Обсидиановая бабочка Ицпапалотль

Глава 14. Кетев Мерири

— Почему ты не говоришь со мною, Хо? — сидя на берегу, Ицпапалотль глядела на своё отражение в безупречном зеркале озера. — Может быть ты прогневалось за то, что я говорила с ЛаксетСадафом? Сколько ещё жертв я должна принести, чтобы ты вновь удостоило меня своим вниманием? Сколько миров я должна уничтожить? Ответь?

Она прислушалась, в надежде услышать знакомый голос. Но тишину нарушали лишь отголоски далёкого строительства. Это рос великий Тамоанчан. Город-мир, которому доселе не было равных.

— Я чувствую, как силы наполняют меня. Я открываю всё новые ощущения и возможности. Горизонты отодвигаются всё дальше, и я всё отчётливее начинаю видеть то, что находится за гранью. Но я никак не могу понять, что же это? Что за великое нечто там клокочет? Ответь мне, Хо, что это?

Ожидание было напрасным. Слова тонули в пустоте, оставшись безответными. Эта тишина звоном отдавалась в ушах Ицпапалотль, раздражая её больной разум. Ярость моментально вспыхнула внутри её существа и в виде истеричного всплеска вырвалась наружу. Пронзительно закричав, она ударила руками по воде, затем выпрямилась и пошла прочь от озера, со дна которого всплыли десятки вздутых, уродливых трупов.

У Лиши как обычно не было плана. В таких спешных делах, она привыкла полагаться на импровизацию. А Фархаду ничего не оставалось, кроме как следовать её неожиданным указаниям, на первый взгляд не имевшим никакой логики.

Прямо за выступом, где они прятались, стояла пустая клетка для опасных преступников. Её уже никто не охранял. Большая часть охраны дежурила по периметру, вокруг зрительской площади и судейских трибун. Оставшаяся часть распределилась между гардеробным домиком и лобным местом. Разумнее всего было напасть на охранников, дежуривших рядом с приговорёнными. Но для этого следовало зайти с противоположной стороны плато. Лиша же выбрала место совершенно не подходящее для атаки — в отдалении, почти у основания транспортёрной вышки. Когда карадактили сожрали первых пятерых преступников, и охрана поволокла к мачтам вторую группу, в которую входили Алик и Боцман, Фархад начал нервничать.

— Чего мы ждём? Мы не успеем их выручить!

— Заткнись и не отвлекай меня, — огрызнулась девушка. — Когда скажу — возьмёшь правого.

— Какого правого? Ты про тех двух охранников, что стоят вон там, за клеткой?

— Да.

— А они-то нам зачем?! Какой смысл их убирать?!

— Пора, — Лиша решительно заскользила вдоль края обрыва, по узенькому уступу.

— Коссома, надеюсь, что ты не повредилась рассудком, — ругался Фархад, не отставая от неё.

Убрать двух часовых труда не составило. Они слишком увлеклись брутальным зрелищем, и смотрели только в небо, твердя какую-то бессмысленную мантру. Хватило и одного правильного удара, чтобы свалить их с ног и вырубить одновременно. В шуме трещоток и дружном хоре зрителей никто ничего не услышал.

— Что дальше? — пригнулся Фархад. — Их уже привязывают!

— Подойди. Помоги мне, — Лиша подозвала его, указав на чёрные коробки. — Нужно положить их набок, вот так.

— Зачем? Ну ладно… Шайтан, тяжёлая!

— Вот так клади. Только не до конца, камень приложи под низ. Всё. Пять будет достаточно. Остальные пусть так стоят.

— Что это за коробки? И почему они связаны вместе?

— Вы! Делать! Уйти! Охранники! — перекрикивая шум, заорали эрмундийские служки, заметившие Лишу с Фархадом.

— Уходи и спрячься! — девушка толкнула товарища, и начала щёлкать детонатором. — Да зажигайся ты!

Вспыхнула искра, коробка задымилась и Лиша припустила вслед за Фархадом, а служки, вместо того чтобы преследовать их, кинулись тушить коробку. Им почти удалось выдернуть дымящийся фитиль, но заряд уже успел полыхнуть, и, с жутким грохотом, ударил вверх снопом огненных искр. В небо взмыли столбы праздничного фейерверка. Оглушённые служки разлетелись в разные стороны, опрокинув незакреплённую коробку. Перепуганные карадактили мерзко завопили, а гипсиорнисы прыснули от них врассыпную. Второй снаряд, вылетев из наклонившейся коробки, ударил в самый центр приготовленной салютной батареи, которую тут же охватило пламя. Искры посыпались фонтанами. Сперва зрители подумали, что это было спланировано специально, и не думали разбегаться, крутя задранными головами. Но устроители торжества прекрасно знали, что салют должен проводиться гораздо позже, когда священные ящеры улетят на безопасное расстояние. Сейчас же карадактили летели прямо над опасной зоной. Они уже подняли тревогу, но огромные габариты и тяжёлый вес не позволяли им совершить резкий и быстрый манёвр, чтобы избежать неожиданного обстрела с земли. То, что всё пошло не по плану, стало понятно, когда самовозгорающиеся салютные установки начали долбить куда попало. Один из снарядов, пролетев прямо по центру площади, между рядами присяжных, ударился в трибуны и разлетелся на сотни светящихся осколков, засыпав передние ряды. Двое судей упали со своих кресел. Но это было только начало. Снаряды, взметающиеся вверх, ударялись в некоторых карадактилей, травмируя и поджигая их. Над горой, как над вулканом, нависло сплошное облако дыма, которое при отсутствующем ветре быстро заволакивало плато.

