Нападающий

ГЛАВА 12

Это был кошмар.

Метеобюро предупредило о возможных сильных грозах сегодня, но утро и день были такими прекрасными, что я проигнорировал их опасения.

И вот теперь я внезапно оказался в ловушке с человеком, с которым я не хотел, или не должен был, проводить ночь.

Я взглянул на Скарлетт, которая наконец-то сменила халат на свежевысушенную одежду.

Слава Богу. Халат, мягко говоря, отвлекал, что раздражало, поскольку это был мой чертов гостевой халат.

Заметка для себя: купить больше халатов с полным покрытием тела на случай подобных будущих происшествий. Предпочтительно, чтобы они были длинными, с водолазкой и таким количеством слоев, чтобы вы не могли понять, человеческое это тело или бетонный блок под ним.

Определенно, ничего, что открывало бы бесконечные ноги танцовщицы или тень декольте. Ничего, что открывало бы и сантиметра гладкой кожи или соблазняло воображение.

— Абсолютно нет. Я отказываюсь, — сказала она, скрестив руки. — Все, что угодно, только не это.

Мой пульс подскочил, прежде чем я понял, что она говорит о моем выборе фильма, а не о предательских мыслях, которые она каким-то образом угадывала по моему лицу.

— Это фильм. Это не по-настоящему. — Я выдавил из себя дразнящую улыбку, чтобы скрыть облегчение в груди.

Прошло несколько часов с тех пор, как мы получили экстренное предупреждение о погоде, и шторм не подавал никаких признаков стихания. За неимением лучшего, чем заняться, мы расположились в кинотеатре с попкорном и договорились о поочередном выборе фильмов.

Скарлетт выбрала первый фильм, комедию-ограбление о сестрах из женского студенческого общества, которым пришлось украсть редкое бриллиантовое ожерелье после того, как они попались боссу мафии из Вегаса. Это было не в моем обычном вкусе, но я не жаловался, и фильм оказался довольно неплохим.

Поэтому мне показалось немного несправедливым с ее стороны отказаться от своей части сделки.

— Это фильм ужасов, — сказала она. — Я не смотрю ужасы.

— Слишком страшно?

— На самом деле, да. Фильмы ужасов вызывают у меня кошмары, и, если ты не хочешь, чтобы я кричала на весь дом в три часа ночи, я рекомендую тебе переключиться буквально на любой другой жанр.

— Да ладно. Это не так уж и плохо. Это даже не оригинальная японская версия.

Японские версии всегда были в десять раз страшнее своих американских аналогов. Это был всеобщий факт.

— Я даже не смогла справиться с «Криком», а ведь это была сатира. — Скарлетт поморщилась. — Нет, спасибо. Выбери другой фильм, пожалуйста.

— Это не часть нашей сделки.

— Пожалуйста?

— Не хлопай ресницами. Это не сработает. — Я приподнял бровь. — Да ладно. А что случилось с тем, чтобы смотреть в лицо своим страхам и преодолевать их?

— Я никогда не говорила, что собираюсь это сделать. Меня вполне устраивает прятать свои страхи в шкафу и делать вид, что их не существует.

— Ах, отрицание. Это же не просто река в Египте.

— Напечатай это на футболке и назови меня Королевой Нила (прим. идиома, построенная на игре слов: «отрицание» на английском звучит как «Нил», река в Египте. Это своеобразная шутка, в которой Египет намекает на место, где протекает Нил).

Смех вырвался из моей груди от ее неожиданного каламбура. Я уже слышал его раньше, но он был лучше, когда исходил от нее.

Всё было бы лучше, когда это исходило от нее.

Ее колено зацепило мое, когда она пошевелилась на своем месте. Моя улыбка исчезла, и мне потребовалась вся моя сила воли, чтобы не отдернуть ногу.

Я проделал приличную работу, чтобы поддерживать профессиональный уровень в последние несколько недель (за исключением моего незапланированного визита к ней в воскресенье). Время от времени флирт проскальзывал здесь и там, но он был безобидным.

Однако, было легче оставаться профессионалом, когда мы были в студии. Это было чертовски труднее, когда мы сидели рядом друг с другом в темном, частном кинотеатре.

Каждый раз, когда мы двигались, мы рисковали задеть друг друга. Ожидание этих легких прикосновений было более напряженным, чем скримеры в фильме ужасов. Плюс, сохранялся слабый кокосовый запах ее шампуня, моего гостевого шампуня. Мне хотелось зарыться лицом и руками в ее волосы, что было бы крайне непрофессионально.

