Обсидиановая бабочка Ицпапалотль

Глава 11. ЛаксетСадаф

Как же сильно кололо в животе, в боках, в спине. Алик не помнил, что ему снилось. Он проснулся от боли, и невольно заворочался в постели. Двигаться оказалось непросто. Тело было задубевшим, непослушным. При каждом движении, конечности простреливали неприятные электрические колики. При поворотах головы, лицо очень странно чесалось, словно по нему водили шероховатой тряпицей.

В памяти чётко зафиксировались последние секунды перед аварией. Всё, что было после — воспринималось сильно размытым сном. Тем не менее, Дементьев узнал больничную палату. Судя по показанию часов на стене, сейчас был вечер. Помещение освещалось лампой. Боль быстро отступала и Алику очень захотелось встать с кровати. Он ещё немного поворочался. Теперь ему казалось, что панцирная сетка на его кровати промялась слишком сильно, и он лежит в своеобразном углублении. Ни дать, ни взять, перевёрнутая черепаха. «Я чувствую тело. Значит не парализован,» — думал он. — «Но почему моё тело такое тяжёлое, неповоротливое, как глыба?» Собравшись с силами, Алик дёрнул правой рукой, и она разорвала невидимую паутину, похожую на ту, что была в жилище Маси-Арани-Ма. «Что это за путы?» — Дементьев рассеянно поглядел на освободившуюся руку. Руки не было. Он чувствовал, что смотрит на неё, но при этом не видит. «Хрень какая-то… Как такое возможно?» Алик встряхнулся. Рука появилась. Но тут же исчезла вновь. И опять стала зримой. Конечность то исчезала, то появлялась после каждого смыкания век. Это выглядело странно. В очередной раз увидев собственную руку, он задержал на ней взгляд и, не моргая, стал всматриваться. По руке шла мелкая рябь, и она как будто просвечивала насквозь. Но чем дольше он смотрел на неё — тем отчётливее она становилась. В результате, не выдержав, Алик моргнул, и рука не исчезла.

— Ну, слава Богу…

Обрадованный тем, что неприятная галлюцинация завершилась, Дементьев решил подняться с кровати. Он опёрся на локоть, и с треском оторвал свинцовую спину от простыни.

— К-какого?!

Справа, из-под одеяла высовывалась ещё одна рука. Его рука! На одну он опирался, а вторая — по прежнему лежала плетью.

— Я… Как?!

Его торс проходил сквозь одеяло, и он чувствовал, как ткань слегка щекочет его внутренности. А верхняя часть туловища, чуть приподнявшись, стала выходить сама из себя. Словно питон вылазил из старой кожи.

«Я умер», — догадался Алик. — «Я стал призраком? Так и должно быть после смерти? Неужели так оно и происходит? Моя душа покидает тело. Но куда мне теперь? Меня должны позвать? Или я сам должен куда-то прийти?»

Он немного помедлил, анализируя новые, необычные ощущения. Там где его предположительная душа соединялась с бесчувственным телом, было тепло. Почти горячо. А снаружи — не было ни холода, ни прохлады. Не было вообще никак. При этом, чувство было такое, будто он сидит в ванне, наполненной горячей водой.

«Что мне делать, чёрт возьми?! Так, без нервов, лейтенант Дементьев. Полагаю, что упоминать чертей сейчас не самое подходящее время. Ситуация неординарна. Но всему есть объяснение. Что? Шаги? Сюда кто-то идёт. Неужто накликал?»

Алик не успел придумать ничего лучше, кроме как опуститься обратно на кровать, соединившись со своим материальным телом, и притвориться коматозником. Вместо накликанных чертей, в палату вошла группа медицинских работников, состоящая из пяти человек. Двое молодых, двое — средних лет и один пожилой.

— А вот, собственно, пятнадцать дробь один. Реакция выражается в Онейрофренической экстрачувствительности, конфабуляции и деперсонализации, — продолжал говорить тот, что был среднего возраста.

— Давно под наблюдением? — спросил его примерный сверстник с пронизывающим взглядом зелёных, кошачьих глаз.

— Пятая партия.

— Если мне память не изменяет, пятёрочников уже давно вывели из эксперимена, из-за какой-то ошибки.

— Да, вся партия состояла из тяжелораненых бойцов, которых доставляли прямиком… Ну, вы знаете, откуда. Практически все — искусственники. На препаратах. Крайне неустойчивая стабилизация состояния, с постоянной угрозой нейродеформации… Пришлось от них отказаться.

— А этот почему до сих пор не деактивирован?

— Он — естественник. С хорошими показателями. На первом этапе все тесты были идеальны. Потом, конечно, начался регресс, но… Мы надеялись, что он адаптируется к новым условиям.

— Отключайте.

— Позвольте мне, — выступил вперёд молодой медик.

— Вы не против, если процедуру деактивации проведёт наш интерн? — спросил пожилой доктор у зеленоглазого.

— Разумеется. Только в темпе. Нам ещё нужно третий блок проинспектировать, — кивнул тот, и сложил руки на груди.

— Давай, Андреев, работай, — специалист слегка подтолкнул молодого парня к койке Алика.

— Спасибо, — он подошёл к аппарату жизнеобеспечения и смешно надул щёки. — Пффф. Так. Сначала фиксируем темп, потом медленно снижаем нагрузку… (Аппарат запиликал). Ага. Снижаем до десяти. Амплитуда… Так. Выключаем. (Отрывистое пищание превратилось в одно длинное «пи-и-и», и, наконец, оборвалось). Готово.

— Проверь состояние, — напомнил один из докторов.

— Знаю, знаю, — интерн склонился над Аликом, прощупал пульс сначала на запястье, затем — на шее. — Упорный малый. Приготовить инъекцию?

— Всё в порядке, Андреев. Ничего не нужно. Это довольно распространённое явление. Бывали случаи, когда организм функционировал ещё в течении часа. Когда вернёмся, он будет уже готов.

— Как скажете, Григорий Григорьевич, — парень уже хотел было уйти, но тут его что-то привлекло, и он вновь склонился над Аликом. — Постойте-ка, мне кажется, или он вправду…

Дементьев больше не выдержал. Он выбросил вперёд руку, которая уже легко выходила из своей материальной основы, и схватил интерна за горло. Тот дёрнулся и мелко-мелко задрожал. Когда призрачная рука коснулась его шеи, пальцы прошли сквозь кожу, как сквозь вязкую жидкость. Их обоих пронзила невыносимая, парализующая боль. Настолько резкая и сильная, что невозможно было ни пошевелиться, ни издать какой-либо звук. Словно Алик засунул руку в трансформаторный щиток под высоким напряжением, и без изоляции. Два энергетических тела бились в жутких конвульсиях, в то время как материальные тела оставались неподвижными. Сначала Алик просто не мог отпустить интерна. Затем, боль стала терпимой, и он, обретя способность размышлять, понял, что может отпустить несчастного. Уже будучи готовым это сделать, Дементьев остановился, осознав некую истину, которая его одновременно напугала, и вдохновила. Возможно, именно такие чувства испытывают умирающие от голода люди, решившиеся на каннибализм. Даже в самой ужасной ситуации, Алик Дементьев никогда бы не перешагнул через себя, и не поддался на эту ужасную провокацию, но жестокий анализ ситуации, одномоментно вспыхнувший в его наэлектризованном мозгу, вызвал в его душе чудовищный всплеск естественного и справедливого гнева. Он не понимал, что с ним, где он, и кто он. И это было уже не важно. Важно было то, что его жизни угрожает опасность, причём совершенно не оправданная, бесславная, нелепая и пустая. Хоть он и беспомощен, но всё ещё жив. А эти люди пришли лишить его жизни. И ладно, если бы они были вынуждены это сделать, исчерпав все возможности его исцелить. Тогда бы Алик их понял, простил, и расстался бы с жизнью достойно, как мужчина. Но они говорили о нём, как о подопытной крысе, как о бездушном куске мяса. Они с ним играли в какие-то свои грязные, нелегальные научные игры. И наигравшись собирались утилизировать. За что? За какие такие грехи? Ради какого такого высшего блага? Какое право они на это имели? От этих внезапно нахлынувших мыслей, всё человеческое: совесть, честь, мораль — были вытеснены куда-то за пределы. И осталась только одна, животная, непреодолимая жажда выжить любой ценой.

«Они считают меня лабораторной крысой? Ну что ж. Тогда крыса будет сопротивляться до конца».

Алик чувствовал, как боль сменяется удовольствием. Его затухающее сознание наполнялось энергией, разгонялось, как запущенный мотор. Сомнений в душе никаких не осталось.

— Андреев, ты чего там застрял? — окликнул интерна один из докторов. — Андреев!

Дементьев повернул голову и увидел, что подозрительный мужчина с зелёными глазами смотрит прямо на него. Судя по его взгляду, он был единственным, кто видел реальность и кто понимал, что происходит. Он видел, но ничего не предпринимал. Ему было не жаль пожираемого интерна. Несчастный парень — всего лишь одна из крыс, убиваемая более сильной крысой. Алику стало противно. К тому же он уже достаточно напитался. Пальцы разжались с характерным треском.

— Что это? — спросил один из присутствующих.

— Аппаратура остывает, — ответил другой, и опять позвал интерна. — Андреев! Володь! Ты уснул?

— А? — очнулся тот. — Да-да, я просто… Мне показ-залось. Но… Всё. Иду.

Он пошатнулся, разом лишённый сил, и чуть не столкнул столик возле кровати, а затем, посеменил к коллегам.

— Я доволен результатом, — радостно сообщил зеленоглазый остальным. — Наконец-то нам удалось добиться прогресса.

— Простите, не понимаю, — взглянул на него пожилой.

— Всё замечательно, Григорий Григорьевич! Всё просто чудесно! Этого, — он указал на Алика. — Оставьте. Переведите на интенсивку. Постепенно понижайте дозы препаратов. Искусственное поддержание — строго по мере надобности. Вечером сделайте томографию. Результаты — лично мне.

— Так мы его не…

— Нет. Он остаётся в работе. Так, теперь в третий блок, — ещё раз взглянув на Алика, зеленоглазый улыбнулся, и тут же вышел из палаты.

А следом за ним помещение покинули остальные четверо: трое живых и один мертвец.

Алик смотрел на дверь, ощущая невероятную истому, близкую к эйфории. Шевелиться ему больше не хотелось. Мысли в голове отсутствовали, хотя подумать и было над чем. Единственное, что раздражало — это непонятный шум в ушах. Как будто шумит старый, испорченный телевизор, или огромная океанская раковина. Дементьев слышал этот звук с момента своего пробуждения, но внимание заострил на нём только сейчас. Чем больше он думал об этом шуме — тем сильнее он его изматывал. Но мука эта не была похожа на обычную пытку звуком. Скорее, это было ощущение бездарного студента, стоявшего у доски, сплошь исписанной неведомыми формулами, и глядящего на неё, как баран на новые ворота. В то время, как где-то за спиной, невидимый преподаватель ждёт от него решения, давя на психику своим терпеливым молчанием. Не разберёшься в формулах — провалишь экзамен. Провалишь экзамен — вылетишь из института. И всё. Жизнь в помойном ведре… Однако, угнетала не эта заноза в мозгу, а то, что он понимал все эти формулы на доске. Понимал, что из чего проистекает. Но не мог найти решения. Чем больше Алик вслушивался в шум, тем отчётливее его понимал. Шум начинал походить на клубок спутавшихся ниток, которые, при должной выдержке и терпении, вполне можно было распутать. Этим он и увлёкся, учитывая, что других занятий у него всё равно не было.

«Это же частоты», — внезапно дошло до него. — «Ламинарные, васкулярные, криптоволновые, мусорные…»

Откуда он знал все эти названия? Они будто всплывали из памяти, из какой-то другой жизни.

«Как же всё переплетено и запутано. Хаос — как он есть. Но при желании, если попробовать, можно „выдернуть ниточку“, прислушаться к чему-то определённому, настроиться на эту волну».

