Пламенный клинок

ГЛАВА 24

Когда взошло солнце, Полый Человек решил обследовать долину. Нет смысла идти через Скавенгард, если можно пробраться окольным путем. Граб вызвался грести, и это всех удивило.

— Граб сильный! — заявил скарл с ухмылкой, которая, вопреки его намерениям, получилась не дружелюбной, а отталкивающей. — Граб сумеет принести пользу!

Полый Человек окинул скарла подозрительным взглядом, но Граб продолжал ухмыляться, и Гаррик махнул рукой в знак согласия.

— Фен, Киль, вы тоже пойдете. Осман, присмотри за мальчишкой.

— За Ареном? — язвительно откликнулся Усатый. — У него есть имя.

При этих словах Граб почувствовал удовлетворение. Даже подручным Полого Человека не нравилось, как тот обращается с Паршивцем.

— Ты знаешь, о ком я, — сердито ответил Полый Человек.

Размалеванная замешала мазь, которой натерла грудь и спину Паршивцу, чтобы согреть его. Получилось неряшливо — не так-то это просто, когда действуешь только одной рукой, — но от помощи она отказалась. Она напомнила Грабу кровавых ведьм с его родины, которые затачивали себе зубы и ютились у очага, кутаясь в шкуры и подбрасывая в огонь кости мертворожденных младенцев. Она была странная и жутковатая, но даже Полый Человек зауважал ее после того, что она совершила у ворот.

Паршивец по-прежнему спал, но он находился в надежных руках, и Граба это радовало. Он не хочет, чтобы Паршивец умер. По крайней мере, сейчас. Тот еще может пригодиться.

Они спустились по лестнице к озеру. Криволомец осмотрел лодку, висевшую на раме, и остался доволен, поэтому они сняли ее и спустили на воду.

— За столько времени даже течи не возникло, — сказал криволомец. — Много бы мы дали за такую посудину в ту пору, когда сами ходили по морям, да, Гаррик?

Граб тоже оценивающе оглядел лодку, хмыкая и кряхтя в знак одобрения, но, по правде говоря, не увидел ничего выдающегося. Лодка как лодка.

Они отчалили, и вокруг сомкнулась жутковатая тишина. Нарушала ее только шлепанье весел, скрип уключин и плеск воды.

Граб задрал голову, чтобы взглянуть на Скавенгард, на угрюмые шпили, вздымавшиеся к небу. В своих спутниках он чувствовал страх и настороженность, и это его воодушевляло. Впереди еще много опасностей, еще много подвигов. Вот и славно. Ему нужно одержать побольше побед и вернуться с ними к Мрачным Мужам, чтобы кожеписцы нанесли на его тело новые отметки. Побег из лагеря при Саллерс-Блаффе — хорошее начало; спасение от страхоносцев — еще лучше. Но ему предстоит еще долгий-долгий путь.

— Вот и пристань, — сказала Веснушчатая. У подножия ближайшего, самого маленького острова находилась бухта, возле которой располагалась каменная площадка, утыканная причальными сваями. — А вот и дверь. — Она пригляделась. — Кажется, открытая.

— Если войдем здесь, придется пробираться через всю крепость, — сказал Гаррик. — Ищем дальше.

Граб снова налег на весла, и вскоре перед ними возник средний остров. Из нагромождения зданий, крытых переходов и куполов на них глядели тысячи темных окон. По бокам лепились диковинные скелетоподобные сооружения, похожие на строительные леса из костей. Во всей необъятной громаде Скавенгарда ничто не двигалось.

Тут причалить было негде, а по отвесным утесам взобраться мог разве что Граб, поэтому они поплыли дальше. Вскоре мерные движения весел привела Граба в подобие транса, и он начал грезить о лучших временах. Холодный свежий воздух и заснеженные вершины напомнили ему лето в Скара-Тхун и те краткие незабвенные месяцы, когда он еще не стал изгоем. Тогда он носил иное имя, и скальды воспевали его деяния, и все в Скара-Тхун поднимали в его честь кубки, вырезанные из моржовых клыков. Внимая хвалам, Граб верил, что никто больше не посмеет глумиться над ним, гнушаться им, пришибить его, будто пса.

