Мои воспоминания (в пяти книгах, с илл.)

594 f · Ю- Сгернин

возвращаться, соотнося материал мемуаров с реальным содержанием художественной жизни России. Но столь же несомненно, что размышления о детских годах постоянно питали романтизм Бенуа и хотя бы поэтому годы эти неизменно оказывались объектом его благодарной памяти. И когда Беиуа в трудные годы первой мировой войны в ряду деловых художественно-критических своих статей опубликовал два газетных «подвала» с интимными воспоминаниями о рождественской елке в родительском доме 20 (эти очерки, собственно говоря, и оказались первым подступом к работе над мемуарами), это выглядело не только лирическим отступлением, но и своеобразным прояснением эстетических убеждений автора,

Впрочем, в сфере воспоминаний о детстве тема романтизма возникает в книге и в гораздо более конкретном смысле — как «связь времен», как проблема ориентации нового поколения в историко-культурных традициях. Рассказывая о своих отношениях с Н. Л. Бенуа, человеком, формировавшимся в 30-е — 40-е годы XIX в.* мемуарист замечает: «...идеалы юности отца стали и идеалами моей юности, лишь с несколько иным оттенком. Я, как и папа, был насквозь пропитан романтикой, тогда как позитивистские идеи, которые владели умами в 70-х годах, были мне чужды...» (I, 48—49). Не ограничиваясь таким общим утверждением, Александр Бенуа затем подробно останавливается именно на том, что казалось ему ближе и существеннее всего в этих «идеалах юности» своего родителя. Так, судя по книге, ему особенно запомнились рассказы Н. Л. Бенуа о его пребывании в качестве академического пенсионера в Италии в 40-х годах XIX в., о его общении с известной римской художественной колонией в пору, «когда молодые живописцы обращали большее внимание на Беато Анжелико, Пинтуриккио и Перуджино, нежели на Рафаэля, когда особенным почетом стала пользоваться архитектура «романского» и готического стилей и когда особенно презиралось искусство барокко с Бернини во главе» (I, 53). «Атмосфера романтики,— продолжает несколько далее мемуарист,— наложила особый отпечаток на все пребывание отца в Италии. Это был тот самый дух христианского Рима, отзвуки которого можно найти в творчестве лучших художников и поэтов того времени, съезжавшихся в Рим со всех концов Европы и ведших в степах Вечного города обособленную космополитическую жизнь» (I, 53). Специально фиксируется в мемуарах и личное знакомство И. Л. Бенуа с находившимися тогда в Риме Гоголем и Александром Ивановым.

Нельзя сказать, чтобы поздний русский и западноевропейский романтизм середины XIX в., вошедший в сознание Александра Бенуа вместе с семейными рассказами отца, стал впоследствии предметом каких-либо особых увлечений «мирискусников» или же самого автора книги. Быть

Бенуа Александр. Художественные письма. Елка (Воспоминания).— Речь, 1915, 25 декабря; Бенуа Александр. О повом годе (Воспоминапия).— Речь, 1916, 1 япваря.