Обсидиановая бабочка Ицпапалотль

Глава 31. Мир воров

Все, кроме Лишера, собрались в кают-компании «Одалиски», и, чтобы не терять времени даром, устроили небольшой ужин, за которым успели поведать кое-какие подробности своих злоключений. Они как раз успели расправиться с едой, когда к ним присоединилась Лиша, которая опять выглядела как девочка лет двенадцати. Но теперь что-то в её облике изменилось, по сравнению с ранней версией. Теперь у неё были торчащие рыжие волосы, кожаная куртка, сшитая из лоскутов, короткие замшевые штанишки и большие берцы с застёжками. У Лиши опять появилась рука, которая безжизненно висела вдоль туловища, а по пальцам пробегали радужные импульсы. Необычно выглядели и глаза девчонки. Они сменили цвет на оранжевый, обретя очень своеобразный разрез, из-за которого казалось, что Лиша на всех очень хитро косится. Губки, сложенные бантиком, только дополняли эффект каверзной лисьей мордашки.

— Ну вот, совсем другое дело, — встретил её Элекен. — Теперь ты мне опять нравишься.

— Нравлюсь? — игриво пропела она.

— Да уж лучше пацанка, чем тот мерзкий старый пердун.

— Она что-то затеяла, — напряжённо сложив руки, догадался Фархад. — Она никогда не принимает облики просто так. Всегда с умыслом.

— В натуре, корефан! — Лиша протянула ему живую руку. — Дай пять!

Капитан с явной неохотой хлопнул её по руке.

— Ну чё, кенты, будем попусту бесогонить, или по делу базар держать?

— Это что ещё за жаргон? — осторожно засмеялся Боцман. — Ты теперь по фене ботаешь?

— Вам всем будет полезно вспомнить феню, — серьёзно ответила Лиша.

— С какой стати? И что значит «вспомнить»? Я, например, ни разу в тюрьме не сидел, — вскинул брови Боцман.

— А я срок мотал уже здесь, в ноосфере, — добавил Фархад. — Но это было на зуне Андроктасия. Там все говорили как ораторы, и заключённых так же заставляли. Наказывали за это регулярно. Говоришь криво — урезают паёк, сквернословишь — получаешь карцер. За феню — вообще могли на каторжные работы отправить. Я после той отсидки, ещё стандартных лет пять отучался от той дурацкой речевой манеры. Спасибо, фальшивый акцент помог.

— Что до меня, то я кое-что успел запомнить во время земной «практики», — признался Элекен. — Но так, чтобы прямо как вор в законе разговаривать… А действительно, зачем нам это нужно?

— Ну, смотрите, — Лиша терпеливо потупила глаза. — Денег у нас нет. До Хундхёлля мы не дотянем. Поэтому надо где-то раздобыть деньжат. Желательно, там же и зарядить энергосистемы «Одалиски». Ближайшая зуна, которую я знаю, и которая нам подойдёт — это… Оуе.

Последнее слово было произнесено с интонацией, которую обычно используют американцы, когда говорят: «О-да!»

— Оуе? — с такой же интонацией уточнил Фархад.

— Оу-е-е-е, — широко улыбнулась Лиша.

— Я вообще не понимаю, о чём вы?! — шлёпнул ладонями по столу Элекен.

— Лиша предлагает нам посетить самую криминальную зуну в ноосфере, — Боцман угрюмо скрестил руки на груди. — Чем дальше — тем хуже.

— Оуе — это на самом деле аббревиатура. Общество Узников Единоземцев, — пояснил Василий. — Проще говоря, это мир воров. Воровская вотчина. Своеобразная Тортуга посреди эфира. Когда-то эта зуна называлась Блок-75, и на ней находились колонии-поселения, в которые отправляли уголовников из других зун. Потом, постепенно, заключённые перемешались с администрацией, организовали новое общество и устроили свой собственный мир законного беззакония

— То есть, ты предлагаешь нам отправиться в мир, где могут украсть последнее, что у нас осталось? — скептически спросил Элекен у Лиши. — Как-то это уж совсем безрассудно. У меня есть идея получше. Лишней энергии у меня осталось ещё немало. Если мы сможем найти энергообменник, как в Маасе, то я просто пополню своё колечко новыми фраксами и дело с концом.

— Разумное предложение, — поддержал его Фархад.

— Нет, — покачала головой Лиша. — Энергию надо экономить. Она не восстановится до прежнего уровня. В битве с Ицпапалотль нам потребуется каждая лишняя капля энергии. Поэтому никакого энергообмена не будет. Что же касается Оуе, там у меня тоже всё схвачено-законопачено. Не думайте, что я не готова к встрече с местным контингентом. Разжиться деньгами там не проблема, ведь там все друг у друга постоянно воруют.

— А кто будет воровать у воров? Я, например, вообще воровать не умею, — сказал Боцман.

— Тебе и не придётся. За дело возьмётся профессионал!

— Ты, что ли? Не знал, что ты профессиональная воровка.

— Не я. Один мой приятель, задолжавший мне в своё время. Уж чего-чего, а долг у воров — дело святое. Он в лепёшку расшибётся, только бы со мной расплатится, — хитро улыбнулась Лиша.

— Не стал бы я доверять ворюгам. Даже если они должники, — качал головой Боцман.

— Успокойся. Когда я тебя подводила? — Лиша легонько стукнула его кулачком и сделала Фархаду пригласительный жест. — Подъём, кэп. Пора начинать трансляцию на Оуе.

— Если там украдут «Одалиску» — виновата будешь ты, — ответил тот, проходя мимо неё.

— Не нравится мне эта затея, — добавил Боцман, выходя в коридор за ним следом.

— Нравится — не нравится, — язвительно произнесла девчонка, толкая его к выходу живой рукой. — Шевелись, моя красавица!

Оставшись наедине с Василием, Элекен принялся убирать посуду со стола.

— А знаешь, отец, я ведь снова встречался с Ицпапалотль, — как бы невзначай произнёс он.

Старик не сразу отреагировал на это заявление — настолько оно было неожиданным.

— Да ну?

— Да-да, в запретном мире. И могу сказать со всей уверенностью, что эта сука стала ещё опаснее.

— Присядь, присядь, — поймав его за руку, Василий подтянул его поближе и придвинул стул. — Давай поподробнее!

Усевшись рядом, Элекен выложил ему все подробности их разговора с бабочкой.

— Почему лучезарной не сказал? — спросил старик, дослушав его историю.

— Думаю, пока ещё не время. Она какая-то… Странная. Не знаю, как воспримет.

— Понимаю тебя. Но поведение лучезарной не зависит от тебя.

— Откуда же я знаю? — пожал плечами Элекен. — Может и зависит.

— Я знаю! Ты видел, как лучезарный сражался на Куку Маме?

— Нет. Но результат этого сражения меня действительно поразил. Не думал, что сальвификария могут так основательно потрепать. Я был уверен, что они вообще неуязвимы, а их крылья-щупальца способны прожигать насквозь бетон, не говоря уже про живую плоть.

— Так и есть.

— Но какой-то бегемот переросток с шредером на морде оказался Лишеру не по зубам. Почему?

— А ты подумай, — старик постучал пальцем ему по лбу. — И догадаешься.

Элекен призадумался, но никаких предположений выдать не смог и вопросительно взглянул на собеседника.

— Ох. Хоть ты и проснулся, ЛаксетСадаф, но всё ещё заспанный! Ответ лежит на поверхности. Её ограничивают… — с лёгким раздражением поведал преподобный.

— В каком смысле?

— В прямом. Лучезарная слабеет. Но не сама по себе. На неё как-то воздействуют свыше.

— Кто на неё воздействует? Сакрариум? Но зачем?

— Полагаю, что сие связано с тем, как поступки лучезарной отражаются там, — Василий указал в потолок. — Они долго терпели, но теперь их терпение подходит к концу. И они начали ограничивать её силы. Именно поэтому её крылья утратили свою пробивную мощь. Возможно, если бы лучезарный не применил тогда свой меч…

— Меч? А когда он его применял? — удивился Элекен.

— Помнишь выжженную пустошь, на которой ты появился после трансляции? Так вот, это и было последствие применения «Эскалибура», — ответил Василий.

— Дьявол! И я всё пропустил! Я всю жизнь мечтал посмотреть, как эти мечи работают. Упрашивал Лишу, но эта вредина не показывала. И вот, стоило мне отлучиться, как она тут же начала им размахивать…

— Ну, допустим, не тут же… И вообще, дело не в мече, а в неосмотрительности его применения. Как я понимаю, использовать «Эскалибур» можно только в особых случаях. Поэтому лучезарный получил наказание в виде ограничения своих сил.

— Зачем Лишер пошёл на это, если знал о последствиях?

— То-то и оно. Я чувствую, что лучезарная Ал Хезид находится на грани. Была бы она человеком, я бы списал это на нервный срыв, но она — ангел. А у ангелов нервная система отсутствует как таковая. Видимо есть что-то, что её заменяет…

— Есть что-то, что её симулирует, — нахмурился Элекен. — Что-то приобретённое.

— Что ты имеешь в виду?

— Не знаю, отец. И боюсь об этом узнавать.

— Ах, да-а! — старик схватил его руки своими трясущимися руками. — Ты же всё вспомнил! Коварная бестия открыла последнюю дверь чертогов твоей памяти!

— Лучше бы не открывала, — отвернулся Элекен.

— Ты узнал, что тебя так угнетало?

— Нет. Не хочу. Пока держусь. Странно это признавать. Ведь ещё недавно я горел желанием поскорее вернуть свою память до конца. Но это было до перерождения. Теперь я по-другому воспринимаю вещи. И не тороплюсь встречаться со скелетами из своего шкафа.

— Поражаюсь твоей выдержке, сынок.

— Это не выдержка. Это страх. Ведь там было что-то такое, от чего я сам себя оградил, во время превращения из Калибана — в Арлекина. Калибан знал, что единственный способ запечатать опасные воспоминания — это «очищение сумерками». Так называют опасную и мучительную процедуру превращения человека — в сумеречного гибрида. Только так, и никак иначе, можно было оградить себя от изнуряющих воспоминаний.

— И что ты думаешь делать дальше?

— Буду терпеть. Так долго, насколько это возможно.

— Да поможет тебе Высший Разум.

«Уркаган» Народная песня, популярная в зуне Оуе.

После того, как «Одалиска» вышла на внешний контур Оуе, с ней тут же связался диспетчер.

— Мир вам, бродяги! Засветитесь перед пацанвой!

— Вечер в зуну, арестанты! Дристопрыг «Одалиска», статья двести первая, шаримся бабла поднять, — ответила Лиша. — Чо-как у вас по новой мазе, не стасовались ли масти?

— Масти не стасовались, уважаемая вороваечка. Ставим на чёрное, как книжка пишет.

— Впитала. Тут это. Мы с братвой интересуемся, нет ли шконочки не зашкваренной? Укажите место, если не в падлу.

