На дальних рубежах 2 (СИ)

Глава 9

— Еще раз! — орал над ухом Брайсон. — Поднимайся и нападай! Или кишка тонка?

После возвращения в строй расплата за драку не заставила себя ждать. Старший инструктор Брайсон, получив нагоняй от начальства, всерьез взялся за "расследование инцидента". Расследование пока сводилось к тому, что он пытался заставить Джейса довести до цели хоть один удар. В качестве мишени Брайсон мужественно предложил самого себя, подозревая, что ненависть и ярость поспособствуют новому "срыву". Джейс эти эмоциям специально не противился, от чего каждая попытка хотя бы дернуться в сторону Брайсона заканчивалась жесточайшим ударом тока.

Если сначала вся группа подопечных Брайсона, которую для этой экзекуции выстроили в шеренгу, смотрела со злорадством — им тоже досталось из-за выходки товарища — то сейчас желчность уступала место если не полноценному сочувствию, то хотя бы дискомфорту от лицезрения пытки. Это были суровые, давно очерствевшие душой люди, привыкшие спасать свою собственную шкуру практически любой ценой.

Джейс предвидел конфликт с ними из-за своего проступка. Собственно, в этом раздоре и был смысл наказания всех за вину одного. Сейчас те, кто пока что исподтишка крысился в его сторону, жестами показывая, что он за все заплатит, уже не испытывали прежней жажды расплаты. Они много раз видели, как наказывают рабов, но в этот раз в разворачивающейся у них на глазах картине было нечто иное. Пока никто не мог понять, что именно, но сама эта неясность вносила тревожную ноту в общее настроение.

Джейс, нанесший первый удар, не мешкая ни секунды, продолжал упрямо подниматься и нападать, совершенно не скрывая подлинного желания вырвать Брайсону горло. Знал, что все его попытки обречены на провал, что за ними последует дикая, оглушающая и ослепляющая боль, и все равно вставал и нападал.

Примерно через час руки и ноги тряслись так, будто Джейс был дряхлым стариком. Майка была мокрая насквозь от противного холодного пота. Сердце истерически колотилось где-то в районе горла. Но Брайсону было мало. Когда в очередной раз Джейс прилагал титанические усилия, чтобы встать на ноги, Брайсон с презрением и скепсисом смерил его взглядом.

— Слабовато, слабовато, четыре-пять-четыре, — насмешливо произнес он, и глубокие складки у тонкого, вечно напряженного рта, изогнулись неестественными, ломанными линиями. — Я ожидал от тебя большего. Или, может, у тебя недостаточно мотивации? Ничего, сейчас мы это исправим.

Джейс мгновенно насторожился. Поднявшись в полный рост, он увидел, как двое надсмотрщиков волокут его слабо упирающегося сокамерника. Ситуация мгновенно прояснилась. Джейс посмотрел на своего мучителя с такой лютой ненавистью, что сомнений в искренности его чувств оставаться не могло. Брайсон лишь довольно усмехнулся.

— Похоже, я правильно угадал. Если проведешь хоть один удар, твой недоносок сможет вернуться на свое место целым и невредимым, — старший инструктор кивнул своим коллегам, и мальчишке в бок впился шокер. К чести парня, он только стиснул зубы и болезненно выдохнул. — Ну, показывай, на что способен!

Брайсон откровенно смеялся Джейсу в лицо, подойдя почти вплотную. Как же он сейчас напоминал солдату-невольнику его первого хозяина, его главного мучителя Алана Карнза! Джейсу показалось, что его самого сейчас хватит удар от ярости. Голова превратилась в пузырь, наполненный кровью и грозящий вот-вот лопнуть. После целого часа издевательств перед глазами все плыло, сохранять вертикальное положение становилось все труднее и труднее. Но злость была сильнее. Она пробивалась, сквозь пелену вязкого, густого тумана в мозгу, сквозь тошноту и желание лечь и больше никогда не вставать. Он уже не слушал оскорбления, которыми осыпал его Брайсон, извращая на все лады и втаптывая в грязь простое проявление человеческой доброты.