Не дожидаясь, когда сработают все заряды, Лиша и Фархад побежали вдоль склона — к месту казни. Им пришлось буквально продираться через толпу перепуганных зрителей, которые опрокидывая лавки, метались среди вспышек и грохота, пытаясь пробиться в сторону лестниц и фуникулёров. Многие не могли вовремя затормозить около края и срывались вниз — в пропасть. Не помогала даже металлическая ограда. Люди толкали друг друга, опрокидывая наружу. Большая часть людей сгрудилась на верхней лестничной площадке. Кто-то висел на поручнях, истошно прося помощи. Тем временем, параллельно плато, горящий карадактиль, не разглядел в дыму тросы подъёмника и запутался в них. Раненное животное начало отчаянно биться, пытаясь высвободиться. Вышка расшатывалась всё сильнее, наконец на неё перекинулось пламя и быстро охватило деревянную конструкцию.

Охранники ничего не могли предпринять, хоть и пытались как-то прекратить панику. Большая их часть была озабочена эвакуацией судейской коллегии. Приговорённых к казни оставили без присмотра, висеть на мачтах между небом и землёй. Во всеобщей кутерьме, двоим диверсантам удалось добраться до лобного места не встретив сопротивления. Василия Лоурентийского обнаружили сразу. В то время, как все остальные арестанты, воспользовавшись случаем, разбежались кто куда, он остался сидеть на месте. Алик и Боцман уже висели на двух крайних мачтах. Как только Лиша подбежала к ним, в мачты ударился один из самых крупных карадактилей. От многочисленных ран и ожогов ящер потерял сознание и протаранил три мачты, сломав их как зубочистки, после чего, вместе с ними и воющими от ужаса приговорёнными, болтающимися на верёвках, улетел в пропасть. Мачта Боцмана уцелела, а мачта Алика треснула от мощного удара крылом и тут же надломилась, грозя сбросить бедолагу с отвесного склона. Лиша выпустила щупальца и успела перехватить отломившийся ствол. Алика ударило об камни, затем он отлетел в сторону и опять ударился в склон. Чтобы попытаться его вытащить, пришлось бы отпустить мачту, но если мачта упадёт в пропасть, то утащит с собой и пленника. Лиша изо всех сил налегала на тяжеленную жердь. От этого напряжения, в местах соприкосновения с энергетическими щупальцами, дерево задымилось и начало потихоньку гореть.

— Фархад! Фархад! Помоги! — закричала девушка.

— Я иду! Иду! — тот едва успел спустить Боцмана на землю, и спешно кинулся вытаскивать Алика.

Когда Дементьев оказался на краю обрыва, мачта уже вовсю полыхала, и Лиша отпустила её. Одновременно с этой мачтой, в пропасть, дребезжа стальными канатами, улетела горящая вышка. Детонация салютных установок к тому времени успела завершиться, но дым над горой всё ещё не до конца рассеялся. Его клубы завихрялись под взмахами крыльев обезумевших карадактилей.

— Давай, Алик, поднимайся, пора выбираться, — Фархад разрезал верёвку на ногах Дементьева.

— Голова-а, — стонал тот.

— Голова — не жопа! Перевяжи, да лежи!

— Пойдём по южному склону, — крикнула Лиша.

— С ума сошла? Там нас выкинут в пропасть! — брызнул слюной капитан.

— Делайте, как я говорю!

Обойдя дымящиеся постройки, группа тут же влилась в шумную толчею зрителей, давящихся возле единственного уцелевшего спуска. К тому моменту, как они смешались с толпой на транспортной площадке, охранники наконец-то начали брать ситуацию под контроль, прекратив толчею и организовав эвакуацию. Уцелевшие карадактили улетели, а дым снесло вниз — в долину. Судя по выкрикам, представители власти начали искать беглецов, но сейчас, в суете и давке, это было уже нереально. Чтобы не допустить дополнительных жертв, людей нужно было сначала спустить с горы, а уже внизу начать их «просеивать», выискивая сбежавших арестантов и диверсантов.

Таким образом, беглецы сумели протиснуться на лестницу и начали спуск вместе со всеми остальными. Это была очень экстремальная процедура. Не смотря на попытки организовать спуск, перепуганный народ сильно спешил. Задние давили на передних, буквально толкая их вперёд. В какой-то момент измученный Алик решил, что он уже не шевелит ногами, а просто ползёт вниз, увлекаемый жёстким и костлявым человеческим потоком, и главной его мыслью было — «только бы не выдавили меня за поручень!»

Упавшая вышка, пролетая мимо одной из нижних площадок, зацепила её, повредив лестничную конструкцию. В результате, пара пролётов на нижних сегментах деформировалась и наклонилась под существенным углом. В добавок, всё это страшно скрипело и шаталось. Здесь было бы разумно провести людей аккуратно, по одному, чтобы не создавать лишнюю вибрацию и не оказывать дополнительную нагрузку, но контролировать процесс было некому. Охранники, руководящие эвакуацией, были сосредоточены в основном наверху, а до низа оставалось ещё порядочное расстояние. Кто-то из идущих безуспешно взывал остальную массу к разуму, предлагая повременить и рассредоточиться. Но большинство продолжал толкать вперёд страх. Выбитые крепления угрожающе скрежетали и стучали, выдалбливая из скалы каменистое крошево. Затем, сегмент лестницы предательски просел, и несколько человек вывалилось за перила, повиснув на руках. Им никто и не думал помогать. Все лишь быстрее начали толкаться, спеша поскорее миновать опасный участок. Алик чувствовал, что теряет сознание. Удар головой об камень не прошёл бесследно. От давящих со всех сторон тел перехватывало дыхание. Он из последних сил пытался оставаться в сознании, но это становилось всё сложнее. Лестница ещё просела и наклонилась. Кто-то сорвался и улетел вниз. Бурная людская масса с криками и руганью спазматически проталкивалась дальше по узкой металлической кишке. Земля, гора и небо закружились безумным хороводом. Алик успел лишь вцепиться кому-то в плечо, после чего в его глазах всё померкло.

