Любимая для эльфа (СИ)

Глава 197. Ямочки и чувства

Когда поутру Лукас и его советница обменялись приветственными улыбками, Тамико не смогла сдержать возглас изумления.

— Ой, Лу! Что это у тебя?

На его загорелых щеках проступили милые ямочки, и Лукас не преминул подтвердить:

— Это, любезнейшая Тами, ямочки.

Тамико даже привстала на цыпочки, чтобы получше их разглядеть.

— Ооо, а почему они у тебя? Зачем вдруг?

В представлении Тамико удлиненные острые клыки Лукаса, часто светящиеся алым глаза и новообретенная особенность внешности не вязались меж собой.

Лукас сообщил:

— Марина их захотела, и ей так понравилось.

У Тамико больно захолонуло сердце. Ревность, нежданная гостья, яростно взглянула в ее душу, осветив зеленью. Вырвавшаяся у Тамико интонация не сулила Лукасу ничего доброго.

— Ах, Марииина…

Лукас обеспокоился, его красивые брови сошлись к переносице.

— Тами…Ты?..

Тамико замерла, игнорируя его взгляд. Как не вовремя, некстати для нее померкли краски мира! Она же не думала, что Лукас вечно будет принадлежать ей? Или она как раз так думала, особенно после того, как Лалия, его первая любовь, ушла, и разбитая чашка их отношений не склеилась вновь?

И Тамико, переборов неприятное, даже мерзкое, чувство, ответила:

— Бу!

— Ах, вот ты как! Это мне впору обижаться, что ты не похвалила мои распрекрасные ямки! — Лукас картинно выпятил четко очерченную нижнюю губу.

Тамико натянуто рассмеялась.

***

Лукас прощал Тамико то, что не спустил бы никому больше, зная, что она пойдет ради него на все.

Как друг.

Игры закончились. Тамико выбрала Магнуса, и даже если бы она передумала, Лукас уже не хотел вмешивать в их отношения секс.

Слишком больно рвать по свежим швам… Тамико она такая… Может снова передумать и выбрать Магнуса опять.

Без секса проще и надежнее, да и Магнусу придраться не к чему: Лукас его отношениям не угрожает. Правду Лукас отлично понимал: хотя он царевич, а Магнус формально его подчиненный, реально Магнус — существо с неведомым опытом, добровольно отказавшееся от статуса царевича. Не пожелавшее продлить срок царских полномочий.

Вместо этого Магнус ушел в скитания на бесконечно долгие годы, и Лукас понятия не имел, насколько сильным Магнус стал на самом деле.

Но расстановку сил Лукас очень хорошо чувствовал, иначе бы даже не брался за военно-политические игры.

Магнус делает вид, что к Лукасу лоялен, но стоит Лукасу оступиться, Магнус просто его сотрет. Как не было.

Ради Тамико Лукас мог бы рискнуть собой. Но ради Анамаории — нет.

Он один такой. Незаменимый, хотя царевичи и не правят вечно.

Очень нужный богам и народу.

И Лукас должен пожертвовать своей любовью к Тами и желанием ей обладать, а покоем Анамаории он пожертвовать не может.

А иногда Лукас Тамико не прощал. Он давно заметил, что Тамико за внешней наглостью волнует то, как к ней относятся другие, и открыто показывал, что остроты и грубости Тамико его задевают. Лукас не видел смысла прикидываться с ней бесчувственным.

Тамико расстраивалась, и это был максимум. Лукас берег чувства бесконечно дорогого ему существа, а с прямотой Тамико не расставалась никогда. Перекраивать ее характер Лукас даже не думал.

В свою очередь Тамико иногда предельно уставала от авторитарности начальника и от невозможности сделать четко так, как хочется ей одной.

Контроль Лукаса незримо присутствовал всюду, всплывая неожиданными упреками или обидами. Выращенная экспрессивным Магнусом, Тамико научилась видеть многое.

И после дружбы-войны, любви-ненависти с Лу, дарившей ей безумно яркие, но противоречивые ощущения, Тамико падала в безмятежные объятия Магнуса с благодарностью, с трепетом, с надеждой, как в благосклонную лазурную гавань.

Неисчерпаемый оптимизм Магнуса и его простота в общении растекались по жилам Тамико, превращая ее кровь в свет.

А затем обновленная, сияющая Тамико отправлялась в эмоциональные приключения, в том числе поддерживала Лу, к которому чувствовала больше любви, нежели чего-то еще, нетерпеливо вздыхая и размышляя об его досадных особенностях.

***

Тамико снова критично осмотрела загорелые щеки Лукаса.

— Нууу… Я не уверена…

— Ты привыкнешь. Или они надоедят Марине.

Тамико нервно закусила губу и всхлипнула. Падать с пьедестала оказалось так больно! Слушать про Марину — невыносимо.

Но Лукас не собирался ранить Тамико, быстро соображая, как максимально смягчить неизбежный удар.

— Иди сюда, — Лукас раскрыл объятия, и Тамико стремглав бросилась в них, уткнулась лицом в его ненаглядную грудь и судорожно всхлипнула еще раз. — Тами, мы с тобой всегда будем вместе, хорошо? И к Марине ты привыкнешь, и я никуда-никуда от тебя не уйду, и мы с тобой так и будем работать сообща. Если, конечно, тебе самой не надоест.

Печаль опустила уголки любящих посмеяться губ Тамико.

— А вдруг Марина скажет тебе меня уволить?

Объятие Лукаса стало крепче.

— Я буду сопротивляться. Ты знаешь, как я умею. Отвлеку Марину на что-нибудь. Да она и не скажет, с чего бы?

И Тамико, вздрагивая и шмыгая носом, поверила Лукасу. Ей хотелось верить ему, и совсем не радовало, что проклятая ревность всколыхнулась.

***

Колетт прихрамывала — модельные туфли на пятнадцатисантиметровой шпильке немилосердно натерли ей ножки, они горели и отказывались идти.

Колетт старалась не тратить лишнюю копейку, но тут уже не представлялось возможным выкрутиться без такси.

И зрела, подпитываясь мелкими случаями, росла и усиливалась жгучая зависть к сестре. Не потому, что та встретила и полюбила волшебника, а поскольку увлекла обеспеченного, да что там, невозможно богатого мужчину.

Колетт жалела, что Эрин не может делиться с ней ни деньгами, ни имуществом: по-видимому несметные богатства существовали в какой-то своей сказке, и монетки-бумажки для колдуна, сразу дарившего обожаемой Эрин все на свете, ничего не значили.

Колетт понимала, что в ее положении глупо отказываться от предложений Сайри, какими бы те ни были, хотя отдавала себе отчет, что далеко не все затеи «рыбки» целомудренны.

Все, что для Колетт находил Роберт, обещало меньшую выгоду при куда большей загруженности, а какими-то особыми талантами Колетт не обладала.

Роберт хмурился, поджимал капризные губы и намекал, что больше искать ничего не станет, но на самом деле все равно Колетт не кидал.

Колетт сняла ужасные туфли и отправилась домой босиком. Земля холодила ноги, зато ровные городские тротуары не создавали ей лишних неудобств.