— Базара нету. Но если в наш дом вписываться будете, то выбирайте, на какой стул сядете. Справа — пики точёные…

— Знаю-знаю, — перебила его Лиша. — Слева — пирамиды усечённые. Надо с корешами перетереть, куда падать.

После этого она отключила внешнюю связь.

— Я почти ничего не понял из того, что ты сказала, — признался Боцман.

— В общем, у них тут два экзодрома. Один платный, другой бесплатный. Какой выберем? — объяснила Лиша.

— Бесплатный конечно, чего тут думать? — воскликнул Фархад. — У нас денег ни шиша.

— Так-то оно так, — постукивая пальцами по спинке его кресла, ответила девочка. — Но есть один нюанс. На бесплатном экзодроме, мы будем отвечать сами за себя. А на платном за нас впряжётся местный авторитет.

— А зачем нам надо, чтобы за нас кто-то впрягался?

— Если «Одалиска» выберет платный экзодром, на неё поставят печать уважаемого человека, крышующего этот экзодром. А это значит, что если кто-то покусится на нашу собственность, то будет иметь дело с очень серьёзными бандитами. Обычно никто не хочет наживать себе проблем на голову. А на бесплатном экзодроме царит полная анархия. Угонщики экзокрафтов пасутся там регулярно. А если учесть, что каждый десятый угонщик проживает на Оуе, то желающих присвоить наше транспортное средство будет ой как много.

— Какой смысл в этом выборе, если на оплату «крыши» у нас всё равно нет денег? — спросил Боцман.

— Вот именно! — добавил Фархад.

— А смысл в том, что с ним можно договориться авансом, — сказала Лиша.

— Дай угадаю. Под залог «Одалиски», да? — с нескрываемым раздражением уточнил Фархад.

Та промолчала. Это и так было понятно.

— Ну, я не знаю, — развёл руками Боцман. — Кэп, тебе решать.

— Я смогу раздобыть денег на компенсацию «крыши», и на заправку экзокрафта, обещаю, — заверила Лиша.

— Эх, гори оно всё синим пламенем, — сдался Фархад.

Элекен и Лиша шли по узкой улочке воровского города. С обеих сторон их окружали дома с решётками на окнах. Элекен подумал, что эти решётки символизируют тюремную жизнь, но всё оказалось банальнее. Жильцы просто боялись, что к ним кто-нибудь залезет. А лазали они друг к другу довольно регулярно. Всю дорогу, вокруг пешеходов постоянно вились прозрачные плоские экраны, с которых наперебой кричали какие-то люди. Они несли какую-то полную чушь: Предлагали рассказать о своей кошке, показать, что хранится у них в сумочке, открыть тайну о каком-то персонаже. Некоторые заявляли, что владеют эксклюзивными материалами о каком-то фильме. Были и те, кто обещали заниматься какой-нибудь однообразной ерундой на протяжении целого фрактального цикла. Но в основном, эти люди оскорбляли и разоблачали друг друга, не стесняясь в выражениях и эпитетах.

При этом, все эти субъекты с летающих экранов постоянно клянчили какой-то «донат» и под их одухотворёнными лицами виднелись полоски с медленно увеличивающимися цифрами. От их шума и мельтешения у Элекена начала болеть голова.

— Мы идём всего пять минут, а я уже готов взорваться, — признался он Лише. — Как же меня бесят эти назойливые штуки! Кто это такие?

— Воры, — ответила та. — Не обращай внимания.

— Что же они воруют?

— Время. Они воруют время. Стоит тебе увлечься одним из них, и не заметишь, как потеряешь несколько стандартных часов совершенно впустую.

— Как ими можно увлечься? Они же несут абсурд!

— Этот абсурд — приманка. Рано или поздно ты услышишь слова, которые заставят тебя остановиться и прислушаться. И всё, ты попался. Соскочить с крючка уже непросто. Сначала ты смотришь экран с казалось бы полезной информацией (хотя на самом пользы в ней нет абсолютно), затем переключаешься на другой экран, с которого, например, разоблачают во лжи экран, просмотренный тобой до этого, переключая фокус твоего внимания на другую тему. И пошло-поехало. Со временем это может вызвать информационное привыкание. Ты будешь ощущать ломку без постоянного получения дозы инфонаркотика. И время твоё будет бежать всё быстрее и быстрее. А когда ты опомнишься, будет уже слишком поздно.

— Какие коварные, — Элекен погрозил неумолкающим экранам, упрямо летящим прямо перед ними. — А что такое «донат»? Почему они его так хотят?

— Это слово попало в местный жаргон из английского языка «done nut». В вульгарной интерпретации это означает «сделать орешек», или «получить орешек». Когда цирковая белка показывает фокусы, а потом выпрашивает поощрение. В данном случае, нас окружают «акробаты слова», просящие награду за своё словоблудие. В денежном выражении, разумеется, а не орехами.

— Мало того, что они время у людей воруют, так ещё и денег за это хотят?

— Всего лишь принцип выживания. В основном они донатят друг-другу понемногу, и при этом у них у всех растут цифры заработанного. Это тоже своеобразная приманка, рассчитанная на то, что кто-то поведётся на принцип стадности. Должна отметить, что иногда, довольно редко, но всё же, здесь можно встретить воров времени, которые действительно рассказывают интересные вещи. Вот на них и время потратить не жаль. Но таких сладкопевцев единицы. О, кстати, — Лиша толкнула Элекена в бок и указала ему на один из отдалённых экранов.

На нём тряс отвисшими щеками какой-то толстый, мордастый парень в очках и с короной на голове.

— Да это же Тохион Виртуозный Десять-Из-Десяти! Я грешным делом думала, что он уже того…

— Не понял, кто это? — присмотрелся Элекен.

Заметив, что им заинтересовались, экран Тохиона тут же подлетел поближе и король начал распинаться перед ними про какую-то виртуозность.

— Король из Оксилора, — пояснила Лиша. — Хорошо, что мы его видим, а он нас — нет. Толстожопый ублюдок.

— Не слишком ли грубо? Да ещё и о короле.

— Здесь он никакой не король. Такие экраны у него есть во многих зунах и везде он рекламирует свою дурацкую виртуозность. Жадная, жирная сволочь.

— Я всё слышал! — вдруг завизжал с экрана Тохион. — Вы! Вы — гнойные черви, питающиеся отбросами!

— Упс, — скривилась Лиша. — Похоже, что он настроил на своём экране обратную связь. — Побежали скорее отсюда!

Схватив Элекена за руку, она, разгоняя летающие экраны, быстро потащила его по улице.

— Жалкие, вонючие, задницеголовые, виртуозоненавистники! — вдогонку им верещал оскорблённый король.

Его крики утихли лишь когда улица закончилась, и Элекен с Лишей выбежали на торговую площадь. Здесь дежурили мрачные пенты и поэтому экраны сюда не вылетали. Впрочем, это не значит, что экранов здесь не было совсем. Просто располагались они организованно, вдоль стен зданий. На экранах, как на подбор, демонстрировались суровые лица, явно уголовной натуры. Лысые головы, кожа в наколках, кривые рты с частично выбитыми зубами и внушающей хрипотцой. Каждый из этих экранных «героев» вдумчиво вещал зрителям о тех, или иных прописных истинах, свойственных тюремной жизни. Один рассказывал, как правильно поднимать мыло, уроненное в душе, другой — объяснял, как следует обращаться к авторитетным сидельцам, третий — самозабвенно раздавал подзатыльники какому-то явно неадекватному человеку, испытывающему от этих побоев явное удовольствие. Четвёртый, совершенно неожиданно, рассказывал про игровые приставки. Элекен удивился столь резкой смене тематик, но стоило ему послушать речь этого игромана дольше минуты, как выяснилось, что приставки эти он исключительно воровал, и сидел за каждую в тюрьме. Когда выходил, оказывалось, что в продаже появилась новая, более продвинутая приставка, на которую у него опять не было денег и приходилось её воровать тоже. И так по кругу. С особенной ностальгией выступающий рассказывал о том, как за четвёртую приставку ему пришлось «грохнуть целую семью», но «оно того стоило».

Около этих экранов уже собирались люди. В основном очень молодые. Открыв рот, они слушали рассказы бывалых и когда те делали паузу, наперебой задавали им вопросы. Бывалые снисходительно отвечали. Чаще всего за донат.

— Это что-то типа местной школы? — поинтересовался Элекен. — Опытные воры передают знания начинающим?

— Нет, — ответила Лиша. — Скорее, очередной способ заработать. Уголовная тема здесь очень востребована. Почему бы не нажиться на мелюзге? Практически все из этих «артистов» на экранах — несут несусветную чушь. Их задача не помогать новичкам освоиться в новой, враждебной среде, и уж конечно же не отговаривать их от пагубного воровского пути, а рассказать им как можно больше сказок, зачастую лживых. Чтобы выманить с них деньги, или создать себе новых приспешников с промытыми мозгами.

Из невидимых репродукторов на крышах играл бодрый «блатняк». Причём в разных концах площади исполнялись разные песни, но смысл их сводился к одному и тому же: «Мама всегда мне говорила: „Не воруй, сынок“. Однажды я пришёл к ней и сказал: „Прости, мама. Твой сын стал вором“. Мама обняла меня и ответила: „Тогда благослови тебя бог!“» И всё в этом духе, изредка перемежаясь со смакованием изощрённых убийств окаянных пентов и «лохов».

На рынке торговали фальшивым золотом, фуфайками, ломиками, поддельными документами и ножами. Правда ни один покупатель к прилавкам, почему-то, не подходил. Только пенты важно прохаживались вдоль них, зыркая пронизывающими взглядами из-под широких козырьков фуражек с пентограммами. Было заметно, что появившаяся в городе парочка не даёт им покоя, но привязаться к ней, покамест, они не имели никаких оснований. Вот пенты и мучались, кружа вокруг новеньких, словно нерешительные акулы.

— По-моему, за нами следят, — тихонько сообщил Элекен Лише.

— Да ну? — ничуть не удивилась та. — Да неужели? И как ты догадался, интересно? Послушай, эта зуна — закрытая. Она создана по типу исправительного учреждения, в котором никого не исправляют, а наоборот… И поскольку мир этот закрытый, все внутри него знают всё и обо всех. Незнакомый человек выглядит здесь как жук в муравейнике. И к тебе до сих пор никто не прикопался только лишь потому, что рядом иду я. Но будь уверен, по всем хатам и мастям уже разошлась «малява» о том, что Лиша-Канитель притащила с собой какого-то фраера. Кстати, тебе бы прикид поменять. В натуре, выглядишь как комерс залётный. Для местной шелупони ты как блесна для голодной рыбы.

— Предлагаешь модную фуфаечку прикупить? — саркастично пошутил Элекен.

— Как вариант. Но мы подберём что-нибудь получше, — Лиша энергично повернула его на ходу, сворачивая в переулок. — Сюда.