Он горько ошибался.

Он происходил из трущоб Караквы, из полуразрушенных катакомб, окружавших величайший подземный город Севера. Там его и зачали, в углу переполненной спальной залы, во время грязного сношения между мужчиной, которого он не знал вообще, и женщиной, которую едва помнил. Он не мог воскресить в памяти даже лицо матери: для него она оставалась тенью, которая то в гневе нависала над ним, то с отвращением отстранялась.

Иногда, совсем маленьким, он находил мать без сознания, и тогда он плакал и толкал ее, боясь, что она больше не проснется. Иногда ему приходилось притворяться спящим, пока она корчилась под одеялом с каким-нибудь незнакомым мужчиной. Порой она исчезала на несколько дней кряду, и ему приходилось самому добывать пропитание, обворовывая спящих, или бродить по катакомбам, разыскивая ее.

Наконец она исчезла и больше не вернулась. Вместо нее пришли незнакомые люди и забрали его в город, в какой-то мрачный дом. Сказали, что его мать в пьяной драке убила человека. За это ее повесили.

Ему было шесть лет от роду.

Жизнь в сиротском приюте оказалась суровой, и ни наставник, ни другие дети не проявляли милосердия к новичку. Спасением для него стал город. Он стал завсегдатаем рынков, где торговцы мехам навязчиво предлагали свои товары, а воздух был тяжелым от запаха жареной, густо приправленной ворвани. Пробирался в бражные залы, где мужчины и женщины пировали вокруг костров, хлебая пиво из кубков, вырезанных из моржовых клыков, а собаки рыскали у них под ногами. Иногда он выпрашивал еду, иногда, набравшись смелости, воровал, но чаще просто стоял в сторонке и грелся, слушая, как скальды поют о героях. Иногда эти герои присутствовали тут же. Покрытые татуировками, они пировали за лучшими столами, а молодые скарлы жались поближе к ним, надеясь когда-нибудь сделаться столь же славными.

Когда погода стояла не слишком холодная, он выбирался на поверхность, где над ним высоко вздымались надгробия предков, вырезанные из черного камня. В отдалении, расставив ноги на раздвоенной вершине, стояло исполинское изваяние Балика Рассекателя, державшего над головой божественный топор Магот, при помощи которого он создал горы и моря. Граб ходил по заснеженным кладбищенским аллеям, читал повести о легендарных подвигах, вырезанные на надгробиях камнепевцами, и предавался мечтам.

Со временем у него появился друг — мальчик, который часто видел его на рынке, а однажды заметил, как он ворует фрукты с прилавка. Новый знакомый привел Граба в пещеру, где жил сам вместе с дюжиной других мальчиков под бдительным оком сгорбленного старика по имени Нук. Граба радушно приняли и обращались с ним как с братом. В сиротский приют он не вернулся.

Нук распознал в Грабе способности к воровству и всячески их пестовал. Вопреки нескладному обличью, Грабу особенно хорошо удавалось лазать. Он с легкостью преодолевал любую стену, любые ворота. Хотя время от времени его поколачивали, как всех детей, он старался понравиться новому наставнику, и ему это вполне удавалось.

Но промышлять воровством в Каракве было опасной затеей. В узких туннелях и подземных залах было слишком мало места, чтобы убегать и прятаться, а к ворам скарлы относились с особенным осуждением. Чужеземцев они обманывали и убивали без зазрения совести, но причинить ущерб своему брату скарлу, даже солгать ему, считалось страшным преступлением и каралось скоро и беспощадно.

Товарищей Граба одного за другим переловили и перевешали. Вскоре вздернули и Нука. Граб бежал из города, зная, что в следующий раз Могильные Стражи придут за ним. Он направился к гавани, где серое море плескало о побережье. Началась осень, но лед еще не стал. В тот же день, объявив себя первенцем, отправляющимся в Рассеяние, он уплыл из родного края. На его теле еще не было ни одной отметины, за исключением нескольких опознавательных знаков на левой щеке, нанесенных геометрическими рунами на гробовом наречии. Пятнадцать лет спустя он вернулся, и половину его тела покрывали татуировки. Как все переменилось тогда! Как чествовали соплеменники вернувшегося героя! Как желали его женщины! Он сидел за лучшими столами в бражных залах, и никто больше не смел бить его, глумиться над ним, пренебрегать им.

