На волоске

Глава 18

Вечер пятницы наступает как-то неожиданно быстро. На физре меня, как обычно, поджидали неприятности. Я так нервничаю в присутствии Джаспера, что вытворяю черт знает что. Сегодня из-за проливного дождя мы остались в зале, и господин Ассуи заставил нас играть в гандбол. Меня, конечно, как козла отпущения, поставили на ворота. И тут я отличился. У меня хорошие рефлексы, и я поймал его, поймал мяч! И впилился в верхнюю перекладину ворот. Все дико смеялись, а я провалялся на полу достаточно долго, чтобы господин Ассуи решил отправить меня домой. Мама тут же все бросила и отпросилась с работы, чтобы забрать из школы хмурого меня. Учитель заверил ее, что это была чистая случайность. Конечно, с такой-то шишкой.

— Нет, ну правда, не надо в травмпункт!

Я и думать не хочу о том, чтобы провести вечер пятницы в больнице, в очереди с кучей людей, которым медицинская помощь куда нужнее.

— Ты сказал, что у тебя перед глазами плавали черные точки.

— Мне уже лучше. Не волнуйся ты так, я не стеклянный.

Мне уж точно бывало и хуже! Мама немного расслабляется, поправляет очки; ее улыбка, как и всегда, изгоняет все морщины с ее лица.

— Ладно, тогда поедем перекусим.

Я одобряю эту идею. Она паркуется неподалеку от дома, возле нашей любимой чайной. Это место пробуждает хорошие воспоминания. Когда я ходил в начальную школу, мама водила меня туда каждую среду после уроков. Переход в среднюю школу положил конец этому ритуалу; как минимум потому, что родилась Манон. Я знаю, что иногда они ходят туда вдвоем.

Разноцветные пирожные на глянцевых подложках выстраиваются на витрине в ряд с равномерными интервалами. Желтые эклеры с интригующим ароматом так и манят, в чем им усердно помогают аппетитные описания. Мама не может устоять перед ними, а я сдаюсь под напором кусочка шварцвальдского торта, припорошенного сахарной пудрой.

Мы с жаром набрасываемся на купленные пирожные. Мама говорит о своей работе, где все разваливается: в следующем году закроют одну группу, руководство глухо к мольбам педагогов закупить материалы, и моральный дух коллектива падает, а некоторые его члены становятся невыносимыми даже в глазах такого неунывающего человека, как моя мама.

— Все проще некуда, рано или поздно Роджер сорвется на Суфиана и Генриетту. Он и так огрызается по мелочам.

— Принеси им домашний торт, и увидишь: твои коллеги как по волшебству забудут о своих распрях и объединятся для того, чтобы обвинить тебя в попытке отравления!

— Ты преувеличиваешь! Мне хорошо удаются йогуртовые торты!

Я фыркаю в кулак. Последний вышел совсем сухим: она забыла добавить масло, предыдущий так и не поднялся, а его нижний слой каким-то необъяснимым образом вышел твердым, как залежавшееся печенье. К счастью, такое у нее только со сладким.

— У тебя уже есть планы на выходные? — с любопытством спрашивает она меня. — Опять пойдешь в медиатеку?

— Андреа проболталась…

— Нет, Манон. Она мне все рассказала.

Я бледнею. Сказала ли Пукито, что я представился другим именем? Мне кажется, ей это не понравится. Я нанизываю на вилку еще кусочек, чтобы дать себе время подумать. Мама маленькими глоточками потягивает чай.

— Да брось, не переживай. Я не жду, что ты станешь рассказывать мне все о девочках, с которыми встречаешься. Просто радуюсь тому, что ты выбрался из своей скорлупы.

— Ну не могу же я провести всю жизнь взаперти.

Она указывает на меня своей чайной ложкой.

— Вот именно. Вот поэтому я и радуюсь тому, как ты преображаешься на выходных…

— Преображаюсь?

— Ну да! В будние дни мне иногда кажется, что я мать мини-версии Жан-Пьера Бакри.

— Без всякого преувеличения.

— Ну что ты, как я могу…

Мы улыбаемся друг другу. Сняв очки, она, чертыхаясь, выуживает из сумки пенку, брызгает на стекла и тщетно пытается почистить их с помощью бумажной салфетки. А потом на пять минут исчезает в туалете, возвращаясь оттуда во всем блеске.

— Кстати, насчет завтрашнего дня, — говорю я ей. — Я, наверное, присоединюсь к Андреа. Ее смена начинается в 10 вечера, и она предложила мне перед этим сходить в театр.

— Просто чудесно!

А в медиатеку я решил не ходить. Зачем? Я рассмотрел ситуацию со всех возможных сторон. Несмотря на свое вполне естественное разочарование, ответ я получил: Сурае я не нравлюсь. Поэтому я решил с ней расстаться. То есть расстаться со своими мечтами об отношениях с ней. Мне стоит смотреть в будущее: в следующем году в моей новой жизни, в которой я не проведу без волос ни дня, я повстречаю и других симпатичных девчонок. Лучше думать о возможностях, которые несет многообещающее «завтра», до которого теперь рукой подать.

Остается только вопрос с Леаной. Мне стыдно так кидать ее, хотя я и не обещал, что приду. Впрочем, зря я так. В конце концов, она смеялась, когда на этой неделе Джаспер начал издеваться надо мной. Пусть утрется, Поль не придет. Я наслаждаюсь этой нежданной и своеобразной местью Джасперу: девчонка, которую он хочет заполучить, запала на меня. Само собой, он никогда об этом не узнает. Я не горю желанием получить кулаком в лицо. Но вся ирония этой ситуации возвращает мне бодрость духа.

