Любимая для эльфа (СИ)

Глава 161. Прощания

Солнце уже поднялось довольно высоко, но еще не разошлось в полную силу, нежно целуя лучами кожу Леона, задумчиво сидящего на лесной опушке.

Упиваясь одиночеством, он неторопливо пытался запечатлеть на ватмане, прикрепленном к мольберту, красоту окружающей природы.

Пели ранние птицы, сосны ласкали ноздри горьковатым прохладным ароматом хвои, дышалось легко и упоенно.

Леон, человек достаточно компанейский, любил иногда изменить своим привычкам и отказаться от разгульного вечера в пользу тихой утренней медитации с кистями и красками.

Он был строен и смугл, с густыми темно-каштановыми волосами, уложенными в свободное каре. Глаза, почти черные, с непозволительно пышными для парня ресницами, смотрели хищно и цепко, чувственные губы имели форму лука.

Леон обожал серебро и носил его к месту и не очень, черпая в металле мистическое вдохновение и часто сочетая в одежде темные и яркие цвета, подчеркивающие его броскую внешность.

Не утруждая себя изнуряющими тренировками, он обладал превосходной фигурой, отчасти благодаря любви к прогулкам и движению, но по большому счету хорошему метаболизму.

Он любил и умел нравиться девушкам, однако сейчас ни одна девушка не занимала его мысли, уступив очарованию будущей картины.

***

Они оба рыдали, перемежая слезы бесчисленными бесстыдными поцелуями.

— Я не могу, не представляю, как иначе! — Тамико захлебывалась отчаянием.

Она попадала под обаяние Лукаса, когда видела его, но сейчас в самых родных и любимых объятиях и подумать не могла, чтобы предложить то, что уже предложила. — Я вернусь, обязательно вернусь!

— Возвращайся, Тамико, — лицо Магнуса было серым от горя. — Когда точно поймешь… Когда все будет совсем кончено, без рецидивов.

Слова, соленые на вкус.

— Хочется заснуть и проснуться, и чтобы все уже завершилось…

— Нет, Тами, ты иди. Ты должна пройти это, и я тоже. Такого опыта у меня пока не было, — Магнус попытался улыбнуться, вышло криво.

Золотые волосы беспорядочной волной спадали на его лоб, золотисто-зеленые глаза потухли.

— Любимый, только не ходи на войну всерьез, я прошу, — Тамико прижалась ухом к его выпуклой от мускулов груди. Слушая, как бьется сердце, которому она причиняла столько боли.

Магнус, ни в чем не обвиняя, нежно и чуть нажимая, как Тамико нравилось, гладил ее маленькое и хрупкое в его сильных руках тело.

— Я не пойду. Займусь химией. Песни петь не тянет, — эта его улыбка была чуть более ясной.

— Я вернусь. Вернусь. Вернусь, — Тамико повторяла, словно мантру.

***

В ушах Лалии колыхались сережки из сотен крошечных переливчатых камушков, стразиков, и каждый причудливо рассеивал свет, посылая веселые разноцветные вспышки миру.

Сейчас они казались Лукасу невыплаканными слезами.

Лукас еще ощущал вкус Тамико на губах, но держал себя в руках, и его строгое лицо выглядело опечаленным.

Лал не должна ни догадываться, ни страдать.

— Мы пробудем там, сколько потребуется, не знаю точно, когда вернемся, надеюсь, не слишком долго.

Слова, произнесенные низким бархатным голосом, убаюкивали.

Лалия верила, ей хотелось верить.

Пусть Лукас едет отдыхать со своей любовницей, выдавая путешествие за работу, Лалия притворится, что все именно так, как Лукас хочет, и будет надеяться, что подобные путешествия не окажутся слишком частыми.

У Лалии имелся невольный союзник, и она надумала поговорить с Магнусом, узнать, как тот справляется с ситуацией.

Они были примерно одного возраста, нажили массу общих воспоминаний и ненавязчиво приятельствовали — насколько позволяли скромность Лалии и ревнивость Лукаса.

***

Магнус встретил Лалию радушно.

Ему нравились одеяния светлых тонов с вырезами разной величины: одни открывали только ключицы, другие всю грудь, и все выбираемые оттенки подчеркивали его мерцающий загар. Недостаточный, чтоб Магнус мог зваться смуглым, но заметный.

Довольно длинные волосы он то откидывал назад, скрепляя магией, то оставлял в художественном беспорядке, и волосы образовывали гриву золотистого шелка.

Лукас мог не давать ему указания, как уберечь ранимую душу Лал. Магнус знал все сам, а кроме того, он не хотел, чтобы кто-либо знал об их любовном тре…четырехугольнике.

Лукас не болтал, Тамико тем более, и для сторонних наблюдателей, даже самых пытливых, отношения Лукаса и Тамико напоминали близкую, очень-очень близкую дружбу, но не более.

Магнус предложил Лалии свое лучшее вино и усадил ее в мягкое кресло, сменив простое с почти холщовой обивкой на изысканное по вкусу Лалии.

Он говорил воркующе, стараясь самими интонациями прогнать любые ее опасения.

— Ты знаешь Кэйли, богиня иногда чудит. Конечно, когда мужчина и женщина долгое время остаются вместе, — Магнус интимно понизил голос, показывая, что понимает тревоги Лалии, — они сближаются, но я думаю, нам не о чем беспокоиться. Церемония решает все, так что давай лучше думать о предстоящих празднествах, так время пройдет быстрее. Лукас и Тамико будут работать бок о бок еще боги знает, сколько времени, и начнут выть друг от друга, — Магнус задорно улыбнулся, подлив вина в бокал Лалии.

Бокал выглядел как половинка прозрачного яйца, удерживаемого золотыми лапками, инкрустированными рубинами.

Анамаорэ не заботились о материалах, предпочитая идеи, но зримые формы воплощений их душ иногда имели весьма четкие аналоги в человеческом мире.

***

Помимо фотосессии, решили снять клип, и приглашенный режиссер, очень худой человек средних лет, представляющийся много моложе из-за гиперподвижности, показался Роберту смутно знакомым.

Роберт не слишком интересовался кино, но перешептывания Эрин и Колетт подтвердили его догадку, что этот типчик в мире кино Великий из Великих.

Режиссер держался просто, много смеялся и просил называть его Микки для удобства.

У него были черные волосы, вьющиеся мелким бесом, внимательные темные глаза, достаточно круглые, и очки в тонкой оправе, которые он то и дело возбужденно сдергивал, и очки выглядели частью имиджа, как и джемпер на пару размеров больше нужного, и простые джинсы, и кроссовки.

Роберт подумал, что режиссер бесспорно может позволить себе нормальный вид, но специально одевается так странно.

Но как бы странно Микки ни выглядел и ни держался, работа спорилась.

Сестры, поначалу робкие и скованные — Роберт убедился, что они действительно девочки из хорошей семьи, вырвавшиеся из-под гиперопеки, — от постоянного пересмеивания-шуток-прибауток и баек Микки вошли во вкус, и процесс пошел гладко и приятно.

Под конец осмелевшая Эрин даже попросила взять ее с сестрой в кино, Микки обещал подумать.

А Роберт решил, что несмотря на сказанное им Эрин в кафе, будет приглядывать за этими доморощенными искательницами приключений.

Чтобы с ними не вышло, как с Оливером.