Несколько месяцев он пользовался всеобщей любовью. А потом все кончилось.

— Стой, — сказал Полый Человек. Граб перестал грести.

— Вот и выход, — сказал Криволомец и показал пальцем. Впереди через озеро перекинулся мост, поддерживаемый тонкими белыми арками. Он простирался от высокого здания на краю третьего острова к воротам, проделанным в склоне долины.

— Угу, — откликнулся Гаррик. — Но я бы лучше причалил в другом месте. Отсюда наверх не попасть.

— Может быть, с другой стороны? — предположил Криволомец.

— Может быть, — сказал Полый Человек, но не слишком обнадеживающе.

Граб перегнулся через борт и посмотрелся в воду. Перед ним предстало знакомое широкое, приплюснутое лицо; на бритой голове пробивалась щетина. Но не всегда поперек глаз чернела дуга, нанесенная неумолимой рукой кожеписца.

Знак позора. Знак изгоя, ненавистного собственному народу, отринутого самим Костяным богом.

Он поднял взгляд на шпили Скавенгарда. Снискать прощение трудно. А то и вовсе невозможно. Но первый шаг сделан, и это хоть маленькая, но победа.

— Правь вокруг острова, — сказал Полый Человек. Граб взялся за весла и снова принялся грести.

Кейд смотрел из окна на причаливающую лодку и пристально рассматривал тех, кто в ней сидел, как будто тщательное наблюдение могло помочь с ответом на вопрос, не дающий ему покоя.

«Кто на самом деле эти люди?»

После разговора с Фен он смотрел на своих спасителей иными глазами. Они с Ареном попали не к грозным головорезам, а к мятежникам. Это в какой-то мере оправдывало даже угрюмого и злобного Гаррика.

Когда остальные отправились на разведку, Кейд пристал к Осману и надежде что-нибудь разузнать. Но он не умел подходить к людям с умом, как Арен, и Осман оказался еще менее общителен, чем Фен, хотя и более вежлив.

— Боюсь, наши дела касаются только нас, — ответил он. — Попробуй спросить у Гаррика.

Кейд фыркнул.

— От него впору ждать тумака, а не ответа.

— Тогда на твоем месте я бы помалкивал.

Кейд вернулся к Арену, спавшему рядом со Скирдой. Было довольно холодно, так что даже днем приходилось жечь костер. Вика сидела поодаль и смотрела на пламя, заново размалевывая лицо.

— У него… — начал Кейд.

— У него все хорошо, — ответила она. — Ты уже пять раз спрашивал, ничего не изменилось. Не беспокойся, Кейд. Он проснется, когда придет время.

— Какие вести? — спросил Осман, когда разведчики приблизились к костру.

— Выхода нет, — ответила Фен. — На северной стороне мы нашли несколько пристаней, но одна завалена каменным крошевом, а другая крепко заперта. Хотя самый ближний вход открыт.

— День еще в разгаре, — сказал Гаррик. — Всем подкрепиться. Потом пойдем туда и заглянем внутрь. Вика, останешься с мальчишкой?

— Хорошо.

— Договорились. Осман, ты тоже пойдешь.

— И я! — вскинул руку Кейд, но Гаррик смерил его ледяным взглядом.

— Я за ним пригляжу, — пообещал Осман. Кейд улыбнулся во весь рот, так что вид у него стал безобидный и глуповатый.

— Ладно, — сказал Гаррик Осману, — но ты за него в ответе.

— Я скоро вернусь, ты и не заметишь, — пообещал Кейд Арену. Потом наклонился поближе и понизил голос: — Я собираюсь выяснить, с кем мы имеем дело. Предоставь это мне.

Скирда повела ухом, а Вика, накладывавшая на лицо последние мазки, усмехнулась про себя.

Было позднее утро, когда они отплыли к Скавенгарду, оставив Арена, Вику и Скирду в павильоне. Друидесса предупредила, чтобы они возвращались засветло.

— Полла рассказывала, что с темнотой приходит ужас, — добавила она.