Тут было очень узко. Дома буквально напирали друг на друга, а их стены были выстроены с наклоном, словно здания намеревались соединиться в районе третьего этажа, но заканчивались на втором. Поперёк улицы были натянуты многочисленные верёвки, на которых сушилось застиранное бельё. Резвыми, крысиными скачками, навестречу им пробежал одинокий шныряла с пустым эмалированным тазиком в руках. Далее улочка спускалась вниз набором ступеней, сразу за которыми из стены торчала вывеска с убого написанными буквами «У Пецы». Под вывеской стояло несколько пошатывающихся людей, курящих и общающихся друг с другом гнусаво-хрипотными голосами. Все были одеты в робы, а на головах красовались кепки-восьмиклинки.

Заметив приближающуюся пару, группа прекратила разговоры и стала пристально её осматривать. Ещё спускаясь по ступенькам, Элекен понимал, что спокойно пройти им не дадут. Мужчины отошли от стены, приняли демонстративно-вызывающие позы, и встали так, что проход стал ими полностью перегорожен. Лиша сбавила скорость, но не остановилась. На плохо выбритых рожах бандитов появились неприятные ухмылки. Грязные руки уже полезли в карманы. Стало понятно, что их вот-вот остановят. А дальше. Дальше будет драка. Но вместо этого, между недружелюбно настроенной компанией и Лишей с Элекеном вдруг появилась преграда в виде распахнувшейся двери. И какой-то человек, выскочивший подобно чёртику из коробочки, втащил обоих в помещение, захлопнув дверь прямо перед носом у озадаченных бандюков.

— Эй! — кто-то пнул дверную доску с другой стороны. — Шо н-на!

— Канайте отсюда! — грозным голосом ответил незнакомец.

За дверью немного побурчали и стихли. В доме включился свет. Перед гостями стоял низкорослый и коренастый, рыжий парень в кепке, клетчатой рубашке и штанах с одной лямкой, переброшенной через плечо наискось. На руке синела татуировка в виде четырёхлистного клевера. Когда коротышка говорил, во рту у него сверкали два золотых зуба.

— Ну здравствуй, Канитель, — надменно прищурившись, произнёс он. — А эт чё за фигляр?

— Здорово, Труба, — ответила Лиша. — Познакомься, это Элекен.

— Хм, — вор немного помедлил, после чего протянул цепкую руку для рукопожатия. — Я — Пайп.

— Рад познакомиться, — ответил Элекен.

— Ну и какого болта ты его сюда притаранила? — продолжая щурить правый глаз, обратился Пайп к Лише.

— Притаранила — значит надо. Для дела притаранила, ясно? А ты чё не встретил?

— А ты чё — английская королева? — он быстро понизил тон. — Не мог, вот и не встретил. Шифруюсь, как видишь. Вы того… Присаживайтесь вон где свободно. А я пойду чифирку забодяжу ради такого дела.

— Погодь, Труба. Моему корешу бы прикид сменить.

— Не помешало бы, в натуре, — тот бегло смерил Элекена взглядом. — В таком шмотье лучше не рассекать, братан. Поройся в шкафу, там робы, шкары — прикинься по уму.

Сообщив это, Пайп вышел из комнаты. Лиша уселась на стул, положив ногу на ногу, а Элекен отправился рыться в шкафу.

— Странные у тебя друзья, Лиша, — негромко промурлыкал он. — Где ты таких находишь?

— Это они меня находят. На свою голову, — ответила девушка. — Обычно они попадают в неприятности, а я помогаю им из них выбираться. А долг, сам понимаешь, платежом красен.

— Какая ты меркантильная. Ты же, вроде, ангел-хранитель. Разве ты не должна помогать людям бескорыстно?

— На Земле — да. А здесь, в ноосфере, я имею право действовать по своему усмотрению. А что? Тебя это возмущает? — спросила Лиша.

— Отнюдь. Мне это даже нравится. Не нравится толкьо когда ты в какого-нибудь ящера превращаешься, или в старого деда. Уж лучше оставайся девушкой, пусть и без царя в голове.

— Когда девушка без царя в голове — это нормально. Вот когда она с царём в голове — это уже беда.

— Да что же это? — гулко проухал Элекен из шкафа. — Тут на гномов, что ли, одежда вся? Ну ты погляди!

Он вышел из-за дверцы и наперегонки с ним вылетели две жирные моли. Лиша увидела его и захихикала. Штанины брюк, которые он надел, были чуть ниже его колен. А руки торчали из рубашки по локоть. Сама рубашка при этом не застёгивалась. Зато кепка сидела на голове как влитая.

— Смешно тебе? — ухмыльнулся Элекен.

— Вот это я понимаю — матёрый жиганчик!

В комнату вошёл Пайп с большой, горячей кружкой, которую нёс обернув в полотенце, чтобы не обжечься.

— Сейчас почифирим, да перетрём всё как надо, — произнёс он, и, заметив Элекена, добавил. — О, теперь моднявый кент.

— Не глумись, умник, — осадил его Элекен.

— Падай вон лучше, — тот аккуратно поставил кружку на стол.

Лиша сделала первый глоток, и, зажмурившись, произнесла, — классный чифир!

— Мне-то уж не гони, Канитель, — отмахнулся Пайп. — Ты ж вкусов не чуешь.

— Всё я чую, — Лиша передала кружку Элекену. — А ты чуешь мой интерес, Труба?

— Что интерес есть — вижу. А об чём — не рублю. Я ж не колдун. Не рюхаю, что ты там кубатуришь. То, что ты приканала с четырьмя фраерами — в курсах. Об этом повсюду трут — не перетрут. А вот с какого перепуга, кто ж знает, кроме тебя самой?

Элекен сделал осторожный глоток напитка и его лицо на секунду перекосило.

— Ух, — выдохнул он передавая кружку Пайпу. — Забористая штука.

— Чё, ништяк? — тот довольно сверкнул золотым зубом.

— Короче, дело к ночи, Труба, — откинув голову назад, произнесла Лиша. — За тобой должок, а ты, я знаю, не лахман, а порядочный вор. И разбежаться со мной давно надеешься. Правильно?

— Есть такое, — пригубив чифир, ответил Пайп.

— За этим я и здесь.

— И что тебе нужно?

— Бабки. Мне нужны бабки.

— Как же ты невовремя, Канитель. Бабла у меня ноль. А сам я в заднице. Раньше я только с красными был на ножах, а теперь и у чёрных не в фаворе хожу. Потому и тусуюсь в этом тараканнике — рыла не высовываю.

— Как же тебя угораздило?

— Да маза одна была верная. К успеху шёл. Не фартануло… Слушай, Канитель, вытащи меня из этой зуны, а? Как только вытащишь — с баблом вопрос решу, зуб даю.

— Бабки мне нужны здесь и сейчас, — твёрдо ответила Лиша, передавая кружку. — Я в курсе, что ты на мели, Труба. Но бестолковку-то тебе пока не оторвали? Она у тебя варит как и прежде. Вот и покумекай, как бабла нарыть. Если что потребуется — говори, подсоблю.

— Да как тут бабло поднимать?! — чуть не вскочил из-за стола Пайп. — Обложили меня по всем мастям, как волка. Не с кукаресами же замуты мутить!

— А ты пораскинь мозгами, если хочешь отсюда лыжи смазать. Посиди, покумекай под чифирок.

— Кумекать тут нечего. Мне теперь со всех сторон вилы. Даже хлеборезку открыть не успею, как спишут. Желаешь меня за должок спросить — спрашивай. Я вилять не буду. Решай меня прямо здесь.

— Ну-ну-ну, — осадила его Лиша. — «Решай, спрашивай». Ты меня за беспредельщицу держишь?

— Чего ты сразу?

— Ничего. Я, между прочим, тоже не от большой радости в эту дыру заехала. И не для того, чтобы тебя трясти. Для меня это вопрос выживания. Поэтому завязывай с порожняком и толкуй, какие подвесы имеешь.

— Да подвес у меня один был, — горько отхлебнув чифир, признался Пайп. — На нём и засыпался.

— Обрисуй в общем и целом.

— Замастрырил я дело одно. По типу финансовой пирамиды, только грамотной. Суть в том, что лошня при любом раскладе сосёт, а правильные люди завсегда в наваре. Чтобы шарики смазать, взял я в доляк одного авторитетного пацана. А он оказался кидалой, и слил меня ещё на этапе заманухи, прикинь?

— Это тебя не Сумских, случаем, надоумил, пирамиды строить? — спросила Лиша.

— Нет. А кто это?

— Да так. Рамзес один недобальзамированный… Забей. Так что там с твоей пирамидой? Чем она так уникальна?

— Какой уже смысл фармазонить? Идее-то гоплык без вариантов.

— И всё же.

— Ну это не сказать, чтобы прямо вот пирамида была, — пытался юлить Пайп. — А что-то типа системы кредитования и инвестирования. Назвал я её «Кэшотдай».

— Почему именно так?

— Это от земного английского «Cash out Die». «Отмирание налички». Грубое выражение, означающее постепенный переход к неотслеживаемому безналу.

— Местный блокчейн?

— Типа того. Там есть нюансы, но разжёвывать не хочу.

— До тебя такое уже придумывали, — скептически заметила Лиша и передала уже остывшую кружку Элекену, не отхлебнув.

— Такое, да не совсем. Одно дело, проворачивать лохотрон в лоховских зунах, и совсем другое, крутить подобные финты в мире, где вор на воре сидит и вором погоняет. Это уже высший пилотаж, в натуре!

— А не крысятничество?

— Ой, вот только не надо мне прогонять эту блатную моралистику, Канитель. Кто станет предъявлять за крысятничество, когда сам вписан в крысиную движуху?

— Логично.

— К тому же, фишка тут не в том, чтобы скрысить, а в том чтобы вовремя чухнуть и спрыгнуть с паровоза, сняв пенку. Это как игра в «Картошку», сечёшь? Только в этой игре должны остаться лохи, а правильные пацаны остаются в наваре.

— Наверное непросто подписать на это прошаренных ворюг?

— Смотря как подписывать. «Кэшотдай» — это не какая-то покупка ценной бумаги. Это вложение в реальных людей. Которых ты знаешь, которым ты доверяешь. Чуешь, к чему клоню? Ты помогаешь хорошим пацанам, но не сам, а через посредника — «Кэшотдай». А «Кэшотдай» потом возвращает вложение с процентами, да ещё с какими! Пятьсот! Шестьсот процентов! Чем дольше деньги в деле — тем больше процентов.

— «Хорошие пацаны», как я понимаю — ребята из своих, — кивнула Лиша. — Но откуда проценты?

— Всё очень просто, — ответил Пайп. — Вкладываешься же не только ты. И выходить с площадки сразу, кроме тебя, вряд ли кто-то станет. Ведь цель — наварить бабла, а не сшибить по-мелочи. А кроме того, бабки можно вернуть строго через другого вкладчика.

— Каким это образом?

— А таким. Ты вкладываешься первой, я — вторым, он — третьим. У каждого из нас разделы на площадке «Кэшотдай», но чтобы забрать средства, ты должна обратиться ко мне, а он — к тебе.

— Хм. А ты?