В какой-то момент, не удовлетворившись страданиями мальчишки, Брайсон обернулся чтобы приказать надсмотрщикам "поддать жару". Те охотно принялись за дело. В этот момент, полностью осознавая провальность своих действий, Джейс рванулся вперед. У него было только одно желание — убить. Он уже видел Брайсона мертвым, когда мозг, мышцы и даже кости, казалось, одновременно взорвались. В этот раз не удалось как следует сгруппироваться при падении, и Джейс жестко приземлился на асфальт, обдирая открытые участки кожи на руках. Хорошо, что головой не приложился, хотя это было спорной выгодой в данный конкретный момент.

Желудок, до сих пор успешно прикидывавшийся пустым, не выдержал. Джейса вывернуло наизнанку у всех на глазах. Жаль, что Брайсон далековато стоял, месть, конечно, была бы мелочной, но хоть была бы! Кое-как отплевавшись, уже не в силах поднять голову, он просто попытался отодвинуться подальше. Сильный пинок под ребра заставил завалиться на бок и замереть. Джейс почувствовал, как между шеей и подбородком на горло надавил тяжелый ботинок.

— Что? Неужели все? — Джейс не смог ничего ответить, даже кивнуть. Давление усилилось. — Понял, где твое место, тварь?

Несмотря на все пережитое, дух противоречия еще теплился в нем, но Джейс прекрасно осознавал последствия своего бунтарства для совершенно невиновного человека. Тем временем давление на горле становилось невыносимым. Джейс боролся за каждый вдох, чувствуя, как на грани сознания начинает бить тревогу паника. Удушение всегда было одним из его кошмаров. Горло саднило, в голове темнело, легкие начинали гореть огнем. пальцы рефлекторно скребли по асфальту, но он еще был в силах сдержать порыв к сопротивлению.

— Да, сэр, — только и смог прохрипеть он в ответ.

— Я хочу, чтобы ты запомнил этот момент, — процедил полный яда Брайсон. — И запомнил себя таким. Ты не герой. Ты не спасатель. Ты ничтожество, валяющееся в собственной блевотине. Это то, что ты есть на самом деле. Это все, чем ты когда-либо станешь. Только посмей еще раз взбунтоваться, и я раздавлю тебя, как таракана. Все понял?

— Да, сэр.

— Встать в строй, — хорошенько надавив напоследок на горло раба рифленой подошвой идеально начищенного ботинка, приказал Брайсон.

Джейс худо-бедно поднялся, скрывая дрожь в руках и ногах, кое-как превозмогая дикую ломоту в мышцах и суставах и стараясь не рухнуть от лютого головокружения. Мальчишку уже уводили, его позаимствовали для "урока", и теперь возвращали туда, откуда взяли. Избегая взглядов в чью-либо сторону, Джейс встал в строй. Ему сейчас совершенно не хотелось узнавать, что по поводу увиденного думают его товарищи по несчастью. Однако ни в тот день, ни после никто из отряда почему-то не упомянул о возмездии.

Джейс не чувствовал дружеского плеча, когда на пробежке его шатало из стороны в сторону, а ноги заплетались, но он заметил, как весь отряд бежит чуть медленнее, чем обычно. Никто не смотрел в его сторону, никто ничего ему не сказал, но этот чуть замедленный бег в полном молчании комментариев не требовал. Скорее всего, они до сих пор считали, что Джейс заступался за мальчишку из-за интимной привязанности, и для многих это было глупостью. Но то, что сделал Брайсон, вызвало отторжение у всех, кто ходил в ошейнике и вынужден был каждый день душить в себе протест и ненависть. Если до экзекуции они были разобщены злостью друг на друга, то после у них появился общий предмет неприязни.

Вечером того дня Джейс в камеру не шел, а еле волочился, заслужив несколько очень неласковых слов от охраны. Когда он-таки дополз до своего условного убежища, паренек по своему обыкновению сидел на краю койки, чуть ссутулив еще по-мальчишески острые плечи. Джейс замешкался. На душе было погано до невозможности. Его желание защитить этого мальчишку вышло боком всем. Проклятое место, проклятая собачья жизнь, где даже попытка остаться человеком приводит к тому, что ты просто погружаешься глубже в дерьмо!