Погода явно портилась. Налетели тучи, обложив небо со всех сторон. Морская поверхность морщилась мелкими складками, а ветер натягивал с востока неприятную сырость. Прошло всего лишь два часа, а коллектив, практически в полном составе, уже пребывал в совершенно неадекватном состоянии. Парни мычали что-то нечленораздельное, девушки — дремали, или же глазали в одну точку, не моргая. Спиртное, начинённое мнемоническим ингибитором, сработало идеально. Чуть больше половины бутылки превратили шесть человек в отупевшую скотину. Сначала все безудержно веселились и дурачились (первый симптом активации препарата), затем набросились на еду и воду, а сейчас, съев и выпив почти всё, что было заготовлено на целую ночь, сидели и оттормаживались, словно дауны. В эти минуты ингибитор поочерёдно блокировал участки их мозга, отвечающие за память. Ещё часок, и они «отлипнут», после чего их базовые инстинкты перезапустятся и им захочется секса. Но к тому моменту, его уже с ними не будет. Он останется в их головах как невнятное и ложное воспоминание.

Но один из ведомственных элементов портил Арлекину все карты. Трезвый капитан Осипов, строго ведущий «Гортензию» в пределах видимости береговой черты, старательно обходил подозрительный циклон, черневший на горизонте. Все попытки соблазнить его на употребление водки, успехом не увенчались. Этот парень был упрям как тысяча ослов. Если строптивый куклёныш вмешается, и начнёт будить сомнамбул, то их память не сотрётся и все старания уйдут коту под хвост. Времени для принятия решения оставалось катастрофически мало. Самым простым и, казалось бы, единственным разумным вариантом было применить силовое воздействие — как бы невзначай прикончить упрямого моряка прямо за штурвалом, а затем — сбросить его в море. Когда все проснутся, и обнаружат, что его нет, то даже и не поймут, был ли он с ними вообще? Да, от этого игра уже переставала быть чистой, но когда на кону стоит угроза операции в целом, то стремлением к филигранности проводимой работы можно было вполне пренебречь. Тем более, что заложенные в задание форс-мажорные обстоятельства допускали утрату от одного — до двух незначительных элементов, хоть и лишали Арлекина существенных бонусов.

Размышляя над тем, как лучше избавиться от капитана, Арлекин с улыбкой глядел, на Сергея Миронова блюющего с противоположного борта. Он выпил больше всех и едва не приговорил остатки дежурной водки. Пришлось быстренько подсунуть ему обычную.

— Серёг, тебя укачало, — заплетающимся языком бормотал сидевший рядом Иван Бекашин, качая неустойчивой головой, как болванчик. — А меня никогда не укачивает. Потому, что я такой. Я в космос могу полететь. Не веришь? А вот я сейчас позвоню профессору Ивлеву… С-станиславу Андреичу и-и… И он тебе подтвердит. Он тебе докажет.

С этими словами парень полез за мобильным телефоном.

— Мне не веришь. Другу не веришь! Щас тебе скажет профэссор — умный чилавэк! Да ш-што ты будешь… — пальцы слушались хозяина очень плохо, и Ваня уронил свой телефон под ноги. — Куда ты упал? А, вот… Так о чём я? А. Профессор! Мне должен позвонить… Или я ему? Щас я ему позвоню и спрошу.

Загудели нажимаемые клавиши, выдернув Арлекина из оцепенения. «А вот этого не надо. Никаких звонков нельзя допускать».

— Ну-ка, дружище, дай-ка я маме позвоню, — скользнув к Бекашину, ласково попросил он, хватаясь за его телефон.

— Э-э! Вован! Отвали! — дёрнулся тот, и телефон, словно кусок мыла, вылетел из потной руки, сделал в воздухе кульбит через борт и плюхнулся в воду. — Вова-а-ан! Ты чё наде-е-елал! Каз-злина ты…

Иван полез за борт, пытаясь что-то выловить из воды.

— К-куда! — Арлекин ухватил его за шиворот и затащил обратно. — Свалишься, дурак! Хрен с ним, с телефоном!

— Да ты!!! — вращал безумными глазами Бекашин. — Это мой телефон!

— Да куплю я тебе телефон! Куплю! Успокойся!

— Только, сука, попробуй не купить! — оттолкнул его парень.

— Куплю, — ещё раз повторил Арлекин, и отошёл от Ивана, который продолжил бубнить что-то совсем другое, совершенно нечленораздельное.

«Он принял меня за своего товарища. Препарат действует. Осталось разобраться со стойким оловянным солдатиком», — ухмыляясь, Арлекин направился в сторону кормы, где возвышалась одинокая фигура Геннадия Осипова.

— Веселее моряк, веселее моряк, делай так, делай так и вот так! — пропел он, подходя к невозмутимому рулевому. — Как настроение, капитан Кук?

— Замечательно. И развлекать меня не надо. Развлекайте вон — народ, — сдержанно ответил Гена.

— А народ уже развлёкся, — Арлекин развёл руки в стороны и глупо захихикал. — Упоролись в хлам, хи-хи-хи. Я бы с ними ещё покуролесил, да они уже не в том состоянии, хи-хи-хи.

— Ну значит хреновый из Вас тамада. У хорошего тамады гости так быстро не напиваются.

— Да и у меня никогда не напивались. А эти прямо как с цепи сорвались. Не мог же я заткнуть им рты кляпом? И потом, цель тамады — доставить гостям максимум удовольствия. А для этих ребят главным удовольствием было набухаться в дрова, как я понял… Ох, куда катится этот мир? Молодёжь спивается. Даже девушки от парней не отстают — хлещут как лошади. И как у тебя терпения хватает возиться с этими алконавтами?

— Господин клоун. Мы с вами на работе. И поэтому не имеем права обсуждать работодателей в дурном ключе, кем бы они ни были, и чем бы ни занимались. Это не наше с Вами дело. Они нам платят, и мы должны вести себя сдержанно.

