Обсидиановая бабочка Ицпапалотль

В просторном и прохладном офисном помещении играла лёгкая, расслабляющая музыка. Вокруг кипела работа: всевозможные клерки бродили туда-сюда со стопками документов и папок. Мерцали экраны с графиками, калькуляциями и схемами. Двигаясь между разгороженными столами, молодой мужчина в синей униформе со светящимися значками, вёл за собой изумрудноволосую девушку в строгом синем платье, на котором перемигивались такие же значки. Мужчина выглядел расслабленным, спокойным и даже весёлым (из-за лёгкой улыбки, не покидающей его губ). Голубые глаза, похожие на пару цветных стекляшек, излучали разум и уверенность. Лицо чем-то напоминало манекен: правильные пропорции, узкие скулы, острый подбородок, ровный нос. Пышная, светлая шевелюра была уложена в стильную причёску.

Ведомая же явно была чем-то напряжена. Она двигалась неуверенно, а мускулы на её лице постоянно подёргивались, словно эмоции пытались вырваться наружу. Девушка всем своим видом силилась сохранять достоинство, не уступающее её поводырю, но некая внутренняя борьба сильно ей в этом мешала.

Дойдя до комнаты переговоров, мужчина пропустил спутницу вперёд, зашёл следом, закрыл стеклянную дверь и опустил жалюзи. Затем, он жестом пригласил её сесть за круглый стол, а сам пошёл к кофемашине. Усевшись, приведённая положила на стол инфоком, и, дожидаясь, пока её коллега хлопочет, принялась задумчиво крутить в руках платёжное кольцо, сорванное с пальца Алика Дементьева.

— Ореховый мокко, верно? — не оглядываясь, мягким и вежливым голосом, спросил мужчина.

— Верно, — ответила девушка.

— Тогда я тоже. Мне-то без разницы, ты же знаешь. Это ты у нас стала разборчивой в людских вкусах. Как тебе это удаётся?

— Долгая практика.

Аппарат заурчал, потом зашипел. Приятно запахло кофейными зёрнами. Наполнив стаканчики, мужчина в синем костюме вернулся к столу и протянул один собеседнице.

— Сэго, — поблагодарила та.

— Ну что ж, теперь можно и поговорить, — уселся напротив неё улыбающийся коллега. — Инвельт-аль-Хезид.

— Инвельт-аль-Лелад. Неужели нельзя было пригласить меня сюда как-нибудь поаккуратнее, а не выдёргивать вот так?

— Ну-у, выбор у нас невелик: либо встретиться сейчас и здесь, либо чуть позже и на дознании Синедриона.

— Всё так серьёзно?

— Пока нет, но скоро может быть. Поэтому я счёл своим долгом обсудить с тобой некоторые аспекты твоей работы.

— Ал Элад! Я почти напала на её след!

— Твоё «почти» — может устроить меня, Ал Хезид, но не устроит Синедрион. Они там ждут результатов. Санктуарии давят на Совет. Серафимы на взводе. Все эти игры в индейских божков чрезвычайно раздражают моё руководство… Наше руководство. Ты слишком увлеклась своим расследованием и вероятно забыла, что оно — всего лишь верхушка айсберга. Вся твоя инфильтрация, весь этот маскарад, приключения и страсти — не проходят бесследно. Кто-то должен постоянно за это отчитываться. Составлять рапорты, докладывать, объясняться. И эта отвественность всецело лежит на мне.

— Я это помню, Ал Элад. И благодарю, за то, что ты меня прикрываешь. Но мы делаем одно дело.

— Да. Вот только делать его становится всё сложнее. Результатов пока нет, а твои уши торчат из каждого нового донесения с полей. И прятать их от бдительных глаз начальства я скоро не смогу.

— Я пытаюсь сохранять статус-кво.

— Плохо пытаешься, Ал Хезид! За один только последний цикл ты умудрилась вляпаться в массу неприятностей. По твоим следам идут сумеречники, тебя ищут все, кому не лень. А ты всё лезешь и лезешь на рожон. Вывод вовне ведомственного элемента, нелегальное проникновение в блокированный сектор, циничный побег с контрабандистами, ликвидация важного ведомственного элемента, ликвидация специальных агентов, провокация террористических актов и локальных зачисток, массовая аннигиляция ведомственных элементов разных статусов, теперь вот опять — грубое нарушение внешней структуры, сопровождающееся острыми деформирующими всплесками. Сколько ещё это может продолжаться?

— Пока я не найду Ицпапалотль.

— Сколько ещё ты будешь её искать?

— Столько, сколько нужно. Я регулярно отправляла тебе отчёты, Ал Элад, но ты молчал. А теперь вдруг выдернул сюда, и пытаешься что-то выяснить. Но вся информация, которую я могу тебе дать, содержится в моих донесениях. Там есть всё, и добавить мне нечего.

— Ну конечно, донесения, — кивнул Ал Элад. — Я внимательно изучал твою беллетристику. Легендарный ЛаксетСадаф, пророчество Менхар-Филаха. О, да. Ренегатский сговор клерикалов Мааса, похищение запретного оружия, и попытка массового геноцида с целью высвобождения сверхобъёмов биоэнергии. Аж дух захватывает. Ну а дальше-то что? Есть ли хоть какие-то подтверждения твоей теории, что за всем этим стоит именно Ицпапалотль, или кем она себя там сейчас называет?

— Она уже знает, что мы напали на её след. Она выходила с нами на связь. Лично.

— С кем это, с вами? С тобой?

Ал Хезид промолчала.

— Поднимись с земли — в родные небеса, Ал Хезид. Суперсигнал, зачарованные менталеры… — задумчиво крутил свою чашку Ал Элад. — Сдаётся мне, что ты сама уже начинаешь верить во всё это. Ты слишком увлеклась своим внедрением, и потеряла связь с реальностью. Сначала твоя уникальная способность проникать в их жизнь очень нам помогала, но сейчас, когда ты стала невольно позиционировать себя как они, начались сплошные проблемы. Ты танцуешь на лезвии бритвы. Это неприемлемо.

— Сейчас не то время, когда мы можем выбирать приемлемость действий. Счёт идёт на часы. Всё может рухнуть в одночасье, а ты решил соскочить, Ал Элад?

— Ты уже говоришь как они, — отставив чашку, собеседник приблизился к ней через столешницу (он всё ещё улыбался, хотя тон его стал гораздо жёстче и раздражённее). -Ты нахваталась этих глупостей, как ветеринар блох в обезьяньем питомнике. Это уже не полная инфильтрация, это заражение. Не заигрывайся, Ал Хезид, молю тебя.

— Так не оставляй меня, брат.

— Я никогда не оставлю тебя. Высший Разум тому свидетель. Раз уж мы взялись за это вместе, то и до конца останемся вместе. Твоё отчаянное рвение спасти ситуацию, найти выход и стабилизировать состояние этой системы — до сих пор вселяет в нас уверенность, что всё ещё можно исправить и починить. Именно ты вдохновила меня, Ал Йезеля и Ал Лелаха на эту авантюру. И мы не будем отступаться от тебя. Но… Мы не хотим допускать, чтобы твоё безрассудство утянуло нас за собой. Мы готовы тебя отстаивать перед Синедрионом, но когда санктуарии призовут нас к ответу, нам придётся отвечать. И отвечать мы будем вместе.

— И что вы будете делать, если этот день наступит?

— А я не допущу, чтобы этот день наступил, — Ал Элад сделал вид, что пригубил кофе. — Поэтому ты и здесь. Я хочу тебя предупредить. Если всё начнёт заходить слишком далеко, я буду вынужден прекратить твою операцию. И Ал Лелах с Ал Йезелем меня поддержат. Они тоже считают, что ты начинаешь слишком увлекаться…

— Как именно вы меня остановите?

— Это не имеет значения. Главное, что мы не дадим тебе совершить неоправданную глупость. Мы следим за тобой, Ал Хезид. Ты дорога нам. Но нам так же дороги и собственные репутации. Просто знай об этом, и постарайся не подводить нас.

— Я никогда не подводила вас, и не собираюсь!

— Знаю. И верю. Но столь рисковый подход к делу может поставить нас всех под удар, даже если ты сама того не желаешь. Повторяю, не заигрывайся, Ал Хезид. Не надо. Помни, кто ты, и кто они.

— Они имеют первостепенную важность. Может быть, сейчас они важнее даже нас с тобой!

— Только он один. Да и то не факт, — задумчиво улыбался Ал Элад. — Скажи, он уже догадался?

— Нет. Пока ещё нет. Я стараюсь этого не допустить.

— Он обязательно догадается. И проснётся. Хочешь ты этого, или нет. Кто знает, кем он проснётся в этот раз? Вообще, удивительно, почему он до сих пор не проснулся и ничего не вспомнил?

— Им движут правильные мотивы.