— Слушай, — начал Джейс и устало потер глаза. — Ты прости меня за сегодняшнее. Видит бог, я не хотел…

Мальчишка резко вскинул голову и уставился на Джейса. Тот уже приготовился выслушать заслуженную отповедь, но парнишка вдруг посерьезнел, в миг повзрослев на несколько лет. Поднявшись на ноги, он внезапно произнес:

— Стивен, можно Стив.

— Что?

— Ты сам сказал, что по имени тут называют только друзей, — упрямо заявил парнишка. — Можешь, конечно, сам мне не называться, но я хочу, чтоб ты знал, меня зовут Стивен.

— Джейсон, можно Джейс. Кличка — Киборг.

Они пожали друг другу руки, и Джейс полез на свое место.

— Откуда ты только взялся на мою голову, Стивен, — шутливо проворчал он, в принципе не ожидая ответа.

Однако, Стив, похоже, обрадовался возможности высказать то, что угнетало его. Джейс уловил это тем самым чутьем, которое когда-то подсказывало ему, что свидетель врет, а осведомитель что-то недоговаривает. Когда-то он хорошо читал людей, это только в последние годы его навык сводился к способности угадывать, сильно сегодня будут бить или не очень.

— Серьезно, парень, как тебя в солдаты-то угораздило загреметь? Не той девке под юбку залез что ли? — подначил Джейс, даря мальчишке шанс выговориться.

На шутку старшего товарища парень залился краской до ушей, от чего несколько юношеских прыщиков заалели яркими пятнышками. В голове у Джейса возникло совершенно очевидное сходство его сокамерника с огурцом — зеленый и в пупырышках. Однако после прошедшего дня смеяться совсем не возникло желания.

— А ты сам как тут оказался? — буркнул Стив и тут же напрягся, ожидая жесткой реакции от более сильного Джейса.

— Хозяйка продала, — коротко бросил Джейс, ложась поудобнее на своем жестком ложе. — Я сам попросил.

— Зачем? — изумленно воскликнул парень.

— Вообще-то я первым задал вопрос, — напомнил Джейс.

Конечно, Стивен не мог жаловаться, среди рабов такое не приветствовалось. Но вот рассказать свою историю, не делая очевидных попыток выбить из слушателя слезу, было вполне допустимо. Рабы часто тешили друг друга разными историями, лишенные других форм развлечения, они сохраняли устные традиции в цифровом веке.

Джейс лежал и молча слушал рассказ о том, как некий вдовец после смерти жены стал брать в постель одну из своих рабынь. Когда она родила ему сына, ее сняли с полевых работ и переселили в дом. Детей от первого брака у вдовца не было и, хоть он и не признавал ребенка своей невольницы, держал мальчика близко. Маленький Стивен ходил с хозяином на рыбалку и на охоту, служил лакеем и помощником, и хотя он не мог назвать этого человека отцом, он был в определенной мере доволен.

Стиву было шестнадцать, когда почтенный вдовец решился-таки на второй брак. Любовь вряд ли что-то решала в этом союзе, но новая жена сразу же заняла главенствующее положение в доме. Новоиспеченная супруга была не девицей, а взрослой женщиной с ребенком от первого брака. Ее дочери было пятнадцать лет. Если сначала хозяин не хотел выгонять из дома любовницу с сыном, то частые скандалы на тему "угрозы девичьей чести со стороны этого ублюдка" сделали свое дело. Стивен, конечно же, никакой угрозой не был, но это никого не волновало.

Мать и сын переехали в барак. Гордая женщина стойко сносила злорадство других рабов, раньше завидовавших ей, а теперь празднующих ее падение. Стивену такой стойкости в силу возраста не хватало. Он часто дрался, стал задиристым и злым. В общем, вел себя, как любой подросток, испытывающий обиду, страх и боль. Он взял себя в руки только тогда, когда понял, как сильно его поведение вредит матери.