— Ну да, ну да, — закивал Арлекин, присаживаясь рядом. — Я же так. Я же просто. Ну выпили ребята, ну перестарались. С кем не бывает? Дело молодое.

— Господин клоун, если Вы здесь закончили, то можете быть свободны. Где рыбачит Ваш друг? Я могу бросить якорь вон в той бухте, чтобы подождать его.

— Если Вас это не затруднит.

— Ничуть, — Осипов положил руль в положение «лево на борт» и яхта наклонилась, поворачивая в широкий залив.

— Вы так любезны, — улыбающийся Арлекин пощупал под своим рукавом выдвигающийся клинок: лёгкий, как пластик и твёрдый, как металл. — Долго ждать не придётся. Катерок у него быстрый.

Геннадий, ничего не подозревая, заводил судёнышко в бухту. Арлекину было немного жаль, но отнюдь не моряка, а то, что его нейтрализация подпортит такое гладкое дельце. Он до последнего прикидывал альтернативные варианты. Даже когда поднимался с ящика, заходил к нему за спину, чуть сбоку. И когда специальный нож уже был готов нырнуть ему в ладонь, чтобы та молниеносно всадила лезвие в беззащитное тело куклы. А когда он уже был готов совершить последний удар, его словно прострелило озарение. Лезвие спряталось обратно в рукав, тело обмякло, с губ вновь полетело незамысловатое мурлыканье.

— Вы, — Гена мельком обернулся к нему, явно ощущая каким-то неведомым чувством смерть, нависшую над его жалким существом. — Вы бы это. Ушли оттуда. Не люблю когда над душой стоят. Извините.

— Да, да. Прошу прощения, — Арлекин вернулся на свой ящик и сел, положив ногу на ногу. — Я просто хотел посмотреть, как Вы управляете яхтой. Никогда раньше не видел. Всё кажется так просто. Но на самом деле, наверное, нелегко, да?

— Не сложно, но и не легко. Нормально. Я привык.

— Ответ настоящего моряка! Когда я на Вас смотрю, уважаемый Геннадий, то вижу, что с этой яхтой Вы — единое целое, — Арлекин заметил, как на лице Осипова дёрнулся мускул. — У Вас прекрасная яхта. Знаете, все эти современные комфортабельные яхты, хоть и пафосные, но бездушные. По сути, это обычные лоханки, напичканные электроникой и дорогими вещами. А я считаю, что яхта должна быть такой, как «Гортензия»: парусной, лёгкой и чтобы ничего лишнего…

— В этом я с Вами согласен. Вот только яхта эта, увы, не моя, а господ Гераниных, — с нескрываемой горечью ответил Гена. — Мне на такую роскошь копить осталось лет, наверное, девяносто.

— Не понял, — изобразил удивление клоун. — Это шутка, или Вы не в курсе?

— Не в курсе чего?

— Того, что яхта скоро станет Вашей.

— Вы издеваетесь, господин клоун?

— Чего ради?! Ваш хозяин сам мне признался в том, что скоро они избавятся от «Гортензии», и купят новую яхту. Более дорогую и современную, со всеми удобствами и наворотами. А «Гортензия» — это вчерашний день и времена аргонавтов…

— Что значит «скоро избавятся»? — занервничал Осипов. — Ну-ка, с этого момента поподробнее! Почему я об этом ничего не слышал?

— Я не знаю, почему Вы не в курсе, вот только Геранины всерьёз вознамерились приобрести новую посудину. Небольшую, но комфортабельную. «Гортензия» — очень хорошая яхта, но уже старенькая, да и отдыхать на ней не вполне комфортно. А в регатах участвовать Владимир не собирается. Поэтому её скоро продадут.

— Они не могут так поступить! Это безрассудство!

— Это их право, как владельцев, — наслаждался смятением Геннадия Арлекин. — Вы тут ничего поделать не сможете.

— Я поговорю со старшим. Он должен понять…

— Он уже всё решил. Его сыну нужна новая яхта, и этот вопрос не обсуждается. Скоро он её получит. Ну а от старой им нужно поскорее избавиться. И если Вы желаете наконец-то её приобрести, то считайте, что момент настал. Это Ваш шанс, Геннадий.

— Но у меня всё ещё недостаточно денег…

— Как я понял… — Арлекин приблизился к уху Осипова и начал шептать. — Своим долгим и преданным трудом Вы заслужили у Гераниных такое уважение, что они готовы… Уступить Вам яхту… Всего за полцены.

— Откуда такая информация?! — встрепенулся Гена. — Это невозможно!

— Хотите верьте, хотите нет, но Владимир Геранин признался мне в этом лично.

— Да это просто пьяный базар!

— Не знаю, но я видел у него документы на покупку новой яхты, а о судьбе «Гортензии» он высказался вполне однозначно. Владимир хоть и глуповат по натуре своей, но прекрасно видит, как Вы «облизываете» «Гортензию». Почему бы не наградить Вас за долгую и честную службу такой щедрой скидкой? За это Вы будете служить им ещё ответственнее, уже на новой яхте. Понимаете замысел?

— У меня всё ещё не хватает денег даже на половину стоимости, — забормотал Осипов. — Но если я продам свою квартиру и перееду к родителям, тогда мне хватит… Господи, я не верю собственным ушам.

— Вот видите, как всё прекрасно складывается, — Арлекин похлопал его по плечу. — Теперь Вы счастливы?

— Счастлив? Да я просто на седьмом небе! Я всё ещё в это не верю!

— Пожалуйста, — клоун указал в сторону кабины. — Идите, и спросите у своего шефа. Правда чуть попозже, когда он проспится. И он Вам расскажет то же самое.

— Если Геранины это сделают… Да я им руки буду целовать!