Алик представил себе говорящего человека. Затем, ещё одного. И ещё одного. Наконец, он представил тысячу людей, которые стоят вокруг него и одновременно громко говорят. В такой какофонии людская речь уже не узнавалась. Был лишь сплошной, непрерывный шум, похожий на громыхание камней, катящихся вниз по горному склону. В окружении многоголосого ора можно легко сойти с ума. И спастись от этой изматывающей пытки возможно лишь заткнув уши, или… Или попытаться не воспринимать все голоса, и прислушаться только к одному. Это может показаться невозможным, но если постараться, если сконцентрироваться. Начинает выделяться тембр, оттенок, интонация. Наконец, этот голос становится одним единственным, на фоне серого шума. Как цветок, на фоне однотонной стены. Именно тогда становится понятно, о чём он говорит.

«Я могу выбирать направления», — лихорадочно соображал Алик. — «Я могу вычленять частное из общего. Этим как-то можно воспользоваться. Весь этот шум, вся эта неразбериха — ни что иное, как эфир. К нему можно подключиться. И не бессознательно, как во сне, а осознанно. Может быть это мне поможет? Может я сумею найти истину, и вернусь туда, где моё место?»

Навострив слух, он начал слушать шум эфира, с внутренней иронией представляя себя инопланетянином из старого мультфильма «Большой Ух». Наверное вот так же его невидимые, энергетические уши увеличивались в размерах, и, как огромные локаторы, настраивались на звуки внешнего макрокосмоса. Чем отчётливее он распознавал голос, принесённый эфирным ветром, тем сильнее его разум затуманивался. Раздражающий шум стал приятным, напоминающим шелест свежей листвы, или шуршание гальки под накатывающими морскими волнами. Обволакивающая дрёма давила всё сильнее, словно после сытного обеда. С какой стороны был сон, а с какой — явь, он так и не понял.

Сначала ему пригрезился прекрасный город. Это был ни Маас, ни какой-либо населённый пункт на Земле. Сияя в переливах золота и серебра, он подкупал своим сказочным обликом. Беда в том, что находился этот город очень далеко, почти у самого горизонта. А путь, пролегавший до него, изнурял своей тернистостью. Даже разглядеть чудо-город издали не представлялось возможным, так как его заволакивало полупрозрачное марево. Вроде только пригляделся, только начал разбирать причудливые очертания, как они тут же ускользнули, размазались, потеряли чёткость. Как Алик не пытался преодолеть взором эту злосчастную пелену, ему так и не удалось увидеть подробные детали. Почему же этот город так его пленил? Чем он его так притягивал? Словно детская мечта, словно навязчивая идея. Затейливая архитектура невесомых башен с фигурными шпилями, подвесные галереи мостов, водопады кристальной воды, струящиеся прямо со зданий. Всё это хотелось разглядывать вечно. А ещё больше хотелось попасть туда. Чем больше Алик старался преодолеть завесу — тем сильнее уставали его глаза. Перед ними всё помутнело, стало темнеть. Он захотел уйти, но сразу упёрся в преграду. Руки заскользили по холодному камню.

— Я уже был здесь… Этот камень. Эта скульптура. С неё всё началось, — произнёс он, пытаясь увидеть то, что ему не открылось в прошлый раз.

— ЛаксетСадаф. Он действительно ЛаксетСадаф, — ответил гулкий голос.

И каменистая стена поползла назад.

— Куда? Куда ты? — потянулся к ней Алик.

У него опять заболели бока, живот, спина. Боль колола изнутри и ровными импульсами выходила наружу. Стало очень холодно. Чёрная скала теперь двигалась не от него, а мимо него, сверху-вниз. Или же это было небо? По мере возвращения в новую реальность, Дементьев поступательно анализировал ситуацию. Стало ясно, что его тело находится в движении, влекомое кем-то сквозь темноту. Его подцепили то ли крючьями, то ли когтями. Спина бороздила мягкую подстилку из высушенных трав, иногда в неё втыкалось что-то острое. Но боль, пульсирующая в его туловище, перебивала эти неприятные уколы.

Когда он понял, что может двигаться и пошевелился, тот, кто его тащил, тут же прекратил движение и отпустил его.

— Мизилор?

— А? А? Что? — преодолевая боль, Алик сначала перевернулся на живот, а затем, приподнялся на локтях, обернувшись к своему похитителю.

Ночная тьма была не абсолютна. На её тёмно-сером фоне можно было различить большое шевелящееся пятно несуразного и даже пугающего силуэта.

— Лус? — Дементьев лишь по голосу смог его опознать.

— Это я, мизилор, — шёпотом ответил арахнид. — Вы сможете идти дальше?

— Где мы?

— Я почти дотащил Вас до границы. Пришлось долго ждать, пока трифалаки уйдут, чтобы забрать Вас.

— Откуда забрать?

— Я видел, как они принесли Вас и положили. Сами стояли рядом и ждали чего-то. Я думал, что Вас убили. Хотел забрать Ваше тело, чтобы показать синклиту старейшин, что сделали трифалаки с нашим посланником. Когда спустилась ночь, они ушли. Я подобрался к Вам и понял, что Вы ещё живы. Видели бы Вы, мизилор, как я был счастлив в эту минуту! Тогда я начал вытаскивать Вас из Лаки-Трифа. И мы с Вами почти выбрались. Осталось совсем немного. Вы сможете идти, или мне тащить вас дальше?

— Погоди, — Алик, морщась от боли, сел на мягкую камышовую подстилку. — Я же, кажется, велел тебе возвращаться домой?

— Простите, мизилор. Я за Вас волновался, — виновато ответил Лус.

— Ты — олух царя небесного, Лус-Арани-Са. Но я чертовски рад, что ты здесь.

— Хорошо, что Вы не сердитесь на меня. Но я хотел бы поторопить Вас, Алик-Ди. Мы всё ещё во владениях трифалаков. Нужно поскорее покинуть их пределы.

— Слушай сюда, — Алик сжал его переднюю лапу. — Слушай внимательно. И в этот раз сделай всё, как я тебе скажу. От этого будет зависеть не только моя жизнь, но и твоя. А так же жизнь всех арани. И вообще, всё существование вашей маленькой зуны. Понимаешь?

— Вы не пойдёте, мизилор? — пробормотал Лус.

— Поклянись мне, что всё сделаешь, как я скажу! — настойчиво потребовал Алик. — Ты хочешь стать вторым Гилабари?

— Конечно, Алик-Ди! Я всё сделаю, как Вы скажете. Я слушаю Вас.

— Сейчас же чеши к своим и передай следующее: Пусть они поднимают все силы. Все, какие есть. И всей толпой идут на Лаки-Триф.

— Война? — благоговейно прошептал Лус. — Наконец-то!

— Погоди, я не договорил. Мне удалось выяснить, что трифалаки не виноваты в том, что цикл ваших ритуальных войн прервался. Появилась некая третья сила, заставившая их прервать его. Но с этим смирились далеко не все. Большинство трифалаков всё ещё уважает «пакт Нугар-Трифа — Гилабари», и если им напомнить о его необходимости, то они вернутся к выполнению своих обязательств. Массовое наступление арани должно их напугать. Поэтому, ваша цель — это не истребление, а напоминание. Понимаешь?

— Я не могу понять, зачем трифалаки послушали кого-то, и отступились? — недоумевал арахнид.

— Потому, что кое-кому выгодно, чтобы Терру-Фоза вновь захлестнуло массовое кровопролитие. Рано или поздно, арани и трифалаки схлестнутся в масштабной битве, которая перельётся в долгую, беспощадную войну. Войну на полное искоренение всего живого в этой зуне.

— Кому это нужно?

— Тем, кто совратил трифалаков. Тем, кто окопались в Лаки-Трифе. Тем, кто хотели меня убить.

— Значит не трифалаки сделали это с Вами?

— Нет. Трифалаки — такие же жертвы, как и вы.

— Но зачем? Зачем нужно всех уничтожать?

— Я не знаю, — Алик вздохнул. — Но кажется, догадываюсь. Я уже сталкивался с подобным. В Маасе. Чтобы тебе было понятно… Как бы это внятнее объяснить? Ну, представь, что где-то живёт очень злая богиня. Ей, чтобы стать сильнее, нужно много живой энергии. И эту энергию она черпает из таких миров, как Терра-Фоза. Для этого у неё есть специальное оружие, которым наверняка снабдят трифалаков. Когда начнётся глобальная война, миллионы душ, павших на поле боя, будут сожраны этой злосчастной тварью. Ваши бессмысленные смерти насытят её и сделают непобедимой.

— Вы рассказываете неприятные вещи, мизилор. Я этого не хочу, — ответил Лус.

— И я не хочу. И трифалаки не хотят. Поэтому, когда ваша армия придёт сюда, постарайтесь их не трогать. Убивайте лишь тех трифалаков, которые первыми нападут на вас. И готовьтесь встретить серьёзнейшее сопротивление тех, кто всю эту кашу заварил. Они сидят за стеной, в бывшей фактории. И у них наверняка есть что-то посерьёзнее трифалаковских пукалок и копий. Будьте с ними крайне осторожны. Обязательно предупреди об этом старейшин!

— Мы прокусим им глотки и переварим их заживо! — напружинился возбудившийся Лус.

— Только не вздумайте их недооценивать! Продумайте тактику. Не лезьте на рожон. Ваша главная задача — демонстрация, дальше — по обстоятельствам. Запомни, ваша цель — не трифалаки. Атакуйте лишь в том случае, если будут атаковать вас.

— А как же Вы, мизилор?

— Я останусь здесь, и постараюсь подготовить трифалаков — хороших трифалаков — к вашему визиту.

— А если они опять захотят Вас убить?

— Ну, с первого раза у них не получилось, — Алик болезненно усмехнулся. — Значит, не получится и со второго.

— Как скажете, мизилор.

— Ты клянёшься, что выполнишь мою просьбу?

— Клянусь.

— Тогда беги. Да побыстрее.

Лус развернулся и замер. Позади него стоял трифалак с копьём наготове. В полутьме, Алик не сразу его разглядел. Он и Луса-то мог различить не вполне чётко. А уж тонкую фигуру существа, похожего на растение, и подавно. Внутри сразу всё оборвалось. Воцарилась тишина. Алик ничем не мог помочь своему товарищу, и прекрасно понимал, что сейчас от него ничего не зависит.

Вместо удара, трифалак бесшумно повернул свою длинную личину в его сторону. Заметив это, Дементьев медленно покачал головой. Воин постоял ещё немного, а затем убрал копьё в сторону. Не веря, что до сих пор жив, Лус обернулся к Алику.

— Беги! Сейчас же! — шикнул тот.

И арахнид сорвался с места как ужаленный. Ещё секунда и его след простыл.

— Я очень хочу надеяться на то, что мне не придётся жалеть об этом решении, — просвистел трифалак и тут же скрылся в зарослях камышей.

— Таро-Трифа? Таро-Трифа! — узнал его по голосу Алик. — Пос-стой!

Ему было очень тяжело подняться из-за боли во всём теле, но он сделал над собой мощной усилие, и, качаясь, поспешил за трёхногим аборигеном.

— Таро-Трифа. Я с тобой.

— Алик Латриф не должен за мной идти, — ответил трифалак, но скорость всё-таки сбросил.

— Нет, должен. Ты слышал наш разговор. Ты знаешь правду. И ты сделал правильный выбор. Теперь мы в одной связке, — хрипя, ковылял за ним Алик.

— Нет, не в связке. Ты знаешь, кто я теперь? Я — трифакон. Командир звена. Вместо Кало-Трифа.

— Но как? Ты же говорил, что не разделяешь их новых порядков.

— Не разделяю. Иначе бы убил ту восьминогую мочалку, — Таро-Трифа имел в виду арахнида Луса. — Но в моём звене я самый уважаемый охотник. Других трифаконов, принявших новый закон трифани-алака, «те, что принёсли слово» найти не могут. Поэтому им пришлось искать нового трифакона в самом звене. Они решили, что это буду я. Звено одобрило это решение. Против звена я пойти не могу. Это мои трифа-лаки-ри. Мои братья.