Однажды ему случилось подсмотреть издалека, как из-за него хозяин ругает мать. Она только слушала, опустив голову, а потом что-то тихо сказала. Хозяин взбеленился и ударил ее по лицу с такой силой, что женщина не устояла на ногах. Стивен помнил, как утешал ее потом, отыскав в укромном углу в самой дальней части хоздвора. Он никогда не видел, чтобы эта сильная, гордая женщина так плакала.

А потом хозяйка забеременела и родила хозяину сына. Едва Стивену исполнилось восемнадцать, за ним пришли. По каким соображениям его продали именно в солдаты, Стивен не знал. Судьба матери тоже была ему неизвестна, но он надеялся найти способ узнать что-то о ней, может быть, даже чем-то помочь. Он, несомненно, мечтал о свободе для себя и для нее, но был уже достаточно взрослым, чтобы осознавать призрачность подобной перспективы. Хорошо было бы просто оказаться в одном доме! Стива могли после армии взять в частную охрану, и в награду за хорошую службу он готов был просить о помощи с поиском и выкупом матери….

Джейс слушал все это, не прерывая рассказчика, а в памяти всплывал образ его собственного отца. Он пытался вспомнить Фреда, каким он был, когда месть и выпивка еще не превратили его в бездушную машину с одной-единственной целью. Получалось плохо, а точнее, не получалось совсем. Больше приходило в голову обыкновение Фреда на любые жалобы сыновей отвечать "Ты думаешь, тебе плохо? Вот у других…". И далее нескончаемый поток примеров тех, кому хуже, чем Джейсу или Томми. Никаких жалоб не допускалось, сочувствие всегда причиталось кому-то другому. Для сыновей, особенно для Джейса, были только фразы в духе "Соберись, тряпка!" или "Ну еще поплачь, принцесса!".

Джейс пытался подобрать подходящую реакцию на историю Стивена, и в результате просто помолчал. У него не хватило бы духу сказать, чтобы мальчишка "подобрал нюни", а выражать сочувствие словами так, чтобы это не прозвучало пустой банальностью, он не умел. Он просто лежал и молча думал о своем отце.

Когда Стив рассказывал, как его продали, Джейс сначала подумал, что Фред Килгор хотя бы не продавал своих сыновей. А потом вспомнилось, сколько раз отец бросал их одних, сколько раз, напившись или просто выйдя из себя, он лупил Джейса. Нет, Фред их не продавал, он их просто бросил, перестав быть отцом.

Странным казалось такое откровение по отношению к Фреду Килгору. Как человек, прошедший военную подготовку, а соответственно, и идеологическую обработку, Фред имел абстрактное идеалистическое понятия о семье и мужском долге перед ней. На деле же семья никогда не стала для него чем-то конкретным. Его вела икона погибшей жены и потерянного идеального будущего. Того, что рядом страдают вполне реальные дети, он за этими идеалами не замечал. Для Джейса семья всегда была конкретными людьми — братом и отцом.

Возможно, из-за этого Джейс и не понимал, ради чего сражается его отец, не мог понять, что как личности, привязанные к реальности, он и Том отцу не так интересны, как абстрактные идеалы. Он только сейчас начинал понимать, сам факт того, что отец просто ушел от реальности, оставив позади своих сыновей — тех, которые были именно Джейсом и Томом, а не сферической семьей в вакууме. И это тоже было предательством.

Почему-то в последнее время Джейсу это признание давалось намного легче. Он ведь не раз вспоминал отца в эти дни. Муштра и жесткость окружавших его людей вызывали соответствующие ассоциации. Но раньше Джейс никогда не поставил бы отца в один ряд с тем же Брайсоном. Что изменилось теперь?

Слишком много внутри рушилось, шаталось и перестраивалось. Сохранять ориентиры с каждым днем становилось все сложнее. Джейсу казалось, что все эти переоценки и путаница делают его уязвимым, слабым. В условиях, где он вынужден был бороться за выживание, это его откровенно пугало.