— Потому что он всё ещё держится за легенду. Но сомнения точат его изнутри, а вопросы всё больше не дают покоя. Рано или поздно он задумается над ними всерьёз. Какие выводы тогда он сделает? Куда эти выводы его уведут? Он уже знает, что его невозможно убить обычным оружием. Он начинает вспоминать своё прошлое. Реальное, а не то, которое мы ему дали. Он, как молодой волк, начинает с любопытством поглядывать в лес. Что помешает ему убежать? Ты? Ты не сумеешь. Этот орешек тебе не по зубам. Как и мне. Что тогда делать, Ал Хезид?

— Только он сможет остановить её. Ты знаешь это прекрасно.

— Ну да, ну да. «Я тебя породил, я тебя и убью». Но теории не всегда вяжутся с практикой. Не забывай о том, что мы сделали, Ал Хезид. Мы вытащили «из нафталина» чертовски опасный экземпляр, и запустили его в систему, как лису в курятник. Сейчас он никто и звать его никак. Ему бы и остаться никем. Выбраковкой. Но ты своими действиями даёшь ему второй шанс. Поднимаешь из грязи — в князи. Оценит ли он это? Будет ли он нас слушаться? Сможем ли мы его контролировать? Не пожалеем ли?

— Не пожалеем, — ответила Ал Хезид, и, разом выпив кофе, продолжила. — Он уже другой. Более совершенный. Прошлое не испортит его. Теперь он сможет раскрыть свой потенциал в правильном русле и я ему в этом помогу.

— Очень на это надеюсь, — Ал Элад улыбнулся ещё шире.

— Ты сказал всё, что хотел?

— Да. Можешь отправляться обратно. И прошу тебя, будь аккуратнее.

— А у тебя случайно не найдётся немного адаптивного камуфляжа?

— Нет.

— Жадина.

Ал Хезид поднялась, отряхнула ноги чуть выше колен и, подмигнув своему коллеге, развернулась на выход.

Чёрное море шуршало галькой невдалеке. Зонтик летнего кафе надёжно прятал его от жаркого летнего солнца, которое пекло сегодня как-то особенно рьяно. Даже бриз, дующий с морских просторов, избавлял от жары лишь отчасти. Люди млели в шезлонгах, обмахивались веерами, тоннами перерабатывали текущее по рукам мороженное. Хорошо, что он не чувствовал ни жары, ни холода. Ему было комфортно в любой обстановке. Успев забыть былые ощущения, сейчас он с удивлением взирал на полуголых курортников, ищущих, куда бы спрятаться от вездесущего зноя. Обгорелые, как варёные раки, отдыхающие слонялись перед его глазами, глотая газировку и тараторя на все лады. Некоторые плюхались за соседние столики и тут же заказывали холодное пиво, минералку и всё то же мороженое.

Заказчик пунктуальностью не отличался, опаздывая уже на десять минут. И хоть он никуда не торопился, но задержка ожидаемого визави подмывала его принципиально встать и уйти прочь. Скорее всего, он бы так и поступил, если бы не имел здесь личного интереса.

От нечего делать, он разглядывал яхты, причаленные у ближайшего пирса. Чуть дальше, на набережной, выступал фольклорный студенческий ансамбль, наряженный цыганами. В другой стороне расположились пёстрые стенды лавочников, торгующих очками, сувенирами, цветастыми футболками, шортами и купальниками. В море, прямо напротив кафе, вальяжно и неторопливо проплывал круизный теплоход.

На небе было ни облачка, но он знал, что к вечеру погода испортится.

А вот и заказчик. Щупленький человечек в пепельном костюме, черных очках и фетровой шляпе, с дипломатом в руках, ловко лавировал между столиками, пробираясь всё ближе к нему. Он коротко махнул ему, поприветствовав издалека. Человечек ускорил шаг, обогнул парочку хулиганящих детишек, и наконец остановился рядом с его столиком.

— Арлекин, верно? — на всякий случай уточнил пришедший.

— Верно.

— Добрый день. Я представляю интересы нашего общего знакомого.

— Я в курсе, чьи интересы Вы представляете. Давайте скорее перейдём к делу, если Вы не против.

— Разумеется, — человек в шляпе уселся, скоренько вытер со лба пот платочком и, заговорщическим тоном, продолжил. — Ваши наниматели просили напомнить Вам о величайшей важности этой услуги. Все мы служим равновесию, и различаемся лишь способами его достижения. Но есть моменты, которые может обеспечить только специалист высочайшей категории и довольно узкой специализации. Нам порекомендовали Вас в качестве такого специалиста. Вы ознакомились с материалами задания?

Арлекин кивнул.

— Уничтожили их?

Он опять кивнул.

— У Вас есть вопросы?

— Ареопаг в курсе?

— Нет. Всё будет проводиться в рамках обычной регуляции ведомственных элементов.

— Оборудование?

— При мне, — человек в шляпе раскрыл дипломат, извлёк из него маленький тюбик и тихонько протянул Арлекину.

Тот беглым движением схватил его и с проворством бывалого фокусника спрятал.

— Ещё вопросы есть, Арлекин?

— Вопросов больше не имею.

— Хорошо. Итак, Вы помните Вашу задачу?

Арлекин принялся загибать пальцы: «внедриться в группу ведомственных элементов, обработать ведомственные элементы, направить их в центр аномалии Омикрон».

— Всё верно. Никакого сканирования, никакого ментального воздействия. Работаете автономно, без привязки к центральному репозиторию. Вы ведь не на капитулярном дежурстве?

— Я уже сообщал свой статус. Протокол двадцать четыре. «Свободная охота».

— Замечательно. В таком случае, проблем быть не должно. Действуйте решительно. Как отработаете — свяжитесь со мной вот по этому номеру. И Арлекин… Не забывайте. От Вас зависит многое. Обстановка в мире нестабильна, — собеседник вытащил из дипломата простенькую картонную папку. — Здесь досье на всех семерых. Ознакомьтесь.

Арлекин принял папку, и начал развязывать верёвочку. Неподалёку послышался звонкий смех, заставивший его поднять голову и посмотреть в том направлении. Около яхт появилась шумная молодёжь. Сначала в поле зрения показались три навьюченные сумками девушки. Следом шли двое парней с коробками в руках. Их догонял третий — полнотелый парень, с двумя большими пакетами продуктов.

— Да, это они, — не оглядываясь на них, кивнул собеседник. — Ну что ж, честь имею. Мы надеемся на Ваш профессионализм. Не подведите.

Защёлкнув замки дипломата, он встал из-за стола, каснулся пальцем края своей шляпы, застегнул верхнюю пуговку рубашки и быстро покинул кафе. Арлекин, барабаня пятернёй по оставленной папке, продолжал сканировать взглядом весёлую компанию, столпившуюся на причале, напротив яхты «Гортензия». Из её кабины выбрался молодцеватый, гладко выбритый мужчина, который, попривествовав пришедших, принялся помогать им затаскивать коробки на борт.

Арлекин спокойно раскрыл папку, извлёк стопку досье, и стал поочерёдно их изучать, исподволь поглядывая на своих «подопечных». Информация усваивалась им моментально. Стоило один раз пробежаться глазами по каждому листу. Набор ведомственных элементов не вызывал каких-либо сомнений, кроме последнего, с кодировкой 8003-12-1 «Вершинина Ольга Анатольевна». Слишком высокий процент человечности. Охотиться на таких нельзя. Разумеется, формально он ни на кого не охотится, однако даже косвенное влияние на элемент с таким высоким уровнем «Аш» может привести к очень тяжёлым и неприятным последствиям. Потому-то эти скользкие типы из Директории и вышли на него. Сами не хотят пачкаться.

Этот аспект ему очень не нравился, но отступать он не собирался. Наоборот, его подстёгивали эти игры с законом. Суметь пройти по краю тени, и не засветиться — вот высший пилотаж. Новые чувства, новые ощущения. Когда риск в классическом его понимании перестал быть актуальным, а жажда адреналина осталась, добыть его можно было только таким способом — «дёргая тигра за усы». А тут сразу двойная доза: зловещий Омикрон и запретный элемент. Ему дали спичку, которую нужно кинуть в цистерну с горючим. Редкая удача.

— Молодой человек, — подозвал Арлекин официанта с подносом грязной посуды.

— Да-да, — остановился тот.

— Бутылку водки. Вот этой, — посетитель ткнул пальцем в меню. — Самой дорогой. И счёт.

— Водку? — на секунду удивился официант, взмокший от беготни по жаре. — Хоро-шо. Сию минуту.

Арлекин продолжил пристально наблюдать за берегом. «Цыгане» на набережной отыграли, и начали сворачивать своё оборудование. В другой стороне, из примерочной кабинки вышла женщина, долго примерявшая купальник, и стала расплачиваться с продавцом. Время подходит.

— Ваша водочка, — вернувшийся официант поставил перед ним заиндевелую бутылку дорогой водки, а рядом поставил рюмку и пластиковый пенальчик со счётом.

В такую жару крепкие спиртные напитки посетителями не востребовались до вечера, поэтому с утра водка успела идеально остыть в морозильной камере. То, что нужно. Арлекин положил купюры в пенал, раскрыл большую туристическую сумку, лежавшую возле его ног, положил в неё бутылку и папку с досье. «Пора… Трубите туш, на сцене Арлекино!»

