Как ни старалась Лалия скрыть тоску, Эрик подспудно ощущал, что его любимую гложет тяжесть.
Раз он вернулся домой в неурочный час и обнаружил Лалию совершенно разбитой, обложившейся подушками, укрывшейся одеялами и даже не помышляющей повысить температуру тела, как умели анамаорэ.
Холод в душе, ледяная кожа…
Эрик ринулся к ней, обнял ее крепко-крепко, передал ей жар — машинально, не вынес смотреть на ее угасание.
— Хочешь, я убью Лукаса?! Не могу видеть тебя такой!
Лалия вяло улыбнулась.
— Нет, что ты, не надо… Просто отвлекай меня, когда загрущу… И не делай ему ничего, пожалуйста… Не надо брать грех на душу и организовывать ужасные последствия для нас обоих.
Лалия говорила через силу. И боялась. Ужасно боялась.
***
Марина раскачивалась на садовых качелях Дома, но энтузиазма в ней не чувствовалось. Казалось, сама Марина колеблется, стараясь принять какое-то решение, и воплощает свои сомнения на материальном уровне.
Лукас не хотел ничего говорить ей в лоб. Он изменил свое поведение и надеялся, что Марина подведет его к тревожащей теме сама.
Она и вправду сказала:
— Лукас… Со вчерашнего вечера ты ни разу не поцеловал меня…
Лукас изобразил замешательство.
— Что? В самом деле?
Он остановил качели и расцеловал Марину в обе щеки.
Она скривилась.
— Так я и знала… Не так, Лу, не так… Зря… Все было зря… Ты меня не любишь и не сможешь полюбить…
— Началось! — Лукас воздел глаза к рукотворному небу. Так странно… Он мог запросто воспроизводить природу, ни капли не задумываясь, а с этой девочкой нужно было обращаться крайне осторожно. — Еж, нам надо поговорить. Серьезно.
Марина помрачнела, слезла с качелей и пошла в дом, где заварила им обоим чай и уселась в свое любимое кресло целиком, с ногами. Лукасу было бы удобнее беседовать, лежа на подушках, но сейчас тон задавала его почти-дочурка.
Увидев, что Марина готова слушать, он произнес своим низким обволакивающим голосом:
— Во-первых и в основных, я тебя люблю. Очень люблю, Ежик. Захоти я от тебя скрыться, я пропал бы так, что ты бы никогда не нашла меня, даже если бы сидела в моем кабинете месяц.
Марина сделала глоток чая, чтобы спрятать подступающие слезы.
Лукас произнес:
— Давай посмотрим так: я мужчина, а ты женщина, и мы очаровываем друг друга. Правильно? Или что-то идет не так? Вот только что?.. «Ты меня не любишь» — это кокетство?
— Нет, — Марина разглядывала дно чашки, — я, правда, так думаю…
Лукас терпеливо подводил ее к нужному ему выводу:
— Значит, обольщения как минимум нет. Ты не стремишься мне понравиться…
Марина задумалась. Лукас продолжил:
— И почему? Я мужчина, ты женщина, в чем проблема?
Марина выдала, напрягшись и посмотрев вдруг прямо в его синие глаза.
— Я не женщина… Я недо…
— Неправда, — Лукас протянул руку и погладил его шелковистые локоны. — Ты женщина, просто ты маленькая. Это называется «девочка». И ты очень-очень хочешь быть любимой.
Марина вновь нашла спасение в напитке, уткнувшись в чашку.
— Еж, а Еж, — Лукас занял свою обожаемую позу, придвинувшись к Марине и глядя на нее снизу вверх, — я хочу и буду любить тебя, как любят девочек. Просто, без условий и без игр.
Марина всхлипнула.
— Всегда? Как бы я тебе ни жаловалась?
— Да, маленькая, — Лукас забрал чашку из Марининых рук и отставил ее в сторону. — Ты сможешь жаловаться, ныть и сомневаться во всем сколько угодно, я все равно буду тебя любить. Дети — это, как Церемония, насовсем. А когда ты станешь старушкой, мы сделаем тебя анамаорэ… Пока это совсем не обязательно, как ты считаешь?
Марина не знала. Ей хотелось прижаться к Лукасу и плакать.
И поверить, что он действительно всегда будет рядом. В любом качестве. Что он просто никуда не пропадет. Придет по первому ее зову. Защитит ее. Поможет ей.
Лукас улыбнулся.
— Будь я человеком, моими потомками уже можно было бы заселить целый город… Так что я вполне созрел для отцовства… Мне кажется, или мы чем-то похожи с тем твоим папой?
Маринины глаза блестели от слез.
— Характерами… И волосы у него были темные… Но ямочек не было.
— Ямочки я себе оставлю, позволишь?
Вместо ответа Марина обняла Лукаса. Так странно, она опять ввязалась в отношения с мужчиной намного ее старше. Опять пыталась играть умудренную опытом и даже небезуспешно, а сама отчаянно искала родительского тепла.
Тепла, которое сейчас ей предложил Лукас.
— Лу… Мне восемнадцать, тебе по легенде должно быть около сорока. Ну, как минимум. Как ты можешь выглядеть?
Лукас услужливо преобразился.
— Как-то так.
Марина улыбнулась.
— Забавно… — и она добавила жалобно: — Но ты, правда, меня не бросишь?
Лукас тихонько передавал ей ободряющую энергию.
— Правда, маленький Еж. И я сделаю так, чтобы ты забыла обо всем пренебрежении, которое тебе когда-либо оказывали. Больше не будет никаких неудачных отношений. Я прослежу.
Марина изумилась.
— Ты что, будешь отслеживать всех моих поклонников?
Лукас рассмеялся.
— Да. И всех твоих друзей и подруг. Как полагается заботливому и строгому папе.
Марина прижалась к нему крепко-крепко. Возможно, ей впервые было по-настоящему полностью хорошо и спокойно.