Второе замечание для себя: пополни запасы туалетных принадлежностей для гостей неароматизированными средствами. Или еще лучше — «Линкс». Мой отец пользовался исключительно «Линксом» с тех пор, как я родился, и это было окончательное уничтожение привлекательности.

Кто хотел бы поцеловать кого-то, кто пахнет как его отец? Никто.

— Давай заключим сделку, — сказал я. — Ты смотришь это со мной, а я отказываюсь от остальных вариантов на эту ночь. Мы можем смотреть столько комедий об ограблениях, сколько захочешь.

— Хорошая попытка. Когда все закончится, пора будет спать. — Скарлетт покачала головой. — Никаких сделок.

Черт возьми. Я надеялся, что она это проигнорирует.

— Хорошо. Я принесу тебе фисташковое мороженое с кухни.

— У тебя нет фисташкового мороженого. Я проверяла.

— Когда ты…? Неважно. — Я мысленно перебрал другие варианты. — Хорошо. Если ты посмотришь со мной весь фильм сегодня вечером, я дам тебе пропуск на будущую услугу. Любую услугу, которую ты захочешь. — Я протянул руку. — Обещаю мизинцем.

Скарлетт закатила глаза.

— Нам сколько, восемь?

Но она думала об этом. Я мог сказать это по морщине между ее бровей, когда она посмотрела влево.

Влево значит, она что-то обдумывает. Вправо значит, она лжет.

Меня пугало то, как хорошо я мог ее понимать всего через месяц.

— Какая услуга?

Я сдержал торжествующую ухмылку.

— Любая услуга, если только она не противозаконна. — Я помолчал. — Ну, в зависимости от деятельности, меня можно убедить, даже если она противозаконна.

— Приятно знать твои моральные принципы, Донован. — Скарлетт постучала пальцами по подлокотнику, прежде чем обхватить мой мизинец своим. — Договорились.

Какую бы услугу мне ни пришлось оказать ей в будущем, она стоила того, чтобы просто развлечься и увидеть, как она остро реагирует на каждую мелочь в течение следующих девяноста пяти минут.

— О Боже. — Скарлетт выглянула из-под пальцев, ее глаза расширились. На экране испуганная, но решительная на вид домохозяйка медленно поднималась по лестнице, дерево угрожающе скрипело под ее ногами. — Зачем она идет на чердак? Это не имеет смысла! Если бы я услышала странные звуки, доносящиеся из моего дома, последнее, что я бы сделала, это пошла бы расследовать это в одиночку.

— Может быть, она храбрее тебя.

— Ты имеешь в виду глупее.

— Каждый смелый поступок глуп, пока он не увенчается успехом.

— Ты… аааа!

Зловещий саундтрек сцены достиг крещендо. Скарлетт закричала и бросилась на меня, уткнувшись лицом мне в плечо и сжав мою руку так сильно, что я поклялся, что у меня прекратилось кровообращение.

— Что случилось? Она умерла? Что происходит?

Ее приглушенная паника утонула в моем смехе. Я ничего не мог с собой поделать. Скарлетт обычно была такой сдержанной и собранной, что видеть, как она теряет самообладание из-за дрянного фильма ужасов, было почти лучше, чем выиграть матч.

Почти.

Когда музыка стихла и оказалось, что на чердаке нет ничего, кроме жуткого старого сундука, Скарлетт подняла голову и пристально посмотрела на меня.

— Перестань смеяться.

— Твой крик, — выдавил я, мои плечи тряслись. — Я должен был записать его. Бесценно.

Она толкнула меня в ответ, но я едва почувствовал это. Видимо, развлечение было лучшим отвлечением от боли.

— Ты ужасный хозяин, — фыркнула она. — Вежливые хозяева не… аааааа!

На этот раз на экране был скример. Скарлетт снова уткнулась лицом мне в плечо, и мой смех перешел в полноценный хохот.

Оставшуюся часть фильма она провела, прижавшись ко мне, изредка выглядывая, когда звуки были тихими, и используя мой торс в качестве щита, когда они становились громкими.

— Это не считается просмотром фильма, — сказал я. — Вместо этого ты могла бы послушать аудиокнигу.

Несмотря на мои слова, я не возражал. Ее руки были теплыми на моей коже, и мне нравилось, как она прижималась ко мне.

— Закончился? — спросила она, когда пошли финальные титры.

— Да, трусиха. Теперь можешь выходить из своего укрытия. Под укрытием я подразумеваю пространство между сиденьем и моей спиной.

Скарлетт отстранилась от меня с большим достоинством, или с тем достоинством, которое можно было проявить со взъерошенными волосами и красными щеками.