— Пустые бредни, — отмахнулся Киль.

— Возможно, — ответила Вика. — Но это место не внушает мне доверия даже при свете дня. Будьте начеку.

Граб догреб до каменной пристани, и Киль привязал лодку, закрепив канат морским узлом. Рядом была пришвартована еще одна лодка, поменьше и полегче. Хоть и опрокинутая, она еще держалась на плаву.

— Это лодка Поллы? — предположила Фен.

— Может быть, — ответил Гаррик.

Перед ними находилась медная дверь, позеленевшая от старости и обитая черными металлическими гвоздями. Слегка приоткрытая, она словно приглашала войти. Каменную кладку покрывала резьба со сглаженными временем и непогодой изображениями животных и людей. Кейд неуверенно оглядел их и положил ладонь на рукоять меча, который взял у Арена, но, поскольку никто больше не обнажил оружия, то и он оставил меч в ножнах.

— Нет смысла хвататься за клинок, если не собираешься пустить его в дело, — сказал Киль, заметив его нерешительность. — Мечи быстро наливаются тяжестью.

Кейд важно кивнул, словно один вояка другому. Киль отвернулся, пряча улыбку.

— Не бойтесь, — сказал Осман. — Я слышал много рассказов призраках, но воочию не видел ничего необъяснимого.

— Ты еще молод, — заметил Гаррик и толкнул дверь.

В потревоженном воздухе заколыхалась пыль, поднявшаяся с выложенного каменными плитами пола, и отряд вступил в помещение с высоким потолком и узким окном над входом, сквозь которое внутрь проникала узкая полоска дневного света. Ни мебели, ни ковров не было, только голые стены и пустота. Тишина надвинулась на путников, словно сырая мгла, а вместе с ней — смутная и безотчетная тревога.

Пройдя через небольшую переднюю, они оказались у подножия винтовой лестницы, сквозь серединный проем которой сверху проливался свет. Поднявшись по ступеням, они вошли в длинный коридор с ребристыми стенами, похожий на внутренности огромной змеи. По обе стороны виднелось с десяток дверей; другие коридоры, ответвляясь от него, уводили в глубь острова. Путники прислушались и не услышали ничего, кроме шарканья собственных башмаков, звяканья пряжек и скрипа кожаных доспехов.

— Разобьемся попарно и осмотримся, — предложил Гаррик. — Не заходите слишком далеко и возвращайтесь сюда к полудню. Если найдете что-нибудь необычное, кричите. Джоха свидетель, мы без труда услышим друг друга.

— Пойдешь со мной, Кейд, — велел Осман.

Тот открыл рот и тут же закрыл, проглотив разочарование. Он надеялся, что Гаррик возьмет его с собой, сколь ни устрашающей была эта мысль; он хотел оказаться с ним наедине и выведать его тайны. Но Гаррик и Киль, словно по негласной договоренности, все время держались вдвоем.

— Граб пойдет с Веснушчатой! — радостно объявил Граб.

— Как ты меня назвал? — переспросила Фен ледяным голосом, от которого могло бы замерзнуть и озеро. Киль разразился хохотом, но в окружающей тишине его смех породил странные отзвуки, и криволомец резко умолк.

— Жаль, что мы от него не отделались, когда была такая возможность, — пробормотала Фен, удаляясь прочь.

— Удачи! — крикнул Киль ей вдогонку.

Граб поплелся за Фен, бурча себе под нос. Гаррик и Киль направились в другую сторону. Осман устремился в открытую дверь напротив лестницы, а Кейд замешкался, бросая вслед Фен печальные взгляды. После той беседы на пристани лицо девушки то и дело всплывало в памяти, и Кейда охватывало почти щенячье желание угодить ей. Раз уж не удалось стать напарником Гаррика, можно было хотя бы прибиться к Фен, но даже в этом ему отказали. Со вздохом он последовал за Османом.

В помещении, куда они вошли, потолок оказался ниже, чем в коридоре, его поддерживала дюжина колонн в два ряда с вырезанными на них замысловатыми письменами. Несколько больших окон выходили на долину. Слева и справа залу разделяли перегородки с фестончатыми арками. На ее первоначальное назначение ничто не указывало, но Кейду сразу представилось, как здесь расхаживают разодетые вельможи, обмениваясь любезностями.