Закинув лямку себе на плечо, он покинул кафе, и ровным шагом направился в сторону лоточников.

— Вы позволите мне воспользоваться Вашей кабинкой? — мягко попросил Арлекин.

— А Вы что-то хотите примерить? — пересчитывая деньги, ответила розовощёкая продавщица.

— Вы позволите мне воспользоваться Вашей кабинкой, — утвердительно повторил мужчина, глядя ей прямо в глаза.

Купюры так и остались недосчитанными.

— П-пожалуйста, — выдавила из себя женщина, словно парализованная этим зловещим взглядом.

— Благодарю. Вы очень любезны, — Арлекин вошёл в кабинку и плотно задёрнул шторку.

Там он снял солнцезащитные очки, положил сумку на лавочку и раскрыл её. Сначала извлёк водку, с треском сорвал бутылочную крышку. Распечатав бутылку, он взял тюбик с подозрительной жидкостью, которую незамедлительно влил внутрь. Хорошенько встряхнул бутылку и поставил её рядом с сумкой. А из сумки стал поочерёдно вытаскивать одежду, парик и косметические принадлежности.

Глядя в старое, мутноватое зеркало, он надел поверх своей одежды яркий клоунский костюм с пышной бабочкой, и принялся тщательно втирать в лицо белый грим. Затем, подкрасил глаза жирной, чёрной тушью, накрасил губы, изобразив широкую, джокерскую улыбку, и, в довершении, нахлобучил на голову раскидистый зелёный парик. «Лицедей готов к выступлению! Рукоплещите!»

Убрав водку в сумку, новоявленный шут забросил её на плечо, после чего, весело посвистывая, вышел из примерочной. Продавщица до сих пор сидела в оцепенении.

— Мадам, на Вас нет лица! — поклонился ей клоун. — Вот! Возьмите, и улыбайтесь! Улыбайтесь!

С этими словами он словно из воздуха вынул розу и протянул ей. Та приняла цветок и как-то дико, натянуто растянула губы в улыбке.

Глупо подпрыгивая, Арлекин приблизился к продавцу воздушных шариков, скучавшему скраю от лотков.

— Фантастические шарики! Беру все!

— В смысле, «все»? — тот едва не выпустил связку шаров из рук.

— Ну вот эти все, что вы держите — я беру, — клоун уже протягивал ему деньги.

— Хорошо. Держите, — не верил своей удаче торговец.

Забрав шарики, Арлекин, на потеху публике изображая, что те вот-вот унесут его в небо, проследовал до «цыган», уже успевших упаковать свои музыкальные инструменты и оборудование.

— Табор уходит в небо?! — расхохотался клоун.

— Типа того, — ответил студент в ярко красной рубашке с уже проявившимися пятнами пота на спине и подмышках.

— Сколько заработали, если не секрет?

— Бывало и лучше. Из-за этой жары меньше народу собираем. Вот если бы навес какой был…

— А хотите подработать?

— Я не знаю. Надо у руководителя спросить. Артур! Эй! Подойди!

— А в чём заключается работа, господин клоун? — подошёл очкастый руководитель, сматывающий провод.

— Да сущий пустяк. Отходите на пару десятков метров, исполняете одну единственную песню, получаете деньги и свободны. Согласны? Только думайте быстрее, мой клиент вот-вот отправится в дальние дали.

— Цена вопроса? — руководитель передал провод коллеге.

Арлекин улыбнулся и вынул бумажник.

— Я думаю, что водки надо было брать больше. Ну это что? Это вообще ни о чём, — сокрушался Сергей Пантелеев. — Давайте, пока не отплыли, я сбегаю до магаза и ещё куплю?

— Да куда нам ещё?! — восклицала звонкоголосая Лидия Миронова. — Мы с девчонками особо не пьём. Генка, наверное, тоже откажется. А вам, я думаю, хватит и этого. Вот воды мы взяли мало. Лучше бы воду докупить.

— Воды у нас залейся. Ещё и сок есть, — ответил Иван Бекашин. — Вован, вон, ещё припёр целую сумку. Обопьётесь. А это ещё что за цирк? К нам, что ли, идут?

Все поглядели на причал. К яхте приближалась группа пёстрых цыган с гитарами, ведомая чудным клоуном, несущим целую связку шариков.

— Какой-то сюрприз, что ли? — прищурился Сергей. — Во-ов! Вовка!!!

— А?! — откликнулся толстый парень на противоположном конце «Гортензии». -Чё там?!

— Это не к тебе делегация?!

— Дамы и господа! — издали заголосил клоун. — Кто может ответить бедному, заплутавшему клоуну, не эта ли яхта принадлежит Владимиру Геранину?

— Да, он владелец, — ответил Иван. — А что?

— Как бы нам увидеть дорогого именинника?! — приблизился к трапу Арлекин, цыгане выстроились за ним полукругом.

— Вован, это в натуре к тебе! — повторил призыв Сергей. — Поздравить тебя пришли! Давай, выходи сюда!

— Кого там принесло? — спотыкаясь об сумки, толстяк вышел на нос яхты. — Я что-то не понял юмора.

Клоун, в руках у которого уже был поднос с бутылкой водки и наполненной до краёв рюмкой, кивнул артистам, и пошёл к трапу. Музыканты заиграли на гитарах. Две «цыганки» в широких юбках, порхнули вперёд и, встав по обе стороны от Геранина, принялись пританцовывать и постукивать в бубны. Арлекин же, как можно аккуратнее, пошёл по скрипучему трапу с подносом, под стройный хор голосов:

— Пей до дна! Пей до дна! Пей до дна! — принялся скандировать клоун, и «цыгане» подхватили его призыв. — Пей до дна! Пей до дна!

Геранин застенчиво покосился на друзей. Те лишь улыбались и хлопали в ладоши.

— Пей, чё ты на нас-то смотришь? — подбодрил его Пантелеев.

Владимир взял рюмку, подёргал кадыком, и опрокинул под общие аплодисменты и скандирование «с днём рождения!» Осушив рюмку, Геранин сморщился и принялся дышать, как запалившийся пёс. Из-за его спины, потеснив «цыганку» вынырнула подруга — Анастасия, которая заботливо протянула ему персик, закусить. Толстяк с хлюпаньем вгрызся в мякоть фрукта.

— Это вам! Привяжите где-нибудь, — Арлекин протянул шарики Лиде и повернулся к «цыганам». -А вы свободны, ромалы. Кочуйте дальше.

— Папа устроил? — спросил Геранин у клоуна.

— Вообще-то мне было не велено раскрывать секрет, но раз уж Вы так проницательны, к чему увиливать?

— Он вечно придумывает какую-то шляпу. Думает, что я всё ещё малолетка.

— Зря ты так, Вов, по-моему оригинальное поздравление, — робко возразила Настя.

— Я тоже так думаю, — поддержал её Иван. — Крутецкий сюрприз.

— И далеко не последний, — Арлекин, размахивая руками, начал из ниоткуда доставать цветы и вручать девушкам по-очереди.

— Ва-ау! Да Вы фокусник! Ой, моя любимая лилия! — таяли те, словно пластилин.

— Ой, а у тебя тут что? — клоун бесцеремонно залез Бекашину под сетчатую майку, там что-то затрепыхалось и наружу был извлечён белый голубь.

— Эй ты чё дел… Чё там? Охренеть! — сперва возмутился, но тут же восхитился Ваня. — Что он там у меня делал?

— Видимо гнездился, — пошутил Арлекин и выпустил голубя в небо.

Все захлопали в ладоши: «Браво! Браво!»

— А у меня там ничего не спрятано? — куражась, подошёл к нему Сергей, оттянув свою футболку.

— Кажется, у тебя на носу… Кто-то сидит. Не шевелись, — клоун с серьёзным видом оглядел его лицо, потом резко зажал его нос в кулаке.

— Ай! — прогундосил парень.

— Уже всё! Уже всё! — Арлекин медленно потянул его за нос, и все присутствующие с удивлением обнаружили, что тот вытягивается.

Потом фокусник раскрыл пальцы и убрал руку, а нос у Сергея так и остался длинным и заострённым. Разумеется, он был накладным.

— Это что? — потрогал его Пантелеев. — Как мне теперь с этим жить, ё-моё?!

Под дружный хохот собравшихся, Арлекин начал читать стишок:

— А-а-а, отвалился! — отцепил фальшивый нос Сергей. — И без папиросы обошлось! Да здравствует сифилис!

— Блин, зачем оторвал? — хлопнула его по руке Лида. — Он тебе так шёл!

— Слышь, а ты только носы умеешь удлиннять? — спросил Ваня у Арлекина.

— А что тебе удлинить требуется?! — залилась смехом Лидия.

— Видимо, то самое! — басовито заржал Сергей.

— Да я не в смысле… Да ну вас! — махнул рукой Бекашин. — Я вообще не о том, извращенцы!

Компания взорвалась новым приступом хохота.

— Блин, ну вы даёте, — отсмеявшись, Вовка обратился к клоуну. — Спасибо, чувак! Повеселил. Всё было супер. Я доволен сюрпризом. А теперь давай-ка на берег. Нам пора отчаливать.