— Вот я и хочу, чтобы ни ты, ни твои друзья не полегли завтра во время паучьей атаки.

— Ты веришь паутине? Ты веришь, что они действительно не тронут трифалаков, верных старому трифани-алака? Ты так наивен, чужак.

— Я верю в то, что они твердолобые ублюдки. И они будут тупо следовать древнему порядку, пока до них не дойдёт, что этот порядок больше не действует. А когда до них дойдёт — уже ничто, слышишь, ничто не остановит их расплодившуюся орду!

Таро-Трифа остановился и, опустив голову, замолчал. Как же эти трифалаки туго соображали.

— Почему ты не убил паука? — спросил у него Алик. — Ты ведь за этим шёл? Ты ведь хотел, но передумал? Если не веришь мне, зачем позволил пауку уйти?

— Я всё ещё сомневаюсь! — трелью взвизгнул Таро-Трифа.

— Сейчас уже поздно сомневаться. Ты уже это сделал.

— Ты должен был умереть, — обернулся абориген. — Почему ты жив?

— «Хороший вопрос», — про себя ответил Дементьев, и вслух произнёс. — Ты ведь всё видел. Зачем спрашиваешь?

— Я видел, как они тебя вынесли из ворот «хозяйского дома». И бросили. Нам было велено сжечь твоё тело посреди селения, в назидание за смерть Кало-Трифа. Трифалаки сжигают только преступников. И только мёртвых. Сжечь заживо — значит снискать гнев болота.

— Почему не добили?

— Добивать беспомощного трифалака и человека — значит снискать гнев болота! Только паутину. А после завета Нугар-Трифа — только грязную паутину.

— И вы ждали, когда я умру?

— Мы ждали, но ты дышал. Мы ждали до темноты. Но ты дышал. Шаман сказал, что это неспроста. Он сказал, что, возможно, ты — из тех, кто управляет снами. Убить того, кто управляет снами, нельзя. А если попытаться, то накличешь на себя страшное горе. Шаман велел не трогать тебя. Когда стало совсем темно, я ушёл. Но недалеко. И стал думать о словах шамана. Потом вернулся, но тебя не обнаружил. Оказалось, что тебя утащила паутина.

— Проведи меня к шаману. Сможешь?

— Ты не должен идти в Лаки-Триф. Паутина говорила правильно. Ты должен уйти.

— Если я уйду, случится катастрофа. У меня есть ночь, чтобы её предотвратить. Знаешь, Таро-Трифа, по-хорошему, мне на самом деле плевать. И на вас, и на пауков, и на весь ваш нелепый мирок. В себе бы как-то разобраться. Понять, что со мной не так. Почему я не погиб до сих пор. Я бы действительно плюнул и ушёл с пауком, но что-то мне подсказывает, что если я не разберусь с вами, то не разберусь и с собой.

Трифалак подумал немного, и кивнул, — хорошо, иди за мной.

Ночной Лаки-Триф напоминал светлячков, замерших в пространстве, на фоне далёкого зарева. Светлячками были травяные факелы, которые не горели, а тлели, обильно дымя и воняя. Собственно, нужны они были не для освещения, а для целеуказания — «здесь находится хижина». В зависимости от каких-то сословных премудростей, в которые Алик даже не пытался влезать, факелы тлели разными цветами, из-за добавления в них особых химических реактивов. Так можно было понять в темноте, где чей дом находится. Заревом же оказались ритуальные костры, вокруг места погребения Кало-Трифа. По словам Таро-Трифа, уважаемых трифалаков, таких, как лидеры звеньев, торжественно хоронит всё селение, однако после прихода «принёсших слово», когда часть трифалакского общества откололась, приняв новую «религию», староверы перестали провожать тех, кто изменил «пакту Нугар-Трифа — Гилабари». Поэтому Кало-Трифа хоронили исключительно лидеры звеньев, разделявшие убеждения убитого. Это порадовало Алика. Значит все, кто могли создать им неприятности, сейчас находились за селением, и не видели его возвращения. Ну а головастые убийцы прятались за стенами фактории, в кромешной темноте, и вряд ли наблюдали за окрестным селением. По словам проводника, у этих мерзавцев было припрятано какое-то страшное оружие, но применять его они не спешили, то ли не видя лазутчиков, то ли опасаясь случайных жертв среди местного населения.

Дом шамана был ничем не примечателен. Обычная лачуга на жердях. Алик ощупью поднялся по лесенке и лбом открыл дверцу из камышовых прутьев. В единственной комнате горели лампадки. В нос сразу ударил резкий запах благовоний, очевидно призванных оттенять факельную вонищу, затягиваемую с улицы сквозняком.

Трое трифалаков, сидящих посреди комнатушки на подогнутых ногах, при виде Алика, разом отстранились назад и замерли. Возможно, вся троица была сильно шокирована, а возможно, они так всех приветствовали. В поведении этих созданий было непросто разобраться.

— Добрый вечер, — поклонился Алик, пытаясь догадаться, кто же из трёх абсолютно одинаковых трифалаков — тот самый шаман.

Крайний сидящий засвирестел канарейкой.

— Простите, не могли бы вы говорить помедленнее? — попросил Дементьев, держась за больную грудь. — На такой скорости я не понимаю…

— Зачем ты пришёл? — с явно нервозными нотками повторил свистун.

Алик открыл было рот, но за него ответил Таро-Трифа.

— Он к тебе, Сау-Триф-о.

Центральный трифалак привстал.

— Он сам захотел прийти? — произнёс он нарочито медленно, чтобы и Алик понял.

— Да. Я видел, как он говорил…, -Таро-Трифа осёкся и посмотрел на Дементьева.

Тот понял, что его провожатый чуть не проболтался о визите Луса, и вовремя остановился, ожидая ответа: продолжать об этом, или нет. Выбора особо и не было. Так или иначе, Алик сам хотел донести до трифалаков эту информацию, тем более, что Луса уже не догнать. Шустрый паучок уже наверняка преодолел треть пути… Если конечно опять его не ослушался.

— Расскажи, что ты видел и слышал, Таро-Трифа, — кивнул Алик. — У тебя это получится быстрее, чем у меня. Так мы сэкономим время.

Трифалак повернулся к троице и закурлыкал. Эти звуки напомнили Алику раннее детство, когда родители возили его в ещё советский Сочи, где он запомнил массово продающиеся и дико популярные свистульки в виде прозрачных пластиковых птичек, внутрь которых заливалась вода. Если подуть в специальную трубочку, свистулька издаёт точно такие же переливчатые трели.

Таро-Трифа отсвистелся очень быстро. Дементьев даже усомнился, а всё ли он успел рассказать? Но из последующей беседы стало понятно, что изложение было полным.

— Сядь с нами, Алик-Латриф, — наконец пригласил центральный слушатель.

Гость уселся по-турецки.

— Я всё рассказал. Теперь надо идти. Они могут меня спохватиться, — произнёс Таро-Трифа.

Ему ничего не ответили, и он по-английски покинул жилище, оставив человека наедине с троицей.

— Мне нужно узнать, почему я жив, — нагло завёл разговор Алик.

Центральный трифалак поднялся, скрипнув старыми сухожилиями. Затем, он снял со стены лампадку, и поднёс её к гостю. Лампадка давала скупой свет, едва соперничавший со спичечным. В её тусклом свечении, вытянутая личина мутанта выглядела совсем фантастической.

— Покажи своё тело, — хриплым фальцетом прочирикал он.

Алик вопросительно на него посмотрел.

— Одежда. Приподними её, — раздражённо указал шаман.

Морщась от боли, Алик обеими руками вздёрнул рубашку, вместе с майкой к шее. Они были неприятно-липучими и влажными от крови.

— Да-а, — трифалак обошёл его сзади, и стал разглядывать спину.

Судя по ощущениям, раны были в основном там. Живот был практически не тронут, и болел где-то внутри. Пострадали лишь бока и частично грудь. Враги били его в спину, боясь даже лишённого чувств.

— Да-а, — повторил трифалак и принялся ковыряться в одной из ран длинным сухим пальцем, похожим на ветку.

— Эй, поаккуратнее! — дёрнулся Алик. — Больно же, дьявол!

— С такими ранами не живут, — ответил ему шаман. — Не живут те, кто не знают, что спят. Ты знаешь, что спишь.

— Я ничего не знаю, — ответил Дементьев.

— Взгляни на свои раны. Как ты думаешь, почему они такие?

— Какие? — Алик уставился на самое доступное взору ранение, зиявшее в его левом боку, и саднившее едва ли не сильнее остальных.

Трифалак услужливо поднёс лампадку поближе.

— Японский бог, — ужаснулся мужчина. — Вот это дырища.

Он стал осторожно ощупывать края отверстия. Вместо ожидаемой боли, прикосновения лишь щекотали рану. Знакомое ощущение, но чем-то удивляющее. Чем же?

«И крови нет», — Алик осмотрел пальцы, на которых осталась лишь лёгкая, бесцветная, клейковатая жидкость, похожая на лимфу. — «Как будто прошло уже…»

Вот тут его и ошпарило. Так вот, чем удивляли его раны! Его истыкали копьями не позднее пяти часов тому назад, а раны успели не просто затянуться, но и основательно зарубцевались, словно им было пять месяцев! Ну, может и не пять, но три — как минимум. Это были уже не столько раны, сколько глубокие шрамы. Причём, когда Алик про них забывал — они переставали болеть. Когда же вспоминал, и чем дольше думал о них — тем сильнее они ныли, и тем обильнее из них сочилась сукровица.

Уловив его мысли, шаман кивнул и вернулся на своё место.

— То есть, вы хотите сказать… — Алик не сразу смог сформулировать окончание фразы. — Я бессмертен?

— Никто не бессмертен. И все бессмертны, — замысловато ответил Сау-Триф-о. — Смерть — это лишь переход из одного состояния — в другое. Как сон и явь. В этом отношении все смертны. Даже Вселенная.

— Я не о том, — Алик продолжал щупать другие раны. — Я про этот мир. Про ноосферу. Здесь я не могу умереть?

— Можешь, Латриф. Погляди вон, слева, выше. Видишь? Здесь они пронзили тебя насквозь. Ещё чуть в сторону и ты бы умер везде, где существуешь.

Дементьев увидел относительно небольшую дырку под левой грудью. Здесь копьё вышло наружу. Если бы не ребро, по которому скользнуло острие, удар пришёлся бы аккурат в сердце.

«Это бы вызвало нарушение сердечной деятельности», — подсказал ему кто-то из подсознания. — «Приступ. Остановка сердечной мышцы. И смерть. Не только здесь, но и там». Где, «там»? — «В другой реальности. В правильной реальности. Или в неправильной?»

Алик задумчиво опустил одежду.

— Я — Сау-Триф-о, ты уже знаешь, — соизволил представиться шаман. — А со мной Ламо-Трифа и Виргу-Трифа. Мы встретились обсудить тебя. А ты пришёл сам.

— Я хотел предупредить.

— Знаем. Паутина придёт завтра. Ты веришь, что они поймут тебя правильно? Веришь, что паутина передаст всё как надо?

— Я доверяю пауку, — ответил Дементьев. — У него нет оснований обманывать.

— Мы видим, что паутина окутала тебя, — заметил Сау-Триф-о.

Алик машинально осмотрел себя, но никакой паутины на нём не было. И вновь какой-то внутренний переводчик объяснил ему суть сказанного шаманом. «Окутала» — не означало буквальное окутывание. В это слово был вложен иной смысл. Судя по интонации — положительный. Вроде слова «обняла». То есть, пауки приняли его как своего.

— Да, это так. Я был на их вече. Они не хотят нарушать старых договорённостей.

— Это хорошо. Но ты не знаешь, на что их послал.