— Ну, не стоит так унижаться. Тем более, что им нужны не Ваши лобзания, а Ваш труд. Лучше давайте-ка отметим это радостное событие, хряпнув по рюмочке водочки. А то я, знаете ли, подзадолбался чего-то с вашими пассажирами, душа просит разгрузки, а поддержать меня некому, — Арлекин вытащил уже заготовленную бутылку с водкой и машинально начал наполнять стаканчики.

— Э-нет, мне правда нельзя, — всё ещё отнекивался капитан, но уже не так категорично.

— Только по одной, — клоун побултыхал перед ним остатками спиртного. — Глядите, сколько тут осталось. По полстаканчика — не больше. Это же ерунда. Давайте вздрогнем ради такого хорошего дела и бахнем торжественный салют в честь будущего хозяина прекрасной «Гортензии»! А то уже время поджимает, пора звонить моему рыбаку… Давайте-давайте, Гена, не отказывайте.

Он буквально силой всунул стаканчик в руку Геннадия.

— Ну, разве что, ради отличной новости, — сдался тот. — Новость действительно сногсшибательная, тут не поспоришь.

— За Вас, — Арлекин стукнул стаканчиком об его стаканчик. — Давайте быстренько жахнем, и будем бросать якорь.

Пока Гена пил, клоун хитрым движением выплеснул содержимое своего стакана и тут же сунул капитану под нос кусочек копчёной колбасы.

— Угу, — Осипов закусил.

— Ура-а! — счастливый паяц выстрелил в воздух сигнальной ракетой. — Да здравствует капитан! Ну а теперь стоп машина, дальше заплывать не нужно.

— Хорошо, — Гена заглушил мотор и пошёл в сторону бака, бросать якорь.

— Почтеннейшая публика! Я не слышу оваций! Где крики «Бис!»? Где цветы? — Арлекин раскланялся в пустоту. — До кульминации осталось три, две, одна…

Крутнувшись на месте, он сорвал парик и пошёл вслед за капитаном. По примерным подсчётам коварная настойка должна была вырубить Осипова через пять минут. За два часа ингибитор, взаимодействуя с этиловым спиртом, увеличил концентрацию в разы. И всё это на голодный желудок (парень с самого утра не имел во рту маковой росинки). Но он опять просчитался. То, что должно было свалить с ног среднестатистического мужчину, никак не могло справиться со здоровым организмом молодого моряка. Гена, весело распевая, стравливал якорный трос и время от времени смеялся, напоминая человека, накурившегося наркотиков.

— Действительно, стойкий оловянный солдатик, — в сердцах произнёс Арлекин.

— Чего? — обернулся к нему Гена и тут же заржал. — Ха-ха-ха, а без парика ты ещё смешнее!

— Надвигается туман…

— А? — капитан обернулся, посмотрел на странную, тёмную облачность, ползущую с открытого моря, и опять расхохотался. — Туман? Ха-ха-ха! Я — ё-жик, я у-пал в ре-ку. Ха-ха-ха! Чёрт, этот якорь всё тяжелее и тяжелее. Тяжелее и тяжелее, прикинь? Подустал я малёха. Надо прилечь.

— Приляг-приляг, — кивнул Арлекин. — Отдохни. Яхта на якоре, всё нормально…

— Я просто полежу здесь, — Гена лёг на свёрнутый парус, и укрылся брезентом, словно одеялом. — Пять минут. Только пять минут.

Он затих.

— Ну вот и славно, — из клоунского рукава выскользнуло чёрное лезвие, готовое перерзать якорную привязь. — Спите спокойно, дорогие товарищи. Следующая остановка — Омикрон.

Вдали послышался гул мотора. Из-за мыса показался чёрный катер с опознавательными знаками Сочинской Директории Краснодарского Капитула. Насвистывая, Арлекин склонился над верёвкой, приготовившись её резать, как вдруг, позади него раздался стук открываемой двери и замяукал сонный женский голос.

— Да что же вы такие неугомонные? — ему пришлось оставить верёвку и отправиться на корму, чтобы узнать, кому там приспичило бродить. — Надеюсь, это не 8003-12-1 там шатается…

Но очнувшейся девушкой была Настя Альжевская — любовница хозяина. Сам Геранин преспокойно дрых в кабине, куда успели удалиться и Пантелеев с Вершининой. Миронова с Бекашиным перебрались ближе к корме, и возились внутри большого двухместного спальника.

— Лидочка, Ваня, — растрёпанная, полуголая Анастасия, словно лунатик, топталась рядом. — Тут происходит что-то.

— Не мешай им, — Арлекин подхватил её под руку. — Они отдыхают. Луше погляди во-он туда.

И он указал ей в сторону приближавшегося катера.

— Что это? — Настя вытаращила свои расфокусированные глазищи.

Налетевший ветер поднял её рыжую шевелюру дыбом. Заколка чудом держалась на её трепещущем локоне.

— О-о-о, подруга, — зашептал ей клоун. — Это — корабль смерти. Если он нас догонит, то все умрут.

— Умрут? — по щекам девушки потекли слёзы. — Но я не хочу умирать. Почему мы не плывём? Мы должны уплывать!

— Конечно должны. Но мешает якорь. На вот, ты знаешь что делать, — Арлекин порылся среди разбросанных вещей, подобрал кухонный нож и всунул его в настину руку.

— Делать? — невменяемая барышня тупо глядела на нож. — Я должна что-то?

— Иди во-он туда. Увидишь верёвку, опущенную в воду, — терпеливо разъяснял клоун. — Отрежь её этим ножом. А я запущу мотор и мы уплывём. Поняла?

— Я поняла, Геночка, я поняла. Сейчас я пойду и отрежу верёвку.

— Умница.

Арлекин проследил, чтобы девушка дошла до бака и, не разбудив капитана, нашла нужную верёвку. Настя двигалась как запрограммированный робот. Но алгоритм её действий был правильный. Обнаружив якорный трос, она с усердием принялась его пилить.

— Молодец, давай-давай, — подбадривал её хитрый паяц. — Не нужны якоря. Прочь якоря.

