

Как это нет? Скажет тоже!

— Здесь действуют отмашки флага. Вон, смотри туда! — обхватываю ее за плечи и принудительно поворачиваю в другую сторону. — Какой разрешающий движение цвет у дорожного светофора?

— Зеленый.

— Значит, зеленый флаг — гонка началась.

Смирнова улыбается и кивает головой.

— А какой цвет заставляет водителя, да и пешеходов, проявить особое внимание? — задаю еще один вопрос.

— Ж-ж-желтый, наверное, — задирает подбородок, беснуется глазами по моему лицу, рассматривает не слишком гладко выбритый подбородок. Стараюсь прямо не смотреть на нее, но краем глаза все беглые оглядки замечаю.

— Правильно! Желтый флаг, Даша, на треке означает «снизьте скорость, проявите внимание и ждите разрешающего цвета».

— Ярослав?

— Да?

— Это страшно? — она не сводит с меня взгляд. — Какая скорость у гоночной машины? Хотя бы приблизительно…

— Почти четыреста километров в час, — отвечаю.

Даша застывает и вцепляется пальцами в пластиковую ткань тента.

— Обалдеть! Это же скорость самолета.

— Поэтому, Даша, мы не водители, автомобилисты или таксующие на бешеной скорости шоферы, а пилоты.

— Господи-Господи, — пищит, когда мимо нас на той самой почти неконтролируемой и совсем не чувствующейся внутри на месте гонщика скорости проносится очередной болид.

По-моему, ей все же интересно или я наивно ошибаюсь. Но, по крайней мере, она ни разу не отвела глаза от гоночного трека. А сегодня, без сомнения, было огромное количество интересных, как для юных гонщиков, моментов.

«Почему они виляют, Ярослав?» — «Так пилоты разогревают шины для лучшего сцепления с покрытием трассы».

«Смотри, уже зеленый флаг» — «Это значит, что основная гонка началась».

«А сколько кругов? Хотя бы приблизительно…» — «Если говорить о взрослом уровне, серьезном чемпионате, то, как минимум, сто!».

«А вот этот арлекинский флаг что означает?» — «Это финиш, Даша, и все закончилось!» — улыбаюсь и, видимо, немного обнаглев, перекрещиваю наши с ней живые пальцы правой руки.

— Он не победил, да? — с грустным видом поворачивается ко мне.

— Сегодня — нет, но у Кирилла все еще впереди. Это ведь начало. Идем туда, сейчас поближе с дебютантом познакомлю.

Снимаю наушники, при этом внимательно рассматриваю ее блуждающий взгляд через мое плечо. Затем выказываю заверение бывшему тренеру в том, что с сегодняшнего дня намерен чаще бывать у них на треке, чтобы замечать спортивные успехи сына, братаюсь с некоторыми давними знакомыми, подмигиваю бывшим конкурентам и помогаю Даше спуститься с командного постамента, почти как с божественных небес на грешную удобренную кровью землю.

— Благодарю, — подпрыгивает, когда я поднимаю ее тело, а когда приземляю, еще раз за простое действие благодарит. — Спасибо, Ярослав. Но больше не надо, дальше я сама.

Как скажешь, Даша! Мне ведь совсем не тяжело. Надеялся на то, что и ей приятно, но, видимо, обыкновенный знак внимания по-прежнему расстроенной Смирновой не зашел.

— Не за что. Идем, — не отпускаю ее руку, легонько тяну за собой к небольшой компании, в которой мой сын принимает первые искренние поздравления.

— Это Даша, — указываю на Смирнову, — а это Вика.

— Добрый день, — не выказывая удивления и злости, моя бывшая спокойно отвечает.

— Здравствуйте, — Даша в знак дополнительного приветствия слегка кивает головой.

— Я Андрей! — отчим сына протягивает мне руку для приветствия, посматривая на девушку, самостоятельно представляется. — Привет, Ярослав. Как дела?

