Любимая для эльфа (СИ)

Глава 212. Расчет и месть

Ускользающее тепло — и все ближе вязаные свитеры с высоким воротом, горячий шоколад вечерами, морозный пар, точно дым, вылетающий, едва размыкаешь губы, потерявшая краски сырая трава, увядающие листья, хмуреющее небо, а там и сотни бриллиантов снега…

И личная жизнь на нуле, и ноющая Нанами, так и не справившаяся с хандрой.

Как она вообще собирается кого-то привлечь в таком состоянии, непостижимо…

А Наоко грустила и совершенно не хотела будоражить воображение мужчин.

Так чудесно бывало обняться с Лукасом и долго лежать вместе, целуясь, или прогуливаться по парку, или кататься с ним на лыжах, или дегустировать новые блюда, или… Да с ним все было хорошо, но кончилось необратимо…

Впрочем, Наоко знала: попроси она Лукаса без обязательств погулять с ней вместе или сходить в кино, тот без проблем согласится бы, с кем бы ни встречался.

Лукас бывал сентиментален, когда дело касалось его прошлого.

Но гордость не позволяла Наоко обратиться к нему…

Лукас сидел рядом с ней за столиком закрытого на ключ ресторана, холеный внешне — Наоко помнила каждый его мускул, все чудесные выпуклости-впадинки, шелковистости, гладкости… — и счастливый.

Значит, Марина проигнорировала ее предупреждения.

В какой-то момент Наоко осознала, что совсем не слушает Лукаса из-за своих мыслей. Она вслушалась.

Лукас говорил бархатно, очаровывающе:

— У тебя и так мало проблем с рестораном, и почти семейное управление им, а сделаешь, как я говорю, их не станет совсем. Я видел инспектора, он молод и хорош собой. Соблазни его.

Наоко ответила Лукасу рассеянным взглядом.

— Что?

— Ну, как что: проверки будут у тебя в кармане, да и личная жизнь запоет. Я заметил — ты ему очень понравилась.

— Да что ты говоришь! — Наоко возмутилась и тут же сменила тон на застенчиво-любопытный. — Серьезно?

Лукас обворожительно улыбнулся, боги, его ямочки заставляли ее сердце сладко трепетать.

— Конечно, нет у меня причин врать. И твоя судьба меня заботит…

У Наоко не имелось оснований верить в особые чувства бывшего, но Лукас был прирожденным стратегом и любил устраивать чужие судьбы просто так, мимоходом.

А инспектор реально был симпатичным, пусть и не вполне в ее вкусе, но Наоко захотелось ощутить чью-нибудь привязанность без маниакального обожания, которое раздражало ее у Дамира, ведь ответить ему тем же Наоко не могла.

Главное, устроить отношения с инспектором так, чтобы даже у Лукаса не появилось формального повода заподозрить ее в расчете, пусть Лукас сам открыто это предложил. Все должно выглядеть так, словно перед Наоко вдруг воссиял романтический свет, будто заботливые руки Лукаса убрали покров ее эмоционального неведения…

Тогда, окажись роман неудачен — сердечко Наоко обросло толстым панцирем после разочарований — инспектор не сможет мстить ей за «любовь по рассудку», а Лукас по-прежнему ловко продолжит прокладывать курс их ресторана по всем морям бытия, идеально обходя подводные камни.

Имел Лукас слабость к женской душевной чистоте.

Наоко, замечтавшись, снова вздрогнула от низкого голоса Лукаса.

— У вас даже могут быть дети. Ты когда-нибудь хотела родить?

Наоко фыркнула:

— Да ну тебя!

Впрочем, инспектор всегда вел себя красноречиво: как мужчина держится в обществе хорошенькой женщины, на которую хочет произвести впечатление.

А Лукас Наоко совсем не ревновал.

Наоко незаметно вздохнула.

***

— Лукас, — в голосе Кэйли, нежном и совершенном, звучал шепот умирающих звезд. — Ты забыл меня… Забыл комплименты, забыл подарки, твои колдовские глаза уже не сияют обожанием… Я, словно цветок, поникший под дождем, роса, стыдливо сверкающая в утренней траве и умирающая от жары, от нестерпимой духоты. Почему ты покинул меня? — укоризна была прозрачнейшей, а богиня прекраснейшей, какая только могла стоять перед ликом Лукаса, но он не дрогнул. — Ты стыл, как родниковая вода, как вьюга в зимней мгле… Почему?

Слушая Кэйли, Лукас видел лишь огромные карие глаза Марины, подернутые дымкой печали — не точно такие ли были у сидящей перед ним Кэйли?

И он заговорил медленно и глубоко:

— Я всего лишь возвращаю долг, Мудрейшая. Твоя дочь умерла без тепла, без заботы, и я не могу притворяться, когда мое сердце сжато в тисках от ее горя.

Свет на миг померк в удивительных глазах богини.

— Ты жесток, царевич.

— Я всего лишь твой жалкий поклонник… И моя скорбь, мое мнимое равнодушие ничто в сравнении с жестокостью матери к ее милой дочери.

— Ступай, Лукас. Твои слова злы, но справедливы, и если ты хотел ранить меня, у тебя получилось. Но я счастлива, что Люсиль встретила тебя, — теперь голос Кэйли был рокотом прохладных волн, разбивающихся о скалы, в нем звучали тихая ярость и безмерное отчаяние.

И о чем думала вечно юная, когда Лукас ушел, не дано было знать никому, но они оба понимали, что с этого момента их отношения необратимо изменились.