174IV, 22. По Бретани
но все же и его не миновала всякая трепка и ломка, всякие заботы и разочарования. В то же описываемое время много в нем было очаровательно юношеского, что чудесно гармонировало с его утонченной, я бы сказал, аристократической внешностью и его необычайно деликатной, скромной и ласковой манерой быть. Самое его простодушие, выражавшееся в каких-то рыцарски благородных убеждениях политического и морального характера, придавало удивительно «милое и светлое» обаяние его личности. Случалось мне Женю за что-либо корить и упрекать, но каждый раз я тогда внутри себя чувствовал, что мои наставления носят оттенок порчи, что озабоченный тем, что было в его натуре «не от мира сего», и желая ему привить более трезвые взгляды, я рисковал разрушить в нем нечто особенно тонкое и нежное.
Одной из характернейших специальностей Бретани являются так называемые «кальварий» * — памятники, которые фанатично благочестивые бретонцы сооружали в XV, XVI вв. и даже еще в XVII в. на своих кладбищах в наглядное памятование Страстей господних. Одним из самых значительных таких калъвариев и прославилась деревушка Гими-лио, но здесь кальварий окружен весьма своеобразными и затейливыми постройками (из гранита), и в целом получился удивительный архитектурный ансамбль, правда, не отличающийся ни роскошью, ни блеском, ни особой изощренностью деталей, но производящий все же чрезвычайно сильное впечатление единством характера. Мне еще в Петербурге особенно хотелось видеть эту странную, замкнутую стеной церковную площадь, посреди которой и возвышается кальварий и на которую проникаешь через затейливые ворота. И я не был разочарован на месте. Увидали мы Гимилио при особенно подходящих для этого как бы завороженного места условиях,— в мрачный лиловатый день, с мчащимися по небу тучами, то и дело проливавшими потоки дождя. Жалобный перезвон низенькой остроконечной колокольни схватывал бушующий ветер и разносил по окрестным безотрадным далям. И именно то, что вследствие непогоды мы оказались единственными посетителями Гимилио, сообщило особую таинственность всему, а те коротенькие, карликовые фигурки, которые, точно на подмостках средневековой мистерии, тесно сбившись в группы, уже четыре века как разыгрывают у подножия трех распятий главнейшие моменты страданий Спасителя, получили особую жизненность. Помнится, как во время того, что я, пользуясь перерывом между дождями, стал с разных сторон зарисовывать кальварий, мне положительно чудилось, что эти каменные людишки перемещаются, жестикулируют. Еще немножко, я бы стал различать их говор, крики, брань, топот коней, плач святых жеп. И какое-то близкое родство существует между этими изваяниями и сказками о карликах, в реальное существовапие коих не только дети, но и всякий бретонец верит, как в абсолютно удостоверенную быль.
Подобное же чисто бретонское ощущение мы оба испытали в Карна-ке, зарисовывая с разных точек зрения знаменитые alignements * «друи-
Ряды {франц.),