На волоске

Глава 10

— Где твоя племянница? — взволнованно спрашивает папа, прожевав одну порцию жареной курицы и тушеной картошки и еще не принявшись за другую. — Разве она не должна была обедать с нами?

— Ее новый начальник предложил ей поработать сегодня, — объясняет мама. — Одна из официанток заболела.

— Что ж, хорошо. Но тогда надо было покупать одну курицу.

— Ну нет! — восклицает Манон. — Зато еще останется.

Какая же она маленькая обжора! Я ей улыбаюсь, и она снова показывает мне содержимое своего рта. Когда она уже перестанет так делать…

— Какая гадость!

С коротким смешком она кладет себе еще картошки. Хотя сегодня всем как-то не до веселья. Уж не из-за меня ли это? У меня талант портить всем вокруг настроение, а моя вчерашняя беззаботность исчезла без следа из-за нерешенной дилеммы. Снимать или не снимать? Я не хочу расставаться со своим париком, когда только начал к нему привыкать. Мои родители и сами наверняка задаются этим вопросом. К счастью, они никак не комментируют сложившуюся ситуацию. Маму явно снедает любопытство — ее глаза горят, а руки тянутся поправить очки каждые две минуты.

— Итак, ты ходил бегать утром.

— В парк неподалеку. Хорошо прочищает мозги.

Ее торжествующий вид не остается незамеченным. Папа прокашливается, прежде чем тоже заговорить с сарказмом и недомолвками.

— Все лучше, чем весь день сидеть за компьютером…

— Мы можем пойти в кино? — перебивает его Манон, которой одинаково нет дела ни до нашего разговора, ни до тарелки макарон, которая стоит перед ней. — В среду вы сказали, что, может быть, сходим на выходных.

Готов поспорить, она может назвать точный час и точную минуту, когда эти несчастные слова были произнесены.

— И потом, у меня все хорошо с оценками, — продолжает настаивать она. — Я очень стараюсь.

Смущенное молчание: родители не горят желанием куда-то идти. Папа, скорее всего, собирался гладить рубашки перед телевизором, а мама — готовиться к занятиям.

— Не знаю, Пукито, — отвечает она. — На улице хорошая погода, а мы еще не выходили из дома. Я бы сходила прогуляться в лес. И покормить оленей хлебом!

— Да, да!

Перспектива покормить животных приводит в восторг мою сестру и заставляет ее тут же забыть о кино. Манон вспоминает последнюю прогулку по лесу и начинает в подробностях пересказывать нам все, что с ней тогда приключилось, не давая никому и слова вставить вплоть до конца обеда. Утонув в потоке ее слов, я возвращаюсь к спору с самим собой. Я бы очень хотел и дальше ходить в парике. Но в парке я сбежал, едва завидев кого-то из школы. Я не думаю, что готов или хотя бы достаточно смел для того, чтобы столкнуться со своими «школьными товарищами».

Вкуса тающего во рту картофеля недостаточно, чтобы заглушить усиливающуюся горечь. Скоро мне снова предстоит увидеть в зеркале монашка Маттео. Бррр…

Я украдкой смотрю на отца. Он побрился и подстриг бороду; лысый или нет, он довольно красив. Угловатые черты лица смягчает борода, голубые глаза привлекают внимание, а теплая улыбка говорит об уверенности в себе. Сколько раз он говорил мне, что, когда я созрею, я приму свою внешность, что с годами я стану увереннее и примирюсь со своей лысиной? Он вот как раз себе нравится. Но в моем возрасте никто не хочет выглядеть на сороковник. Да и не может быть у нас с ним одинакового пути, одинаковой зрелости…

Сразу после того, как мне стукнуло шестнадцать, к волосам стало совершенно невозможно прикоснуться без того, чтобы в руке не остался целый клок. Каждый раз, когда я мыл голову, в душе засорялся слив. Летом в образовавшиеся «бреши» стала видна кожа головы. Мама тут же отвела меня к врачу, который нас обнадежил. Он сделал все возможное, чтобы остановить этот процесс. Посоветовал сменить питание, заподозрил гормональный сбой, бла-бла-бла. Я дословно следовал всем его рекомендациям, включая безропотное поедание шпината; мои крема, лосьоны и тому подобное проделали дыру в семейном бюджете, а таблетки я глотал пачками. Это не помогло. Приговор: наследственная андрогенная алопеция. Повторные обследования его подтвердили.