Дементьев с удивлением посмотрел на мудреца.

— Паутину здесь ожидает смерть.

— Но трифалаки…

— Не от трифалаков. От тех, кто принесли новое слово. Они говорили, что паутина придёт к нам. И они ждут её пришествия, чтобы показать свою силу.

— Что у них за оружие?

— Выдвижные пушки, — шаман поднял согнутую руку. — Стреляют синевой.

— Лазер?

— Сн-н-н-наряды, — выдавил трифалак слово, сильно искажённое унилингвой.

— И какова убойная сила? — спросил Алик.

— Когда-то Лаки-Трифом управляли шаманы, — вместо ответа, начал говорить трифалак Виргу-Трифа. — Такие, как Сау-Триф-о. Они ведали прогнозами урожаев. Предсказывали подъёмы болота. Распределяли пищу. Назначали тех, кто пойдёт к паутине. Шаманы были справедливы. Теперь остался только отрёкшийся Сау-Триф-о.

— Почему отрёкшийся? — всё ещё не понимая, зачем они перескакивают с темы — на тему, поинтересовался Дементьев.

— Когда пришли те, что принесли слово, — ответил Сау-Триф-о. — Во главе нас стоял Игм-Триф-о. И было нас пятнадцать. Меня учили лучшие: Аю-Триф-о, Лаклак-Триф-о и Зуа-Триф-о. Но когда они вышли против нового слова, я проявил малодушие и отошёл от них. Так я сохранил свою жизнь, но потерял свою честь.

— Что именно произошло?

— Шаманы отказались принимать новое слово. Они вышли к воротам хозяев. Всего один выстрел потребовался тем, что прятались по ту сторону, чтобы от шаманов не осталось ничего. Это видело всё селение. И я видел, как на том месте, где когда-то стояли шаманы, вспыхнула и взвилась в небо синяя змея. Только пепел остался на земле. Теперь я — последний шаман Лаки-Трифа.

— Зато Вы сохранили знания, — ответил Алик. — Уверен, что они вам ещё пригодятся. Пауки сказали мне, что шаманы трифалаков способны видеть людей насквозь. Это правда?

— Ламо-Трифа, Виргу-Трифа, у нас всё, — покрутив головой произнёс Сау-Триф-о.

Оба трифалака поднялись на ноги, и пошли к выходу.

— Я всё передам, — на ходу просвистел Ламо-Трифа.

Чем-то странным пахнуло с его стороны. Словно запах нечищеных зубов. Но Дементьев осознавал, что ему это кажется. Даже если бы у трифалака действительно воняло изо рта, за густыми благовониями это невозможно было заметить. Просто Ламо-Трифа чем-то ему не понравился. Профессиональное чутьё, или же просто придирка?

— Мы не видим людей насквозь, — продолжил шаман, когда его товарищи оставили их наедине. — Мы просто умеем быть внимательными.

— Таро-Трифа сказал, что Вы назвали меня «управляющим снами», — сказал Алик. — Что это значит?

— То и значит. Ты умеешь управлять грёзами, Алик-Латриф. И тебе подвластно то, что не подвластно другим.

— Я что, такой уникальный? — Дементьев хмыкнул.

— Ты не избранный, не обольщайся. Управление сном — это редкий дар. Редкий, но не единичный. Таких как ты достаточно много.

— Откуда у меня этот дар?

— Это не божественное вмешательство, и не метка высших сил. Это природа. Особенность твоего соединения с материальным телом. Когда душа и тело гармонируют настолько, что даже порознь продолжают чувствовать друг друга, и работать в унисон. Обычно связь рвётся: навсегда, или временно — не суть важно. У тебя связь крепка. А когда ты чувствуешь материальную сущность — ты меньше веришь в сновидения. Ты знаешь, что спишь. А сон, по общему мнению, всегда заканчивается пробуждением.

— И как мне найти способ проснуться наконец?

— Прежде, чем искать этот способ, нужно твёрдо знать, где именно ты проснёшься…

— Я знаю где проснусь.

— Где?

— В реальности!

— И ты уверен, что это именно реальность, а не иная, более глубокая стадия сна?

— Как же это понять?

— Не знаю. Ты сам разберёшься. Со временем.

— Что же мне даёт этот… Дар? Ну, кроме условной неуязвимости.

— Ты можешь обходить законы бесплотного мира. Не нарушать, а именно обходить. Нарушения чреваты тяжкими последствиями. Именно поэтому, твой дар вполне может оказаться проклятием. Когда в каком-то мире появляется человек с такими возможностями, как у тебя, это обычно не сулит миру ничего хорошего. Не потому, что такие как ты — плохие. А потому, что такие как ты — не знаете, что из себя представляете. За вами тянется невидимая нить, готовая в любой момент выдернуть вас наружу. Но, к сожалению, именно она и рушит основы здешних миров. Паутинное кружево арани красиво и идеально. Его линии точны и выверены. Кто дотронется до него — тот прилипнет, и не сможет вырваться, если его не освободит арани. Ты же — не просто можешь вырваться. Ты разрушаешь всю структуру, превращаешь её в бесформенные обрывки. Уничтожаешь каркас мироздания. И этот мир, потеряв опору, обрушивается всем, кто в нём обитает, на головы. В том числе и тебе самому. Понимаешь, что я хочу до тебя донести, Алик-Латриф?

— Может и понимаю. Но какой от этого прок? Я даже не знаю, что делать и как себя вести. Всё происходит само собой, хочу я этого, или нет. Я лишь, — Алик вздохнул и нахмурил брови. — Барахтаюсь. Хочу выжить.

— Ты пришёл не зря, — ответил шаман. — И тебе помогают.

— Ха! «Помогают мне»… Эти «помощники» сейчас шастают неизвестно где. А я даже послать им сигнал не могу.

— У тебя есть другие помощники. Те, что помогли тебе вернуться, когда тебя убили.

— Я действительно что-то видел, когда был там… На той стороне. Но разве это могло повлиять на моё возвращение сюда?

— Когда-нибудь ты всё узнаешь сам. Я просто смотрю на тебя со стороны, и говорю, что вижу. Что мне открыто — то я тебе и поведал.

— А может я зря стараюсь? Может сопротивление лишь усугубляет моё положение? Я ведь знаю, что произошло со мной. После этого не выживают. Возможно, всё что мне сейчас нужно — это смириться с собственной смертью.

— Кто знает? Могу ответить лишь одно. Есть те, у кого выбор есть, и те, у кого его больше нет. У тебя выбор остался, и ты им пока ещё пользуешься. Зачем? Решать тебе. Тебе же решать, во что верить. Если в твоём существовании не осталось никакого смысла, ты в силах самостоятельно придумать этот смысл.

— Каковы мои шансы, Сау-Триф-о?

— Не знаю. Но они явно выше, чем у нас. Знаешь, почему мы так выглядим, Алик-Латриф? Такими нас сделала зуна. Для многих этот облик известен с рождения. Точнее, с перерождения. Другие же привыкали к нему. Но все смирились и живут. Потому что надо как-то жить. Потому что путь нашего разума не закончен. Мы не выбирали этот мир. Он достался нам по вселенскому жребию. Мир принял нас, и дал нам жить дальше. В обмен на подчинение своим правилам и законам.

— В ноосфере полно различных миров. Почему вы привязаны именно к этому миру? Чем он вас держит?

— А чем тебя держит Земля?

— Ничего себе, сравнение, — Алик хлопнул себя по коленям.

— Разве? — дёрнул головой шаман.

«Что за маразм?» — Дементьев надолго замолчал, уйдя в собственные размышления. — «Трёхногое буратино сводит меня с ума своей чушью, а я зачем-то его слушаю. А может в этой беспросветной чуши действительно скрыта доля истины? Может быть всё зависит не от мира, а от самих людей? Этот странный мир, созданный не менее странным разумом — лишь основа, перечень необходимых констант. И существует он не сам по себе, а лишь благодаря тем, кто в нём обитает. Разум не может жить в пустоте, в вакууме. Он обязательно должен с чем-то взаимодействовать. И если взаимодействовать не с чем, он будет придумывать что-то, с чем можно взаимодействовать. Воображаемый друг, воображаемый мир… Здесь кто-то уже придумал всё за тебя. Пусть жутковатое и примитивное, зато живое. Человек везде приспособится. Как таракан. И если для выживания ему необходимо стать тараконом — он им станет. Ё-моё, а ведь раньше я даже и близко об этом не задумывался. Всё было как бы само собой. Как и должно быть. А может быть Земля — это всего лишь одна из зун? Может она тоже является высшей иллюзией, культивируемой миллиардами сознаний? Каждый день, каждую минуту, человек поддерживает этот информационный обмен, „питаясь“ общим и отдавая частное. И ведь никто не спрашивает, почему всё так, а не иначе? Почему лошадь выглядит как лошадь, а жираф — как жираф? Нет, ну разумеется, встречаются в земной природе существа, которые выглядят порождениями чьей-то больной фантазии, но в основном-то мир вполне удобоварим… Возможно всё так и есть, но как же тогда быть с палеонтологией? Если современный мир поддерживается людьми, тогда кто поддерживал мир ископаемых существ? Сами динозавры? Птеродактили с трилобитами? Очевидный нонсенс! Наука неоспоримо доказывает… Доказывает, что? Что есть отпечатки на камнях? Окаменевшие следы и кости? А что мешает общему бессознательному культивировать и эту иллюзию? Что мешает выдумать себе прошлое? То, что было задолго до таких, как мы?»

Окончательно ошалев от собственных открытий, Алик впал в ступор. Шаман долго ждал, пока он переваривает в голове эту странную кашу, прежде чем продолжил говорить с ним.

— Уже много времени, — произнёс он. — Завтра будет непростой день. Ты должен отдохнуть. Ляжешь в том углу.

— А? — вздрогнул Дементьев. — Простите, задумался…

— Ты должен отдохнуть, — повторил Сау-Триф-о.

— Я не устал.

— Это неправда. Если ты управляешь сном, значит твоё тело, оставшееся в ином мире, бодрствует во сне.

— «Бодрствует во сне»? Это как?

— Мозг, — шаман указал на свою голову. — Не имеет отдыха. Работает в полную силу. Твой разум с ним всё ещё связан, и лишает его покоя, как если бы ты круглые сутки обходился без сна. Это очень опасно. Уставший мозг начнёт влиять на рассудок, искажая понимание сущего. А когда усталость станет критической, тело отключится, низвергнув сознание в тёмные бездны небытия. И одному лишь Высшему Разуму известно, куда тебя забросит, и как это повлияет на окружающий мир.

— Хорошо. Я постараюсь вздремнуть. Хоть это и звучит странно, учитывая, что я уже сплю.

С трудом разогнув онемевшие ноги, Алик поднялся, удивлённо ощущая, что боль в ногах гораздо ощутимее, чем боль в ранах. Пройдя в указанный уголок, он улёгся, подобрался, свернувшись калачиком, и попытался забыться.

Алик боялся, что вновь окажется в какой-то псевдореальности, приближающей его к безумию. Уж лучше и дальше идти по одной тропе, воспринимая Терру-Фоза как основу, как необходимую веху в его долгом путешествии, за которым обязательно последует полноценное пробуждение.

Избавиться от навязчивых мыслей никак не получалось. Они роились вокруг него, словно мухи. Мешали расслабиться. Дементьев где-то слышал, что лучшим средством для расслабления являются приятные воспоминания. Но что же приятного можно вспомнить? Неужели в его жизни ничего такого не было? Определённо было! Но что? У каждого уважающего себя мужчины, приятные воспоминания чаще всего связаны с женщинами. Поэтому, Алик вспомнил свою школьную любовь из девятого класса. И тут же этому удивился. Почему именно она? Ведь те чувства уже давно перегорели, да и расставание было крайне поганым. Неужели ничего более приятного в жизни он не испытывал? Как насчёт жены? У него же была жена. Та самая, которая от него ушла… Да уж, с женщинами Алику действительно не везло. Но ведь когда-то их отношения были другими. Наверное. Почему «наверное»? Ну-у…

Тут Алик крепко призадумался. Он не мог вспомнить не только ни одного приятного момента из своей семейной жизни, но и вообще какого-либо момента, кроме того самого письма, на котором эта самая семейная жизнь закончилась. Он не помнил ни свадьбу, ни интимную близость, ни даже внешность своей супруги! То есть, он знал, что она была, и что она жила с ним, но ничего более конкретного вспомнить не мог.