— Видите ли, — клоун сцепил пальцы в замочек и стал раскачиваться с носков — на пятки. — Ваш глубокоуважаемый отец велел мне развлекать вас три часа, и оплатил всё авансом. Поэтому я отправляюсь в плаванье вместе с вами.

— Как это, с нами? — опешил Геранин.

— Поймите, мы не рассчитывали на дополнительного пассажира, — Сергей вежливо попытался вытеснить клоуна на пристань. — У нас тут свой тесный, дружеский коллектив. Понимаете?

— Прекрасно понимаю, — стоял на своём Арлекин. — Но и меня вы поймите тоже. Меня наняли, и я обязан отработать.

— Послушай, братан, а давай так, ты спокойно уходишь, а вовкиному бате мы потом скажем, что ты был с нами, и нам всё понравилось. И все останутся довольны. О`кей? — предложил Бекашин.

— Да! — закивал Вовка. — Обещаю, что папа ничего не узнает.

— Не-ет, нет, нет, — ответил клоун. — Я не готов так рисковать. Если всплывёт информация, что я взял деньги и не отработал, то я не только лишусь этих денег, но и получу серьёзный удар по репутации. А это недопустимо. К тому же я всегда отрабатываю свои деньги. Это долг чести артиста. Думаете я не понимаю, что моё присутствие вы не ожидали, и не особенно рады компании незваного чужака? Прекрасно понимаю. Но давайте всё-таки поступим честно. Насколько мне известно, вы отправляетесь на прогулку с ночевой?

— До завтрашнего утра, — кивнул Геранин.

— А я буду с вами всего три часа. Остальное время вы проведёте своим тесным коллективом, как того и желали. Ну а за эти три часа, я обещаю, вы не пожалеете о том, что приняли меня на борт. Я профессиональный тамада, иллюзионист и затейник. Я не дам вам скучать, и развлеку вас по полной — уж в этом не сомневайтесь!

— Я не хочу из-за тебя возвращаться обратно через три часа, — сложил руки на груди Вовка.

— Вы не вернётесь! — ответил клоун. — В смысле, не нужно будет меня возвращать на берег. У меня есть телефон. Я позвоню своему другу, который рыбачит на катере, неподалёку отсюда, и запущу торжественный салют, который укажет ему моё местоположение.

— Э, нет! Никаких салютов, — подошёл к ним крепкий моряк Геннадий Осипов, нанятый управлять яхтой. — Я отвечаю за противопожарную безопасность.

— Всё предельно безопасно. Это всего лишь сигнальные ракеты, — убедил его Арлекин. — Три часа веселья пролетят незаметно. Потом я вас покину. Тем более, что у меня сегодня на вечер запланировано выступление на корпоративе.

— Да пусть останется, — промурлыкала Настя. — Он классный.

— Тамада лишним не будет. Тем более на халяву, — кивал головой Иван.

— Ладно тебе, Вован, дарёному коню в зубы не смотрят. К тому же, всего три часа… — добавил Сергей.

— Хорошо, хорошо, уговорили, — сдался хозяин яхты. — Всё, отплываем. Генка, хватит телиться, отвязывай швартовы.

— Я рад, что мы достигли консенсуса, — поклонился Арлекин. — Вы позволите мне пройти в кабинку, чтобы подготовить свой реквизит?

— Да, вон там вход, с той стороны, — указал ему Геннадий.

— Благодарствую, — клоун, радостно насвистывая, прошёл мимо Ольги и Лидии.

— По-моему, он немного странный, — шепнула Вершинина подруге. — Чем-то напоминает Пеннивайза.

— Кого?

— Клоуна из фильма «Оно». Ещё книга такая была. Стивен Кинг написал.

— А-а, — вспомнила Миронова. — Да хва-атит тебе. Обычный клоун.

— По мне, так он на Джокера похож, — услышал их разговор стоявший неподалёку Иван. — Кажется, того и гляди кислотой плеснёт… Вот так!

И он в шутку брызнул на девчонок водой из бутылки. Те, от неожиданности, взвизгнули. «Ванька! Дурак! Ты чё творишь?! И так воды мало!» Бекашин простодушно расхохотался.

Швартовы уже были отвязаны. Со стороны кормы послышалось бормотание запущенного двигателя. «Гортензия» отправилась в свой последний путь.

Алик проснулся. В голове всё ещё чётко светилась картина прошлого сна. Но даже не успев до конца проснуться, он уже понимал, что видел вовсе не сон. Это был осколок его воспоминания. Настоящего воспоминания. Мозг работал как на форсаже, выуживая и подставляя факты, доселе не имевшие объяснений. Он ещё не понимал, где находится, но уже пытался отметить эти открытия, бормоча самому себе: «Это всё было взаправду… Я был там, на „Гортензии“… Я их видел… Арлекин… Тот человек, в „Тессеракте“, тоже называл меня так. Почему Арлекин? Почему я это забыл? Как всё это вспомнить?!»

— Алик, — дотронулась до него большая пятерня Боцмана. — Ты бредишь? Очнись.

— Я видел… — тот открыл глаза.

Оказалось, что он лежит на животе в какой-то деревянной клетушке. Под ним колючее, грязное сено. Потолок нависает так низко, что невозможно не только сесть, но и приподняться чуть выше, чем на локтях. Здесь можно было только лежать. Пол странно покачивается. Передней стенки, у изголовья, нет. Вместо неё был ряд вертикальных рёбер шпангоута, между которыми могло спокойно пролезть человеческое тело, даже не задев их плечами. Но вылазить было некуда, далее пол обрывался и простиралось широкое голубоватое море. Значит они находятся в трюме корабля. Вокруг, с разных сторон, слышались скрипы, стоны, проклятия и ругань.

Повернув голову, Алик увидел лежавшего рядом Боцмана. Голова мужчины была покрыта ссадинами.

— Боц? Мы где?

— На Их Честнейшества Пенитенциарном Галеоне «Эрмадур». Направляемся в Эрмигиду. Это провинция на окраине Эрмунды. Там находится тюрьма с аналогичным названием, — рассказал Боцман.

— Нас что? Посадят?

— Если повезёт. Сперва нас ждёт суд. И я всё ещё надеюсь, что из-за отсутствия жертв мы сможем добиться смягчения приговора. Ну а если не повезёт, то… Давай не будем заранее отчаиваться? И без того на душе хреново. Кстати, ты давай-ка потише говори и старайся поменьше ёрзать. Пока нас считают битыми — мы можем тут спокойно лежать.

В ответ на его слова, где-то совсем рядом, в трюме огромного судна послышались гневные крики, гулкие удары и умоляющие вопли избиваемого. Кого-то волокли наверх.

— Что значит, «считают битыми»? — вполголоса спросил Алик.

— Мы на нижнем ярусе, на который своими ногами не приходят. Сюда притаскивают тех, кто ходить уже не в состоянии. Либо сильно избитые, либо потерявшие сознание.

— А остальных куда?

Боцман потыкал пальцем наверх, — слышишь? Плётки хлопают. Они там. Сидят на вёслах. Гребут до потери сознания. Тех, кто остался без сил и не реагирует даже на побои — притаскивают сюда. Очухавшихся же, забирают отсюда наверх. Поэтому прикинься шлангом и лежи тихо-тихо, если не хочешь присоединиться к дружной команде гребцов.

— А ты-то как здесь оказался? Тебя били?

— Ну я… Когда это чёртово шимпанзе начало тебя дубасить, я не выдержал, сбил наездника на землю, и пару раз ему нахлобучил, для ума, прежде чем меня самого повалили и начали лупить. Лупили хорошо. За полминуты всё дерьмо из меня выбили. Очнулся уже здесь.

— А Василий? — встрепенулся Алик. — Что с ним?!

— Он лежит с тобой рядом.

Дементьев обернулся и увидел бесчувственного старика, лежавшего к нему спиной. Василий дышал, значит был жив. Его одеяние успело сильно пропитаться кровью.

— Не тормоши его, пусть отлежится, — попросил Боцман. — Рана не опасная, но для старика существенная. Ему нужно долго восстанавливаться.

— Вот же вляпались, — Алик полежал немного не шевелясь, затем чуть подтянулся вперёд, высунув голову за пределы борта.

Дышать здесь было полегче, но всё равно, создавалось впечатление, что воздух пресыщен туманной сыростью. Оказалось, что поверхность моря расположена чуть ниже киля корабля, который не плывёт, а летит над водой, опираясь не на её толщу, а на плотный воздушный слой, лежащий на морской глади. Наверху, где раполагались гребные деки, словно длинные опахала, двигались в такт вёсла-веера, толкающие галеон вперёд. Положив подбородок на самый край борта, Алик стал рассматривать море, над которым они пролетали. Море было мелким. Не более двух метров в глубину. И прозрачным, как хрусталь. Сквозь стеклянную воду можно было разглядеть коралловое дно, усыпанное всевозможными ракушками. Сначала вид напоминал огромный аквариум, простирающийся внизу, но затем, под водой появились остатки руин. Поваленные колонны и статуи, заросшие гребешками ступени. Некоторые обломки колонн приподнимались над поверхностью, торча то тут, то там, словно кладбищенские надгробия. А среди обломков этой затонувшей цивилизации стало попадаться всё больше костей, чистого, незаржавевшего оружия и доспехов. Уже и дна стало не видно из-за сплошного слоя щитов, панцирей, шлемов, копий. По всей этой чудовищной свалке ползали мелкие зелёные рачки. Корабль скользил всё дальше и дальше, а поле брани не заканчивалось. Его вид завораживал Алика и в то же время наводил на странные раздумья. Нет, его не интересовали ни история этого места, ни причина былой баталии. Он вновь вспомнил свой минувший сон, и углубился в его анализ.

