Мои воспоминания (в пяти книгах, с илл.)

ли средневековыми пажами, белибошки — боярами, «силачи»янычара

ми и т. д. Да и сам Кащей... Как ии старался артист казаться страшным

в жестах и гриме, ему это удавалось мало, ибо одеяние его слишком на

поминало традиционный наряд Дедушки Рейна из немецких сказок...

Такому Кащею Иван-царевич не плюнул бы в лицо из одного отвращения

как это полагалось в сказке и как это превосходно исполнял Фокин.

Нужно отдать справедливость — все артисты заслужили вполне во

сторги публики. Фокин-Царевич был удивительно красив и «на русский

лад героичен». Ненагладная Краса соединяла какое-то достоинство «прин

цессы» со стыдливой грацией и обольстительной ласковостью. Очень

мастерски вел свою роль гадина-Кащей, и совершенно чудесными были

обе артистки, исполнявшие роль «Жар-птицы»,—как Карсавина20, пре

вращающаяся постепенно в нашу «главную звезду», так и совершенно

юная Лидия Лопухова. У первой образ феи-летуньи носил в себе черту

какой-то чисто восточной истомы. Так, особенно хороша была Карсавина

во все моменты страдания,— в своих порывах высвободиться из рук пой

мавшего ее Ивана. У Лопуховой же получалось что-то более бойкое,

нервное и, пожалуй,—детское. Одна была птицей, другая — пташечкой,

но обе с безукоризненной четкостью исполняли все замысловатости того

хореографического рисунка, который им сочинил «безжалостный» балет

мейстер и которые поражали тогда еще невиданными трудностями.

При всех своих недочетах «Жар-птица» была все же прелестным зрелищем. Что же касается второй нашей новинки в сезоне 1910 г.— «Шехеразады», то это наше коллективное произведение оказалось одним из неоспоримых наших шедевров2i. До сих пор успех этого балета не убывает, несмотря на то, что чудесная декорация Бакста давно заменена неказистой с нее копией, а костюмы, тридцать раз перешитые и вконец затрепанные, утратили всю свою прежнюю обворожительную яркость!

К сожалению, мне лично спектакль «Шехеразада» в Париже в 1910 г. доставил очень большое и несколько специальное страдание, и это же страдание я испытывал и в дальнейшем,— каждый раз, когда бывал зрителем этого балета. Дело в том, что не только сама идея превратить в хореографическое действие симфоническую картину Римского-Корса-кова принадлежала мне, но мне же принадлежала и вся сценическая обработка сюжета. Это «тем более мое произведение» 22, что я даже не потрудился придерживаться программы автора, а придумал нечто, совершенно от нее отличное. Согласно программе, здесь описываются приключения мореплавателя Синдбада, я же предпочел представить тот эпизод, который является вступлением ко всему сборнику арабских сказок и в котором главным действующим лицом является вовсе не добродетельная рассказчица Шехеразада, а безымянная и весьма порочная супруга шаха Шахрияра. Оправдываться в том, что я позволил, себе такое от-