— А я, — Пайп улыбнулся. — А я — плачу премии тем, кто находится в самом конце «цепи». Это шикарнейшая замануха, поскольку больше всего премиальных получаешь только встав в конец очереди. Пока сзади тебя кто-нибудь не пристроится, хе-хе.

— Получается, чтобы вернуть своё с процентами, необходимо побеспокоить соседа по вкладу? — спросил Элекен.

— Совершенно вот именно! А он за это берёт с тебя процент в качестве премии. Чем больше ты снимаешь, тем больше он получает.

— Эдак могут найтись умники, которые постоянно будут выходить и заходить заново, чтобы всё время быть в конце и снимать хорошую премию.

— Чёрта с два. Там именная регистрация. Раз зашёл — считай там и остался. Можешь выходить и заходить сколько хочешь — аккаунт не изменится. Всё же электронно.

— Как-то всё очень запутанно, — призналась Лиша.

— Это только кажется. На деле всё очень просто. Братва инвестирует друг друга, и в результате друг другу должна. Чем больше братвы входит в долю — тем выше растут проценты на электронных счетах. Котёл-то фактически общий. Захотел соскочить — башляешь соседу премию и выводишь бабосы с его раздела площадки. А тот кто стоит за тобой — выводит бабки соответственно за тебя, и башляет премию тебе. Чего вы такие тугодумы? И всё это — только первая часть плана. Вторая же заключается в постепенном переводе средств из реальной валюты — в криптовалюту. А именно, в «Кэшотдай Монет».

— Не продолжай, — сдалась Лиша. — Я всё поняла. Так почему ты сдулся, раз прихватки были?

— Да гад один, — Пайп стукнул кулаком по столу в бессильной злобе. — Мне для раскрутки не хватало лаве. Потому пришлось партнёров шукать. А на риск не всякий готов мошну развязывать. Приходится выбирать не из надёжных, а из денежных. Вот и вляпался. Как фонд мы с ним организовали, и я объявы начал давать, меня естественно к ответу поставили очень серьёзные папы: чё да как, с какого боку выходит пиковый интерес, и чем гарантируется возвратность. Ну, ты же знаешь, как чернота такие вопросы пробивает. Не через сюси-пуси, а как раз наоборот. На пушку берут, чтобы, если гниль замыслил против них — так сразу и обгадился бы. Мне такие разговоры разговаривать не впервой. Базар держать умею. А этот… Гнида… Видимо на измену подсел, и решил соскочить преждевременно, засчёт моей задницы. Я-то с паханами разрулил как книжка пишет, а этого когда начали прессовать — он и съехал: «я не я и лошадь не моя. Это Труба-падла мутит мутное. И нет гарантии, что он не имеет мысли развести братву, как лохов последних, и его в этот блудняк вписать». А сам-то он белый-пушистый такой весь из себя, и нос по ветру держит.

— А потом?

— А что потом? То, что меня не приговорили в тот же день — чистое везение. Не было у этой суки обоснований против меня. И к нему претензий нет. Ведь он ничего конкретно не обозначил, кроме своих беспонтовых подозрений. Поэтому меня вышвырнули с малины как шелудивого пса, намекнув, чтобы не отсвечивал в приличных местах, если шкура дорога. Легко отделался.

— И что? — покачивая ногой, спросила Лиша. — Ты решил отказаться от своей задумки?

— Пока я в немилости у паханов, ни о каких задумках и базара быть не может, в натуре! — огрызнулся Пайп.

— Ну а если я скажу, что твою идею можно реабилитировать?

— Чё?

— Отмазать тебя перед паханами, вот чё.

— Хех… Отмазать. Даже если я и отмажусь, где взять бабло? Постой… — Пайп вдруг просиял. — Дристопрыг может стать хорошим залогом.

— Обойдёшься, — зыркнула на него Лиша. — Мы уже один раз закладывали «Одалиску», и чуть не обломались. Да и сейчас она в залоге у смотрящего за экзодромом.

— Тогда я не знаю, с кого бабло надыбать. Тут мне все ходы перекрыты. Были бы на другой зуне…

— Мы не на другой зуне. Решать вопрос придётся здесь.

— Хорошо. Что ты предлагаешь?

— Для начала предлагаю поставить перед ответом козла, который тебя подставил.

— Рамсить с Носом?! — просипел Пайп. — Да ты попутала, Канитель! Нос у паханов в корешах. Если мы на него полезем — паханы впрягутся по любому, и тут уже мне не получится съехать как по маслу. Вкрепят по полной, век свободы не видать!

— Не очкуй. Канитель своё дело знает, — решительно вела разговор Лиша. — Как я уразумела из твоей обрисовки, вилы тут обоюдные. Причём за Носом они реально светят, потому как твой умысел недоказуем, а его кидалово — очевидно. Это ему положено на измене сидеть, а не тебе.

— Складно малюешь, да поди, втолкуй это паханам, — сомневался Пайп.

— Паханы не сявки. Догонят, кто есть кто. Главное вывести кидалу на чистую воду.

— И кто же его будет выводить?

— Да вот, он, — Лиша указала на Элекена.

— Че-го? — поперхнулся тот.

— А как ты думаешь, зачем я тебя взяла с собой? В воровском мире, женщина не имеет права что-то решать с мужчинами. Даже честная воровка с отличной криминальной репутацией — является никем по сравнению даже с самым мелким воришкой-мужчиной. Я не могу решать вопросы с Носом, а тем более выкатывать ему предъявы. А ты — можешь.

— И ты вот так ставишь меня перед фактом? — воскликнул Элекен. — Это же чушь собачья! Я не смогу выдать себя за вора. Почему бы тебе не подключить к этому делу Лишера?

— Если мы явимся вдвоём, это будет значить, что мы вместе. И твоя репутация гарантируется моей репутацией. Если же придёт Лишер, то никто не станет его слушать, поскольку о нём ничего не знают, как и о тебе, — ответила Лиша.

— Но он по крайней мере может припугнуть кого надо, в своём стиле.

— Исключено. Любое проявление моих способностей станет известно всей зуне меньше чем за один стандартный день. Поднимется чудовищный резонанс. В результате, мне могут обрезать крылья окончательно. Если ты понимаешь, о чём я. Никто здесь не знает, кто я на самом деле. Кроме него, — Лиша указала на Пайпа пальцем, кончик которого был обмотан грязным лейкопластырем. — И никто более не должен об этом узнать. Хранить секреты здесь невероятно сложно. И дорого.

— Всё равно я не согласен, — стоял на своём Элекен. — Одно дело — дурить голову идиотам, считающим себя слишком умными, и совсем другое — выдавать себя за авторитетного вора, не являясь таковым. Меня же моментально расколют.

— Это точно, — согласился Пайп.

— Говорить буду я, а твоё дело повторять, — ответила Лиша. — Легенда у меня есть. Поэтому тебя как минимум не выгонят сразу. Ну а дальше всё будет зависеть от того, как мы будем строить разговор. Правильно оперируя понятиями, можно конкретно присадить даже серьёзного авторитета, не говоря уже про какую-то мелкую сошку, вроде этого Носа. Тебя же я выбрала на случай тёрок с авторитетами из-за твоих сумеречных способностей, которыми ты будешь компенсировать убедительность моих слов.

— Чё? Чё за дела? — отпрыгнул от стола Пайп. — Этот фраерок чё, демон? Ты притащила ко мне демона? Всё, я выхожу из игры, я пас. Манал я эту демонскую тему…

— Так, а-ну сел на место! — внезапно прорезался голос у Элекена. — Куда ты выходить собрался? Ты, браток, попал как кур в ощип, и теперь либо ведёшь себя правильно, либо ангел и демон раздерут тебя на две равные половинки за донат в летающем экране, получив таким образом нужную нам сумму денег сейчас и сразу. Поверь, нам с Лишей будет это сделать гораздо проще, чем раскручивать твой дебильный лохотрон.

Лиша одобрительно посмотрела на Элекена. Пайп же едва сдерживался, чтобы не намочить штаны. Было видно, что правда об Элекене его шокировала. Сумеречников на Оуе панически боялись и проявляли к ним почти религиозное уважение.

— Ты чего обделался-то сразу? — поняв, что запугивать воришку достаточно, Элекен решил немного его приободрить. — Никто тебя решать не собирается. Хотели бы — уже сделали бы. И разговоры бы тут с тобой не разговаривали. А если разговариваем — значит ценим тебя. И ты это цени. Видишь, кто за тебя впрягся? Нам-то с этого надо всего-ничего, а ты получишь большой куш, как и хотел изначально. Так чего же ты хвост поджал?

— Демоны приносят только беду, — немного успокоившись, но всё ещё постукивая зубами, ответил Пайп.

— Так я и не чистокровный демон. Видишь же? Я полукровка. И больше Ареопагу не подчиняюсь, — ответил Элекен.

— Демон-шатун?! Это в сто раз хуже! — прижался к стене Пайп.

— Какой ещё демон-шатун? А, ты наверное имеешь в виду эксайлера? Изгнанника? Нет, братан, я не изгнанник. Я официально списан со службы. По выслуге лет, так сказать. Вот, помогаю дружественному ангельскому комитету. Хватит трястись! Иди, сядь за стол и возьми себя в руки. Судьба даёт тебе шанс вернуться из грязи — в князи. Воспользуйся им, если ты действительно такой умный, как мне рассказала Лиша.

Комплимент явно подействовал, и Пайп робко подошёл к столу.

— Ну и когда?

— Что «когда»? — Лиша сделала вид, что не поняла.

— Когда будем тереть с Носом? — глядя исподлобья, спросил вор.

— Да вот прямо сейчас. Чего ждать? Где кантуется Нос?

— В восточном крыле Фемидийского Централа.

— Он сиделец?

— Когда красные стали всем заправлять, авторитеты чёрной масти, и шестёрки, ходящие под ними, демонстративно заехали на тюрьмы. Ради престижа. Внутри чёрных тюрем красные власти не имеют, и не суются в личные дела авторитетов. Только охраняют их снаружи, чтобы всякая шелупонь не беспокоила.

— И где находится Фемидийский Централ?

— Да совсем рядом. Дойти туда не проблема. Главное на людей Носа не нарваться. Чувствую, пасёт он меня. А если заподозрит, что я вздумал с него спросить — будет пытаться меня пришить, — сказал Пайп.

— Оставь эту заботу нам, — встала из-за стола Лиша. — И давай, показывай дорогу.

Троица, в наброшенных на головы капюшонах, вышла с вонючей, узенькой улочки обратно на торговую площадь и повернула в сторону центрального проспекта Каторжников. Их тут же облепили навозными мухами вездесущие летающие экраны. «Хотите я лизну розетку?!», «А я могу десять стандартных часов трясти рукой! Хотите посмотреть?!» — детскими голосами визжали одни. «Котята! Танцующие котята!», «Шок! Человек, о котором знают все, признался в том, о чём молчал всю жизнь!» — с другой стороны кричали более взрослые голоса. Лиша, идущая впереди, отмахивалась от них руками. И вскоре их назойливость прекратилась. На проспекте Каторжников экраны окончательно отстали. Возможно это было связано с обилием пентов, оцепивших улицу. На самом же проспекте, тем временем, происходило действо, напоминающее бразильский карнавал. Громко играла музыка, до боли напоминающая слегка переделанную старую электронную композицию «На колхозной птицеферме». Так же слышалось кудахтанье и визги. В воздухе летали перья и пух.