— Ты ведь высокородный, да? — спросил он у Османа.

— Да, — ответил тот. — Что бы это ни означало нынче. Высокородный оссианин по-прежнему ниже последнего кроданского смерда.

— Поэтому ты и примкнул к Гаррику?

— Когда пришли кроданцы, я еще не родился. Тогда главой семейства был мой дед, и он, подобно многим, покорился, чтобы спасти себя. Но отец, человек крайних взглядов, избрал иной путь. Деда он так и не простил, даже когда тот лежал на смертном одре.

С этими словами он направился через залу к одной из арок. Заглянул внутрь, потом вошел.

— Когда отец унаследовал наши земли, всем были известны его нелицеприятные суждения об империи, — продолжал Осман осматривая то, что увидел внутри. — Мои братья предпочли жить по-кродански и просили его ради общего блага держать свое мнение при себе. Но отец был гордым человеком. Он ненавидел то, во что превратилась Оссия, и гневался из-за наших утрат. — В его голосе зазвучала скорбь. — Железная Длань прослышала о его крамоле и забрала наши земли. У деда были влиятельные друзья, но и они не сумели спасти отца от виселицы. Мои братья отреклись от него в обмен на скромную жизнь чиновников и писцов, и мы больше не общались. — Он вздохнул. — Я ушел из дома в тот самый день, когда отца не стало. У него были еще более мятежно настроенные друзья; явившись к ним, я сказал, что хочу бороться против кроданцев. Убедившись, что мне можно доверять, они направили меня к Гаррику, потом в Солт-Форк, а теперь сюда. — Он высунулся из арки: — Пожалуй, ответ получился слишком длинным. Всем нам есть что рассказать, и… — Он умолк, поняв, что разговаривает с пустотой. — Кейд?

Кейд услышал, что его окликают, но отошел уже далеко: он выскользнул в коридор, как только Осман повернулся к нему спиной, и направился на голоса, разыскивая Гаррика и Киля.

— …Тут настоящие дебри! — говорил криволомец где-то неподалеку. — Ты сам видел с озера. Здания громоздятся друг на друга, нависают над утесами. Все это придумал какой-то безумец.

— Будем держаться южного берега, не упуская озеро из виду. Прямым путем доберемся за полдня.

— Если отыщем прямой путь, — заметил Киль. — Впрочем, если тут везде так пустынно, бояться нечего, кроме голода.

— Будем надеяться, — ответил Гаррик.

Кейд выглянул из-за угла и успел увидеть, как Гаррик и Киль скрылись в дверном проеме слева. Он оглянулся, но Османа не заметил. Воодушевившись, он проскользнул за ними, надеясь раздобыть важные сведения и доказать Арену, что он тоже не промах.

Гаррик и Кейд стояли перед развалинами обширного внутреннего сада под огромным куполом, белым и гладким, словно слоновая кость. Сад размещался на площадках и ярусах, среди которых петляли извилистые тропинки. Каменные желоба и миниатюрные акведуки распределяли воду между тремя затейливыми фонтанами. В зарослях прятались изваяния животных: свирепые орлы, извивающиеся драккены, вставшие на дыбы медведи.

В минувшие дни здесь, наверное, было зелено и приятно, но теперь растения увяли, камни потрескались, от купола отвалились большие куски. Вода по-прежнему поступала из какого-то неведомого источника, но желоба прохудились, и на тропинки натекли лужи. На фоне ослепительно сверкающих гор сад выглядел бледно и уныло. Кейду он внушал восторг пополам с печалью.

— Ты когда-нибудь видел такую красоту? — в восхищении спросил Киль.

— Видел, — ответил Гаррик. — В Каррадисе.

— Ты же говорил, что подбирался только к окраинам.

— Как и ты — если, конечно, ты видел то же, что и я. Но мне хватило и окраин. В старой столице время течет совсем иначе. Я видел здания, возведенные древними оссианами, и сады, еще прекраснее этого.

— Почему же все закончилось варварством и хаосом?

— Империи рушатся, — пожал плечами Гаррик. — Сначала урды, потом мы. Кроданцы величают себя Третьей империей, но их час тоже настанет.