С этими словами, он столкнул в воду запасной якорь, не привязанный ни к чему.

— Уплывём, уплывём, — повторяла Анастасия.

Под лезвием острого ножа верёвка быстро мохрилась и топорщила оплётку вокруг разреза.

— Так держать, — уверенный, что она довершит начатое, Арлекин отправился к штурвалу.

Теперь можно было не опасаться, что нарастающий шум мотора кого-то разбудит. Рычаг управления пополз к максимальной отметке. Вода за кормой вспенилась. «Гортензия» вышла из спокойной гавани, и, повинуясь новому рулевому, взяла курс на туманную дымку. Сумеречники на катере поняли замысел своего агента, и, сбавив скорость, пристроились яхте в кильватер.

Еле передвигая ноги, Настя с ножом вернулась на корму. Заколку она окончательно потеряла, и теперь её волосы резвевались, как факел. Указав на катер, она спросила, — теперь он нас не догонит?

— Теперь всё будет хорошо, — улыбаясь, Арлекин вышел из-за штурвала, и деликатно повёл девушку к дверям кабины. — Ты поступила правильно. Ты всех нас спасла.

— Правда?

— Конечно! А теперь лети, лети птичка моя, — затолкнув Альжевскую внутрь кабины, клоун закрыл за ней дверцу и вернулся к штурвалу.

Инфильтраторы в чёрном катере, увидев, что свидетелей на борту «Гортензии» не осталось, догнали яхту и, поровнявшись с ней, продолжили идти параллельным курсом. Туман становился всё плотнее. Из открывшегося люка выбрался сумеречник, похожий на аквалангиста.

— Глуши мотор! — крикнул он Арлекину.

— Рано! — весело щерясь, мотал головой тот. — Нужно убедиться, что они пройдут через фату!

— Не глупи, Арлекин! «Омикрон» и так засосёт их! И нас вместе с ними, если мы не покинем это место через десять минут!

— Я должен быть уверен! — гнул свою линию упрямец.

На борту катера появился второй сумеречник, — Арлекин! Если ты сейчас же не остановишься, мы разворачиваемся и уходим без тебя!

— Зануды, — Арлекин с досадой стукнул кулаком по штрвалу, и рванул рукоять в нейтральное положение, после чего заглушил двигатель яхты. — Всё! Иду!

— Давай быстрее!

Сумеречников можно было понять. Туман загустел уже настолько, что два судёнышка едва просматривались, даже двигаясь рядом друг с другом. Катер подошёл поближе к борту «Гортензии». Арлекин, нарочно издеваясь над своими малодушными коллегами, не торопился покидать обречённую яхту. Он подобрал свой парик, отряхнул его, затем, сходил за сумкой и бросил её через борт — в руки одного из «аквалангистов». Потом, взяв пустую бутылку, в которой некогда была водка с ингибитором, он озабоченно произнёс: «По-хорошему, нужно её утилизировать согласно дежурного протокола. Внутри же остались следы вещества…»

— Арлекин! — в один голос крикнули сумеречники на катере. — Мы уходим!

— Ладненько, — рассмеялся клоун. — Оставлю ребятам на память. Может им пригодится, для бутылочной почты, например? Хе-хе.

Оставив бутылку на палубе, он пошёл к борту, и одним движением срезал воздушные шарики. Разноцветной гроздью, они взмыли в туманное небо, и полетели в сторону аномалии. Арлекин задумчиво провожал их взглядом. Удалившись вперёд, по курсу дрейфа «Гортензии», на несколько десятков метров, шары вдруг преодолели какую-то невидимую грань, при этом некоторые из них лопнули, а остальные стали чёрно-белыми. Фата сумерек уже совсем близко. Прекратив искушать судьбу и терпение ожидавших его коллег, он перепрыгнул на катер.

— Наконец-то, — втретили его сумеречники. — Мы уж подумали, что ты решил остаться.

— Нужно было всё проверить досконально, — ответил Арлекин, забираясь в открытый люк.

— Всё. Уходим, уходим!

Катер развернулся практически на месте, и помчался в сторону берега, оставив яхту, постепенно растворяющуюся в тумане.

— Советник распорядился наградить тебя сразу, как только выполнишь задание, — сообщил один из сумеречников, открывая небольшой сейф, и извлекая из него металлическую капсулу со светящейся шкалой. — Вот, держи. Ты это заслужил.

— Это хорошо, — Арлекин поймал налету брошенный ему предмет, и стал рассматривать с притворным удивлением. — Ого, высший сорт. Вкусняшка. Вы не против, если я перекушу прямо здесь? А то аппетит нагулял в этой морской прогулке.

— На здоровье.

— Благодарствую. И-и, вот ещё что. Я должен отчитаться перед советником, о выполнении задания. Был бы очень признателен, если бы меня ненадолго оставили в уединении.

— Пожалуйста, — сумеречник пожал плечами, прошёл в переднюю часть кабины, и запер за собой дверцу.

Арлекин остался один, в маленьком, тускло освещённом помещении без окошек и иллюминаторов. Катер подпрыгивал на волнах и громко гудел, исключая возможность подслушать частный разговор. Для пущей конспирации, общение с нанимателем велось по обычной сотовой связи, с использованием кодовых слов. Это было одно их странных условий охотника. Вынув из сумки простенький мобильник, он набрал номер.

— Арлекин? — послышалось из трубки. — Как Ваши успехи?

— Я выполнил работу. И уже получил часть вознаграждения, — ответил Арлекин, вращая капсулу.

— Это хорошо. Значит мы в Вас не ошиблись. Остальное получите, когда вернётесь в Сочи. С Вами приятно иметь дело.

— Взаимно.

— Я немедленно отрапортую об этом успехе нашему покровителю. Благодарю за отличную службу.

— Не за что. Будут ещё интересные задания — вы знаете к кому обращаться.

