В тот вечер ливень особенно усердно колотил в стекла, образуя разводы узоров и наполняя сердце печалью.
Настоящий разгул стихии, а они по обыкновению не включали свет, оба отлично видя в темноте, и от того подсобное помещение ресторана казалось таинственно мрачным.
Дела шли превосходно, но маленькая хозяйка, хрупкая и утонченная внешне, с графичным каре и трогательным взором огромных зеленых глаз явно не находила себе места, глядя то в окно, то на великолепного, широкоплечего и высокого мужчину в темном, казавшегося расслабленным, но на самом деле внимательно за ней наблюдающего.
Изумрудные радужки и гигантские, увеличившиеся в полумраке зрачки — такие глаза не могли принадлежать человеку. Наоко и не вполне была им, но волновалась, как простая девчонка.
Наконец, она прекратила вертеться, крутясь бессознательно, не понимая, как выглядит со стороны, и выпалила скороговоркой:
— Это бесполезно, Лукас! Я не могу больше!
Мужчина посмотрел на нее пристально.
— Ммм?
Глядя прямо перед собой, чтобы не сбиться и высказать все, Наоко затараторила в совершенно не свойственной ей манере — Наоко любила демонстрировать уверенное владение собой.
— Я пыталась забыть тебя. Честно. Ничего не вышло! Я встречалась с Дамиром, встречалась с Вильямом. Ни-че-го. Я люблю только тебя.
Лукасу захотелось ответить ей иронично, но состояние Наоко не позволяло. Она говорила правду.
Решившись, отбросив маску, что, как Лукас понимал, было для Наоко невероятно трудно…
И он произнес предельно серьезно:
— Вот как? Что ты хочешь, Наоко?
Наоко развернулась к нему, отчаяние придавало ей силы.
Она столько боролась с собой — тщетно.
— Тебя. Я… все прощу и все приму… Только будь…
Лукас улыбнулся про себя — как же, все простит — гордость вела Наоко по жизни, не предавая. И сейчас, вроде бы слезно умоляя Лукаса, Наоко всяко напомнила ему о грехах.
Он поинтересовался:
— Что именно ты собираешься принять, Лиска?
Ее сердечко затрепыхалось.
— Других… Твои с ними встречи…
В синих глазах Лукаса зажглись лукавые огоньки.
— Юлишь, Булочка. Ты ужасно ревнивая, я же знаю. И ты знай, что когда я кого-то люблю, и у нас нет объективных причин не быть вместе, — Лукас мысленно вздохнул, вспомнив Тамико, — я стропроцентно верен.
Звонкий голос Наоко оборвался.
— Марина? Да?
— Нет, Лиска, — интонации Лукаса окутывали лаской. — С Мариной нас связывают теперь исключительно платонические отношения. Я думаю удочерить ее в свое время.
Наоко застыла, приоткрыв ротик, — сегодня она была совершенно естественной! Спонтанной! Редкий миг!
— Ааа.
— Да, я холост. Но я не могу тебе ничего обещать, Наоко. А ты же не удовлетворишься игрой в любовников. Захочешь все целиком. То, что невозможно.
Наоко опустила голову.
— Лукас… Я не могу без тебя… Слышу музыку — вспоминаю тебя… Смотрю на мужчин — вижу тебя… Что-то делаю — встает картинка, как мы делали это вместе… Я не могу так больше… — она уронила голову на руки, это смешное круглое каре, волосок к волоску, Наоко тщательно следила за прической.
И Лукас сам погрузился в воспоминания. Спросил:
— Всегда только Лукас… Почему ты никогда не называла меня Лу?
Ее глаза. В них слезы. Конечно.
— Я думала, тебе так больше нравится… Восхищалась тобой…
Его голос низкий, бархатный, грустный.
— И не спрашивала меня прямо. Лиска, помнишь, почему у нас все закончилось? Ты носила маску. Вместо искренности что-то изображала. Томную барышню… С чего ты взяла, что я люблю их?
Они смотрели друг на друга, словно видя впервые.
Наоко пожала плечиками.
Лукас продолжил:
— А я восхищался твоей смелостью, я балдел от нее. Но все доставалось твоим подружкам! Дома ты превращалась в собственную тень! А потом пошла эта бесконечная резка-мешалка в ресторане, почему-то абсолютно по-человечески. Никто не заметил бы разницы между ней и магическим приготовлением еды!
Наоко хмыкнула, а Лукас остался серьезным.
— Ты отчего-то боялась остаться со мной голой, как есть, во всей красоте и противоречивости своего характера… Лиска, думаешь, я не знаю, какая ты хитрая? Какая ты твердая и жесткая? Я любил это, а не твои угодливые улыбки…
Наоко сжалась на стуле, словно стала в разы меньше.
— У меня вообще нет шансов, да?
Лукас ответил спокойно:
— У такой, какой ты была, нет. Я не люблю притворство, Наоко. А ты слишком много времени проводила и проводишь в маске, чтобы разом измениться.
Изумрудные глаза осветила надежда.
— А если я постараюсь? Лу… Я многое могу… Ты… Ты любил меня?
Впервые за уйму времени они разговаривали сердце к сердцу.
— Любил. Тебя настоящую любил. Самую блестящую и коварную из оперативниц анамаорэ. И самую нежную, доверчивую и непосредственную девочку Наоко, которую встретил в Городе, тоже.
— Хорошо, — Наоко отвела взгляд в сторону. — А я по-прежнему люблю тебя… И приму все… И попробую… вести себя иначе…
Лукас капризно выпятил нижнюю губу.
— Без чрезмерного общения с подружками, которым достаются самые сливки твоей души, без сумасшедшей готовки вручную с утра до ночи, а также без игр в барышню?
Наоко на его глазах расцвела, словно потрескавшуюся, убитую горем землю наконец полно и досыта оросил благодатный дождь.
— Я барышня, Лу! Я не мужик!
Он улыбнулся — с умопомрачительными ямочками.
— Конечно, барышня, Лиска. Только куда более дерзкая, чем ты пыталась показаться. Своенравная. Живая.
Наоко хитро улыбнулась. Сделать задуманное было совсем не в ее привычном стиле. Но Наоко хотела этого мужчину до последней капли души, время показало ей со всей ответственностью.
— Я так скучала, Лу… Смотри сюда и ни на что не отвлекайся! А если не можешь, скажи мне прямо сейчас… Приходи потом, я буду ждать… — она расстегнула верхнюю пуговичку своей аккуратной белой блузки.
Аромат молочной кожи…
Ее вкус.
Долгие часы упоительного блаженства.
Лукас улыбнулся.
— Сегодня у меня уйма времени. И завтра, наверное, тоже. Послезавтра… ммм…