Они прошли дальше по саду, ища выход. Кейд укрылся за большим камнем. На открытом пространстве подслушать их беседу не составляло труда.

— Надо бы тебе держаться с Ареном полюбезнее, — заметил Киль. — Осман и Фен ничего не понимают.

— Им и не нужно.

— Нужно, Гаррик. Ты обратился к ним за помощью, чтобы вызволить Арена, и они выполнили твою просьбу, потеряв при этом четырех друзей. Им больно видеть твою ненависть к мальчишке.

Кейд с колотящимся сердцем ждал ответа Гаррика.

— Когда я смотрю на него, то вспоминаю его отца, — с горечью процедил он наконец. — И жалею, что упустил возможность вонзить клинок в сердце мерзавцу.

Кейд похолодел. «Если увидишь Полого Человека, беги. Беги и не останавливайся. Ведь он пришел тебя убить».

— Тогда объясни им, — настаивал Киль, — зачем они рисковали жизнью ради сына человека, которого ты ненавидишь.

— И что дальше? Нет уж, мой позор останется при мне.

— По-моему, хватит уже тебе носиться с собственным позором.

Гаррик развернулся к нему, сверкнув глазами и сжав кулаки.

— Чтоб тебе провалиться! — прорычал он. — Не смей так со мной разговаривать.

— Не затыкай мне рот!

— Если хочешь домой к семье, так и скажи, — огрызнулся Гаррик.

— Не хочу, — ответил Киль. — То есть хочу, но…

— Но никак не можешь решиться? — ядовито промолвил Гаррик.

— Я просто говорю, что нас осталось всего четверо и лучше присоединиться к другому отряду повстанцев, посвятить их в наш план. Если кто и сумеет их убедить, это ты.

— Некогда! — остервенело рявкнул Гаррик. — Дела не стоят на месте. Думаешь, королевское бракосочетание будут откладывать ради нас? Оттико женится через несколько недель. К этому сроку мы должны быть в Хаммерхольте!

Кейд слушал в замешательстве. Бракосочетание? Хаммерхольт? При чем тут это?

— Не получится, Гаррик, — возразил Киль. — По крайней мере, нашим нынешним составом.

— Получится, — сквозь зубы процедил Гаррик. — Это наша последняя возможность! Ты хочешь повторения Солт-Форка? Видел, как быстро эти безвольные мерзавцы обратились против нас? Мы никогда не станем свободными, если наши соплеменники не поднимутся на кроданцев. В них нет веры, Киль. Но мы заставим их поверить!

— С ума сойти, Гаррик! Ты предлагаешь вломиться в самую неприступную крепость Оссии и выкрасть Пламенный Клинок из-под носа у наследного принца!

Кейд отшатнулся. Пламенный Клинок? Они собираются похитить Пламенный Клинок?

Он вспомнил, как гудел Шол-Пойнт от разговоров о свадьбе принца Оттико с принцессой Соррель из Харрии перед тем, как их с Ареном схватили. Папаша тогда рвал и метал при одной мысли, что Пламенный Клинок достанется кроданцу, а матушка говорила, чтобы он перестал трепать языком, покуда не услышала Железная Длань.

Но Гаррик хотел вернуть Пламенный Клинок оссианам. По лицу Кейда расплылась изумленная улыбка. Похищение Пламенного Клинка сразит кроданцев наповал! Оно всем покажет, на что способны его соплеменники!

Гаррик и Киль уже ушли, но Кейд не последовал за ними. Хватит на сегодня испытывать удачу. Теперь он понял, против чего предостерегала его Фен: если Гаррик рассудит, что Кейд слишком много знает, то наверняка примет крутые меры.

Кейд почти подпрыгивал от воодушевления, когда спешил обратно. Какую историю он поведает Арену, когда тот проснется!

Тут он замедлил шаги, остановился и нахмурился. Обстановка выглядела незнакомой. Он вернулся назад и направился в другую сторону, но и следующий зал видел впервые. Он входил в одно помещение за другим, но ни одного из них не узнавал, и его беспокойство переросло в смятение.

Кейд безнадежно заблудился.