На волоске

Глава 29

Я был уверен, что начнется ад. Я был прав.

Атмосфера в лицее еще враждебнее, чем обычно, будто зимние каникулы подействовали всем на нервы. Падает снег, и вид школьного двора отдает апокалипсисом; очнувшись от восхищения белым полотном, которое поскрипывает под ботинками, все начинают думать о том, как трудно будет добраться домой сегодня вечером. Надзиратели следят за тем, чтобы ничья нога не ступала в этот пятисантиметровый белый покров после того, как в нем эпично разлегся Тимоте — в кои-то веки это был не я — и тем самым заработал немедленное возвращение домой. Если хорошенько подумать, то, возможно, и мне стоило бы попробовать выписать какой-нибудь пируэт. В результате вся «стая» мне подобных сбилась под навесом. Стоит ли говорить, что такая близость только подогревает разногласия.

Но я смог приблизиться к Леане, не привлекая ничьего внимания. Я приглядываю за ней, как и обещал, но Джаспер, похоже, решил соблюдать дистанцию. Он стоит довольно далеко от нас, все еще с моей бейсболкой на голове. Серьезно, я и не предполагал, что он любит меня настолько, чтобы носить мои вещи каждый божий день. Если бы я знал, я бы уже подарил ему свой грязный носок, чтобы он мог его нюхать.

Во всяком случае, он больше не клеится к Леане и сейчас развлекается тем, что щекочет Карло, попутно взлохмачивая ему волосы, уложенные гелем в красивую прическу — мне интересно, прилипают ли к ней летом насекомые, как к липким лентам для мух.

Зависть — это плохо, но мой парик выглядит круто по-другому. Я ловлю себя на том, что смотрю на небо и глажу бейсболку. А потом опускаю взгляд, как только ко мне приближается один из тех, кто был на субботней вечеринке. Я крабиком пробираюсь между группками учеников, стараясь никого не задеть, несмотря на позывы моего мочевого пузыря. Я так нервничаю, что все время хочу в туалет.

Сурая с косичками, в которых поблескивают серебряные бусины, проходит мимо, не замечая меня. И идет прямо к стоящей в уголке отдельно от всех Анне Софии, которая делает вид, что играет во что-то на телефоне, позволив очкам соскользнуть на кончик носа.

— О, ты наконец вспомнила, что я существую, — говорит ей брюнетка в качестве приветствия.

— Что на тебя нашло? Идем к нам.

— Я единственная, кого не пригласили на вечеринку к Анжелике.

— Леана пыталась ее убедить, — вздыхает Сурая. — Но ты с ней не разговариваешь.

— А по-моему, совсем наоборот. К тому же если бы Леана действительно этого хотела, у нее бы все получилось. Ты только посмотри на нее.

Моя девушка тем временем, задрав подбородок, оживленно спорит о чем-то с Иссой и Анжеликой. Анна София все еще сердится.

— Ну и ну! Когда ей нужна помощь с домашкой, она тут как тут, но когда мне нужна ее помощь, я остаюсь с носом.

Сурая хватает ее за руку.

— Милая моя, я все тебе расскажу в мельчайших подробностях и обещаю, что в следующий раз, когда тебя куда-то не пригласят, я закачу скандал.

В этот момент обе поворачиваются в мою сторону, а я разворачиваюсь на сто восемьдесят и удаляюсь как можно быстрее. Я чуть было не сходил в подштанники. Мне нужно «опорожниться», даже если школьные туалеты официально считаются смертельной ловушкой. Когда я наконец добираюсь до писсуаров, задержав дыхание — можно было бы предположить, что хорошая уборка за время каникул должна была избавить помещение хотя бы от самых неприятных запахов, но нет, — я не могу не подумать о том, какое ничтожество я в глазах окружающих. В парике меня не узнает совсем никто. Будь это иначе, это бы уже давно произошло.

Я закрываюсь в кабинке, чтобы свести к минимуму возможность подвергнуться безобразным нападкам. Моя осторожность спасет мне жизнь — так я себе всегда говорю. Дверь туалета хлопает; по ту сторону тонкой фанеры кто-то облегчается, насвистывая. Все чисто. Я зачехляю обратно свой подуспокоившийся прибор, а потом вполне невинно нажимаю на кнопку слива. И все начинает гудеть, выть и рычать, как раненый зверь, пока уровень воды не поднимается… И не переливается через край! Я пячусь и утыкаюсь спиной в дверь, в панике не соображая, как ее открыть. Жуткий треск отдается в трубах, и я в последний миг выскакиваю из кабинки, чтобы не замочить подошвы. Должно быть, где-то в канализации прорвало трубу, если только сам Сатана не пытается выйти на поверхность через унитаз. Чувак, который писал рядом со мной, одевается с космической скоростью, пока лужа воды расползается по кафелю, распространяя зловонные миазмы.

— Я предупрежу кого-нибудь! — бросает он, прежде чем смыться.

Я беспомощно замираю перед тошнотворной лужей, которая расползается все больше и больше, а потом наконец беру себя в руки и рву когти оттуда.

Само собой, ситуация становилась только хуже. Ассенизаторы появились тогда, когда отказала и вторая трубопроводная сеть. Туалеты на всех этажах позакрывали. Как следствие, учителям пришлось открыть свои для учеников… а вода уже доходила до канализационных решеток рядом с навесом. И в качестве вишенки на торте: потребовалось не больше пяти минут, чтобы прошел слух о том, что виновник этой катастрофы — я.