— И что означает эта довольная улыбка? — интересуется мама, расправляясь со своим пирожным.

— Предвкушаю отличные выходные.

Но субботним вечером Андреа сначала ведет меня на выставку в компании своей подруги Синди, очень живой и смешливой девушки с короткими волосами. Они обе с наслаждением анализируют линии, цвета, формы, пространство и свет, пока я рядом с ними ощущаю себя великовозрастным дурачком, культурный багаж и художественный вкус которого застряли где-то на уровне муми-троллей. Мы пару раз переходим дорогу и оказываемся в крохотном зале театра. Его название я слышу впервые, но спектакль просто потрясающий. На сцене чокнутые персонажи из «клуба примечательностей» задаются вопросом о том, как их воспринимают окружающие.

История одного из них потрясла меня до глубины души. Он одержим жаждой внимания и потому пытается поразить всех роскошью фантастических костюмов, а когда слышит вместо комплиментов насмешки, приходит в ярость. Следуя советам реинкарнации Иисуса, он пытается одеваться нормально. Но вот беда: его отражение в зеркале без румян и нарядов кажется ему бледной и пустой оболочкой и внушает ему только отвращение. Он возвращается к своим костюмам и радостно решает больше не заморачиваться. Вот только… остальным, похоже, не кажется, что он наконец зажил нормально.

Андреа и Синди еще смеются над другим персонажем, борцом за освобождение куриц, который поцапался с соседями за право обустройства своего балкона для пернатых гостий.

— Все хорошо, кузен?

— Да, просто задумался. Классный был спектакль.

Я давным-давно убежден, что не выношу свою лысину потому, что она изменила меня в глазах моих друзей. Но на самом деле она поменяла и мое мнение о себе. Иначе почему я чувствую себя настолько лучше, когда ношу волосяную накладку? Я не заслуживаю того, чтобы другие ненавидели меня из-за моей внешности, но я вдруг прихожу в ужас оттого, что ненавижу себя точно так же. Я должен быть самым верным своим союзником и любить себя таким, какой я есть.

Потерявшись в своих мыслях, я спотыкаюсь, но меня в последний момент ловит Синди:

— Мальчик мой, смотри, куда ставишь ноги!

— Еще бы чуть-чуть, и…

Она смеется, я заражаюсь ее весельем, и Андреа тоже не выдерживает и начинает хохотать.

Вот уже третье воскресенье подряд я встаю и иду на пробежку. Я перестал качать пресс, потому что по утрам куда приятнее подольше поваляться в кровати или дать выход гормонам. Я новый человек, куда более спортивный. Я подумываю о том, чтобы найти время на пробежки и на неделе тоже. Это не так уж просто с уроками, домашними заданиями и пробными экзаменами, которые замаячили на горизонте. Еще и темнеет рано.

Перед уходом я сталкиваюсь с папой, который буквально светится в своей велосипедной экипировке. Заметив мой спортивный костюм, он одобрительно награждает меня дружеским тычком.

— Знаешь, чем так хороша зима? Нет насекомых. Я могу быть уверен, что нечаянно не съем парочку и не вернусь с полной бородой мошкары.

Что тут скажешь, он чертовски внимателен к деталям и в совершенстве владеет искусством радоваться мелочам.

На улице сухо и солнечно. В парке меня встречают облетевшие кроны деревьев. Нескольким оставшимся в пруду уткам не грозит голодная смерть благодаря местным маленьким старушкам, которые кормят их хлебными корочками. Сегодня я пришел на целый час раньше, чем на прошлой неделе, чтобы случайно не встретить Леану, поэтому чувствую себя раскованно и вхожу в ровный ритм. Мои шаги становятся все легче и легче. От «Truth is a beautiful thing», альбома London Grammar, по спине бегут мурашки. Чувство такое, будто у меня выросли крылья. Будто с плеч упал огромный груз. Будто за несколько дней я узнал о себе больше, чем за последние пять лет.

Вспышка радости заставляет меня перейти на спринт. Но за поворотом я натыкаюсь на Леану с багетом в одной руке и коробкой пирожных в другой. И прямо у меня на пути! Я останавливаюсь в двух метрах от нее и тут же жалею о том, что просто не пробежал мимо. Она удивленно распахивает зеленые глаза.

— Привет, Поль.

— Привет, Леана.

Я прочищаю горло, проклиная судьбу. Вспомни, кто смеялся в школьном дворе во вторник! Выпрямись, черт возьми, не теряй лица!

— Ты не ходил вчера в медиатеку? — спрашивает она, напуская на себя равнодушный вид.

Без макияжа она кажется менее взрослой, и я не теряюсь так в ее присутствии, хотя веснушки делают ее еще красивее. Я автоматически взлохмачиваю волосы у себя на макушке. Они все еще на месте и не стремятся покинуть свой пост.

— Нет, — выдавливаю я наконец. — Я был занят.

— Ясно.

Она поднимает голову и добавляет не без иронии:

— Хорошего тебе воскресенья.

— И тебе.

Судя по всему, она у нас дама с характером. Мои губы вдруг растягиваются в улыбке. Ее щеки розовеют, а я продолжаю пробежку. Но невольно оборачиваюсь. Она тоже. И это почему-то радует.