Протиснувшись между злобных пентов, пожиравших их взглядами полными презрения, Лиша, Пайп и Элекен остановились, уперевшись в плотную толпу зевак.

— Засада, в натуре! — сокрушался Пайп. — Опять кукаресы замутили свой пок-пок-парад! С той поры, как им это разрешили, они его едва ли не каждый фрактоцикл проводят! Гребни гнойные!

— А в чём проблема? — спросила Лиша.

— Фемидийский Централ по ту сторону улицы! — указал вор на серые стены со множеством зарешёченных окошек, мрачно и осуждающе возвышавшиеся над гудящей толпой. — Даже если пролезем через пентовские цепи, то законтачимся об кукаресов.

— Есть возможность как-то обойти эту вакханалию?

— Через весь район переть придётся. А там проспект переходит в красную зону, куда мне идти нельзя. Придётся ждать, когда эти пернатые напрыгаются и свалят.

— Ну-ка, что там за маскарад? — крепко заряженный чифиром Элекен, не зная, куда выплеснуть энергию, полез прямо через толпу, довольно грубо распихивая зрителей.

Он не знал насколько сильно рискует, ведь любой из собравшихся на проспекте зевак мог держать в кармане заточку, которой был готов бесцеремонно ткнуть толкнувшего его грубияна. Лиша об этом прекрасно знала и тут же вклинилась за ним следом, бдительно следя за окружающими. К счастью для Элекена, ни один из бандитов не пошёл дальше возмущённого окрика. Мужчина спокойно пробрался в первый ряд зрителей, соприкасающийся с внутренней цепью пентов, оттеснявших толпу к тротуару. Между двумя такими цепями, выстроенными вдоль проспекта, бесновались яркие кукаресы, рассыпая во все стороны перья, пудру и серпантин. Было немного дико смотреть на то, как взрослые мужчины прыгают и отвратительно танцуют, нарядившись в петушиные костюмы. Они махали бутафорскими крыльями, глупо кудахтали и пошло виляли задами, задирая огромные дугообразные хвосты. Многие их них нарочно приближались к оцеплению, но в последний момент отпрыгивали назад, словно провоцируя пентов. Вскоре стала ясна причина такого поведения. Элекен заприметил многочисленные длинные жерди, возвышающиеся над головами зевак. Они были загнуты на концах тупыми крючками и разукрашены как конфеты в западных фильмах про Рождество. Длина такой жерди была не меньше четырёх метров и позволяла дотянуться до кукаресов прямо через пентов. Время от времени, при приближении кукареса, такой крюк падал вперёд, опускаясь на него шлагбаумом и ловко цеплял за шею, или за плечо, тут же подтягивая танцора к толпе. Готовые к этому служители пентаграммы заблаговременно расступались, выхватывая заготовленное оружие — лингамы подавления. Дубинки, неуловимо напоминающие резиновый детородный орган и символизирующие мужское превосходство над униженным врагом. Не исключено, что в тюремной зуне они появились благодаря веянию случайно занесённого сюда индуизма. Обычные полицейские дубинки у пентов тоже были, но били ими только представителей остальных мастей. Кукаресов же дозволялось бить только ногами и лингамами.

Осторожно, чтобы ненароком не дотронуться до подтягиваемого крючком неприкасаемого, ближайшие к нему пенты яростно лупили его своим неприличным оружием, заставляя упасть на четвереньки. Далее он вползал в толпу зрителей, после чего оцепление опять смыкалось. Что происходило с пойманным далее, рассмотреть было невозможно. Но судя по скользким намёкам Пайпа, с ним там творили групповое непотребство.

Элекен увлёкся созерцанием этого странного и безумного карнавала. Лиша же была как на иголках, осознавая что не может, из-за какой-то ерунды, попасть в здание, до которого фактически рукой подать.

— Эх, шурануть бы напрямую, через этот курятник, да нельзя, — сокрушалась она.

— А почему бы и нет? — обернулся к ней Элекен. — Давай сделаем это!

— Стой, глупец!

Но остановить Элекена уже было невозможно. Он нырнул под сомкнутые руки пентов, и тут же выскочил на проспект, оказавшись среди пёстрой ватаги кукаресов. Чертыхаясь, Лиша и Пайп бросились за ним. Увидев появившуюся троицу, толпа зрителей взвыла. Никто добровольно не выбегал на проспект посреди пок-пок-парада. Обычно старые воры в наказание, либо в шутку выталкивали туда молодых слабаков, чтобы толпа как следует похохотала, глядя, как те испуганно мечутся, убегая от окружающих их кукаресов. Ну а если тем удавалось до них дотронуться, несчастные тут же перекочёвывали в голубую масть, вызывая довольное улюлюканье бессердечной толпы. Сейчас же три отчаянных идиота сами нарывались на неприятности и это не могло не подзадорить зрителей.

Кукакресы тоже удивились, и подумали было, что к ним хотят присоединиться по доброй воле. Поэтому, вся их вычурная, кудахчущая ватага начала тут же стягиваться к новичкам, под весёлое пиликанье музыки и вой вувузел. Но Элекен прекрасно запомнил правила этого извращённого мира, поэтому не дал к себе прикоснуться никому из них. Первого же кукареса он свалил прямым ударом ноги в открытую, волосатую грудь, на которой со звоном болтались десятки бус. Бусы порвались, и рассыпались под ногами у наступающих, а сам кукарес улетел назад в толпу собратьев, ломая хвостовое оперение. Поскальзываясь на шариках, ещё несколько кукаресов попадали вокруг него, вызвав шквал истерического смеха со стороны зрителей. К Элекену сзади подобрался ещё один кукарес, в алой парче и с позолоченными перьями на приделанных крыльях. Но его встретила Лиша, которая так же провела удар ногой, сломав ему картонный клюв, тут же съехавший набок. Он рухнул как подрубленный, накрывшись собственным гребнем.

Элекен тем временем пнул ещё одного кукареса, самозабвенно дующего в раздвоенную дудку, и перепрыгнув через его упавшее тело, выскочил к оцеплению на противоположной части улицы. Но пенты явно не желали его пропускать. Те, кто были ближе остальных, расцепили руки и выхватили боевые лингамы. Стоявшие за оцеплением воры разделились на две группы. Первая кровожадно поддерживала пентов, чтобы те не пропускали «зашкварившихся», вторая — встала на сторону троицы, заявляя, что непропускать их не по-понятиям, так как они не законтачились, и подняли всем настроение своей смелой выходкой. Лиша и Пайп, как могли отбивались от кукаресов, напрыгивающих на них со всех сторон. Элекен же что-то кричал пентам, всё ещё пытаясь договориться мирно. Всё решил случай. Один из воров-ловчих вдруг начал опускать свой длинный крюк прямо на него. Крюк упал прямо между пентами, и чудом не задел отпрыгнувшего в сторону Элекена. Тот не растерялся и перехватил его прямо посередине жерди (хвататься за сам крючок было «западло», и он бы сразу «законтачился»). Ловчий попытался выдернуть своё приспособление, но Элекен был сильнее и яростнее. Дёрнув жердь на себя, он без труда вырвал её из рук ловчего, а затем, этой же жердью, словно копьём, заехал ему прямо в лоб, отправив в нокаут. На этом Элекен не остановился и подняв крюк над головой, начал медленно вращать его. Тупой конец жерди, разогнавшись, свалил с ног кукареса, едва не «законтачившего» Пайпа. А крюк теперь повернулся в сторону оцепления. Увидев его прямо у себя перед лицами, пенты в ужасе бросились в разные стороны, а вслед за ними — зрители. Тогда Элекен швырнул крюк на землю и кинулся в образовавшийся проход. За ним тут же припустил Пайп. Лиша профессиональным приёмом сшибла с головы последнего кукареса петушиную маску, обнажив размалёванное косметикой усатое мужское лицо, после чего успела прошмыгнуть в смыкающуюся толпу ошеломлённых зрителей и исчезнуть в общем гвалте.

Отдышались все трое только за углом, неподалёку от входа в тюремный комплекс.

— Ты идиот, — Лиша ткнула Элекена пальцем в грудь.

— Это всё чифир Пайпа, — подавляя одышку, ответил тот. — Зато мы на другой стороне.

— Дурак. Из-за тебя, меня чуть не опустили до кукареса! — захлёбывался Пайп.

— Сам дурак. Зачем побежал за нами? Тебя никто не заставлял, — парировал Элекен.

Вор не знал, что ответить и отвернулся.

— Итак, мы у входа в Фемидийский Централ, — Лиша вернулась к их основной задаче. — Дальше внешки, на мужскую территорию мне ходу нет. В этом обличии во всяком случае. Поэтому сейчас заходим, я поручаюсь за вас от своего имени. Ну а дальше что-нибудь придумаем.

— Вкрепят нас там, — унывал Пайп. — Твоё слово имеет вес, Канитель. Но баба есть баба. Даже честная воровайка с репутацией — не канает за авторитет у мужиков.

— Господи, какой же это чокнутый мир, — Элекен уселся на землю, прислонившись к серым кирпичам тюремной стены. — Просто цирк уродов.

— Тем не менее, в нём есть своя романтика, — ответила Лиша.

— Какая тут может быть романтика?

— Молодёжная, полагаю. Зуна затягивает преимущественно неокрепшие умы, которые стремятся к порядку в беспорядке. Представь, что есть маленький мальчик, который постоянно разбрасывает игрушки по комнате и потом не хочет их убирать, в результате чего постоянно выслушивает нотации родителей и подвергается принуждению заниматься уборкой. Мальчику это конечно же не нравится, а наущения старших им воспринимаются как угнетение, причём бессмысленное. Зачем убирать игрушки вечером, если утром их снова можно будет разбрасывать? Нарастает конфликт. В результате ребёнок начинает искать поддержку и понимание на стороне. Там-то он и находит адептов иного мышления, которые бросают вызов старым порядкам, и предлагают порядки новые. А именно — несгибаемое отношение к любому давлению, если это давление не исходит от так называемых авторитетов. Ведь для мальчка авторитетами являются не родители, а другие мальчики, которые сумели одержать верх над родительской диктатурой. Стоит лишь проявить немного упорства, и игрушки за тобой будут убирать другие. Те, кто слабее и инфантильнее.

— Какая-то чушь. Уголовная среда построена иначе. Уж я-то с ней сталкивался на Земле.