— У Маттео-монашка чугунные какашки!

— Вышло все из берегов? Виноват яйцеголов!

— «Когда вновь увижу чудесный тот зад!»

Я скрылся в информационном центре на время обеденного перерыва. Но потом пришлось возвращаться на уроки. Посреди контрольной по математике за мной пришел зам по воспитательной работе и, извинившись перед учителем, отвел меня в кабинет директора.

— Итак, господин Лекюре, не могли бы вы объяснить мне, что сегодня произошло?

Он мрачно смотрит на меня поверх очков, а его густые брови подрагивают под морщинистым, как у шарпея, лбом. В чем он, собственно, меня обвиняет? В том, что я с топором напал на трубы?

— Я не знаю. Я просто нажал на кнопку слива.

— То есть вы не засоряли туалет намеренно?

— Нет! Что вы!

Я знал, что он не питает ко мне нежных чувств, но чтобы вот так, поверить слухам…

— Не говорите со мной в таком тоне, Лекюре. Вы никогда ни в чем не виноваты. Вы хоть представляете себе, насколько это утомительно? Постарайтесь впредь не попадать в истории. А теперь возвращайтесь в класс, глаза б мои вас больше не видели.

По дороге домой я все размышляю о том, жертвой какой несправедливости я стал, и чувствую себя так, будто по мне проехался бульдозер. Слова директора тяжелым камнем легли мне на сердце. Надо мной будут насмехаться не меньше месяца, пока внимание моих «ближних» не переключится на другие, менее дурнопахнущие сплетни.

— Ну и ну, — говорит Манон, глядя, как я захожу в гостиную. — Ты будто привидение увидел.

— Уж лучше бы это было привидение.

— Настолько плохо? Тебя обнять?

Для своих десяти лет моя сестренка слишком серьезна. Я приобнимаю ее. Эта девчонка быстро растет. Беспокойство делает ее лицо старше, на нем вдруг проступают черты женщины, которой она станет, с мимикой мамы и носом папы. Сегодня она убрала волосы в аккуратный хвост. Ей очень идет. Я вспоминаю о том, как еще совсем недавно она заставляла меня наряжаться вместе с ней. Я всегда мог спокойно надеть балетную пачку и крылья феи и подурачиться с ней под рождественские песни. Иногда она смеялась так сильно, что писалась в колготки.

Нас прерывает «All night» Бейонсе, которой разрывается мой телефон: звонит Леана. Я бегу к себе в комнату, хлопаю дверью, бросаю рюкзак и отвечаю максимально спокойным голосом, не успев даже снять куртку.

— Хэллоу…

— Привет! Я тебе не помешала?

Я падаю спиной на кровать и сворачиваюсь калачиком.

— Нет, я один.

Я проглатываю готовое вырваться «я надеялся, что ты позвонишь». Я слишком боюсь, что она подумает, будто я только и делал, что ждал ее звонка.

— Даже соседей нет?

— Они в душе. И нет, я не пришлю тебе фото.

Паф! Вот так, естественнее некуда. Но лучше всего — улыбка, которую я слышу в ее голосе:

— Наверняка твои приятели — жуткие красавчики, и ты просто решил спрятать их от меня.

— Или они просто пошли в душ, а я торчу тут и жду своей очереди.

— Ладно-ладно… Как прошел твой первый учебный день?

— Так же дерьмово, как и всегда. Больше особо ничего и не скажешь. Кроме того, что пошел снег.

— У нас тоже. А как твоя контрольная по математике?

— Пока непонятно, но основное я сделал.

Мне дали задержаться на перемену, чтобы закончить. Но я не мог сосредоточиться, поэтому наверняка допустил кучу ошибок.

А как твой день?

Леана заливается радостным смехом:

— Какая-то дичь! Канализацию прорвало! Лицей затопило, приехали ремонтники, я никогда такого не видела. Судя по всему, один бедняга, нажав на кнопку слива, смыл всю школу.

Бедняга. Бам! Прямо под дых. Я пытаюсь откашляться.

— Ему просто не повезло, вот и все. Это могло случиться с кем угодно.

— О нет, ты его просто не знаешь! Все намного хуже! Это клинический случай! На него без слез не взглянешь, у него раннее облысение, это ужасно, у него на голове нет ни волосинки! И я видела сегодня, как он мчался по двору как угорелый! Так не бегут, если совесть чиста.

Леана запустила целый саркастический конвейер, то и дело выстреливающий искрометными шутками. Одни слова сменяются другими, но я улавливаю только общий смысл. Провал монашка Маттео сделал ее день. Я как-то отстраненно воспринимаю реальность, которая только что сбросила меня с небес на землю: Леана смеется надо мной. Подтрунивает безостановочно.

— Поль? Ты еще тут? Тебе не кажется, что это просто умора?

— Нет.

Это тоже вырвалось у меня как-то само.

— Но это же…

— Слушай, у меня тут вторая линия, это может быть важно. Я перезвоню.

Мобильник выскальзывает у меня из рук и падает на подушку. Мне жарко. Вытянувшись на кровати, я смотрю в потолок и не сразу понимаю, что все это время пролежал в куртке. Я снимаю ее вместе с бейсболкой.

Телефон вибрирует: сообщение, сообщение, сообщение. Я кошусь на него краем глаза.

Мне показалось, что ты разозлился.

Ты разозлился?

Ты же позвонишь мне? Обещаешь?

Само собой, я разозлился! И нет, я не стану ей перезванивать. Маттео на сегодня уже хватило, спасибо большое.