Я продолжил пить антигормональные препараты, следить за питанием и даже отчаянно убеждал себя, что это работает. В школе я никому ничего не сказал, включая моих друзей: Самира, Бена и Жан-Жозе. Полная тишина в эфире. Это был мой предпоследний год, и у меня еще оставалась пара граммов гордости. Бейсболка скрывала растущие проплешины; через пару недель слух облетел всех учителей, и они перестали просить меня ее снять. Отношение учеников ко мне тоже изменилось. Моим друзьям было неловко рядом со мной, девчонки стали предлагать мне свои записи с уроков, все вдруг стали странно себя вести. Я решил от всех отдалиться.

Потом наступил тот судьбоносный день, когда наш классный руководитель вызвал моих родителей в школу — как раз после того, как мы узнали диагноз и я понял, что нет, это не временное выпадение волос и они не отрастут снова. Мадам Кост спросила, как она может помочь нам пройти через это «испытание», и поздравила меня с хорошими оценками, которые я получал, несмотря на огромную усталость, которую должен был испытывать. Она решила, что у меня рак. Без шуток.

И она была не одна такая. Вся школа думала, что я как раз прохожу курс химиотерапии. Мое лицо сменило все цвета радуги за те пятнадцать минут, которые ушли на то, чтобы рассказать об истинном положении дел, но еще хуже пришлось учительнице, болтливая дочь которой училась в выпускном классе на гуманитарном профиле. Новость молнией облетела всю школу.

Должно быть, у кармы на меня зуб. Слух о бедном больном мальчике сменился слухом о парне, который наплел всем, что у него рак, чтобы «выделиться». Серьезно? Одна только мысль, что кто-то стал бы лгать о подобном, возмутительна. Если бы я пользовался этим, чтобы прогуливать, я бы еще с трудом, но понял эти обвинения. Но кроме ощущения, что я прожил триместр в Грибном королевстве, и смертельного стыда за все произошедшее, я ничего от этого не выиграл. Не считая, конечно, вечной любви Джаспера, который тут же увидел во мне и моей проблеме неиссякаемый источник сомнительных шуточек и способ никогда больше не скучать на переменах.

Явиться «преобразившимся» в лицей — это все равно что помахать косточкой перед носом у питбуля, хотя такое сравнение и оскорбительно для питбулей, которые ведут себя куда лучше него. Я ненавижу то, какую власть этот тип имеет над моей жизнью. Сколько еще я буду позволять ему решать за меня? Я утешаю себя, как могу: я не трус, потому что меня пугает не только его реакция. Другие тоже станут надо мной смеяться — в лицо или за спиной, сплетницы с удовольствием перемоют мне косточки… Нельзя же упустить такую возможность. Если я осмелюсь завтра ступить на школьную территорию, нацепив парик, я окажусь один против всех. И я злюсь на самого себя за то, что меня так волнует их мнение; я так хотел бы просто забить на них. Почему все это так меня задевает?

Я машинально провожу рукой по волосам, снова удивляясь их мягкости. Так здорово не надевать бейсболку на обед.

— Все хорошо, милый? — осторожно спрашивает меня мама перед десертом. — Ты загрустил.

— Просто задумался.

Она протягивает ко мне руки, чтобы обнять. Волнение и радость заставляют меня застыть на месте.

— Спасибо за вчерашнее, — говорю я ей.

— Нужно было сделать так раньше.

Я так боюсь ее разочаровать, что у меня комок в горле.

Экипаж «Скайдаста» собрался, чтобы прояснить ситуацию. Вчерашние поиски не увенчались успехом. Меня задержал раклет, и я припозднился, но был целеустремлен как никогда, несмотря на тяжесть в желудке. Увы, мое присутствие мало чем помогло. Типы, которые открыли огонь по нашему капитану и ее кораблю, не подавали признаков жизни.

— Они никуда не улетели, — убежденно говорит Алиоша. — Ключ, который они у меня украли, открывает им доступ к информации о местонахождении демона.

— Но мы нигде их не нашли, — возражает Ник. — Мы прошерстили все информационные центры планеты и ни разу с ними не пересеклись. На орбите их тоже нет.

— За лунами они тоже не прячутся, — спешит уточнить Обливион. — Никаких подозрительных всплесков магической активности за последние часы. Значит, на демона они тоже нападать не стали.

А наш демон — аватар игрока, который недавно сильно прокачался и получил новую планету в награду за сокрушительную победу; его будет нелегко одолеть.