Память всё ещё была закрыта на замок, но появились щели, через которые можно было заглянуть внутрь этого сейфа. Между ложной жизнью следователя-спецслужбиста и истинной жизню простого советского ребёнка простиралась загадочная Терра Инкогнита. Сумеречная жизнь, в которой он был Арлекином. Клоуном-убийцей. Хотя, почему убийцей? В своём сне-воспоминании он никого не убивал, а странное вещество, которое ему дали, вряд ли было ядом. Его задача была не убить этих ребят, а лишь изменить курс яхты. Направить её в какую-то аномалию. Зачем это нужно? Что это за аномалия? Почему именно эти ребята, и почему именно он должен был это сделать? Все эти вопросы не давали Алику покоя. Но главный и самый мучительный вопрос, терзавший его, был связан с непосредственным статусом Арлекина. Дементьев подозревал, что Арлекин являлся преступником. И это подозрение вызывало самое большое мучение. Ведь всю свою сознательную жизнь, по обе стороны от «тёмного пятна», Алик был законопослушным и добропорядочным человеком, презиравшим преступность всеми фибрами своей души. Благо, произвол начала девяностых способствовал этой ненависти как нельзя кстати. И он бы ни за что не сошёл со своего пути и не поступился священными принципами, променяв самое дорогое, что у него есть — убеждения, на какую-то сомнительную выгоду за чертой закона и порядка. Он бы не пошёл на это даже под пытками. Так что же его изменило? Как он превратился в злобного Арлекина?

А может Арлекин вовсе не был злобным?

Тут он вновь сконцентрировал свой взгляд на морском дне, и с удивлением обнаружил, что теперь там, вперемешку, лежат тела воинов, выглядящие так, словно их убили пару минут назад. Некоторые застыли, вонзив оружие в своих врагов — таких же мёртвых, как и они сами. Некоторые, сцепились мёртвой хваткой, да так и застыли. Из-за погружения в свои мысли, Алик так и не понял, когда появились эти тела. Или же они успели преобразиться пока он копался в своих воспоминаниях.

— Я придумал. Я придумал, — зашевелился старик. — Новые. Новые строки:

— Потише, преподобный, — зашипел на него Алик. — Я не хочу из-за Ваших стишков сидеть на вёслах.

— Алик верно говорит, — добавил Боцман. — Нам лучше не выдавать себя.

Возможно Василий понял их озабоченность, потому что тут же умолк. И Алик, успокоившись, опять свесил голову за борт.

— А ты как здесь оказался? Какого хрена ты тут делаешь? — с раздражительным удивлением вопрошала Лиша.

— Не слишком-то вежливое приветствие, э! — навстречу ей шёл Фархад, с развивающимися на ветру краями клетчатой куфии.

Он не поленился подняться на крутую гору, где и обнаружил девушку на самом краю бездонной пропасти.

— Зачем ты пришёл? — отвернулась Лиша. — Мы же, кажется, разошлись, каждый по своим делам.

— Ты обиделась, да? — подошёл к ней пилот, виновато поглаживающий бородку. — Я не хотел обижать. Правда.

— Не обиделась. Ты сделал выбор. На что тут обижаться? Сейчас-то зачем пришёл?

— Ну, я подумал… Может быть ещё немного с вами потусоваться. А там глядишь, и до Боцмана дойдёт понимание, куда он вляпался, и этот дурень сдёрнет от вас обратно в мой экипаж.

— Боцман не отступится. Он не такой вертихвост, как ты. Поэтому не трать на нас время, а лучше ищи нового штурмана в Елавии.

— Этих елавийцев ешё переучивать задолбаешься, чтобы хотя бы говорили нормально, а не в рифму.

— Переучишь. Не развалишься. А Боцман к тебе всё равно не вернётся, пока мы не закончим нашу миссию.

— Если он не передумает, — Фархад развёл руками и вздохнул. — Тогда я останусь с вами до конца вашей миссии. Коней на переправе не меняют. Хотя, чую, что эта поговорка как-то не особенно подходит в данный момент.

Лиша опять обернулась к нему, — хочешь опять присоединиться к нам?

— Хочу.

— Фархадик, у нас море проблем. С каждым фрактоциклом становится всё сложнее. Впереди ждут тяжелейшие испытания. Могу ли я быть уверена, что ты не сделаешь финт ушами, и не бросишь нас в самый ответственный момент?

— Вай, сестрёнка, я конечно испытывал, ну, там, сомнения, и всё такое. Думал, что нужно завязать с вашей шизанутой одиссеей. Такое было, не спорю. Но я ещё никогда, слышишь, никогда не бросал вас в беде! И не брошу. Слово мужчины.

Лиша посмотрела куда-то вдаль, ничего ему не отвечая.

— Ты мне всё ещё не веришь? — не выдержал Фархад.

— «Одалиска» на ходу? — спросила та.

— Я не успел её отремонтировать полностью. Боялся, что вы далеко перенесётесь. Но транслироваться она может, куда скажете. По крайней мере в один конец — точно. Если время ещё есть, можно закончить ремонт полностью. Ну а если нет, то зови Боцмана, Алика и преподобного. Мы стартуем через стандартные полчаса.

— Они пропали, — ответила Лиша.

— Как? Что значит? Опять?

— На этот раз всё может быть гораздо хуже. Мы прыгали на Бусую Мысь, и подняли здесь бурю. Во время обратного прыжка нас… Разделило. И теперь я не знаю, где ребята. Хорошо, если прячутся где-то. А если их схватили эрмундийцы?

— Если их схватили, то дела плохи, — опечалился Фархад. — Я слышал, что с преступниками на Эрмунде разбираются очень жестоко.

— Вот-вот.

— Но мы их обязательно найдём! Я вычислил сигнал с инфокома Алика, и узнал, что он прячется где-то близко…

— Угу, — Лиша показала ему руку с инфокомом. — Ближе, чем ты думаешь.

— Ат, шайтан! — выругался пилот. — Ну, по крайней мере, это помогло мне найти тебя, хотя бы.

— Мы отправимся в поселение Эрмагль, что расположено в низине. Там у них что-то типа столицы. Если где-то и в курсе самых свежих новостей, так это там. Ну а буря от прыжков сейчас, без сомнения, на первых полосах газет.

— У эрмундийцев нет газет. У них…

— Знаю. Это была метафора. Идём вниз. Нужно как можно скорее найти информацию.

Галеон «Эрмадур», похожий на огромную, золочёную шкатулку с парой параллельных мачт, увешанных флажками и воздушными змеями, помахивая вёслами-опахалами, как толстая сороконожка, неспешно поворачивал в сторону широкой Эрмигидской бухты. По обе стороны, бухта вклинивалась в море протяжёнными, острыми мысами, венчавшимися двумя высокими маяками, выполненными в виде грубоватых статуй. За пристанью начиналась шумная Эрмигида, уходящая высоко в гору разнокалиберными домишками, не более двух этажей. Туда же тянулись высокие вехи, с натянутыми на них тросами, по которым туда-сюда, словно по канатной дороге, друг за другом передвигались небольшие клети.

По левую руку можно было видеть высокий пик Эрма-Доно, где на пологом скате ютилось поселение аборигенов Эри, славящихся изготовлением декоративных статуэток и экзотических дудок мотмот. А прямо по курсу высилась не столь высокая, но гораздо более кряжистая и протяжённая гора Эрмигиль, которая одним лишь своим названием вызывала оторопь не только у эрмундийцев, но и у многих чужаков, познавших её дурную славу. Дело в том, что за перевалом Эрмигили находилась огромная подземная тюрьма с каменоломнями. Исправительное учреждение, давным-давно созданное хитрым и безжалостным учёным. Заключённых там никто не заставлял работать, но за ними постоянно следили «призрачные повара». Загадочные механизмы, вырабатывающие питательную смесь из породы, раздробленной до состояния песка. Сто килограмм этого каменного крошева, «призрачные повара» каким-то мистическим образом могли преобразовать в грамм питательной пасты — единственной пищи заключённых. Чем больше ты надробишь камней — тем больше пищи получишь. Заставить другого добывать себе пищу нельзя, так как вся работа фиксируется «поварами» и питательная паста изготавливается под индивидуальный организм. Для всех остальных она является ядом, который не убивает, но причиняет массу страданий. Поэтому работать приходится всем без исключения. Иначе голодная смерть.