— Отлично. — Она поправила топ, снова демонстрируя чопорную элегантность. — Расскажи об этом кому-нибудь, и я…

— Покричишь еще? — ухмыльнулся я. В этот момент я был невосприимчив к ее взглядам. — Ты не шутила, когда сказала, что ты слаба, когда дело касается ужасов. Полагаю, ты никогда не выступала в жутких балетах.

— На самом деле я играла в «Клетке» в течение сезона, но это другое.

Я понятия не имел, что такое «Клетка», но звучало это достаточно тревожно.

— Какой твой любимый балет? — спросил я.

Было поздно, фильм закончился, и нам пора было идти спать — по отдельности. Это было бы разумно.

К сожалению, мои решения и ум не вписывались в одно предложение, когда дело касалось Скарлетт. Мой мозг кричал мне, чтобы я уходил, пока я не сделал что-то глупое, но я еще не был готов сказать «спокойной ночи».

К тому же, я не хватал ее и не целовал. Я вел с ней дружескую беседу. Могло ли это повредить?

— Любимый балет. — Между ее бровей снова пролегла морщина. — Это сложно. По хореографии, наверное, «Маленькая смерть». По классике — «Жизель». Это был первый спектакль, на который меня отвела мама, так что, думаю, в этом есть сентиментальная ценность.

— Ты с детства знала, что хочешь профессионально танцевать?

— Да. — Лицо Скарлетт смягчилось. — Моя мама отдала меня в подготовительные классы балета, когда мне было четыре года. Некоторые из моих одноклассников были там только потому, что их заставляли, но я с нетерпением ждала занятий каждую неделю. Это было… не знаю. Было приятно быть частью чего-то настолько структурированного. Я начинаю нервничать, когда вокруг слишком много неопределенности. И еще… — На ее лице появилась легкая улыбка. — Костюмы были симпатичными.

Эта улыбка не должна была пробраться ко мне так, как это произошло, словно грабитель, проникший ночью в хранилище.

Опасно, прошептал голос. Держись подальше.

— У меня также хорошо получалось, и это помогло. Думаю, я слишком горда, чтобы любить то, что не любит меня в ответ. — Скарлетт тихонько рассмеялась.

Если ее улыбка была грабительницей, то ее смех был, блять, вором, потому что я был почти уверен, что она только что украла кусочек моего сердца прямо у меня из-под носа.

Перестань драматизировать. Никто ничего не украл. Это смех. Преодолей это.

Но это был не просто ее смех. Это был первый раз, когда она открылась мне. Конечно, ее детские уроки танцев не были такими уж глубокими и темными секретами, но они были чем-то.

Она потеряла бдительность, и будь я проклят, если сделаю что-то, что испортит это.

— А как насчет тебя? — спросила она. — Когда ты понял, что хочешь стать футболистом?

— Возможно, примерно в то же время, когда ты поняла, что хочешь стать балериной. — Я поудобнее устроился на своем месте. — Я уже говорил тебе, что мой отец купил мне мой первый комплект «Холчестера», когда мне было пять лет, но он готовил меня с тех пор, как я был в утробе матери. Моя мать сказала, что вместо музыки он проигрывал мне свои любимые послематчевые анализы. Думаю, он надеялся, что зародыш впитает всю эту стратегию и выскочит готовым к Премьер-лиге.

Скарлетт снова рассмеялась.

— Твоей матери это, должно быть, очень понравилось.

— О, она позволяла ему это делать в течение недели, прежде чем пригрозила выбросить все его памятные вещи из «Холчестера», если он хотя бы еще раз произнесет слово «футбол» рядом с ней во время беременности. — Я улыбнулся, представив гнев матери и протесты отца. — Он не был настолько глуп, чтобы назвать ее слова блефом, но в ту минуту, когда я стал достаточно взрослом, чтобы пинать мяч, все было кончено. Мое будущее было предопределено.

Это было преувеличением, в какой-то степени. Никто не мог гарантировать карьеру в профессиональном футболе. Были начинающие игроки, которые работали так же усердно, но так и не приблизились к высшей лиге. Удача и время имели значение.

Мне пошло на пользу и то, и другое, а Тедди — нет.

Камень застрял в горле. Я заставил себя проглотить его. Сейчас не время зацикливаться на прошлом.

— Кем бы ты хотел стать, если бы не пошел в футбол? — спросила Скарлетт, неосознанно бросая мне спасательный круг, прежде чем я утону в море «а что, если».

— Понятия не имею, — сказал я. — Футбол — единственное, в чем я когда-либо был хорош.

