Любимая для эльфа (СИ)

Глава 204. Домработница

Наконец, Роберт перекатился на спину, ухватив в повороте Колетт, чтобы она не сбежала, хотя тело Колетт саднило и ныло так, что она вообще не чувствовала себя способной двигаться.

Они смотрели друг на друга, Роберт по-прежнему презрительно-насмешливо, а его жертва сквозь слезы, не зная, что ответить на ужасный вопрос.

Колетт сказала первое пришедшее ей в голову:

— Роберт, я не знаю, как быть…

Она шмыгала носом, ее пухлые губы кровоточили от укусов, но Колетт терпела все, не моля слезно о пощаде, и Роберт думал, что порок уже глубоко укоренился в ней. Если бы Колетт начала орать, всерьез вырываться, что-то еще такое, он бы точно остановился. А она лежала и терпела его, будто ненавистную работу.

— Головой думать. Твоя работа мало будет отличаться от случившегося сейчас. И по артистичности тебе двойка, ты не прошла пробы. Это самая низкооплачиваемая категория. Клиенты, знаешь ли, покупают иллюзию любви, а не что-то еще.

— Роберт, — Колетт всхлипнула, — что же мне теперь делать?

Роберт просто удерживал Колетт на себе, не прижимая, касаясь ее мягко и не усиливая боли в натерпевшейся спине.

— Ты хоть за домом смотреть умеешь? Готовить, прибирать, стирать?

Колетт лежала, распластавшись, целиком умещаясь на Роберте. Поздний вечер сменился глухой ночью, Роберт порвал ее одежду и нижнее белье, сквозь дыры задувал леденящий кожу ветер. Тело Роберта дышало теплом. Весь отрезок времени от окончания вечеринки по эти минуты Колетт не думала, действуя чисто на эмоциях.

— Да.

В низком голосе, наконец, проступило подобие участия.

— Мне нужна приходящая домработница, рабочий день неполный, оплата сдельная. На шмотки твои хватит.

Колетт резко выдохнула:

— И мне снова нужно будет терпеть?..

Роберт ухмыльнулся.

— Если вернешься к проституции, конечно. И не просто терпеть, а радоваться каждому пожеланию клиента. Будь уверена, я непременно приду к тебе с веселыми затеями. Для порядочных девушек они чересчур, с кем еще осуществлять их, как не со шлюхами?

Колетт сморщилась от боли, пытаясь сменить позу, а Роберт гадко улыбнулся.

— Привыкнешь. Чем богаче клиенты, тем занятнее их пристрастия.

Манера его разговора — Колетт, наконец, не выдержала и разрыдалась в голос.

— Не хочу, не хочу! Не могу больше! Прекрати, прекрати, пожалуйста!

Низкий голос приободрил:

— Во! Так уже намного лучше. Хорош на земле валяться, пойдем домой.

Фиалковые глаза Колетт расширились в испуге.

— Я… Я не смогу идти.

— А кого это волнует? Ладно, я отнесу тебя к себе и обработаю твои раны. Заодно мое жилье посмотришь. Я по жизни на «ты» со всякими синяками.

Роберт ловко вскочил на ноги и, подобрав сиротливый пакет с праздничной одеждой и обувью Колетт, поднял кривящуюся от боли Колетт на руки, надеясь втайне, что урок оказался для нее достаточным. Будучи уверенным, что меньший, девушка, согласившаяся работать у Сайри, просто не поняла бы.

И загляни кто прозорливый в душу Роберта, он не увидел бы там чувства вины.

В последнее время ощущение счастья и экстаза от жизни с богиней все реже посещало Роберта. Кэйли была все так же идеально прекрасна, столь же улыбчива, по-прежнему ровна и приятна в общении, но Роберт чувствовал себя обделенным, сжираемый ревностью.

Сначала Кэйли принимала ебаного Лукаса и прочих просителей в его присутствии, а потом перестала привечать их совсем, переводя разговор на другие темы, когда Роберт спрашивал, куда все уебки запропастились. Кэйли обворожительно сияла и нежно смеялась, но Роберт догадывался, что уебки по-прежнему имеют свободный доступ к ее душе.

Душе блестящей и непостижимой — какой ценой давались Кэйли ее постоянные улыбки? Была ли богиня кладезью оптимизма или великолепно владела собой? Роберт знал, что жизнь Кэйли не беспечна, что она полна проблем, и что эти проблемы превосходят человеческие.

Только делиться ими лучезарная не желала.

Потребность в контроле все сильнее терзала Роберта, наваливаясь на него с пугающей очевидностью.

Теперь, пресыщенный жизнью с очень близкой, но невозможно далекой звездой, Роберт проклинал тот час, когда отказался от Юми. Доброй, преданной, заботливой девушки, милой и внимательной. Да, между ними всегда было больше дружбы, чем страсти — и в этом Роберт тоже обвинял себя, уж он мог бы зажечь пожар в ком угодно, но сейчас ему особенно не хватало простых человеческих разговоров.

Оливер, его дорогой друг, умер как человек, став кем-то странным, не понятным до конца — и как объяснял Магнус — хотя бы спарринг-партнер никуда не делся — Оливер пока не мог вернуться в Город и поболтать с Робертом.

А Роберт страдал без Оливеровой мягкости, без какой-то его наивности, открытости и увлеченности далекими горизонтами.

Кацуо был ревнив, и Роберт вполне понимал нежелание бывшего одноклассника оставлять его наедине со своей девушкой, когда Роберт приходил к ним в гости. Они сидели втроем, и несмотря на то, что Юми по-прежнему прекрасно относилась к Роберту, ее влюбленность в Кацуо бросалась в глаза даже слепому.

Единственной отдушиной Роберта оставался маленький Родрик, но и тут существовал нюанс: хотя малыш рос быстрее человеческих детей, Роберт был с ним сильным и строгим, кумиром и образцом для подражания… И уж он никак не мог пожаловаться сыну на свои усталость или расстройство.

Тем не менее, не личные неурядицы толкнули Роберта на преступление — только общий склад характера и желание гарантированно уберечь Колетт от больших бед.