Но даже эта безрадостная перспектива казалась не столь плохой по сравнению с тем, что ожидало приговорённых к смерти. Для них было создано некое лобное место, на вершине Эрмигили, где проводился регулярный праздник Торжество Правосудия, завершающийся ритуальным кормлением карадактилей. Но если обычно эрмундийцы кормили своих священных ящеров мясом, привязанным к воздушным змеям, то во время Торжества Правосудия, им скармливались те, кому «повезло» схлопотать высшую меру наказания.

— Один! Готов, взять очнуться! — закаркал где-то в центральном проходе голос конвоира.

— Нет! Нет, пожалуйста! — заключённый, лежавший рядом с Василием, беспомощно заскрёб ногтями по доскам, бороздя сено. — Я нет возможность!

Но его за ноги выволокли назад, и потащили наверх по леснице.

— Имеется необходимость два ещё! — конвоир, движущийся вдоль рядов, начал ощупывать босые ноги Василия. — Очнуться, но плохо, слабость, не брать!

Алик замер, изо всех сил изображая полную бессознательность. Но чьи-то грубые руки прошлись по его икрам куцапыми пальцами, а затем, ухватив за щиколотки, потянули назад.

— Два! Готовность! Принимать.

Конвоиры в золотых масках и остроконечных колпаках безо всяческих усилий встряхнули его, словно щенка, и не дав упереть ноги в пол, поволокли за собой. Сначала по коридору, между четырёхярусными лежаками, а потом — на лестницу. Кто-то схватил его за шиворот и поднял на верхнюю палубу, где гремел барабан и щёлкали бичи. Смрад здесь стоял ещё гуще, чем внизу. Заключённые сидели по трое и монотонно тягали длинные жерди вёсел-опахал. Надзиратели, прохаживаясь вдоль лавок, то и дело раздавали им удары плётками.

— Туда! Крайний место! — на секунду мелькнул перед Аликом один из них.

И сильные руки поволокли его дальше. Навстречу, двое рослых эрмундийцев протащили бесчувственное тело, исполосованное плётками.

— Здесь! Место!

Дементьева пихнули на лавку, рядом с двумя измученными гребцами. И ему тут же прилетела оглобля весла по зубам.

— Дьявол, — Алик тут же упёрся в неё руками и принялся грести, хотя больше усилий приходилось тратить не на саму греблю, а на то, чтобы весло больше не ударяло его по лицу.

— Прекращение!!!

Барабан умолк. Вёсла остановились на взлёте.

— Швартование!!!

— Ё-моё, повезло-то как, — обрадовался Алик.

Сидевший рядом с ним парень обессилено повис на вёсельной жерди. В маленьком оконце, через крепление уключины, Алик разглядел берег с портовыми постройками. Галеон прибыл в пункт назначения. Команда начала поднимать заключённых и группировать их по пять человек, а затем, уже погруппно, выводить на верхнюю палубу для выгрузки.

Наверху их прогоняли между металлическими решётками — на нос корабля, над которым торчало что-то среднее между стрелой крана и циркулярной пилой, у которой вместо пилящего полотна крутился металлический трос натянутый на блоки. А вдоль этого троса были прицеплены крюки, к которым подвешивались клети. Узников по пять загоняли в клети, запирали, и цепляли на очередной подъехавший к палубе крюк, который утаскивал их на берег.

Вместе с Аликом оказалось четверо каких-то совершенно незнакомых людей. Где Боцман и Василий — он не знал. Дверцу клети заперли на замок, после чего она сильно дёрнулась, зацепившись за движущийся крюк и стала раскачиваться. Пришлось ухватиться за решётки, чтобы не упасть.

Примитивный транспортёр пронёс их над домами — к вышке, расположенной за зданием порта, где неведомый механизм перецепил клеть на новую транспортировочную линию, уходящую ещё дальше и ещё выше. Внизу поплыли домишки с красными крышами, колючие деревья и полосатые огороды. Расписные змеи, прицепленные к кровлям, парили чуть не задевая днища движущихся клеток. Воздух становился всё чище и прозрачнее.

Затем они миновали очередную сочленительную вышку, и ещё одну. Теперь вместо домов внизу были только скалистые уступы. До земли метров сорок. Стоило сорваться со скрипучего крюка и конец. Трос упорно тянул их дальше. Вот новая вышка, притулившаяся на крошечном пятачке плоскогорья, а дальше — за глубоким провалом, начиналось длинное плато, где раскинулось что-то вроде театра под открытым небом, куда постепенно стекались люди, поднимающиеся по лестницам, или на фуникулёрах канатной дороги, расположенной чуть в стороне от грузовых транспортёрных линий. Обстановка выглядела празднично. Всё было украшено флагами, воздушными шарами, флюгерами и вездесущими змеями. Играла странная музыка, больше похожая на нестройное кваканье ансамбля огромных жаб.

Клеть подползла к очередной вышке и дёрнулась, соскочив с крюка. С грохотом она упала на дощатую платформу и тут же, баграми была оттащена в сторону. Эрмундийцы, одетые во всё чёрное, с конусами на головах, открыли замок, и начали вытаскивать заключённых.

— Шевелиться! Быстро! Давать шаг! — орали они, толкая людей друг за другом, по шатким подвесным мосткам.

— Я поправился ещё сильнее. Мантия стала впритык, — ворчал верховный пенитенциарий Утхкарш.

— Распоряжусь пошить новую, — поспешил с предложением его помощник по-имени Хуоджин.

— Не надо! Это мне стимул. Больше ходить. Меньше жрать.

— Вы и так суровы к себе.

— Оно и видно. Расползаюсь как боров-грук с Бегуда. Это не дело. Кхм-кхм. Где моя колотушка? Ах, вот она. Парик?

— Он на Вас.

— Точно. Кхм. Я готов. Народ собрался?

— Ещё много свободных мест. Присяжные-зрители прибывают.

— Тогда подожду. Всё настроили?

— Да. Штоки подняты, кайты запущены. Мясо для приманки обработано пахучими маслами. Трещётки стоят на стопорах.

— А подсудимые?

— «Эрмадур» причалил совсем недавно. Разгрузка проводится в спешном порядке. Но мы успеваем. Первые группы уже на плато, готовы к суду.

— Много?

— В этот раз очень. Но в основном обвинённые по незначительным статьям. Для большинства, путешествие на «Эрмадуре» — уже сойдёт за наказание. Серьёзных преступников, к сожалению, маловато.

— К сожалению? — смуглое лицо Утхкарша вытянулось от удивления. — А что в этом плохого? Уровень преступности падает, значит мы не зря едим свой хлеб.

— Да, но с кем остаётся проводить ритуал Доно-Эрмуни? Собравшийся народ жаждет зрелища. Многие преодолели три тысячи ступеней своими ногами, лишь бы добраться досюда. Они будут сильно разочарованы.

— Досточтимый Хуоджин. Не забывай, что Доно-Эрмуни — это не жертвоприношение, и не колизейное представление. Это всего лишь исполнение приговора. Люди идут сюда не за кровавым зрелищем, а за торжеством возмездия. И я не хочу, чтобы Доно-Эрмуни превращалось в гнусный аттракцион.

— Конечно, Ваше Честнейшество. Вы безусловно правы.

— Разумеется, прав, — крутился перед зеркалом верховный пенитенциарий. — Нет, всё-таки я разжирел… А те, кого обвиняют в тяжёлых преступлениях… В каких именно преступлениях их обвиняют?

— Есть убийцы, насильники-рецидивисты. Пара крупных казнокрадов. Разбойники с большой дороги.

— Разбойники — это та самая банда Щербатого Снурра?

— Да. Большая часть — выходцы из эри. Некоторых мы уже ловили, но отпустили из-за малости лет. Теперь прощения им не будет. Да и повзрослели они, заматерели. Много душ загубили.

— Я слышал, что в этот раз и сам Снурр не ушёл от облавы?

— Попался, лиходей. Теперь ему придётся отвечать перед великой стаей. Но Щербатый Снурр — это не единственный сюрприз на сегодняшней церемонии. Из Эрмулани нам доставили троих прыгунов.

— Доно-Эрму! Неужто те самые прыгуны, что подняли чудовищный смерч, разрушивший половину Эрмулани?

— Они самые, — радостно закивал Хуоджин. — Обычно, ловля прыгунов — дело непростое. Приходится отправлять десятки официальных запросов, подключать чужезунных сыщиков. Требовать выдачу. При этом, далеко не все зуны готовы их выдать, предпочитая судить на своей территории. А эти остолопы сами запрыгнули к нам обратно, и были тут же схвачены.

— Может это была случайность, и они вернулись, чтобы добровольно сдаться?

— Сомневаюсь. Тем более, что при задержании они оказали сопротивление и были немного помяты.

— Кто же эти наглецы?

— Чужаки, забредшие с Елавии, во время слияния.

— Елавийцы?

— Нет. Пока не удалось выяснить, откуда конкретно они прибыли. Доро-Гнум! Терпеть не могу этих чужаков! Особенно их корявый язык! Они говорят, как машины, переводящие человеческую речь с чужого языка. Будто издеваются. Это ужасно раздражает!