«Неужели я так погряз в своей карьере, что полностью отодвинул на задний план всю личную жизнь, без остатка?» — спрашивал себя он, царапая ногтем сухой камышовый пол. — «Я был так сильно одержим собственной работой, что ни о чём другом просто не думал… Но тогда как я вообще умудрился жениться?»

И действительно. Для свадьбы необходимы серьёзные предпосылки. И уж их-то он точно должен был помнить. Но он не помнил. Сперва, Алик с ужасом подумал, что не помнит вообще ничего из своего прошлого. Только короткий период времени, непосредственно связанный с его расследованием. Однако, покопавшись в блуждающих воспоминаниях, он осознал, что это не так. Кое-что он всё-таки помнил. Причём, помнил хорошо и много. Разговоры с отцом, рыбалку, свой любимый велосипед, угнанный каким-то хулиганом, и ужасную трагедию, связанную с этим происшествием. Он вспомнил свою собаку, друзей со двора, спортивную секцию. Вспомнил пресловутые сочинские свистульки и мультики. От счастья, что к нему возвращается память, он метался от одного воспоминания — к другому, словно копаясь в своём старом ящике с игрушками, найденном спустя много-много лет, и никак не мог остановиться.

Алик вспомнил сериал «Санта-Барбара», который шёл так долго, казалось, полжизни! И вспомнил дурацкую рекламу, постоянно прерывающую его на самом интересном месте. Особенно ярко вспомнилась реклама, в которой два шарлатана приторно твердили, как два попугая:

— «Хопёр-Инвест» — а-а-атличная компания!

— Ад других!

— «Хопёр-Инвест» — а-а-атличная компания!

— Ад других!

«Странно. Я только сейчас догадался, что в этом ответе фигурировало слово „ад“», — сонно подумал Алик. — «Почему же тогда не мог догадаться? И ведь никто не догадался. Столько деньжищ вбухали в эту чёртову пирамиду. „Рай для одних, ад для других“»…

Он вспомнил бабушкину сестру, которая отнесла в «Хопёр-Инвест» все свои сбережения, и, потеряв их, умерла от инфаркта. Кто за это ответит? Хозяева пирамиды «бесследно испарились». А зазывалы из той рекламы до сих пор мелькают на телевидении. И, судя по виду, не испытывают никаких угрызений совести. Деньги не пахнут… Да и у обманутых граждан нет к ним никаких претензий — вот ведь что странно. Алик вспомнил свою старую мечту, лично защёлкнуть наручники на руках всех этих Лёнь Голубковых, а затем, добраться до самого верха проклятых пирамид и разобраться с теми, кто всё это придумал и устроил. Ведь именно эти порывы, основанные на горячем юношеском максимализме, предопределили выбор его дальнейшей карьеры.

Пасьянс потихоньку начинал сходиться. И вскоре Дементьев вспомнил действительно приятные моменты из своего прошлого. Когда-то у него был друг по-имени Руслан. У этого Руслана была игровая приставка «Денди», о которой Алик мог только мечтать. Родители наотрез отказывались покупать ему эту дорогую игрушку, заявляя, что она «посадит кинескоп телевизора». Поэтому, Алик всё свободное время проводил дома у своего друга, играя в видеоигры. И эти моменты казались ему тогда настоящим счастьем. А как-то раз Руслана отправили почти на все летние каникулы в город Павлодар — к родственникам, и он, к величайшей радости Алика, оставил ему свою приставку. Ради такого дела, Алик едва ли не на коленях выпросил у деда старый, чёрно-белый телевизор «Славутич», потом он катил его на тележке из соседнего дома, крячил по лестнице и два раза чуть не разбил, но всё-таки донёс. Телевизор работал плохо. Игры на лупоглазом экране выглядели чудовищно, и, из-за отсутствия цветности, практически неиграбельно. Но эти мелочи Алика не смущали. Теперь он мог два с лишним месяца играть в игры когда захочет и сколько захочет. Вот оно — детское счастье!

Как ни странно, когда Алику наконец-то подарили «Денди» на день рождения, и даже великодушно выделили маленький, но цветной телевизор, он уже «перегорел», и не испытывал подобной эйфории от игр. Наверное всё зависело от недоступности «запретного плода». Когда он стал доступен — удовольствие от взаимодействия с ним поугасло.

«Интересно, а где сейчас Руслан?» — расплываясь в ностальгической дремоте, думал Алик. — «Мы ведь с ним не поссорились. Просто пути разошлись, когда… Когда… А когда?»

Когда его забрали в армию? Нет. Он же поступил в академию. Но почему-то не может этого вспомнить. Воспоминания как будто обрываются. Алик прекрасно помнит детство и юность, прекрасно помнит последние дни перед аварией. Но всё, что находится между этими временными отрезками, покрыто непроницаемой амнезийной завесой.

В безуспешных попытках выудить хотя бы что-то из этого огромного белого пятна памяти, он лишь измучился и устал. Беспомощность раздражала всё сильнее. В то, что с его памятью кто-то поработал, верить не хотелось.

На самом деле, он уже спал. Просто этот обратный, «изнаночный» сон внутри сна выглядел по особому, необычно. И все эти мысли — не более чем работа мозга на «холостом ходу». Именно тут, на границе размытых очертаний и ярких, устойчивых образов, он вспомнил один из самых чудесных моментов своей взрослой жизни. Пятую охоту. Почему именно пятую? Потому что первые четыре были как страшный сон. Особенно самая первая. Такие моменты лучше поскорее запихать как можно глубже в пыльный комод памяти. Но вот пятая охота… Пятая — она была как откровение, как свежий ветер перемен. В ней всё было прекрасно. А ведь до этого он был на грани. Сколько он голодал? Месяц? Больше? После тех четырёх вылазок, две из которых закончились неудачно. Он думал, что для него всё закончилось. Старую жизнь уже не вернуть, а правилам новой жизни противилось всё его существо. Некоторые так и погибали. Но его миновала чаша сия. Помог один депутат. Наконец-то Алик узнал, в чём польза от депутатов. Сколько раз он перечитывал его досье, смаковал его: каждую строчку, каждый факт. Он почти влюбился в эту заплывшую жиром сволочь, как рыбак в шестикилограммовую щуку, нарезающую круги вокруг наживки. Это была удача. Хотя, какая к чёрту удача? Скорее всего, главный ловчий сжалился над подыхающим от голода охотником, и «с барского плеча» отстегнул ему по-истине царский заказ, обычно перепадавший лишь тем, кто успел себя зарекомендовать. Так это, или не так, уже не имеет никакого значения. Главное, что он воспрял духом. Произошло полное переосмысление его жизненного призвания. Гуманизм, презумпция невиновности, правовое поле — всё это осталось за бортом. Никаких снисхождений. Тот, кто несёт угрозу мировому равновесию, должен быть нейтрализован. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит. А наказание одно — смерть. И он — Алик — сумеречный палач, которого никто не остановит, не подкупит и не запугает.

Да-а, славная была охота. Он выбрал идеальное время. В поместье всего три охранника, которые так его и не заметили. Зато заметила пара здоровенных ротвейлеров. Животным это дано. Забавно было смотреть, как два мощных пса забились в угол, и, тычась слюнявыми мордами в пол, беспомощно царапали лапами дорогой ламинат, словно пытались в него закопаться. Они даже выть боялись, только скулили. Нет бы предупредить своего любимого хозяина. Вот вам и «друзья человека». Какая уж тут дружба, когда в дом проникло такое. Даже не медведь, или тигр. Даже, наверное, не тираннозавр рекс, а кое-кто пострашнее. Собаки уже понимают, а люди ещё нет. Впрочем, какие люди? Здесь нет людей. Тем лучше. Времени с запасом. Приговорённый будет умирать долго. Он вспомнит каждое своё преступление. Разумеется, даже под пытками он не сможет оценить весь тот вред, который приченил стране и людям своими действиями, просто потому, что его разум слишком эгоистичен и туп. Но главное он осознает чётко: эпоха безнаказанности закончилась, и пришло время искупления. Кровавого искупления.

— Паутина идёт! Паутина! — слышалось откуда-то всё громче и громче.

— Алик Латриф! Алик Латриф!

— А? — Алик очнулся, увидев перед собой лицо шамана.

— Паутина пришла, — сообщил Сау-Триф-о. — Быть беде.

На улице, со стороны фактории завыла сирена. Поднявшись, Дементьев выбрался на крыльцо. Внизу бегало множество трифалаков. Воины разбирали оружие и строились звеньями. Женщины и дети — прятались по домам.

«Трифалаки! Не бойтесь! Мы знали, что они придут!» — сразу после заткнувшейся сирены заговорил надменный голос одного из пришельцев, сидящих за стеной. — «Пришло время продемонстрировать вам силу оружия нашей Богини! Отступите к селению и взирайте!»

— Откуда они узнали, что арани придут? — Алик с сомнением обернулся к шаману.

— Думаю, что мы это скоро выясним, — ответил тот.

В камышах, растущих на почтительном отдалении от деревни, стало наблюдаться шевеление. Жалея, что у него нет бинокля, Дементьев навострял зрение как только мог. Он был готов к масштабному действу. Наконец, на открытом участке показались первые арахниды. При их появлении, за стеной фактории раздался синхронный залп нескольких мортир, после чего, в небо ушли четыре синие полосы.

— Прикрой глаза, Алик-Латриф, сейчас будет очень ярко, — предупредил шаман.

Алик никогда не видел, как работают пресловутые кассеты БНВС, и крайне удивился эффекту. На артобстрел это походило мало. Скорее, на праздничный фейерверк, выполненный в одной цветовой гамме — сине-голубой. Падающие кассеты разлетались в стороны тёмно-синими плазматическими лепестками, размётывая чёткие, радиальные волны, заметные по искажению воздуха и пригибанию травы. А затем, из эпицентра взвивались закручивающиеся спиралями светло-синие всполохи, уносящиеся в небо с жутким завыванием, как будто бы души убитых, выдранные из тел, действительно возносились куда-то, но уж точно не в рай. Кассетные боеприпасы ложились довольно кучно, распускаясь, словно цветы. Небольшое поле между селением и камышовым лесом, напоминало сплошную газовую плиту, на которой вспыхивают зажигаемые конфорки.

Алик наблюдал как пауки корчатся, съёживаются, под ударами синих вспышек. Прорваться к селению у них не было никакой возможности. Не успевала отработать одна партия кассет, как следом за ней шла вторая. Довольно скоро, наступающие поняли, что идут на верную смерть, и повернули назад, но было уже поздно. Череда вспышек неторопливой волной сместилась дальше — к камышам, размельчая стебли в труху и прорежая заросли. Спрятаться было нельзя. Убежать — тоже. Артиллерия не давала ни капли пощады. Досталось даже нескольким трифалакам, на свою беду оказавшимся в непосредственной близости от поля. Смертельное представление продолжалось даже когда в живых не осталось ни одного врага. Кассеты долбили и долбили выравнивающееся, седеющее поле, словно в назидание зрителям. Это было своеобразное «посыпание солью» выжженной земли на месте уничтоженного города. Чтобы даже черви в ней не копошились.

Наконец обстрел прекратился. Осталась лишь густая, сапфирная дымка, клубящаяся над абсолютно мёртвым полем. Трифалаки глядели на это, разинув рты. Сам Алик был глубоко поражён такой брутальной демонстрацией силы, и не сразу пришёл в себя от увиденного. К жизни его вернул голос шамана.