— Разумеется. Конец связи.

— Конец, — Арлекин выключил телефон и, приоткрыв люк, выбросил его в море. — Улетел скворец…

Как только он вернулся в кабину и расслабленно откинулся на кожаном сиденье, на руке запиликал инфоком. Индикатор оповещал о начале передачи по секретному, шифрованному каналу.

— А вот и прилетел, — подождав немного, он включил голосовое искажение и установил соединение.

— Либр-Председатель, — послышался в наушнике тот же самый голос, что звучал в мобильнике.

— Да, советник, — искажённым тембром откликнулся Арлекин. — В чём дело?

— У меня для Вас две новости: хорошая и плохая. С какой начать?

— Давайте с хорошей.

— Арлекин блестяще справился с заданием.

— Я в этом не сомневался, потому и рекомендовал именно его. Ну а в чём заключается плохая новость?

— Похоже, что своей работой мы привлекли внимание сальвификариев. По некоторым сведениям, нами заинтересовался Ал Хезид, который подбирается всё ближе. Если мотивы Либры-Крепускулы вскроются, то нас всех нейтрализуют.

— Слушайте меня очень внимательно. Если что, во всём виноват Арлекин. Инициатива принадлежала ему и только ему. Мятежный инфильтратор должен быть нейтрализован в кратчайшие сроки, до того, как к делу подключится Ареопаг. Совет Либры-Крепускулы к этому не причастен. Напротив — он провёл собственное расследование, выявил испорченный элемент и принял решение устранить его прежде, чем он успеет натворить новых бед. Вам всё понятно?

— Так точно. Но Арлекин слишком хитёр и опасен. С ним могут возникнуть проблемы.

— Не возникнут. Арлекина я беру на себя. Он будет гарантированно нейтрализован во время получения окончательного расчёта. Сохраняйте бдительность и твёрдость, советник Корвус. Вы мне ещё понадобитесь.

— Служу равновесию!

«Ну вот и всё… Прощай, Арлекин. Ты выполнил свою последнюю миссию. Настало время, когда рамки, которыми ты ограничен, стали слишком сильно тебя стеснять. Нужно развиваться дальше. И если дальнейшему становлению мешает сама сущность, значит нужно избавиться от этой неполноценной сущности. Убить её и выйти на новую орбиту, уже в новом статусе, без постылых планок над головой. Арлекин был хорош. Он был лучшим из лучших. Но он исчерпал себя».

Пищевая энергокапсула была заправлена в слот на левой руке. Предохранительный рычаг переведён в режим впрыска. Он заслужил этот последний ужин. Когда за ним придут: прямо сейчас, или на берегу — уже не важно. Насладиться трапезой времени хватит. Какой же это был волнительный момент!

С этими мыслями, Арлекин нажал кнопку инжектора и блаженно откинулся, ощущая, как прилив бодрящей сытости разливается по его естеству, заполняя до краёв, как сосуд.

Кетев Мерири! Вы только подумайте! Кетев Мерири! Она рехнулась. Она действительно помутилась рассудком. И непонятно, кого молить о её вразумлении? Аллаха? Христа? Или кого-то из её «любимых» индейских божков, навроде Кетцалькоатля? Кто сможет вправить ей мозги? Если бы я знал. Но я не знаю.

И Боцман идёт за ней, как за мессией. Я перестаю понимать своего друга. Он действительно верит в то, что может что-то изменить. И самое ужасное заключается в том, что я вижу его готовность броситься грудью на амбразуру, во благо этой безумной цели.

Как друг, я не могу так всё оставить. Как бы мне ни было страшно и неприятно общество этих фанатиков, я должен идти за ними. Ради Боцмана. Чтобы спасти его, и выдернуть из этих сетей, когда предоставится такая возможность.

А пока… Я обязан набраться храбрости. Кетев Мерири, значит? Что ж, Лиша, будь по твоему. Возможно то, что мы там увидим, наконец-то заставит кое-кого задуматься…

Субсекционный канал. Немаркированное редуктивное завихрение. Темпоральный фрактал 11.334.

Алик проснулся, но всё ещё пребывал в каком-то пограничном состоянии, из которого выходить не хотелось. Увиденное во сне настолько завладело его разумом, что на какое-то время ему стало безразлично то, что происходит в действительности: чем закончился побег из Эрмигили, что с ним случилось, где он находится и так далее. Все эти вопросы были как-то сами-собой отодвинуты на второй план. На первый же выступили загадки минувшего видения.

До этого, Алик страстно желал увидеть продолжение своих воспоминаний, дабы узнать узнать больше о прошлом, и найти истину. И вот, его мечта сбылась. Он вспомнил, чем закончились похождения Арлекина. Но вместо ответов, он окончательно утонул в потоке новых вопросов.

Что же всё-таки натворил Арлекин? Зачем он отправил «Гортензию» в аномалию «Омикрон»? И, самое главное, с какой целью подставил сам себя? Он вёл какую-то двойную игру, выдавая себя то за Арлекина, то за Либр-Председателя (Алик почему-то знал, что это должность, а не прозвище). Было ли это осознанным планом, или же патологией, как в фильме «Бойцовский клуб»? Но если это не банальное раздвоение личности, тогда что сподвигло его на самоубийство, сколь изощрённое, столь же и глупое? Допустим, ему надоела эта двойная жизнь, и он решил положить ей конец, уничтожив одно из своих альтер-эго, но ведь при этом так же неотвратимо погибало его «второе Я»! Какой в этом смысл? Какая логика?

Продолжительную дисанию Дементьева нарушил звук открываемой двери и автоматически включившийся свет. Нужно было пробуждаться. Вместе с попытками взбодриться, вернулась проклятая боль. Болело практически всё тело, но сильнее всего — голова. Слишком уж сильно он ударился об камни, болтаясь на верёвке вверх тормашками.

— Кто там? — держась за гудящую голову, Алик попробовал приподняться.