— Может, он порвал этих придурков, которые испоганили нам катер? — с надеждой говорит Ник.

Но никто в это не верит. Без ключа мы не сможем воспользоваться тайным ходом, который ведет прямиком в его логово. У меня есть план, но я не уверен, что команде он понравится.

— Предложим им сотрудничество. Оставим сообщение в открытом канале и договоримся с ними. Чем нас больше, тем больше наши шансы на успех в схватке с демоном.

— Вот только очки тоже придется делить, — ворчит Ник.

— Я им не доверяю, — бросает Алиоша. — Они убили моего перса просто потому, что я женщина.

Ее голос дрожит от гнева.

— Чего? Что за бред? — спрашиваю я.

— Алло, парни! На свете еще есть чуваки, которые думают, что моему полу не стоит давать играть.

— Мне вот в игре нет никакого толку ни от члена, ни от яиц, — ржет Ник, — ими неудобно стучать по клавиатуре.

Всеобщий взрыв хохота. Вот только Алиоша окончательно выходит из себя.

— А я вам говорю, что только поэтому эти придурки и изрешетили мой корабль!

— Я тебе верю, — серьезно говорит Обливион. — Они заслужили урок. А не союз и очки опыта.

Я снова беру слово:

— Я знаю. Я предлагаю взять Тотора, якобы в качестве телохранителя, а если они начнут рыпаться — а так и будет, — спустить его на них.

Команда одобрительно свистит. Тотор — это наш робопес. Обычно он остается на «Скайдасте» защищать корабль от непрошеных гостей, пока мы на разведке. Мы случайно выиграли его в одной миссии, когда укрылись в каком-то цеху, чтобы отдышаться и регенерировать. Обливион тут же заметил робота. Пес оказался очень навороченным — бронированный корпус, когти прочнее стали и куча автономных режимов. Но обычно мы не берем его с собой: ему нечего противопоставить магическим атакам демонов, и он приносит куда больше пользы, охраняя корабль.

Кто-то стучится ко мне.

— Кузен?

— У меня гости, — говорю я в микрофон. — Вернусь через пять минут.

Андреа в приподнятом настроении входит, дождавшись моего приглашения. Она рассказывает мне о своем первом рабочем дне — о первых неприятных клиентах, первых чаевых, но я не могу сосредоточиться на ее рассказе. На экране мигают иконки моих товарищей по оружию. Хотел бы я знать, о чем они сейчас говорят.

Андреа откладывает в сторону комикс «Мари из рода драконов», чтобы усесться на кровать.

— У тебя все хорошо? Твоя мама сказала, что ты заперся у себя сразу после обеда.

Она не сказала этого напрямую, но она волнуется. Я пожимаю плечами.

— Контрольная по математике, подготовка к урокам, «Скайдаст». Обычный воскресный вечер дома.

Потом она убирает прядку у меня со лба. Ее взгляд задерживается на моих волосах. Я отворачиваюсь к монитору и вижу, как аватар Обливиона, высокий усатый сикх, уходит с мостика.

— Я тут, — напоминает Андреа.

Но я не хочу ни о чем говорить. Я просто сниму свой парик перед сном. Не люблю ничего объявлять и потом оправдываться. Слишком больно. Но Андреа и сама обо всем догадалась.

— Тебе лучше предупредить тетю Шарлотту, а не приберегать «сюрприз» на утро.

Я сжимаю зубы, оставляя это без ответа. К ужину я выхожу, нацепив маску вялого равнодушия. Мысленно я уже распрощался с париком. Но прежде чем закрыться в ванной, я убедился в том, что никого не встречу по дороге туда. Там я в точности следую видеоинструкции в интернете, чтобы отклеить нанокожу, не повредив ее.

Ура, Жан-Клод Дюссе, лысый из «Загорелых на лыжах», снова вернулся…

На следующее утро я подумываю улизнуть без завтрака, чтобы не пересекаться с родителями. Но решаю, что оттягивать неизбежное нет смысла. Как только я вхожу на кухню, мама бледнеет. Она быстро взяла себя в руки, но я успел увидеть разочарование на ее лице. Манон еще недостаточно проснулась, чтобы хоть что-нибудь заметить, но папа удивленно распахивает глаза и поворачивается к маме, чтобы услышать сухое:

— Ничего не говори, Стефан.

Наши взгляды пересекаются. Она старается улыбнуться, а я пожимаю плечами и ухожу, прихватив банан.