— Я же говорил, они убьют их всех.

Эти слова пробудили в душе Дементьева очень тяжёлые чувства. Он наконец-то понял, что натворил. Пауки погибли по его вине. Можно было придумать иной план, и не направлять их сюда. Но он поступил опрометчиво.

«Почему? Почему я так поступил?» — думал он, спускаясь по лесенке на землю. — «До сегодняшнего дня, для меня всё это были игрушки. Всё это было не по настоящему. И я относился к этому, как к ненастоящему. Я думал, что если я сплю — то могу играть снами. Но вот что из этого вышло».

Обходя застывших трифалаков, Алик первым достиг поля, усеянного бесформенными трупами арахнидов. Синяя дымка почти развеялась, но даже из-за её остатков в горле неприятно пощипывало. Бродя от трупа к трупу, Дементьев пытался узнать в них знакомого арани. Больше всего хотелось найти Луса. Непонятно, для чего, но он догадывался. Это была надежда. Если Лус выжил, значит его совесть не так запятнана. Но он не нашёл не только Луса, но и вообще ни одного знакомого арани, из тех, что видел в селении. «Может быть они не пошли?» — всё сильнее шептала ему надежда.

Мимо промчалась пара вооружённых трифалакских звеньев, и тут же скрылась в дальних камышах. «Разведчики отправились в погоню за теми, кому возможно удалось сбежать», — догадался Алик. Присев на колено возле одного из трупов, он стал ощупывать землю рукой. «Вместо травы лишь белый, мелкодисперсный налёт. Похоже на пепел. Чем больше они сюда долбили, тем сильнее органика размельчалась». Он встал и потыкал тело убитого арахнида носком ботинка. «Панцирь рассыпается как древесный уголь, гемолимфа превратилась в пузырящуюся пасту»…

— Что ты хочешь здесь найти? — окликнул его знакомый голос.

— А? — Алик обернулся и увидел своего друга Таро-Трифа. — Привет. Ищу знакомых арани. Пока ни одного не нашёл. Может они выжили? Как думаешь?

— Ты всё сам видел, — ответил трифалак.

— Да уж. Видел… Шаман был прав. Я зря позвал сюда пауков.

— Может и не зря, — Таро-Трифа опёрся на своё копьё. — Но кто-то узнал, что они придут. И сообщил тем, кто принесли слово.

— Об этом знали только мы с тобой, шаман, и двое его подручных. Ведь это не ты их предупредил, Таро-Трифа?

— Я этого не делал, — равнодушно ответил трифалак, ничуть не обидившись, что Алик его подозревает. — Мне было бы проще убить ту паутину, и избавиться от проблемы на корню.

Алик хотел что-то сказать, но вдруг новые приближающиеся голоса заставили их обоих обернуться. Со стороны селения, в к ним шли Сау-Триф-о и Ламо-Трифа. Они о чём-то оживлённо спорили. Дементьев уже научился понемногу разбирать свиристение трифалаков, вычленяя из него понятные обрывки слов. Поэтому он смог определить, что шаман относится к своему товарищу с осуждением. А Ламо-Трифа напротив — очень гордится собой.

— Если бы я не сказал — они бы сделали это с нами, — договорил он.

— Я доверял тебе, — сокрушался Сау-Триф-о. — Я думал, что ты верен старым принципам.

— Да оглянись вокруг! Вот, что стало с твоими принципами! Их больше нет! — трифалак остановился, и повернул в сторону. — Паутина получила по заслугам!

— Уходи, Ламо-Трифа. Уходи, я тебя не хочу видеть.

— Тебе придётся признать, — ответил ему трифалак, затем он повернулся к Алику и, указав на него сучковатым пальцем, добавил. — А ты будешь следующим, латриф. Они уже знают, что ты не бессмертен. Советую тебе бежать со всех ног.

— Оставь свои советы при себе, — ответил Алик.

Ламо-Трифа ушёл, а шаман приблизился к Дементьеву и Таро-Трифе.

— Теперь понятно, кто нас предал, — произнёс мужчина.

— Ламо-Трифа казался мне таким преданным, — развёл руками Сау-Триф-о. — Я даже ничего не почувствовал…

— К чему сейчас посыпать голову пеплом? Что свершилось — то свершилось. Эти ублюдки продемонстрировали нам свою силу. Теперь ещё больше трифалаков перейдёт на их сторону.

— Всё это очень грустно, — опустил голову шаман. — Я никогда не любил паутину, считал это соседство порочным. Но я уважал их за то, что они уважают Договор. Сейчас я смотрю на их тела, и вижу тела своих братьев, своих учителей, погибших так же. Никто не должен так погибать. Это неправильная смерть.

— Я ожидал, что их будет больше, — признался Алик. — Наверное это из-за ваших старых легенд, в которых описывались массовые баталии с арахнидами. Они давали ложное представление о количестве пауков. Как будто их были целые сонмища. На деле же, их гораздо меньше. Сколько здесь полегло? Пара сотен от силы.

— Это грязная паутина, — тщательно рассмотрел один их трупов Таро-Трифа.

— Не понял?

— Грибковое облысение, грязь между пластинами, следы паразитов во рту. Чистая паутина себе такого не позволяет. Чистая паутина следит за собой.

— Грязная паутина? Это как? — спросил у него Алик.

— Дикие арани, — пояснил шаман. — Отшельники. Без разума.

— То есть, это не пауки из деревни? — Дементьев вновь повернулся к Таро-Трифе. — Уверен, дружище?

— Я всю жизнь проводил в патрулях и охоте, — ответил тот. — Насмотрелся на грязную паутину. Прекрасно знаю, как она выглядит. Эти — грязные. Все до единого. И тот грязный, и вон тот. Ни одного чистого.

— Что же это получается? Пауки не те? Тогда где те?

— Как охотник, я могу тебе точно сказать, — выгнул спину Таро-Трифа. — Грязная паутина прячется в норах всю жизнь. Потому и грязная. Выходит редко. Когда охотится и когда… И когда приближается кто-то крупный. Тот, от кого уже не спрячешься. Тот, кто найдёт и под землёй.

— И кто же это такой крупный? — спросил Алик.

Таро-Трифа не ответил, крепко задумавшись.

— Не обязательно крупный, — заговорил шаман. — Но многочисленный. Скоро что-то будет, Алик-Латриф.

— Я понял! — радостно воскликнул Дементьев, сжимая кулаки. — Вот, дьявол! Головастики перебили пауков-дикарей. Эти пауки пришли сюда не по своей воле. Они спасались бегством. От армии. От огромной армии! Дурни за стеной думали, что одержали победу, но битва ещё даже не начиналась!

Словно в ответ на его слова, дальние камыши зашуршали, и на поле выбежал пошатывающийся трифалак-разведчик. Он опирался на своё копьё, ноги заплетались одна за другую, в конце концов, он упал, и, дёргаясь в судорогах, начал обильно извергать пену изо рта.

— Отступаем, — произнёс Таро-Трифа. — Нужно уходить назад.

Все трое побежали к селению. На подходе, их встретили звуки знакомой сирены, завершившиеся громкими призывами.

«Внимание! Приближается вторая волна неприятеля. На перезарядку орудий требуется время, поэтому отрядам самообороны необходимо немедленно собраться и принять оборонительное построение!»

— Эти идиоты выпустили весь боезапас, — сбивая дыхание, прокричал Алик. — Пока они перезаряжаются, у пауков есть шанс добраться до самой стены!

— Мне нужно воссоединиться со своим звеном, — остановил его Таро-Трифа. — Отступайте дальше, вглубь селения, и спрячьтесь в домах.

— Запомни, что я тебе сказал. И скажи другим, чтобы не сопротивлялись. Арани идут сюда не за вашими жизнями.

— Я не знаю, Алик-Латриф. Уходите, — трифалак переложил копьё в другую руку, и помчался в сторону товарищей, собирающихся для обороны.

«Паутина! Паутина идёт!» — завопили вокруг.

— Сюда, Алик-Латриф, — шаман ухватил Алика за руку и потянул к своему дому.

На высоком крыльце-балконе можно было хорошо разглядеть поле на подступах к селению. Дементьев поразился тому, как быстро и профессионально трифалакские звенья выстраиваются в оборонительный, шахматный порядок. Они как будто бы заранее знали, кто где должен стоять, и, безо всяких команд и толчеи, распределились по своим индивидуальным позициям. Никакой паники и нервозности трифалаки не проявляли, напоминая механизмы. Звено Таро-Трифа находилось прямо по центру, в третьей линии.

— Нам лучше укрыться в доме, Алик-Латриф, — посоветовал шаман. — Если паутина придёт сюда, она сметёт всё, что находится на земле. Выше они поднимутся не сразу.

— Я верю паукам, — твёрдо ответил Алик. — И вы должны верить им. Если нам суждено погибнуть, то это всё равно произойдёт. Не здесь, так в доме.

— Трифалаки никогда не складывали оружия перед паутиной.

— Значит теперь придётся. Потому что ситуация теперь несколько иная. Это не капитуляция. Это демонстрация единства. Если арани поймут, что трифалаки с ними заодно, они не будут убивать их.

— Твоими бы устами, — произнёс шаман, и тут же вскинул руку. — Смотри! Идут!

Алик присмотрелся. Серое камышовое поле преображалось, перекрашивалось. От дальнего края — к ближнему, стебли подкашивались, словно их срезали ровной косой. Всё ближе и ближе. Самих арахнидов видно не было. Лишь странное шевеление по всей равнине, будто она ожила. А затем, эта волна выплеснулась на широкую проплешину, оставшуюся после недавней бомбардировки. Меньше всего хотелось сейчас оказаться на первой линии защитников, даже имея уверенность, что пауки нападать не будут. Уж больно масштабным и неудержимым выглядело это вторжение. Пауков было не просто много. Они буквально не поддавались исчислению! На каждого трифалака-защитника приходилось не меньше полусотни атакующих. Эта лавина должна была просто снести их одной своей массой.

Невероятно, но оборона выдержала первый удар. Передовая линия ощетинилась копьями, закашляли самострелы. Поле боя затянулось плотной ватой дыма. Авангард арахнидов быстро увяз в первых двух линиях. А позади уже мчались следующие волны, сбиваясь и концентрируясь возле живого бруствера. Пауки лезли друг другу на спины, сталкивались, переворачивались. Первая линия трифалаков стала вдавливаться внутрь, но её уверенно поддерживала вторая.

— Зачем, зачем они сопротивляются?! — злился Алик, хотя и сам уже не верил, что это могло спасти трифалаков.

Тем временем, к атакующим подоспела основная ударная волна — арахниды особо крупных размеров. Трифалаки ничего не могли противопоставить этим гигантам, танковыми клиньями врезавшимся в их слабеющие ряды. Таро-Трифа, окружённый своими верными побратимами, глядел, как мощные хелицеры уже перемалывают вторую линию обороны, и вот-вот начнут рвать их на части. Бомбардисты из передних боковых звеньев, в каком-то уж совсем запредельном отчаянье, сконцентирировали удары на самом крупном пауке, прущем прямо на их звено. Паучара был таким здоровым, что стрелки израсходовали на него весь боезапас, прежде чем их самих разодрали в мелкие клочья. Голова твари грохнулась прямо под ноги передовому бойцу звена. С хелицеров всё ещё сочился яд. Таро-Трифа поднял взор выше, и увидел, как позади убитого уже мчится пара новых, не менее крупных арани. Этот удар уже придётся по ним. Счёт шёл на секунды.

— Братья! — громко просвистел лидер звена. — Мы должны бросить оружие! Паутина всё ещё верна Договору!

