Любимая для эльфа (СИ)

Глава 155. Размышления и беседы

— Лу… — на выдохе, губами почти касаясь его уха.

Лалии иногда нравилось говорить томно, с придыханием, и Лукас не знал, что за этим последует: то ли просто звонкий смех, то ли танец безудержной страсти.

Лалия не желала ни в чем себе отказывать то, как капризная кошка, то, как роскошная царевна.

Она стояла за спинкой его кресла, наклонившись к Лукасу, обняв его плечи, густые золотистые волосы покрывали Лукаса, словно бесценная мантия.

— Скажи, — Лалия приласкала его слух музыкальным голосом, — Тамико выращивал Магнус?

Лукас насторожился. Зачем это Лалочке Тамико? У этих двух женщин совершенно разные места в его жизни.

Ответил деланно беспечно:

— Конечно. Мне бы он ее не дал, даже если бы я очень захотел. Но знаешь, когда Тами переродилась, я понял, что у Магнуса талант воспитывать молодежь. Он дает им свободу, как они любят, очень ненавязчивый контроль, возможность в любое время обратиться к нему за советом и получить его… Думаю, когда они с Тами пожелают иметь детей, выстроится очередь желающих!

Тами.

Лалия незаметно прикусила губу.

Ее сильно раздражало то, как нежно и с каким уважением Лукас говорит об этой женщине. Лалия ее увидела и не поняла, чем Тамико настолько цепляет опытных, знающих жизнь мужчин. Она же какая-то ну… ничего особенного. Даже красивой не назвать.

Но уверенность в себе у этой Тамико зашкаливает, и открыто против нее идти бесполезно. Лалия это прекрасно понимала.

Лалия умела прятать ревность, маскируя ее в мнимое восхищение.

В конце концов, если Лукас снова с ней, значит, за века он не нашел никого для себя лучше. И даже эта Тамико не настолько ему дорога, любима и желанна.

Иначе Лукас Хочу-Получу давно бы ее забрал.

Хотя… Лалия не отказалась бы пообщаться с Тамико поближе, чтобы выведать ее секрет. Чем-то же она Лукаса вдохновляет настолько, что он упоминает Тамико при своей женщине!

Тааами. Бесит.

Лалия спросила:

— А сейчас ты будешь выращивать Маю?

Веселые лучики заплясали в уголках насыщенно-синих глаз.

— Не знаю. В какой-то степени конечно, но Макс наверняка сам мечтает с ней повозиться. Наш певец пока не до конца разобрался в своих чувствах, но между ними точно зреет что-то серьезное. А еще Тами хочется приобрести опыт воспитания «дочки», чтобы понять, готова ли она к собственным детям, — теперь Лукас весь улыбался.

— Тамико можно завести ребенка в обход Церемонии?

— Ограничение на меня не распространяется. Она же пригласит ребенка со мной. Тами знает, что творит, да. Мы с ней налетели на Маю коршунами, завертели и замешали такую кашу из девочкиной судьбы… что иначе уже нельзя. Неправильно.

— Как думаешь, Тамико согласится на мою помощь в воспитании Маю? А ты не будешь против?

Мысленно Лукас хмыкнул. Тамико и Лалия несовместимы совершенно. Лалия и Маю — тем более.

Лалия думать не думает, что Маю — самостоятельная личность, а не просто повод держать опасную соперницу на виду, якобы с ней дружа.

Но какой у Лалии прекрасный голос! Публичные концерты она никогда не давала, но Лукас часто услаждал слух ее пением.

Вслух Лукас ответил:

— Лал, драгоценность моя, я буду только за.

***

Осознав, насколько Анеля важна для него, Оливер стал максимально заботливым.

Он вдумчиво выбирал каждый продукт, который попадал к ним на стол, читая этикетки и перебирая овощи-фрукты дольше обычного, в то время как Анеля носилась между полками и, словно ребенок, тянулась к этикеткам поярче.

Оказалось, она очень мало знает о людях и об устройстве человеческой жизни, все для нее было в диковинку.

Оливер удивлялся, умилялся со строгим видом и требованиями «не есть по три торта и кулек конфет за раз» и… чувствовал некоторое облегчение.

Он не был ни жестким, ни властным, и когда сравнивал себя по этим параметрам с Робертом или даже с Кацуо, то приходил в отчаяние.

А потом понял: надо просто правильно девушек выбирать. Таких, которые не зачморят его за чувствительность и склонность к рефлексии. Еще более нежных, чем он сам.

Но Анеля была совсем другой: дерзкой, раскованной, без стыда и особой скромности. Ей очень нравилось смущать Оливера, предлагая ему пикантные авантюры и добиваясь их исполнения — до такой степени, что его бледную кожу заливал жаркий румянец.

Оливер на все соглашался, с замирающим сердцем бросался в омут с головой, и похоже, удовольствие Анели напрямую зависело от того, насколько сильно Оливер смущался в начале.

В отличие от Роберта, Оливер не мог чувствовать себя уютно в отношениях, где женщина превосходит его во всем. Самооценке Роберта и его несгибаемой уверенности в себе оставалось только завидовать.

Потому Оливер ужасно обрадовался, узнав, что без магии Анеля не сумеет ни поджарить яичницу, ни сварить картошку.

Сурово сдвинув брови, Оливер сажал Анелю на высокий стул и сообщал, что все сделает сам. А она пусть пока споет ему или почитает стихи.

Но Анеля вертелась на стуле, соскакивала с него, бегала по кухне, совала всюду носик, и ее живость наполняла Оливера счастьем.

Он начал страстно мечтать о том, чтобы самому стать анамаорэ. Анамаорэ ценили музыку и вели постоянные войны, где участвовали желающие выплеснуть агрессию в том или ином виде. Оливер мог развиваться в Анамаории и как композитор, и как целитель.

Анеля смеялась и говорила, что для превращения достаточно всего лишь крепко-крепко любить ее.

Магнус был более конкретен:

— Тебе придется пережить что-то типа операции под наркозом. Будет быстро и не больно, но вероятно страшно. Потребуется некоторое мужество, чтобы пойти на это.

— А что потом станет с моим телом?

— Что хочешь. Сам решай.

— А новое?

— Будет выглядеть так же. Или, — Магнус улыбнулся, — если ты когда-либо собирался что-нибудь подправить с помощью пластической хирургии, у тебя как раз появится шанс. Только без хирурга.

— Мне нравится, как я выгляжу.

— Ну, значит, таким и останешься.

— А точно все пройдет хорошо? — Оливер сильно разволновался, но Магнус стал намного более серьезным с ним, прекратив явные подколки еще с момента обучения технике обращения с ножами.

— Позовем Лукаса, он будет все контролировать. Он признанный специалист в вопросе перерождений. Ты не против?

Оливер не возражал.