Я ненавидел школу. Я проводил свои уроки, мечтая о футболе, и, вероятно, поэтому мои оценки были ужасными. Мои учителя не знали, что со мной делать. Большинство в конце концов сдались, а некоторые просто смеялись, когда я говорил, что стану следующим Бекхэмом или Армстронгом.

Я доказал, что они неправы, но небольшая часть меня держалась за их слова. Их отвержение глубоко запечатлелось в моей психике, подпитывая меня злобой, но также мучая меня страхами, что они говорили правду.

Что я оказался там, где оказался просто потому, что мне повезло, и что удача может от меня отвернуться в любую секунду.

— Может быть, я бы стал гонщиком, — сказал я, подумав. — Или занялся другим видом спорта.

Это была ложь. Другого вида спорта не было. Был только футбол. Однако это было слишком грустно признавать, поэтому я просто придумал.

— Если бы не это, я бы пошел на что-то дикое, например, инструктор по серфингу для собак или профессиональный обнимальщик или кем-то в этом роде.

— Профессиональный обнимальщик — это не работа.

— Это определенно так. Погугли. — Я помахал телефоном в воздухе. — Не хочу хвастаться, но я отлично обнимаюсь. Могу продемонстрировать.

Скарлетт закатила глаза, но легкая улыбка все же промелькнула.

— Нет, спасибо. Поверю тебе на слово.

Мы погрузились в уютную тишину. Казалось, Скарлетт хотела остаться так же сильно, как и я, несмотря на зевоту, которую она пыталась скрыть.

Чувство вины давило на мои плечи. Мне не стоило заставлять ее играть раньше. Я читал, что интенсивные упражнения могут усугубить симптомы хронической боли, но погода была такой прекрасной, и я не думал. Мне нравилось видеть, как она слишком много отрывалась, и она двигалась с грацией танцовщицы, которая была очевидна даже нетренированному глазу.

— Хотела ли бы ты снова танцевать? — спросил я. — Если бы у тебя была такая возможность.

Скарлетт на секунду замерла, прежде чем покачать головой.

— Неважно, чего я хочу, — сказала она, ее лицо было лишено эмоций. — Я не могу. У меня были операции, физиотерапия и всякое такое. Сейчас мне намного лучше, но я потеряла много подвижности и гибкости из-за травм бедра. Я никогда не буду выступать на том уровне, на котором раньше.

— Но ты скучаешь по танцам, — мягко сказал я.

Была долгая пауза, прежде чем она ответила.

— Да. — В этом слове была целая тоска. — Я скучаю.

Ответный комок эмоций сжался в моей груди. Я не мог представить, что однажды проснусь и потеряю возможность играть в футбол. Конец ее карьеры был еще более разрушительным, потому что он был таким неожиданным. Я нашел информацию об аварии после того, как она мне о ней рассказала. Она ехала на представление, когда в них врезалась другая машина.

Вселенная может быть чертовски жестокой, и мне было неприятно видеть печаль в ее глазах.

— Не все танцы должны быть в Королевском Оперном Театре или в Уэстбери. — Мне показалось, что я увидел, как она вздрогнула при упоминании Уэстбери, но, возможно, мне это показалось. — А ты можешь делать это ради развлечения? Может, есть роли, которые менее физически обременительны.

— Не знаю. Я не пробовала. — Резкий ответ Скарлетт свидетельствовал о том, что она хотела закончить разговор как можно скорее.

Я не хотел заставлять ее слишком сильно нервничать и не хотел ее осуждать, но я не мог сдержать шока от того факта, что она даже не пыталась танцевать после несчастного случая.

Я бы понял, если бы она оставила этот мир позади, но она все еще преподавала балет, и сама говорила, что скучает по нему.

— Представление сотрудников КАБ кажется хорошей возможностью попробовать. — Я затронул эту тему с осторожностью. — Низкие ставки, знакомая аудитория.

— Нет.

Одно слово. Его хватило, чтобы закончить говорить об этом.

Лицо Скарлетт закрылось, глаза закрылись, а рот сжался в упрямую линию. Открытость, которая освещала наш разговор ранее, померкла, оставив после себя неловкое напряжение.

Причины, по которым она не участвовала, меня не касались (хотя я и не поверил в оправдание «я слишком занята», которое она мне дала, когда я впервые спросил ее об этом. Все в КАБ были заняты). Последствия ее аварии были по праву деликатной темой; если бы я был на ее месте, я бы разозлился на себя за любопытство.

Тем не менее, тоска в ее глазах, когда я снова упомянул о танцах, запечатлелась в моем сознании, и я не мог отпустить ее.