С этими словами, он бросил копьё на землю. Остальные члены звена словно вышли из оцепенения. Мгновенье назад они стояли, готовые биться до конца. Внезапный призыв их командира выбил почву у них из-под ног. Слова Таро-Трифа услышали и ближние звенья. Позади, его обращение передавали свистом от звена — к звену. Кто-то удивлялся. Кто-то возмущался. Кто-то грозил убить мятежного звеньевого. Но непосредственно члены звена остались ему преданны. Ничтоже сумняшеся, они, глядя на командира со всех сторон, как один, побросали оружие наземь. Так же поступили трифалаки из соседнего звена. Это произошло как раз в тот момент, когда арахниды, положив всю вторую линию, прорвались к третьей.

Огромные, шипастые тела молчаливых пауков, лезли напролом, через трупы, через смертельно раненых. Кто-то волок в пасти безжизненные тела трифалаков, на ходу утоляя свою жажду. Когтистые лапы отшвыривали в разные стороны куски расчленённых трупов. Жуткие, беспощадные арахниды выглядели как адское воинство. Ещё секунда и они уже здесь. Передний воин звена даже присел и ссутулился, приготовившись принять неминуемую смерть. Таро-Трифа очень хотел закрыть глаза и не смотреть, но понимал, что это лишит его чести. Он должен был видеть последствия своего страшного приказа. На его глазах, два могучих арахнида, перебравшись через труп своего собрата, приблизились к его маленькому звену и разошлись в стороны, обегая его с двух сторон. Пауки их даже не задели. Позади уже неслись десятки более мелких арани, добивающие раненых. И они тоже проносились мимо, прямо между воинами, словно тех и не существовало. Всего в трёх метрах от них, левое звено уже вовсю рвали на куски. Правое же, сложившее оружие, так же как и звено Таро-Трифа, оставалось невредимым. Это быстро увидели задние линии. Трифалаки друг за другом бросали копья и самострелы. И все, кто не сопротивлялись, игнорировались паучьей ордой.

Алик ликовал. Лус сдержал своё слово. Много трифалаков полегло в этой битве, но большинство всё-таки выжило.

— Я не верю глазам, — произнёс шаман.

— Что я говорил?! — восклицал Дементьев. — Глядите! Глядите все! Паутина чтит Договор!

Пауки резво просачивались через ряды звеньев, уже не встречая сопротивления. Казалось, что теперь трифалакам ничто не угрожает. Но тут неожиданно оживилась тыловая линия, которая не только не сложила оружие, но и напротив, начала атаковать своих же соплеменников, отказавшихся сопротивляться. Это выглядело совсем уж дико.

— А это ещё что за фокусы?! — не верил глазам Алик. — Зачем они своих же убивают?!

— Вся последняя линия состоит из принявших новое слово, — ответил Сау-Триф-о. — Они просто так не отступят.

Удары в спину оказались для трифалаков неожиданными, но не роковыми. Воины быстро сориентировались и вновь подняли оружие. Однако теперь они развернули его в обратном направлении. Было очень необычно наблюдать, как арани и трифалаки бегут в одном и том же направлении, как единое воинство. Лоялисты были буквально размазаны по земле за считанные минуты. Теперь фактория осталась без защиты. Те, кто прятались за стеной, были готовы в любой момент возобновить обстрел. Поэтому атакующие спешили со всех ног. Все, даже арани-подростки, прекрасно понимали, что будет, если враги успеют перезарядиться. Снаряды обрушатся не только на головы нападающих, но и на мирное поселение. В том, что «носители слова» не будут церемониться, не сомневался уже никто. Дорога была каждая секунда. Им просто необходимо было добежать до стены.

Когда первые, самые быстрые пауки, уже проносились внизу, под сваями их дома, Алик не выдержал и спрыгнул вниз, едва не переломав себе ноги. Он жалел отобранный дробовик, но даже без оружия был готов влиться в единую массу атакующих. Когда он бежал к стене, то видел, как повсеместно открываются двери домов, и оттуда выглядывают мирные трифалаки: женщины, дети, старики. И многие из них спускаются вниз, берут какие-то палки и тоже бегут, как и он. Спотыкаются, но не останавливаются. Видя, как в первые в истории их маленькой зуны, полчища арани явились к ним не для того, чтобы их убивать, трифалаки обретали невероятную смелость и уверенность в правоте своего древнего Договора.

Вот и стена. Арахниды уже карабкаются по ней наверх. Некоторые, самые отчаянные трифалаки, не имея возможности перебраться через стену самостоятельно, цепляются им за панцири, и те их терпеливо тащат. Алик остановился, чтобы немного отдышаться, и тут заметил Луса. Паучоныш не торопился лезть на стену, и вместо этого крутился на месте, делая какие-то жесты. Ориентируясь на его сигналы, арахниды распределялись более грамотно, и штурмовали факторию, не мешая друг другу.

«Ну и ну! Да этот заморыш стал командиром!» — подумал Алик.

Как раз в этот момент, Лус заметил его и тут же подбежал поближе.

— Алик-Ди! Я всё-таки пришёл! И привёл всех! Откликнулись Кружевницы с Северных Пещер, Чёрные Сенокосцы из Низины Лирума, Немые Прядильщики из Низкого Леса и даже Прыгуны-Охотники! Все пришли! Все сейчас здесь!

— Ты молодец, парень! — одобрительно кивнул Дементьев. — Я знал, что на тебя можно положиться!

— Поглядите, мизилор, не чудо ли это?! Арани и трифалаки впервые воюют не друг против друга! Никто никогда не мог в такое поверить!

— А ты, я смотрю, командуешь?

— У арани так заведено. Кто призывает — тот и ведёт. Но я не собираюсь оставаться в стороне. Я лезу на стену!

— Я с тобой!

Алик бесцеремонно оседлал арахнида. Лус был маленьким, но сильным. Медленно, но уверенно он карабкался наверх с человеком на спине. Позади слышались призывы шамана, — «трифалаки! Пришло время избавиться от ложного слова! Посмотрите на паутину! Она пришла сражаться за нас! Не оставайтесь же в стороне!»

Впрочем, особой нужды в этих криках не было. Трифалаки-воины уже сами вовсю участвовали в штурме. Кто-то цеплялся за пауков, кто-то выламывал ворота.

Несмотря на тяжёлую ношу, упрямый Лус всё-таки взабрался на стену. Как только Алик от него отцепился, с противоположной стороны заработала батарея интервентов. Не дожидаясь, когда снаряды упадут, Дементьев и паук спрыгнули вниз, прямо на копошащихся арани, успевших преодолеть стену раньше них. Алик больно ушибся, перевернулся, разодрал плечо о шип арахнида, но тут же вскочил на ноги.

— Быстрее! Надо уничтожить мортиры! — кричал он.

Его голос заглушило уханье разрывающихся снарядов. Враги били прямо по центру селения трифалаков. Ещё три-четыре залпа, и от деревни ничего не останется.

— Я вижу неведомые орудия! — указал Лус. — И каких-то чужаков!

Посмотрев туда, куда указывал паук, Алик увидел пухлые турели с вертикально задранными носами стволов. От них, семеня короткими ножками, убегали к постройкам головастые существа, загрузившие боепитание. Очевидно, сама батарея управлялась удалённо.

— Все к пушкам! — скомандовал Алик. — Ломайте их! Рвите провода! Остановите загрузку снарядов! Быстрее! Быстрее!

Мортиры вновь рявкнули единым залпом из четырёх стволов. Земля содрогнулась.

— Зараза! Лус! Гони своих раскоряк вперёд! — заорал Дементьев и первым бросился к батарее.

Растерянные пауки впервые увидели чужое оружие и понятия не имели, как его уничтожить. Но когда Алик побежал вперёд, они машинально кинулись за ним. Бегло осмотрев пушки на специальных автоматических лафетах, к которым вели провода и системы подачи боепитания, мужчина понял, как нужно действовать. Ухватившись обеими руками за пучок проводов, он стал выдёргивать их из блока управления. Провода не поддавались. Тогда на помощь ему пришёл один из пауков. Дело пошло лучше. Увидев это, остальные пауки тоже принялись выдирать провода из лафетных корпусов. Но тут со стороны построек начался обстрел. Арани, ломающие артиллерийские установки, попадали замертво. Алика спасло лишь то, что он находился возле крайней установки, размещённой под прикрытием стены жилого барака. Очередная группа арахнидов вновь набросилась на пушки, и тоже полегла под обстрелом снайперов. Чуть поодаль, трифалаки доломали ворота, и ворвались во двор, вперемешку с дополнительными силами арани. Заметив Таро-Трифа, Алик замахал ему рукой и закричал, — Таро-Трифа! Не подходи сюда! Сектор обстреливается! Обходите с флангов!

Видимо друг понял его, потому что трифалаки остановились, и, пригибаясь, потрусили в обход, вдоль защищающих их стен. Арани же напротив — сплошным потоком потекли в сторону батареи.

— Останови их! — велел Алик прячущемуся рядом Лусу.

— Это невозможно, мизилор! — ответил тот. — Они распробовали вкус войны, и уже не слушаются!

Как только пауки выбежали на зону обстрела, снайперы положили на месте не меньше десятка из них. Гемолимфа разбрызгивалась белыми фонтанами, отлетали конвульсивно дёргающиеся лапы, но пауков это не останавливало. На месте убитых тут же появлялись живые. Третий залп дали лишь две уцелевшие пушки. Затем их накрыл сплошной ковёр из арани. А живая река уже мчалась дальше — к центру фактории. Стрелки интервентов палили почти без передышки, но это было уже бесполезно.

Алик высунулся из-за угла и определил, что обстрел ведётся только с одной позиции — с крыши здания метеостанции, прямо напротив радиовышки. Из-за узкого прохода между домами, паукам было тесно, и их убивали друг за другом, что тормозило продвижение общей колонны. Гораздо раньше пауков, до метеостанции добрался отряд трифалаков, прокравшийся окольными путями. Собственно, на этом бой можно было считать завершённым. Бойцы Таро-Трифа зашли к обороняющимся с тыла, тихо поднялись на крышу, и уничтожили всю группу снайперов. Как только стрельба прекратилась, Алик и Лус выбежали из укрытия и влились в общую толпу арахнидов.

— Я знаю, куда Вы бежите, мизилор, — проскрипел паук. — Я проведу Вас туда! Держитесь за мной, иначе Вас затопчут.

— Спасибо! — Алик зашёл к нему со спины, после чего настырный арани, словно маленький ледокол начал пробиваться сквозь толчею своих собратьев.

Захват фактории можно было считать свершившимся фактом, однако зачистка всё ещё продолжалась. Судя по крикам и выстрелам, раздающимся время от времени, штурмующие продолжали добивать врагов скрывающихся в зданиях. Лезть на радиостанцию без оружия было бы глупо, и Дементьев постоянно глядел себе под ноги, надеясь подобрать хотя бы копьё. Но убитые трифалаки на его пути не попадались. Конечно же, в идеале, было бы завладеть мощной винтовкой чужаков, но снайперы сидели на другом здании, чуть в стороне, и делать ради этого крюк, через быстро уплотняющуюся давку из постоянно прибывающих арани, было бы не вполне разумно… Хотя, если говорить о разумности, стоило вообще переждать эту канитель в спокойном месте, и отправиться к радиостанции, когда всё уляжется, пауки разойдутся, а остатки врагов будут добиты. Это бы снизило риск до минимума. Тем не менее, Алика что-то подталкивало вперёд. Он и так уже слишком долго задержался в этой зуне, и не хотел тратить ни одного лишнего часа. Вместе с Лусом они настойчиво проталкивались к зданию с антенной. Чем ближе — тем сильнее нарастало волнение в душе. Вчера его здесь убили… Вернее, хотели убить. Странное ощущение. Словно пришёл на собственную могилу. Алик всеми силами отогнал неприятные мысли. Сейчас думать нужно не об этом.

Пробившись к крыльцу, Лус дёрнул дверь, оказавшуюся незапертой, и пропустил Алика вперёд. Тот юркнул в тёмную прохладу помещения. Верный паук проследовал за ним, и закрыл дверь, по которой тут же заскреблись колючки арахнидских панцирей. После жуткой толкучки, маленькое помещение казалось невероятно просторным и спокойным. «Назад, наверное, уже и не выйдешь в ближайшие полчаса — точно», — подумал Алик. — «Снаружи пауки кишмя кишат. Они меня просто раздавят, как букашку, даже сами того не желая».