— Разумеется, иначе. И спору нет. Но мы сейчас говорим о том, что творится в неокрепшем мозгу малыша. На Земле подобные «романтики», столкнувшись с реальностью, в наиболее частых случаях испытывают жуткий когнитивный диссонанс, сравнимый с моральным уничтожением. Ведь гораздо удобнее позиционировать себя «крутым бандитом» на воле, среди скромных, прилежных сверстников, и под опекой заботливых родителей, нежели в тесной камере, переполненной суровыми мужиками. Сюда же попадают в основном те, кто не успели познать истину арестантского образа жизни. Именно они превратили этот мир в жуткий бедлам, основанный на нелепых подростковых заблуждениях.

— Даже если и так. Что здесь может привлекать?

— Иллюзия порядка, иллюзия силы, иллюзия воровского братства. Ну и, возможно, доступные гомосексуальные отношения.

— Ты только на приёмке так красиво не пой, Канитель, — засмеялся Пайп, услышав, что Лиша изъясняется на нормальном языке.

— Не менжуйся, Труба. Я за базаром слежу. Всё будет чуки-пуки, — ответила та.

— Ладно. Давайте поскорее решим наш вопрос, да свалим отсюда, — поднялся Элекен. — Этот мир успел меня утомить до ужаса.

— Дело молотишь, — согласилась Лиша. — И запомни, Алик, представляться будешь как Пыра с Вильгельмина. Запомнил?

— Да. А кто это?

— Пока не важно. Просто представься и всё.

Прямо за главными воротами Фемидийского Централа дежурили пенты-охранники. Дальше внешнего периметра они не заходили, так как красным воспрещалось ступать в святая-святых чёрного сектора. Здесь же они присутствовали не столько для охраны, сколько для создания атмосферы, чтобы жильцы, обитающие внутри считали, что их действительно охраняют и держат взаперти, как настоящих арестантов. Даже на вышках, возвышающихся над оплетёнными колючкой стенами, стояли дежурные с оружием, которые с любопытством смотрели в совершенно противоположную сторону — на проходящий мимо стены пок-пок-парад.

Охранники остановили гостей и традиционно осведомились о цели визита. «К кому, зачем, на сколько» — и всё в этом духе. Пайп, всё ещё испытывая неуверенность, доложил им о своём намерении пообщаться с Носом. Сразу стало понятно, что пропускать его желанием не горят, поскольку он подрастерял свою репутацию и здесь, в приличном тюремном обществе ему будут не рады. Лиша молчала, опустив глаза и только время от времени делала лёгкие знаки Элекену, чтобы тот не встревал в разговор. Когда мордастый, ширококостный пент, поигрывая дубинкой, задал последний вопрос — кто может поручиться за Пайпа, что он «в натуре пришёл с делом, а не с фуфлом»? И тот робко ответил, — «Лиша-Канитель». Только после этого, она наконец позволила себе взглянуть в глаза охране и подтвердить, — «всё так. Я впрягаюсь за этого бродягу».

— Докатился ты, Труба, — ощерился охранник, подбоченясь. — Уже кошёлки за тебя впрягаются.

— А за слова готов ответить, вертухайское рыло? — подступила к нему Лиша. — Где ты кошёлку увидел? Может обоснуешь за предъяву?

— Эй, эй, — тот понял, что перегнул палку, и поспешил загладить конфликт. — Никаких предъяв. За тебя всё известно, Канитель, и спроса с тебя нет.

— А с него — есть? — Лиша кивнула в сторону Пайпа.

— С него? Ну есть с ним недопонимания.

— Недопонимания — это не косяки. Если к нему есть вопросы — надо их решать. За тем он и приканал. И если у вас нет предъяв ни к нему, ни ко мне, тогда по всем поняткам его надо пропустить.

— Умная? Ну раз умная, должна знать, что тебе с ним нельзя.

— Да уж знаю.

— А это кто? — охранник направил дубинку на Элекена.

— Пыра из Вильгельмина, — представился тот.

— Гонишь. Пыра же, вроде, отъехал, — явно поразились охранники.

— Как отъехал, так и приехал. Если я гоню — авторитеты меня спалят и накажут. Ведь так?

— Типа того… Раз всё гладко — проходите, — расступились охранники, пряча дубинки за пояса.

— Минуту, — произнесла Лиша, и, взяв Элекена за рукав, настойчиво потянула его назад. — На пару слов.

Пенты скорчили раздражённые мины, но не стали препятствовать и сделали вид, что потеряли к пришедшим какой-либо интерес. Отведя Элекена за будочку охранника, соседствующую с лестницей вышки, Лиша открыла было рот, но Элекен не дал ей начать разговор первой.

— Как я понимаю, этот Пыра — мертвец? И ты снабдила меня легендой мёртвого человека?

— Не заводись. Нет никаких доказательств, что он мёртв. Пропал без вести, только и всего. Пыра был гастролёром, путешествовал по зунам, в Оуе наведывался редко. Собственно, на «гастролях» я с ним и познакомилась. Знакомство было посредственным и недолгим, но я успела кое-что о нём разузнать. Это поможет тебе подтвердить свою легенду. Ко всему прочему, Пыра был наиболее близок тебе по физическим параметрам. Даже черты лица немного похожи.

— Если ты хочешь мне сейчас всё о нём рассказать, то боюсь, время выбрано неподходящее, — Элекен покосился на слоняющихся в отдалении пентов.

— А я и не буду сейчас ничего рассказывать. Все подсказки будут вестись напрямую.

— Это как?

Лиша затолкала его в самый угол, чтобы полностью выйти из чужого поля зрения, а затем попросила повернуть руку ладонью кверху. Когда Элекен повиновался, она положила свою руку на его ладонь и тут началось нечто совершенно невообразимое. Всё существо Лиши стало словно перетекать в его руку, наполняя её тяжестью. Элекену пришлось напрячь мышцы, чтобы удержать её на руке, но тяжесть быстро спадала. Полностью потеряв форму, словно став жидкой, Лиша перетекла и сконцентрировалась на его ладони, уменьшившись до размеров спичечного коробка, у которого отросли лапки и хвостик. Элекен опомниться не успел, когда появившаяся ящерка прытко перебежала по его руке — на плечо, затем на шею, и, пощекотав ухо, исчезла.

— Эй, ты куда? — стараясь не повышать голоса, спросил он.

— Успокойся. Я здесь, на твоём ухе, — послышался в ответ писклявый голосок, словно из миниатюрного наушника. — Можешь выходить и идти в гости к Носу.

— Почему я всё время ведусь на эти делишки? — Элекен как мог одёрнул смехотворно короткий пиджак и вышел из-за будки.

— Мы идём, или нет? — нервно дожидался его Пайп.

— Идём-идём.

Они оба направились к центральному входу, но там, у чёрной черты, прочерченной на асфальте, их остановила пара пентов. Один из них был с пустым подносом в руках.

— Граждане посетители. Волыны, пики, перья, заточки, мойки — всё выкладываем на этот поднос, — сообщил второй.

— Мы пустые, — ответил Пайп.

— Тогда стойте ровно для шмона.

Вор пробормотал какое-то ругательство, но сопротивляться не стал и расставил руки в стороны, чтобы его могли обыскать.

— Не сопротивляйся, — сообщила Лиша Элекену. — Пусть обыскивают.

Их тщательно обшарили, и, ничего не найдя, пропустили за чёрную черту, за которую красным заходить было строжайше запрещено.

Так они оказались внутри жилого тюремного блока, который мало чем отличался от обычной тюрьмы, только охраны внутри не было. Почти отсутствовали и решётчатые перегородки в коридорах, которые носили, судя по всему, чисто декоративный характер. Двери в них всегда были нараспашку. Жилой блок имел шесть этажей в высоту. Лифта не было и подниматься приходилось по лестницам. Слоняться по коридорам здесь было не принято: «зеки» находились либо в камерах, либо на улице, а коридоры использовали только как промежуточные пути между ними. Элекен и Пайп встретили только пару шнырял, моющих полы и воняющих хлоркой. При их приближении, шнырялы тут же останавливали свою работу, робко вжимались в стену и тихо ждали, пока те не пройдут мимо.

Пайп хорошо знал куда идти и уверенно вёл Элекена по полутёмным пустым коридорам, мимо бесконечных дверей со смотровыми окошками. Элекен чувствовал, как из каждого такого окошка за ними наблюдают внимательные глаза. Всё здание словно напряглось в ожидании новых событий. А Нос, к которому они шли, наверняка уже был предупреждён об их визите и ждал. Ждал во всеоружии.

Наконец, они остановились возле очередной двери, ничем не отличающейся от остальных, и Пайп три раза в неё постучал. С лязгом открылось окошко, в котором показались два водянистых глаза и сломанная переносица.

— Кто тут ломится?

— Пайп и Пыра. Пришли к Носу, — ответил вор.

— За какой надобностью?

— Это мы ему лично обрисуем. Открывай «робота», не по-поняткам людей за порогом держать.

Завозился замок (двери здесь запирались изнутри) и дверь нехотя отворилась. Длинный, абсолютно лысый мужчина с надменной улыбочкой впустил их в камеру. Собственно на камеру это помещение походило меньше всего. Оно было простроным, очень светлым и хорошо проветренным. Окно здесь хоть и имело решётку, но было очень большим. По обе стороны высились двухъярусные кровати. Нижние ярусы частично отгораживались ширмами-заслонками, на манер японских. Туалет находился в отдельной комнатке. Так же, рядом с туалетом, находилась закрытая душевая кабина. Посреди камеры стоял большой стол, за которым сидело несколько зеков, во главе с приземистым крепышом в спортивном костюме, по-кличке Нос. На столе стояла выпивка и богатая закуска. Вошедшие поздоровались, но хозяева отвечать не спешили, явно демонстрируя к ним неуважение.

— Зачем приканал? — спросил Нос у Пайпа. — Тебе здесь не особенно рады.

— Побазарить пришёл, по-человечески, относительно наших тёрок.

— А чего нам базарить? Ты свою обоснову уже толкал, и что? Братва послушала меня, а не тебя.

— Потому что я был один. А теперь за меня впрягаются.

— И кто же за тебя впрягся? Канитель? (Присутствующие засмеялись).

— Не только.

— Кто ещё? А, наверное, этот фраерок? — указал Нос на Элекена. — Ты кто такой будешь?

— А то не слышал? — ответил Элекен. — Я — Пыра.

— Пыра значит? — Нос оглядел своих сокамерников. — А может не Пыра?

— Чего гадать? Пусти «коня». Пусть те, кто меня знают — пояснят за меня, — ответил Элекен по наитию Лиши.

— Уже пустил. Только вот что выкорячивается… Половина братвы признаёт, что ты внатуре похож на Пыру, а половина — сумлевается. И как быть в такой ситуации?

— А если попробовать поспрошать меня о том, о сём? Если я не Пыра, то решайте меня как самозванца.

— Хм, — Нос опять оглядел присутствующих.