Я совершенно счастлива, если запру свои страхи в шкафу и буду делать вид, что их не существует.

— Чего ты боишься, Скарлетт? — вырвался вопрос, тихий, но полный уверенности.

Главным препятствием для нее были не физические ограничения, а ее страхи.

Я знал человека, который позволил своим страхам управлять собой. Я не смог достучаться до него, и он унес эти страхи с собой в могилу.

Бывали ночи, когда я лежал без сна и думал, что бы случилось, если бы я подтолкнул его больше. Старался бы больше, а не предавался мечтам о собственном успехе. Изменило бы это что-то? Был бы он все еще жив?

Эти сожаления не дали мне отступить, даже когда Скарлетт напряглась.

Мне было все равно, злилась ли она на меня. Я уже однажды подвел того, кто мне дорог; я не собирался делать этого снова.

Скарлетт не была моей лучшей подругой, девушкой или членом семьи, но мне не нужен был ярлык, чтобы знать, что она мне небезразлична.

Я ожидал, что она набросится на меня после моего вопроса. Вместо этого каменное выражение медленно сошло с ее лица, а плечи поникли со смиренным вздохом.

— В последний раз, когда я выступала, я была в расцвете сил, — сказала она. — Будущая великая прима-балерина. Так меня называла пресса. Я открыла «Лебединое озеро» в Уэстбери и «убила это». Аплодисменты стоя, восторженные отзывы. Но я больше не та танцовщица, и я хочу, чтобы люди помнили меня такой, какой я была. Здоровой. Талантливой. — Ее голос дрогнул на следующем слове. — Целой.

— Чушь, — мой ответ прозвучал словно удар кнута в воздухе.

Скарлетт вздрогнула, ее лицо исказилось от потрясения и оскорбления.

— Ты не сломана, так что не надо нести чушь про «целую», — сказал я. — И я уверен, что ты все еще можешь опередить большую часть населения, когда дело касается балета, так что не пытайся скормить мне эту бездарную реплику. — Я сделал паузу, повторяя свои слова. — Ладно, может быть, «обежать» — не совсем правильный глагол, но ты понимаешь, что я имею в виду.

Едва заметная улыбка коснулась ее губ.

— Дело в том, что травмы не определяют, кто ты. Может, ты уже не та танцовщица, но кто сказал, что ты должна быть такой? Развитие не всегда линейно, и я видел тебя в студии. Я думаю, ты все еще чертовски невероятна.

Рот Скарлетт приоткрылся. Она уставилась на меня, широко раскрыв глаза, пока моя мини-мотивационная речь повисла между нами.

Я не был оратором, но мне нужно было это высказать. Иногда нам нужен был кто-то другой, чтобы указать на то, что было прямо перед нами.

— Откуда, черт возьми, это взялось? — спросила она. В ее голосе была какая-то странная нотка, но я не мог определить, что именно.

— Это правда. Мне не пришлось слишком долго искать ее.

Скарлетт закрыла рот, открыла его, затем снова закрыла. Прошла целая минута, прежде чем она заговорила.

— А что, если я провалюсь? Прошло пять лет. Я не практиковалась и никогда раньше не исполняла «Лорену». Я знаю, что показательный спектакль персонала — это не то же самое, что балет Королевской Оперы, но это мои коллеги. Мои ученики. Если я облажаюсь, мне придется сталкиваться с ними каждый день, и я не знаю, смогу ли я это сделать.

Когда она закончила, ее слова были почти неслышны.

В моей груди поселилась незнакомая, грубая боль. Я ненавидел то, как уныло она выглядела, но я понимал, что она чувствовала.

Балет, футбол. Обе карьеры имели заранее установленные сроки годности.

Мы не были похожи на писателей или юристов, которые теоретически могли бы сохранить свою работу до самой смерти. Мы начинали свою деятельность, зная, что однажды, как бы мы ни старались, наши тела просто не смогут работать на уровне, необходимом для поддержания наших мечтаний.

Наши карьеры были короткими, но яркими, и они были подвержены капризам вселенной — один несчастный случай, один удар судьбы могли положить конец всему раньше, чем мы ожидали.

Я это узнал; Скарлетт пережила это.

Так что, возможно, я перешел черту, сказав то, что хотел сказать дальше, но я не был бы другом, если бы не указал на это, а я действительно считал ее другом, даже если это чувство не было взаимным.

— Я думаю, ты способна на большее, чем ты себе представляешь, — сказал я. — Но в конце дня ты должна спросить себя, о чем ты больше пожалеешь — о попытке и неудаче или о том, что вообще не попытаешься?