— Что будем делать дальше, мизилор? — спросил Лус, слишком громко, как показалось Дементьеву.

— Тссс! — шикнул он. — Не трещи так громко. Здесь могут прятаться враги.

— А-а, — понимающе кивнул арахнид. — Вы правы.

— Давай поищем оборудование. Я пойду вперёд, а ты меня прикрывай. У тебя хотя бы есть броня и острые клыки.

— Может тогда я пойду вперёд, мизилор?

Алик немного призадумался. Это было бы правильным решением, однако рисковать жизнью друга он больше не хотел. «Друга?» — ему самому стало чудно от подобной мысли. — «А ведь и правда. Я уже воспринимаю эту каракатицу, как себе подобного». И ему вдруг стало стыдно за то, что он даже про себя обозвал Луса «каракатицей».

— Нет, парень, это уже моя миссия — не твоя, — произнёс он с максимальной теплотой. — Я прошу тебя помочь мне, но ты вовсе не обязан этого делать.

— Мне это в радость! — растроганно ответил Лус.

— Тогда постарайся не подставиться. Гляди во все глаза. Вон, как их у тебя много.

— Не волнуйтесь, Алик-Ди. Куда Вы — туда и я.

Закончив свой диалог, они отправились блуждать по заброшенному зданию. Здесь не было ни одного окна. Свет должен был исходить от многочисленных ламп, которые не работали из-за общей обесточки. Лус, благодаря своему альтернативному зрению, ещё как-то здесь ориентировался, Алик же то и дело сшибал углы. «Вот сейчас кто-нибудь подкараулит в темноте, и насадит меня на нож», — думал он. — «Вся надежда на Луса. Может предупредит, если что-то заметит».

На первом этаже всё было захламлено. Приходилось постоянно преодолевать завалы какого-то оборудования и запчастей, которые, по всей видимости, остались ещё со времён эвакуации маасцев. Ощупью, Алик определил, что часть помещений — жилые, а часть — складские. В последней комнате располагались автономные генераторы.

— Всё, я сдаюсь, — не выдержал Дементьев. — Не вижу ни хрена. Лус, ты далеко?

— Я здесь, мизилор, — паук осторожно дотронулся ему до спины.

— Опиши мне, что видел, пока мы тут бродили?

— Много каких-то вещей. Всё валяется, — ответил арахнид. — Всё чужеродное. Я в этом ничего не понимаю. Наверное, Маси-Арани-Ма разберётся…

— Мы не будем тащить сюда Маси. Давай в общих чертах обрисуй увиденное. Что кроме вещей? Шкафы? Экраны?

— Не понимаю, мизилор, простите. Тут нужна Маси-Арани-Ма, или…

— Уф-ф! Ладно, скажу доходчивее. Провода.

— А?

— Провода. Как те, что мы рвали на пушках. Цветные. Как паутина, только не липнут. Здесь должны быть какие-то кабели.

— Что-то такое есть, я так думаю, — неуверенно отозвался Лус. — Прямо здесь.

— Логично. Я тут нащупал что-то вроде генераторов. От них однозначно должны идти электрические провода. Если ты видишь их связки, скажи мне, куда они тянутся.

— Ну тут их несколько… Уходят по стенам, в разные стороны. Некоторые уходят прямо в стены.

— Пойдём назад, — Алик развернулся, сделал шаг и тут же натолкнулся на Луса. — Извини. Дай, я тебя обойду.

— Послушайте, мизилор, Вам всё-таки лучше идти за мной. Я неплохо вижу в темноте, буду говорить, что вижу и выведу Вас куда надо, — предложил паук.

— Не вижу смысла отказываться. Давай, веди меня обратно. По ходу будем смотреть, что пропустили.

Вновь, друг за другом, они двинулись через всё здание — обратно к выходу. Лус описывал, что видит, в меру своего понимания. Его витиеватые описания приходилось долго расшифровывать, и Алик едва совсем не запутался, когда вдруг арахнид прямым текстом описал лестницу, ведущую наверх.

— Стоп! Нам нужно туда, — остановил его Алик. — Полагаю, что всё оборудование находится на втором этаже.

— Хорошо, мизилор, я поворачиваю. Не споткнитесь.

Шаря рукой в темноте, Дементьев нащупал перила, и отцепился от Луса. Паук сразу оторвался от него и ушёл вперёд по лестничному пролёту.

— Не спеши, — вдогонку произнёс Алик.

Арахнид сбавил темп, но всё равно двигался быстрее отсчитывающего крутые ступеньки человека. Наконец, лестница закончилась центральным фойе, который, к счастью для Алика, был хоть и скупо, но освещён бедными лучами дневного света, проникавшего из открытых дверей, ведущих в комнаты, где, по всей видимости, находились пусть и малюсенькие, но окошки. Теперь Алик уже чётко видел фигуру большого паука, почти неслышно передвигающего свои складные ноги-жерди.

— Здесь посветлее, — констатировал Лус.

— Я заметил, — миновав лестницу, Алик остановился посреди фойе.

— Здесь как будто кто-то был. Пыль лежит неровно. Какие-то следы. Но не трифалаков. Я точно видел такие же внизу, но рассмотреть не смог — слишком темно. Боялся ошибиться. Теперь вижу явно.

— Как давно они здесь были?

— Может вчера. Может сегодня. Несколько дней назад — максимум.

— Это мне ни о чём не говорит. Будь внимательнее, Лус. Смотри по углам.

— Смотрю, мизилор.

— Так, погоди, приятель. Я кое-что нашёл, — Алик пригляделся к комнатке, из которой лился слабый свет.

В дверном проёме его привыкший к полумраку взгляд выцепил что-то очень знакомое.

— Я с вами, Алик-Ди, — паук резко повернул за ним следом. — Что Вы нашли?

— Свои вещи, — войдя в комнатку, Алик остановился напротив крохотного окошка-бойницы, под которым располагался стол.

На пыльной столешнице лежал дробовик, завёрнутый в маасский балахон, заляпанный кровью. Подле этого свёртка, россыпью лежали оставшиеся энергопатроны и выключенный инфоком.

— Это то, что у Вас отняли, — догадался тугодум Лус.

— Как отняли — так и вернули, — усмехнулся Дементьев, цепляя на руку инфоком и убирая дробовик в свою пустующую кобуру. — Вот теперь можно и поогрызаться.

— Кажется я видел в одной из комнат то, что Вы ищете, мизилор, — поведал паук. — Идёмте, я покажу.

— Веди.

— Это совсем рядом, — развернувшись на месте, Лус поспешил из комнаты.

Алик, обретший уверенность вместе со своим оружием, пошёл за ним следом. Эта волна вдохновения оказалась предательской, ведь из-за неё и Лус и Алик потеряли бдительность, за что едва не поплатились.

Лихо протиснувшийся в дверной проём арахнид был подстрелен буквально в упор, поджидавшим их в фойе чужаком. Дементьев не успел ничего добром сообразить. Тёплая гемолимфа забрызгала его лицо. А под ногами задёргалась отстреленная лапа бедняги Луса. Не взирая на серьёзное ранение, тот прыгнул вперёд, и моментально вышиб винтовку из хилых рук гуманоида. Вторым ударом, Лус сбил неприятеля с ног, но тут силы оставили его, или же боль, преодолевшая кратковременный шок, дала о себе знать. В результате, арахнид дёрнулся в сторону, и упал на пол, испуская струи своей белой «крови». Головастик хотел подняться, но был опрокинут назад сильным пинком Алика.

— Лежать, скотина! — Дементьев направил на его гипертрофированную голову свой дробовик. — Только дёрнись!

Как же ему хотелось, чтобы он дёрнулся. Тогда бы он с величайшим удовольствием разнёс вдребезги эту голову-тыкву. Не пожалел бы и дуплета. Но враг не шевелился. Было похоже, что пинок отправил его в нокаут.

— У-у, мразь, — Алик с сожалением опустил оружие, и покосился на Луса. — Дьявол… Лус! Лус, братишка, ты живой?!

— Да, мизилор, — зашевелился тот. — Простите, я был невнимателен.

— Ты только не вздумай помирать. Эй! Ты давай не дури, членистоногий! Слышишь?

— Он меня сильно зацепил, — паук с большим трудом поднялся на оставшихся, трясущихся ногах.

С него всё ещё текла гемолимфа. Чуть ниже шеи, вдоль груди, панцирь был разворочен скользящим попаданием, напрочь срезавшим его правую переднюю ногу. Если бы чужак взял чуть правее, снёс бы ему голову. Но на счастье бедолаги Луса, во время выстрела он как раз проползал в дверь и наклонился боком, тем самым избежав неминуемой гибели.

— Тебе нужно к доктору и поскорее, — осмотрел его Алик.

— У нас нет докторов. Не волнуйтесь за меня, Алик-Ди. Рана не глубокая. Скоро заживёт. А нога отрастёт на следующую линьку.

— Круто. Жаль, что я так не умею, — улыбнулся Дементьев. — Но дальше со мной ты всё равно не ходи. Возвращайся к своим. С таким ранением тебе здесь делать нечего.

— Получить ранение в бою — это честь для арани! Поэтому я счастлив, — ответил паук. — Мы с Вами так далеко дошли. И я пойду дальше. В доме могут быть ещё чужаки.

— Этого я и боюсь…

На первом этаже послышался грохот, и скрежет множества когтей по плиточному полу. Значит в здание ворвались арани.

— Слышишь, Лус, не дури. Сейчас сюда поднимутся твои собратья, и унесут тебя из здания. Только не сопротивляйся, ладно? Ты действительно нуждаешься в помощи.

— Я… Алик-Ди! — дёрнулся паук, но слабость не позволила ему сделать рывок. — Обернитесь.

«Дьявол!» Обеспокоившись состоянием друга, Алик совсем забыл о чужаке. Тот успел встать на четвереньки и уже вовсю полз к своей винтовке.

— К-куда! — Дементьев пальнул в пол между ним и оружием.

Энергозаряд звонко срикошетил. Чужак остановился и съёжился. Пауки внизу услышали выстрел и уже вовсю мчались наверх. Двое из них выползли в фойе с лестничного проёма и остановились, таращась на происходящее.

— Спокойно, ребят, — жестом остановил их Алик. — Всё под контролем. Я держу эту сволочь на прицеле.

Поняв, что проиграл, головастый чужак поднялся в полный рост, с пренебрежением косясь на арахнидов, замерших у Алика за спиной.

— Заберите Луса-Арани-Са и отнесите в безопасное место, — не оборачиваясь велел паукам тот.

— Но мизилор, — начал было Лус.

— Выполняйте!

Арахниды подхватили раненого сородича и поволокли вниз по лестнице.

— Так вот ты какой — ЛаксетСадаф, — с издевкой в голосе прошептал чужак.

— Какой уж есть, — ответил Алик. — А ты надеялся, что получится убить меня со второго раза?

— Убить? Мы не хотели тебя убивать. Мы хотели проверить, крепко ли ты спишь?

— Ну и как? Проверили?

— Она была права. Она всегда права. Значит скоро вы с ней увидитесь.

— Ваша Ицпапалотль — всего лишь мой сон. Снов я не боюсь, потому что они заканчиваются не смертью, а пробуждением.

— Ты не бессмертен. Ты стоек, но уязвим. Она покажет тебе, кто ты есть на самом деле.

— К чёрту её. И к чёрту вас всех.

— Наивный глупец! Ты поплатишься за свою дерзость! Пока ты спишь — ты никто! Какой прок от спящего ЛаксетСадафа?!

— В таком случае, я бы хотел тебя поблагодарить, — произнёс Алик.

— За что? — опешил чужак.

— За то, что вы меня разбудили…

Нацелив дробовик на врага, он хладнокровно спустил курок.