— Как раз-таки в этом и нет их вины, — улыбнулся Утхкарш. — Это особенность унилингвы. Нашу речь они тоже воспринимают криво. Вот прыжки под запрещающими баннерами — это действительно серьёзный проступок, заслуживающий строгого наказания. Но мы должны быть непредвзятыми. Эрмундийцы всегда были суровы, но справедливы. Потому и выжили. Судьба нарушителей будет решена цивилизованным судом присяжных. Так, и никак иначе.

— Всё равно их судьба предопределена. Среди присяжных-зрителей очень много эрмуланцев. Они ждут — не дождутся, когда свершится справедливая кара.

— Эрмуланцы поспешили прийти сюда, вместо того, чтобы поскорее заняться восстановлением своих разрушенных жилищ? Мне непонятна их логика.

— Жажда возмездия у них сейчас преобладает над всеми прочими нуждами. И я, как выходец из Эрмулани, разделяю их праведный гнев.

Когда судейская коллегия вышла на улицу, и направилась в сторону трибуны, музыка умолкла, а многочисленные зрители поднялись со своих сидений и подняли обе руки вверх, приветствуя важную процессию. Судьи расселись по своим местам, и верховный пенитенциарий сделал жест, позволяющий людям сесть. Затем, он начал приветственную речь: «Почтеннейшие зрители-заседатели сегодняшней законотворческой церемонии! Я рад приветствовать вас на этом священном плато. Приветствую присяжных-зрителей, пришедших со всех краёв Священной Эрмунды. Приветствую арбитров Великой Елавии. Приветствую юстициариев Птичьей Клетки. Приветствую наблюдателей Граптолора. Приветствую инквизиторов Диадемы Лоры. Приветствую соглядатаев Митридалии. Приветствую экстратуристов Мааса. Приветствую эрмундистов Виконии. Привествую журналистов Интерзунной Лиги. Приветствую остальных гостей. Добро пожаловать на суд, и да будет он справедливым!»

Собравшиеся дружно принялись трещать специальными трещотками, которые им раздали при входе на церемониальную площадь. Утхкарш стукнул колотушкой по столешнице, приказав собравшимся соблюсти тишину.

— Начнём заседание. Досточтимый жонгпу Хуоджин. Распорядитесь привести первого подсудимого.

Сутолочная и грубая сортировка завершилась. Алика затолкали в тесную клетку, где битком сидели ещё двенадцать человек. Вернее, сидеть там было невозможно, и все стояли плотно, словно карандаши в коробке. Остальных пленников, хоть и связанных по рукам и ногам, разместили не в клетках, а прямо на земле, за деревянным забором, отгораживающим площадь. По краям их контролировал десяток надзирателей.

Дементьев стоял возле решётки, и хоть его сильно вдавливало в неё, зато можно было видеть, что происходит на площади, и даже за ней — на возвышении с ритуальными мачтами. А так же, из-за раскатистого горного эха, было слышно каждое слово судейской коллегии и присяжных.

Начался суд, во время которого подсудимых по-одному (реже по-двое и по-трое) выводили на площадку между зрительскими креслами и судейской трибуной. Затем, зачитывали их обвинения, заслушивали самих обвиняемых, выдвигали аргументы в их оправдание, и наконец — проводили голосование заседающих. По итогу которого, судья выносил приговор. Этот судебный процесс был довольно странным, без прокуроров и адвокатов, без дополнительных совещаний и прочих атрибутов традиционного суда. На каких конкретных основаниях принимались вердикты, Алик так и не понял. Сперва судили тех, кто находился вне клетки, то есть повинных в лёгких преступлениях. Очень многих отпускали прямо из зала суда (если эту открытую площадку можно было назвать «залом»). Большинство из оправданных не могли сдержать эмоций, и откровенно плакали от счастья. Тех, кому повезло меньше, и кого признали виновными, уводили в сторону противоположной вышки, транспортирующей их в тюрму, находившуюся в глубине ущелья.

Подсудимых было очень много, и Алик не сомневался, что до конца дня их всех осудить не успеют. Но он ошибся. Количество сидевших за забором редело буквально на глазах. Странная эрмундийская судебная машина работала как конвейер, вынося приговоры направо и налево. Только и было слышно, как колотушка главного судьи долбит по столешнице. Некоторым людям выносили приговор буквально за пять минут. Глашатай проговаривал короткую фразу, подсудимый что-то невнятно отвечал, затем был шорох стеклянных шариков, катящихся по трубкам от каждого присяжного, и довершал всё громкий голос судьи, выносящего приговор. На эту процедуру зачастую отводились считанные минуты. Можно было сделать вывод, что процесс этого заседания был либо вышколен до идеала, либо являлся обычной фикцией, и проводился сугубо театрально. В итоге, из всей массы людей, обвиняемых в нетяжких преступлениях, только двоих не отпустили и не отправили в тюрьму, а отвели на возвышение и оставили возле мачт, под надзором солдат.

Солнце нехотя валилось за горные зубцы, когда очередь дошла до тех, кто сидели в клетке. К тому моменту, Алик уже не чувствовал половину тела — настолько всё затекло и подверглось онемению. Когда из клетки выволокли троих, сразу стало немного полегче. Уже можно было хотя бы слегка изменить положение тела, наладив кровоснабжение. Выяснилось, что вместе с Аликом сидел коагулянт. С него сорвали маску, открыв смуглое лицо. Фанатик бесконечно повторял какую-то мантру, пребывая в подобии транса. Его забрали следующим. При этом, суд над ним был проведён в самые рекордные сроки — буквально за минуту. Лишь только увидев чёрное коагулянтское одеяние, присяжные начали бросать шарики в желобки, а судья — не дождавшись подсчёта голосов, отстучал колотушкой строжайший вердикт. Коагулянта поволокли за трибуну — к мачтам. Со смертниками-террористами на Эрмунде не церемонились.

Когда в клетке стало чуть посвободнее, Алик с радостью увидел Боцмана.

— Боц! Боцман! Я здесь! — крикнул он.

— Алик? Ты как?! — отозвался тот.

— Нормально! Где Василий?!

— Он рядом!

Дверца открылась, и конвоиры вытащили сразу пятерых заключённых. Теперь в клетке, опустевшей фактически наполовину, стало возможно перемещаться с места на место, и друзья наконец-то объединились.

— Отец, ты как? — спросил Алик у Василия.

— Живой пока, — хмуро ответил преподобный.

— Чего это они стали сразу пачками народ отправлять? Торопятся завершить всю эту волокиту до заката?

— Нет. Я так понял, что эти пятеро — из одной банды, — ответил Боцман. — Вон тот, одноглазый — их вожак. Они пока тут сидели, постоянно перешушукивались, планировали побег. И меня подговаривали. Но я отказался.

— А может стоило согласиться?

— Погоди. Нас ещё могут оправдать. Мы же не бандиты, зла никому не желали, к тому же никого не убили. Шанс получить снисхождение есть. А если попытаться бежать — тогда точно вышка.

Теперь пришёл и их черёд. Троицу вытащили из клетки и повели через центр площади, между рядами сидений. Какой тут поднялся ор. Зрители вскочили со своих мест, начали махать руками, выкрикивать нечленораздельные ругательства и свистеть.

— Что-то я сомневаюсь в оправдательном приговоре, — сказал Алик Боцману. — Они даже бандюганов и террористов так не освистывали, как нас. Чую, влепят нам по полной программе.

— Верховный пенитенциарий Утхкарш славится своей непредвзятостью, — ответил тот. — Будем надеяться на его порядочность.

— О чём ты говоришь, Боц! — с досадой усмехнулся Дементьев.

Их подвели к трибунам, построенным специально таким образом, чтобы подсудимые могли смотреть на судей, лишь высоко задрав головы.

— Чужой прийти. Нарушение запрет прыжок жёлтый баннер, — начал Хуоджин. — Результат катастрофичность Эрмулани. Здание двенадцать неполадка полный. Здание тридцать один неполадка значительное. Человек восемь повредить тяжесть. Человек сорок три повредить значимый. Ущерб ориентироваться — сто двенадцать эрм.

— Название ваш имён! — спросил Утхкарш, обращаясь к стоящим внизу бедолагам.

Те поочерёдно представились.

— Откуда появление вас?

— Мы из Рекадии, Ваше Честнейшество, — солгал Алик. — Мирные путешественники. Мы не хотели ничего разрушать. Это всё ураган. Он был ещё до нашего прыжка. Он забросил нас на Бусую Мысь к этой шизанутой Мире.

— Рекадия? — несколько удивился судья. — Рекадия — маасский протекторат юрисдикция.

— Да, всё верно, Ваше Честнейшество, — ответил Дементьев. — Но мы не маасцы. Мы — рекадианцы. А дедушка — вообще с Ди Лоурентики.

— Вы утверждать прыжок не явление цель направление хотеть?

— Совершенно верно, Ваше Честнейшество. Это было непреднамеренно. Мы — глупые туристы. Мы не знали, что тут так работают ветра…

— Вы признание виноватый проступок это?