Привет-привет! Все, видимо, неплохо, хорошо. Сын подскакивает к нам, словно выскочивший черт из табакерки, шустро забирается мне на спину и сразу же в объятиях сжимает шею:

— Ты видел, пап? Скажи, что было круто. Скажи-скажи.

— Отлично, сын, — наклоняюсь назад, пытаясь избавиться от накинувшейся бешеной мартышки. — Кирилл, познакомься, пожалуйста. Давай-давай, спустись с меня.

Он спрыгивает и, как Андрей, протягивает руку, но теперь не мне, а улыбающейся Даше.

— Кирилл Горовой, а это мой отец, — кивком указывает на меня. — Это моя мама, это Андрей, а Вы кто?

Вижу, как она смущается, стремительно краснеет, затем теряет свою улыбку, спускает, почти сливает в канализацию, только-только появившуюся радость темных глаз.

— Коллега по папиной работе, — Вика быстро выручает, а мне предусмотрительно кивает головой в знак того, что нам не за что как будто волноваться.

— Вы видели, как я зашел в тот поворот, Даша? — задыхаясь, задает ей ни к чему такому не обязывающий, простой вопрос.

— Да, конечно, — она прячет свои руки за худенькую спину и старается уйти с линии обзора сына. — Ты большой молодец, Кирилл!

— Я буду, как мой отец. Да, па? — с открытым ртом заглядывается на меня…

Ошибка, Ярослав! Охренеть, какая жуткая досадная ошибка! А ты, к тому же и до кучи, недоразвитый дурак! Я ведь наивно полагал, что развеселю, развею чем-то озабоченную Дашу, а на самом деле, вышло все не очень, скорее всего, стало только хуже, чем было до того.

На обратном пути она молчит, не смотрит даже прямо, лишь пальцем водит по своему оконному стеклу.

— Даш? — тихо обращаюсь к пассажирке.

— Угу, — замирает пальцем, искоса посматривая на меня.

— Все хорошо?

— Просто замечательно. Мне понравилось, Ярослав. Правда, — поворачивается ко мне, — временами было очень страшно. До жути, если честно. А тебе?

Она, похоже, с тоской и долбаным сочувствием смотрит на мою искусственную руку. Нескрываемое сострадание во взгляде, подступающие слезы, бездонные глаза, жалость беспокоящейся женщины или испанский стыд за то, что я такой неполноценный, однорукий черт? Этого мне вообще не надо. Сыт по горло! Нажрался по самое «не балуйся» еще семь беспокойных лет назад, а потому:

«Хватит! Достаточно! Обойдусь!»

— Не надо этого, Смирнова! — незамедлительно пресекаю ее попытки «погладить» по загривку искалеченную аварией и подпалившей по досадной неосторожности свой куцый хвост собаку. — Мне не страшно, тем более на треке. Никогда не было, «до» или «после», Даша, и однозначно никогда не будет. Было бы чего бояться! В жизни есть нечто более страшное. Поверь, пожалуйста, я определенно знаю, о чем тут говорю. Я обожаю скорость, люблю визг, пение движка, контроль болида, стойкий и немного въедливый запах топлива, почти туннельное, чересчур размытое, живущее на одних инстинктах зрение и я, — выдерживаю небольшую паузу, — абсолютно не боюсь, что когда-нибудь, возможно в следующей жизни, разобьюсь. Не будем, ладно? Даша?

— Угу.

Мельком замечаю одно, давно забытое, из прошлой жизни место на давно не патрулируемом — так уж вышло, — юношеском маршруте.

— Ты не торопишься? — сбавляю скорость, стараюсь прижаться к обочине импровизированного серпантина, сверяюсь с зеркалами и торможу.

— Нет, — она не сводит с меня взгляда. — Ярослав, я сказала что-то не то?

— Не в этом дело. Здесь прекрасный вид, да и собравшиеся сумерки позволяют рассмотреть сейчас то, что при свете дня не разглядеть. Ты не торопишься? М?

Она отстегивает ремень безопасности и укладывает пальцы на дверную ручку. Это означает, «нет»?