Элекен прищурил глаза и навострил всю свою сенсорику, словно пытаясь слушать окружающую обстановку не только ушами, но и кожей. Он почувствовал, как тюрьма ожила, как в каждой камере задвигались и заперемещались люди, шушукаясь, читая, записывая и обмениваясь информацией. Это напоминало живой телеграф, допотопно, но эффективно создающий некое единое информационное поле при кажущемся полном отсутствии передач. В камере носа только пара шестёрок у окна то и дело забрасывали и вытаскивали бумажки на ниточках, едва успевая прочесть их содержимое, или написать что-то новое. Наконец, это шуршание улеглось, и два зека поочерёдно нешептали что-то Носу в оба уха. Тот осклабился и хитро взглянул на Элекена.

— Мне вот тут птички начирикали, что Пыра Вильгельминский прижмурился на Виоленте.

— Может быть эти птички и панихиду по нему пели? — парировал Элекен. — А ответить, что видели жмура, он готовы?

— Допустим, где его могилка они не знают. Зато знают, как его прикнокали. И вот за это готовы ответить без балды.

Лиша начала было лихорадочно нашёптывать обстоятельства гибели Пыры, но внезапно Нос сам решил изложить нюансы данного события, обращаясь уже не только к Элекену, а ко всем присутствующим.

— Чухаете ли вы, бродяги что такое есть «кошачья труба»? Нет? Всё верно, братцы. Потому что такое можно встретить только на Виоленте.

— Тухлый мирок, — поцокал языком его лысый товарищ. — Одни отморозки, без поняток и разумений. Чуть что — ША!!!

И он стукнул ладонью себе в кулак.

— Дело молотишь, Череп, — кивнул Нос. — И нашего брата — вора, там не жалуют. Если попался — считай прижмурился. Виолентийцы не менжуются — сразу кидают пацанов в «кошачьи трубы». Представьте себе трубу, стоймя врытую в землю, метра на четыре (он сложил пальцы левой руки, чтобы получилось похоже на трубу). А внутре у неё щели нарезаны, из которых крючки торчат железные, заточенные. Когда включается механизм, эти крючки начинают там по кругу гонять, как петухи цирковые (указательным пальцем правой руки он поболтал внутри импровизированной «трубы», словно изображая, как размешивает чай в чашке). На дно той трубы ставят связанного вора, так, чтобы крючки со всех сторон его не цепляли. И стоит ему чуть пошевелиться, присесть или упасть — всё. Амба. Его раздирает заживо.

— Беспредел внатуре! — воскликнул Череп.

— И я про то. Но мы сейчас не об этом базарим. Наш базар строится вокруг того кента, что за покойного вора лепит. Что скажешь, фраер? — с ухмылкой спросил Нос у Элекена.

— Что сказать? — вздохнул тот. — Был ли я в «кошачьей трубе»? Был. Семь часов в ней проквасился. Потом выбрался…

— Гонишь! Выбраться оттуда нельзя!

— Нельзя, если кто-то другой не вытащит.

— Кто же тебя вытащил, сказочник ты наш?

— Лиша по прозвищу «Канитель». С ней мы потом и шкерились, и с зуны сорвались. С этого и должок я перед ней заимел. Она впряглась за Пайпа, а я поддержал, поскольку её корешей отныне считаю своими корешами.

— Складно пишешь, — продолжал размышлять Нос и резким движением руки отдал приказ «связистам» у окна.

И опять начался резвый обмен «малявами». Присесть за стол гостям никто не предлагал. Но теперь Нос сделал великодушный жест, указав на открытую пачку сигарет лежащую на краешке стола, мол, «угощайтесь», но ни Пайп, ни Элекен к пачке не притронулись.

Спустя несколько минут, пришло решение авторитетов тюремного блока, что Пыра вполне может быть настоящим, и его заручение имеет силу в беседе с «правильными пацанами», такими как Нос. В следствие чего, последнему ничего другого не осталось, кроме как выслушать претензии Пайпа. Только тогда Пайп начал излагать свою позицию, не переходя на грубости, но и не лебезя. Элекен ощущал, как по ту сторону соседних стен прильнули металлические кружки, через которые прослушивается каждое слово в их камере. Из потока сплошной, отборной фени, удалось разобрать, что Пайп требует от Носа признания его неправоты и возврата той, небольшой части денег, которую Нос присвоил себе под шумок. Нос явно злился, но слушал молча. Теперь у Пайпа были какие-никакие, но поручители, и оскорбление визави автоматически означало оскорбление уважаемых людей. По-хорошему, следовало согласиться с Пайпом, ответив, что всё содеянное, было совершено только из-за чрезмерных опасений. Сослаться на недоразумение, и мягко уйти в сторону, не потеряв лица. Но для Носа, судя по всему, вопрос был принципиален. Он багровел как помидор и явно не намеревался признавать свой «косяк». Его хватило лишь на то, чтобы дослушать претензии Пайпа. Ну а потом он продолжил отстаивать свою правоту. И это было его величайшей ошибкой.

Ответ Носа был значительно более суров. Он обвинял Пайпа в наглости, в неуважении к братве и в прочих надуманных вещах. Тогда Элекен, проигнорировав Лишу, не выдержал и потребовал у него обосновать все эти претензии, предоставив на честный суд доказательства того, что Пайп действительно желал обмануть серьёзных людей. Его заявление было равносильно удару в самое больное место. Никаких доказательств у Носа конечно же не было, кроме собственных домыслов. То, что поручитель посмел открыть рот во время их важного разговора, позволило ему переключить фокус общественного внимания на своё возмущение. Это действительно было нарушением со стороны Элекена, но крайне незначительное. Тем не менее, Нос решил раздуть из мухи слона и перенаправил свой гнев на второго посетителя. Он кричал, что тот лезет не в своё дело, качает права и вообще самозванец. Параллельно Элекена ругала Лиша. Поэтому тот выслушивал их обоих одновременно. Тут бы Носу и остановиться, выкричавшись и «поставив всех на места», но он малость перестарался, позволив своему помощнику слегка поглумиться над Элекеном, видимо, чтобы спровоцировать его на встречный скандал.

Череп, пританцовывая и поигрывая ножиком, подошёл к Элекену и принялся издеваться над его корокими рукавами и шатнинами, чем вызывал заливистое ржание остальных сидельцев. Элекен действительно выглядел смешно в одежде не по размеру, но сносил все шутейки спокойно, следя лишь за перемещениями лезвия в руке уголовника. Тот сперва начал ловко и играючи срезать ниточки, торчавшие из его пиджака, а затем, как бы невзначай, поднёс острие к его горлу.

— Сейчас можно, — послышался в ухе голос Лиши, и Элекен молниеносно перехватил запястье шутника.

Тот взвизгнул. Сокамерники вскочили с мест, но пока не набрасывались. А Элекен взглянул в водянистые глаза Черепа, исторгая из глубин своей души зелёное сумеречное пламя. Ярость в глазах вора сменилась на удивление и тут же на страх. Такого он ещё никогда не видел. Вся его чёрствость и жёсткость оказались лишь насохшей снаружи коркой, которую удалось пробить без малейшего труда. За хмурой бравадой опасного бандита оказалось ничтожное, съёжившееся существо с расшатанной психикой, и переполненное всевозможными комплексами. Элекену даже не пришлось ломать его волю. Она уже была сломлена. Череп сник, угас, осунулся, словно перед лицом смерти. Казалось, что он даже не сразу поверил в то, что Элекен его отпустил. А когда осознал это, то бросился обратно к своему хозяину. Но уже не за защитой. Теперь Череп ясно чувствовал, что защитить его не сможет даже вся тюрьма вместе взятая, а значит необходимо срочно выбирать сторону сильнейшего, пока не стало слишком поздно.

Присутствующие не поверили собственным глазам, когда закадычный «кореш» Носа вдруг прыгнул к нему за спину и приставил нож к его шее.

— Я попутал, Пыра! Попутал! — бормотал Череп словно в горячке. — Не мочи меня. Я не ведал, что творил, братан. Что сделать с этой падлой? Скажи и я его начисто уработаю!

Пайп в полном шоке поглядел на Элекена. Тот подошёл к столу и заглянул в лицо хрипящего Носа.

— Ну что? — спросил он. — Больше быковать не тянет?

— Череп, сука, ты что?! Ты что, падаль, делаешь?! Ты на кого наехал?! — отрывисто начал взлаивать Нос.

— Сука здесь ты, Носяра. Это ведь ты решил Трубу развести? — Череп поднял преданные, собачьи глаза на Элекена. — Это он, Пыра! Гадом буду! Мы с ним базар держали, когда Труба приходил дело своё тереть. Эта падла сразу его кинуть хотела.

— Зачем? — подошёл к столу немного очухавшийся от увиденного Пайп. — Мы ведь с тобой в корешках ходили, Нос, одну баланду хавали. А ты меня с полпинка на заточку кинул. За что?

— Пошёл ты! — брызнул слюной Нос. — Лошара. Ты тоже по беспределу ответишь! Все ответите!

— Не догоняешь, Труба, за что он с тобой так? — хохотнул обезумевший Череп. — Подняться он хотел. Другой мазы не было, а тут фарт подвернулся.

— Заткнись, падла! Хавальник завали! — дёрнулся Нос и по его шее потекла кровавая дорожка. — Р-р-р-р!

— Не дёргайся, — ответил Череп и продолжил. — Нос давно метил подняться по масти в тузы. Только путь ему туда был заказан. А чтобы уважуху заслушить, надо перед смотрящими выслужиться. Он и выслужился. Сдал им «крысу», которую, типа, сам же и выкупил. Сечёте?

Пайп промолчал.

— Ай-яй-яй, — покачал головой Элекен. — Как нехорошо получилось. И тебе не стыдно, Нос? Отпусти его, Череп.

— Отпустить? — удивился тот. — Эту тварь?

— Да. То, что он тварь — это факт. Но мы-то с вами не твари, верно? Будем решать, как быть дальше, разумно, по всем понятиям. Несогласные есть?

Камера ответила молчанием.

— Вас всех порвут, — вытирая кровь с шеи, бесился Нос.

— Сходка решит, — свинцовым голосом ответил Пайп.

Ситуация была весьма непрстой и невидимые авторитеты совещались дольше обычного. К тому же, Элекен ощутил весьма странные колебания эфира, решив, что главари плюнули на свою примитивную, традиционную переписку, и перешли на инфокомы. Слишком уж важным и безотлагательным был обсуждаемый вопрос. Затем, в одной из камер послышалось постукивание жестянками друг об друга. К этому ритмичному звуку присоединился ещё один и ещё. Стуки постепенно стали раздаваться в каждой камере, и когда шум достиг апогея, всё вдруг оборвалось.

— Сход порешал, — шепнула Элекену Лиша. — Ну, приготовься.

Элекен не знал, к чему готовиться и просто ждал. Один из принимающих у окна вдруг «ожил» и стал быстро-быстро перебирать руками ниточку, втягивая «коня» в окно. Подрагивающими пальцами, «глашатай» развернул «маляву» и прочёл: «Сходка приняла решение. Нос поступил не по-понятиям и должен ответить. Пайп признаётся отмазанным и может взять всё, что принадлежало Носу».