— Да, Ваше Честнейшество, мы признаём. Мы этого не хотели, но это случилось. Какой смысл отпираться?

— Зачем вы сопротивление воины Эрмулани?

— Испугались, Ваше Честнейшество! Эти обезьяны… В смысле, не воины, а те, на ком они ездят. Выглядят агрессивно. Мы боялись за свою жизнь.

Судьи начали шушукаться. Это продолжалось около десяти минут. Затем, Утхкарш произнёс, — коллегия решение предварительный приговорён. Нарушители готово предложение наказание иметь в виду штраф сто тысяч эрм и работа восстановление разрушен непосредственно.

Зрители зашумели. Особенно участок, где сидели пострадавшие.

— Требование тишина! Решение конец принять жебий после!

Присяжные тут же стихли, и приготовили стеклянные шарики для голосования. В полной тишине, шарики зашуршали по желобкам, звонко стукаясь на выемке. Служители принимали их и выгружали на весы, считывая показания.

— Позиция семьдесят — тринадцать — пять, — сообщила комиссия.

— Хм-м-м-м, — Утхкарш задумался, — Коллегия считать приговор присяжный зреть ожесточение излишний.

Зрители поднялись и вновь зашумели.

— Тихо площадь суждение!!! — громогласно возопил Хуоджин. — Продолжать Честно Вы!

— Но Коллегия хоть иметь мнение так, не считать относительно спор присяжный зреть. Приговор чужак — высота воздействие… — с явным разочарование подвёл итог Утхкарш.

Стукнула колотушка. Зрители дружно зааплодировали и затопали.

— За что?! — Боцман закрыл лицо руками. — Всё, пощады не будет.

— Ну вот… Сама непредвзятость, — сквозь зубы процедил Алик. — Лучше бы бежать попытались. Не так обидно было бы.

— Верховный пенитенциарий бессилен против большинства голосов присяжных-зрителей, — пояснил Василий. — Очень многих мы разозлили. И все они собрались здесь — насладиться нашими страданиями.

— Я так понимаю, бежать уже поздно? — Дементьев дёрнулся от грубого удара в лопатку.

Конвоир повёл его в обход трибун — к лестнице, ведущей на лобное место, представлявшее из себя эдакую Голгофу. Только вместо крестов — мачты. Позади вели Боцмана и Василия. Заиграла музыка. Под улюлюканье зрителей, судейская коллегия развернула свои кресла на сто восемьдесят градусов, чтобы созерцать процесс казни. «Кайты высоко! Ветер изменение. Кайты крепко! Ветер свирепо», — скандировали собравшиеся. Зажужжали лебёдки, отпускающие воздушных змеев выше в небо. Навстречу приговорённым пробежали несколько служек в грязных передниках и масках, которые тащили большие кастрюли. Что было в этих кастрюлях — непонятно, но несло из них таким смрадом, что один только вдох вышиб у Алика слезу. Повсюду затрещали трещётки, заревели ревуны. В горах вся эта какофония звучала особенно громко и резко, разносимая эхом на десятки километров.

На возвышении, приговорённых разделили на две группы. Группу Алика поставили второй, а первую — повели к мачтам. Тем временем, служки цепляли на лееры кайтов паруса-«почтальоны», к которым за крюки нанизывали вонючее квашенное мясо, извлечённое из кастрюль. Сильный ветер тут же подхватывал «почтальонов» и быстро поднимал их по лееру — до самых змеев.

— Они что, кормят своих воздушных змеев тухлятиной? — спросил Алик у Боцмана. — Они психи?

— Сидеть! Сидеть! — охранники резко усадили их на землю. — Не говорить!

Приговорённых из первой группы разделили, и по одному отвели к пяти мачтам. Прозвучал трубный сигнал, и на мачтах затрепетали разноцветные знамёна, а их верхушки со стуком надломились, и согнулись, как перекладины виселиц, что вызвало у зрителей очередной взрыв радостных криков. С концов перекладин спустились верёвки, которые стали привязывать к ногам преступников. После этого, под очередной рёв зрителей, людей вниз головами подтянули на самый верх и оставили болтаться, точно боксёрские груши. Они что-то кричали, но голоса тонули в жутком громыхании музыки, трещёток и зрительского воя.

«Ну хотя бы не за шею вешают», — мрачно размышлял Алик. — «Впрочем, хорошего тоже мало… Буду надеяться, что эта экзекуция выдернет меня из дурацкого, затянувшегося сна».

«Наше кайт легкость. Наше треск без умолку. Ветренно не завершится. Слишком вверх — много ветер. Услышать им. Прилететь они. Небо руководить. Доно-эрму. Призывание!» — стали в один голос повторять служители, собравшиеся под мачтами, и им вторила охрана, окружавшая вторую группу смертников.

Это продолжалось, кажется, бесконечно. Но вот, из-за покрытой ледником вершины Эрма-Доно, показались летящие точки, быстро увеличивающиеся в размерах. Приближалась эрмигидская стая. Огромные карадактили летели на звук. Самые маленькие достигали пяти метров в размахе крыльев. Самые крупные — двадцати. Они даже не махали крыльями, а просто парили, регулируя высоту, скорость и направление специальными перепончатыми и роговыми рулями, растущими на их головах, хвостах и задних конечностях. Головы, словно наконечники копий, вытянуты вперёд, и снабжены длинными вертикальными килями. Длинные хвосты завершались дополнительным перепончатым стабилизатором, выполняющим функции как руля, так и воздушного тормоза. Шкуры чудовищ были разукрашены причудливыми радужными разводами, словно кто-то нарочно обрызгал их красками из баллончиков. Всего существ было семеро. Когда они приблизились, и начали делать большой разворот над плато, появилась возможность разглядеть мелюзгу, порхающую под их крыльями. Десятки зубастых птиц — гипсиорнисов сопровождали стаю, словно прилипалы акул. Средний гипсиорнис был птицей весьма немаленькой, и мог потягаться размерами с крупным орлом, но на фоне титана-карадактиля он выглядел словно воробей, придающий своим порханием и мельтешением ещё больше величия и монструозности летящему исполину.

Все умолкли в торжественном предвкушении. Стая сделала широкий вираж, и стала заходить на добычу. Впереди летел вожак — самый крупный и старый ящер. Чувствуя миазмы, источаемые подвешенной на змеях приманкой, карадактили рассредоточились, и начали хватать мясо вместе со змеями. При этом, их острые головы раскрывались, как бутоны цветов с четырьмя лепестками, и словно капканы захлопывались на змеях, отрывая их от лееров безо всякого труда. Угощение лишь распалило аппетит монстров, и они возжелали продолжения банкета, чего и задумывали организаторы этого жестокого шоу. Вновь сбившись в звено, стая сделала круг, и теперь, на бреющем полёте, стала мчаться к мачтам с привязанными людьми.

«Вот это махина», — со страхом и любопытством Алик смотрел на приближавшегося вожака, крылья которого были почти вровень с краями плато. — «Если ему под крылья двигатели присобачить, то от авиалайнера не отличишь».

Когда огромная туша, трепеща рваной бахромой на краях перепонок, пронеслась над их головами, захотелось ещё сильнее пригнуться. Но самое страшное ждало впереди. Карадактили принялись налету срывать висящих на мачтах людей, и зажёвывать их четырьмя своими клиновидными челюстями. Крупнейшим из них удалось проглотить своих жертв целиком. Те, что помельче, трепали ещё живую добычу, отрывая ей конечности. При этом гипсиорнисы буквально облепляли головы карадактилей, спеша урвать кусочек, пока тело жертвы не будет полностью проглочено. Когда под натиском мощных челюстей у несчастного отрывалась рука, или нога, упасть в пропасть ей не давали. Гипсиорнисы тут же сбивались вокруг неё клубком, а когда разлетались, то в воздухе уже ничего не оставалось. Сжирали всё подчистую: и мясо, и кости. Это было чудовищное зрелище.

Не всем карадактилям хватило угощения, и стая вновь начала разворачиваться. Звено перестраивалось, пропуская голодных вперёд. За это время, служители должны были обновить кормушку. Мачты всё ещё ходили ходуном и дребезжали, а оборванные верёвки на них продолжали раскачиваться, когда охрана стала спешно поднимать заключённых, ожидающих своей участи.

— Подняться! Быстрый! Туда! Идти! — Алика за шиворот подняли на ноги, и пинками погнали к крайней мачте.

— Что ж вы творите, сволочи?! — возмущался тот. — Это вам с рук не сойдёт! Обещаю! Я — бессмертен! Ваши чёртовы птеранодоны мною подавятся!

— Двигаться! Молчание!

Уже под мачтой кто-то отработанным ударом по ногам, лишил Дементьева равновесия, опрокинув его на землю. Он успел от всей души лягнуть кого-то в морду, но обе его ноги тут же были вдавлены в пыльную каменистую поверхность, и на них крепко затянули петлю.

— Гады! — рычал Алик. — Ублюдки!

— Поднимать! — распорядился служка.

И лебёдка послушно заверещала.