— Э, дорогой, ты лежи-лежи, не вставай, — ответил ему пришедший Фархад. — Ты как себя чувствуешь, брат?

— Ужасно…

— Это пройдёт. Лиша сказала — ты быстро восстановишься.

— Хорошо если так… Полагаю, что мы опять на «Одалиске»? Даже и не знаю, радоваться этому, или нет. Ты же вроде бы от нас уходил?

— Ну, как ушёл, так и вернулся, — Фархад присел на его койку.

— И сдаётся мне, что ты это сделал вовсе не ради меня, и тем более не ради Лиши.

— Спорить не буду. Тебя я знаю мало, а Лишу… Лучше бы вообще не знал. Вот Боцман — такого штурмана мне в жизни не найти, да! Ты не обижаешься на меня за эти слова?

— С какой стати? Мы с тобой действительно знакомы два понедельника. А Боцман, как я понимаю, твой старый друг.

— Он мне больше чем друг. Он мне как брат, — Фархад даже немного расчувствовался и его глаза заблестели поволокой слёз. — Ты знаешь, Алик, как мне всегда не хватало такого старшего брата. Который бы поддерживал, помогал. А где надо — отвешивал бы заслуженную оплеуху. Если бы у меня с рождения был такой брат, возможно, моя жизнь сложилась бы иначе, и я был бы счастлив там — на Земле. Но, к сожалению, я рос один: без братьев и сестёр. И случилось то, что случилось. Теперь я живу здесь, и наконец-то мне подвернулся человек, который стал для меня таким братухой. Наверное, запоздало, но лучше поздно, чем никогда. Потерять его я не могу. Не имею права. Потому и вернулся.

— Ты хороший парень и верный друг. Но боюсь, что переубедить Боцмана тебе не удастся, — ответил Дементьев. — Он собирается идти с нами до конца.

— Знаю, — печально кивнул Фархад. — Но вдруг он всё-таки одумается? А пока я вас потерплю на своём экзокрафте… Ну, не всех вас терпеть придётся, конечно, а только Лишу. Тебя-то я уважаю, и претензий к тебе нет. Старый Василий — просто блаженный дед. С него тоже спросу никакого. А вот Лиша меня действительно выводит из себя. Куда она лезет? Куда вас тащит? Шайтан её подери! Знаешь, куда она транслироваться удумала?

— В Кетев Мерири, — спокойно ответил Алик.

— А ты хоть знаешь, что это такое?! Не знаешь? Зато я знаю.

— Так поведай мне, об этой страсти Господней. Лично мне это название ни о чём не говорит, кроме того, что в нём есть что-то еврейское.

— Потому что пришло из старинной еврейской легенды о полуденном зное, принявшем облик демона. На самом же деле всё обстоит гораздо хуже. Кетев Мерири — это атипичная и нестабильная, пульсирующая зуна, не подпадающая ни под один классификатор. Там с нами может произойти всё, что угодно. Но скорее всего — смерть. Транслироваться в эту гибельную дыру ни в коем случае нельзя!

— Ну и что ты предлагаешь? Убедить Лишу не транслироваться туда? Допустим, мы её убедим, и дальше что? Где искать чёртову Ицпапалотль?

— Да плюньте вы на неё! Неужели вы думаете, что нет того, кто сможет получше вас ей крылья обкарнать? Зачем вы лезете не в своё дело? Давайте лучше займёмся более полезными делами. Мы поможем тебе вернуться обратно на Землю, а потом присмотрим зуну потеплее и поудалённее, найдём себе хороших, хозяйственных баб, и будем жить-поживать до самой окончательной смерти. Неужели мы это не заслужили?

— Послушай Фархад, — Дементьев, скрипнув зубами от боли, сел на кровати. — Раньше, я бы с радостью откликнулся на твою затею, и приступил бы к обдумыванию плана, как сбежать от чокнутой Лиши и вернуться на Землю. Но сейчас. Всё немного изменилось.

— Что изменилось, Алик? Ты больше не хочешь вернуться домой?!

— Хочу. Очень хочу. Но теперь я должен вернуться не просто так, а с чётким пониманием того, кем я являюсь на самом деле. Иначе смысла в этом возвращении не будет никакого.

— Это Лиша запудрила тебе мозги! Она это умеет!

— Лиша здесь не причём. Я постепенно начинаю вспоминать своё прошлое, и оно абсолютно не вяжется с жизнью, которую я вёл до прибытия сюда. Выходит, что эта жизнь была иллюзорна, придумана кем-то за меня, понимаешь? А истинное прошлое хранит в себе какую-то жуткую загадку, которую кто-то пытался от меня скрыть.

— Не понимаю, — мотнул головой Фархад. — У нас у всех жизни делятся на «там» и «здесь». Можно забыть одну из этих жизней, да. Но так, чтобы воспоминания о ней разнились — это нонсенс.

— Я всё-таки попробую в этом разобраться. Но без Лиши это сделать у меня не получится.

— Думаешь, что она знает правду о твоём прошлом?

— Наверняка. В моём последнем воспоминании точно фигурировало её имя — Ал Хезид. Значит она была как-то связана со мной. Не прямо, так косвенно. Пока что я не хочу требовать от неё ответов. Нужно попытаться ещё что-нибудь вспомнить, чтобы ей уже было не отвертеться. А пока. Пока буду ходить за ней хвостиком.

— Если мы вернёмся из Кетева живыми, в чём я лично сильно сомневаюсь, вы все: и ты, и Боцман, поймёте, что ваша миссия — просто бесполезная игра со смертью, — Фархад поднялся и собрался уходить. — Лежи, Алик, лежи. Тебе нужно отдыхать.

— Лучше я встану. Мне кажется, чем больше я двигаюсь — тем быстрее восстанавливаюсь.

— Если свалишься где-нибудь в коридоре, я тебя назад тащить не буду.