Череп не стал дожидаться, когда тот закончит, и молниеносно, двумя резкими ударами всадил нож в бок своего бывшего босса. Тот закряхтел и грузно упал на пол.

«Но Пайп должен сегодня же обрисовать сходке свои подвесы. И если они окажутся фуфлом — то за потраченное время авторитетов ему придётся заплатить», — «глашатай» свернул бумажку.

Пайп нервно сглотнул комок. В камере повисла неуютная пауза, которую быстро оборвал стук в дверь. Череп тут же бросился открывать.

— Слыш, Труба, тебя ждут на сходке. На личной сходке, — сообщил пришедший посланник в серой робе с номером. — Пошли со мной.

Элекен отправился было следом, но сопровождающий его остановил, — тебе нельзя. Звали только его.

— Мы будем ждать тебя на дристопрыге, — выкрикнул в догонку уходящим Элекен, передав слова Лиши.

Затем он развернулся на каблуках и отправился искать выход.

— Сдаётся мне, ничего мы не получим, — пессимистично бурчал Боцман, подметая грузовой отсек. — Ворьё — оно и есть ворьё.

— Лиша уверена в этом парне, — ответил Элекен с удовольствием натягивая на себя рубашку, которая после узких пайповских одежд казалась ему идеальной.

— Эти, с экзодрома, уже являлись. Спрашивали про деньги. Ушли недовольными. Если придут опять — начнётся заваруха.

— Не паникуй раньше времени.

«Эй, народ, подойдите-ка сюда», — заговорила громкая связь голосом Фархада.

Элекен с Боцманом тут же отправились на его зов. В кабине, кроме капитана уже находилась Лиша.

— Вон, смотрите, — указал Фархад на экран с внешней камеры. — Кажись к нам идут, да.

На мониторе было три представителя зелёной масти. Двое из них толкали тележку, на которой лежало нечто кубическое, покрытое брезентом.

— Ну всё, они вернулись, — упаднически сказал Боцман. — Сейчас начнутся разборки. Пойду за пулемётом…

— Погоди, — остановила его Лиша.

— Чего ждать? У них там в контейнере наверняка оружие спрятано!

— Боцман! — одёрнула его девушка. — Кому сказала? Жди!

Троица остановилась почти под экзокрафтом. Затем они стянули брезент и все рассмотрели под ним знакомые блоки.

— Да! — воскликнула Лиша. — Пайп не подвёл. Они привезли батареи для перезарядки. Открывай люк, Фархад. Боц — ты проконтролируешь замену батарей. Не вздумай взять оружие!

— А если? — начал было штурман.

— А если… То Алик за вами будет наблюдать через камеру. Всё, пошли на выход…

Покинув «Одалиску», Боцман отправился в сторону ожидающих шнырял, а Лиша сразу остановилась, заметив идущего к ней Пайпа. Вор сиял, как начищенный медный пятак. Он успел переодеться в новый, модный «прикид» и постоянно поглядывал на свой инфоком.

— Как всё прошло? — задала вопрос Лиша, когда он подошёл.

— Ништяк! Теперь я в шоколаде, — ответил Пайп и рассказал ей о минувшей сходке.

— Ну так что теперь? — выслушав его, поинтересовалась девушка.

— Как что? Глянь, — он показал ей экран инфокома, на котором горбатились графики и увеличивались цифровые строчки. — Всё заработало. Пацанва в очереди выстраивается. Слышал, что даже красные к делу подтянулись — тоже хотят в долю. А я за двадцать стандартных минут уже заработал кругленькую сумму. И да, про тебя, Канитель, я не забыл. Смотрящему за экзодромом уже забашлял, так что не парьтесь. И батарейки вон, подогнал, как и добазаривались.

— Вижу, — кивнула Лиша. — Моё слово — закон. Мы возьмём тебя и подбросим до Калямбы. Понимаю, что не самый лучший вариант. Но других зун с экзосообщением в том направлении, куда мы транслируемся, нет. Поэтому, добро пожаловать на борт.

— Валить с Оуе? Сейчас? Ты в своём уме? — удивился Пайп.

— Уже передумал? Я думала, что ты быстренько «снимешь сливки» и откинешься, — с безразличием произнесла Лиша.

— Я на подъёме, Канитель! Никогда мне ещё так не пёрло. Братва меня зауважала. Паханы признали. Бабло течёт рекой. И его будет ещё больше. Срываться в разгар такого фарта будет только полный придурок. К тому же мне подвернулся случай подняться в масти. Ты слышала про смотрящего из восьмого блока, с погонялом Цепень? Третьего дня он траванулся икрой и прижмурился. Место освободилось.

— И ты надеешься его занять?

— Под такую лихую тему, почему бы и нет?

Было видно, что Пайп окончательно потерял голову от своего успеха. И Лиша утрачивала интерес к этой беседе с каждой минутой. Далее она только кивала и поглядывала на шнырял, возящихся рядом с блоком питания под бдительным надзором Боцмана. Дождавшись, когда новые блоки были установлены и зафиксированы, ей наконец-то удалось отделаться от разошедшегося товарища.

— Мне пора, Пайп, — оборвала она его наполуслове. — Надеюсь, ты не пожалеешь, что отказался уходить с нами.

— Надеюсь, что ты не пожалеешь, что не осталась и не примкнула к «Кэшотдай», — ответил тот, прежде чем уйти.

Лиша вернулась в грузовой отсек «Одалиски», а за ней грузно протопал Боцман.

— Всё норм? — не оглядываясь спросила девушка.

— Как ни странно, да, — прогудел здоровяк, на ходу клацнув по кнопке задраивания люка. — Даже не накололи. Мы заряжены на все сто и готовы передаваться хоть на другой конец фрактального завихрения.

Аппарель медленно поднималась, когда об неё вдруг что-то ударилось и повисло.

— Какого?

Оба тут же обернулись и увидели, как по поднимающемуся трапу скатывается лысый человек, едва не придавленный створками.

— Холера. Это ещё что за нелегальный пассажир? А ну-ка, волосатик, давай-ка отсюда. Нам тут «зайцы» не нужны! — принялся напирать на незнакомца Боцман.

— Не выгоняйте, умоляю, — поднял руки тот.

— Убирайся по хорошему, — строго произнесла Лиша. — Боц, открой люк и вышвырни его за борт.

Услышав их голоса, из коридора появился Элекен. Он увидел пришельца и тут же его узнал.

— Череп? Какого хрена ты тут делаешь? — спросил он.

— Нет-нет-нет, демон, только не ты, — заелозив ногами по полу, вор прижался спиной к закрытой створке. — Не подходи, братан. Ты внатуре страшный.

— Да расслабься. Не нужен ты мне.

— Так это Череп? — Лиша присмотрелась. — Тот самый? Точно он.

— Да, это я, — закивал лысый. — Не прогоняйте. Заберите с собой. Оставьте на ближайшей зуне. Здесь мне вилы. Век свободы не видать.

— Мы тебе не извозчики, — нависла над ним Лиша.

— Но я слышал, что вы хотели взять Трубу, а он отказался. Возьмите меня вместо него.

— С Трубой у нас были личные подвесы. А с тебя какой прок? Ну разве только если ты забашляешь

— У меня нет башлей. Вообще ничего нет. После того, как я Носа завалил, уважухи лишился.

— Ты же его по понятиям завалил, — напомнил Элекен.

— Да. Но меня не за это прессуют. А за то, что я в сговоре участвовал, против Трубы. Ровного пацана подставил. А потом, мол, начал вилять, когда жареным запахло.

— Дык, всё так и есть, — усмехнулся Элекен. — Ты с этим не согласен?

— Согласен, — Череп опустил голову и стал тереть лысину обеими руками. — Ну попутал я, попутал. Признал же. А толку? Теперь мне здесь не жить. Пока все увлеклись выдумкой Трубы, про меня забыли, но как только вспомнят — хана мне.

— Нас это мало волнует, — ответила Лиша. — Выкручивайся сам из своего попадалова, а нас не впрягай. Боц, избавься от лишнего груза…

— С удовольствием, милая, — Боцман потянулся к кнопке.

— Подождите! — взвизгнул Череп. — У меня есть. Есть кое-что для вас. Информация. Меняю информацию на место в дристопрыге.

— Что за информация? — Лиша остановила Боцмана жестом. — Говори, только быстро.

— На Оуе прибыл ещё один демон. Как этот, — Череп указал трясущейся рукой на Элекена, — только другой. Приканал с красной зоны. Вообще не палится. Шлёндает, вынюхивает.

— Гонишь.

— Зуб даю! Сам его видел!

— А кого вынюхивает? — спросил Элекен.

— Тебя, — с трудом выговорил Череп.

— Прям-таки меня?

— Он сказал, что ищет другого демона, который за человека лепит. А кроме тебя на Оуе таких никогда не заносило.

— Энк, — Лиша стукнула кулаком по створке. — Этот гад всё-таки нас нашёл.

— Постой, надо убедиться, — Элекен обратился к Черепу. — Скажи, как он на тебя вышел?

— Братва меня слила. Этот бес сразу начал с авторитетами тереть, а те и обделались. Шутка ли? Не каждый день демоны тебя прессуют. Вот они сразу и сказали, что видели демонское проявление, когда я вдруг, ни с чего, Носа на нож поставил. Дескать это в меня демон вселился. Так он на меня и вышел.

— Что ты ему сказал?

— Ничего. Отвечаю! Да я и не в курсах был, куда вы делись!

Лиша поглядела на Элекена.

— Не врёт, — ответил тот. — Сумеречник мог обойтись и безо всякого допроса. Уверен, что Энк прочитал его, но не узнал, куда мы ушли.

— Как же тогда ты сам отыскал нас? — спросила Лиша у Черепа.

— Проследил за Трубой. Он и привёл меня сюда.

— Значит ты испугался сумеречника, а вовсе не возмездия от братвы?

— И того, и другого. Но демона больше. Знаешь, что он мне сказал, уходя? Сказал, что ещё вернётся. Мотать нам надо! Бес по любому пойдёт экзодромы шерстить и сюда приканает однозначно.

— Он прав, — Лиша повернулась к Боцману. — Транслируемся отсюда немедленно.

— А этот? — мужчина указал на вора.

— Выбросим на Калямбе.

— Что ж. Под твою ответственность, — Боцман удалился в сторону кабины.

— Я только одного не понимаю, Череп, — произнёс Элекен. — Почему ты решил спрятаться от демона — у другого демона?

— Не знаю… — задрожал тот. — Ты хоть и демон, но… Правильный демон. Ты — хозяин. А тот… Тот другой. Совсем другой. Беспредельщик. Как пёс, сорвавшийся с цепи.

— Бедняга Энк совсем озверел, гоняясь за нами, — констатировала Лиша. — Алик, отведи этого безбилетника в самую дальнюю каюту и запри там. Пусть сидит как мышка, пока мы не достигнем Калямбы.

— Я буду, буду сидеть тихо! — пообещал Череп.

— Пойдём, — подтолкнул его Элекен. — Покажу твою новую камеру.