Пламенный клинок

ГЛАВА 62

Вика скребла ногтями по каменном полу сокровищницы, по языку друидессы ползала какая-то мерзость, кожа свербела от вгрызавшихся в нее червей. Рядом захлебывались от рвотных позывов и шарили руками по телу ее спутники, беспомощные перед Тленом.

Тот вошел в сокровищницу, издав негромкий щелкающий звук, словно в горле у него перекатывались игральные кости. За ним следовал Клиссен со своими людьми, но взору Вики они казались расплывчатыми призраками. Она их не видела, как и ее товарищи. На ее сознание воздействовала губительная сила, исходившая от страхоносца. Под оболочкой реальности что-то копошилось, сквозь ткань мироздания просачивался хаос, ибо Страна Теней подступила совсем вплотную.

Противоборство с чудищем в Скавенгарде и те дни, когда она сопротивлялась разъедающему яду Тлена, научили друидессу таким вещам, которым никогда бы не научила Агали. Вика изменилась, соприкоснувшись с Бездной. Ее рассудок поколебался, надвинулось безумие.

Она должна сразиться с этим демоном. Само его существование оскорбительно для Воплощений, и Вика обязана его уничтожить. Но тело отказывалось ей повиноваться. Кожа трескалась и гноилась, а рассудок охватывало смятение.

— Бежал бы себе и дальше, — обращался Клиссен к Арену, корчившемуся у его ног. — Возможно, даже сумел бы скрыться. Но вернуться сюда? На что ты рассчитывал?

Свет! Где тот священный свет, исходивший от нее у ворот Скавенгарда и обративший страхоносцев вспять? Как ей это удалось? Вика силилась вспомнить, но ногти у нее ломались и отслаивались, а в горло набились черви.

— Я запытаю Кейда до смерти, — продолжал Клиссен, — а ты будешь смотреть. Удовольствия мне это не доставит, но я должен сдержать слово. Железная Длань есть совесть империи. Напрасно ты не внял моему предостережению.

«Воплощения, спасите нас!» — взмолилась Вика, но Девятеро безмолвствовали. Она застонала от отчаяния. Зачем они направили ее по этому пути, если отказываются пособить в жесточайшей нужде? Зачем показали гибель мира, если не помогают ее предотвратить?

Она последовала за видениями, но ведь они являются и безумцам, а не только святым.

Видения. Эта мысль на миг рассеяла кошмарный туман. Товарищи Вики корчились от боли, как и она сама, но никаких видимых признаков недуга не было. Черви, нарывы и чернеющая плоть были видениями, которые внушала рассудку темная сила Тлена. Настоящими они были лишь постольку, поскольку жертвы в них верили.

«Все это лишь видения».

Боль начала отступать. Совсем немного, ибо друидесса не могла полностью унять муки, осаждающие рассудок. Но она усомнилась в происходящем, и сомнение ослабило ужас.

— Закуйте задержанных, — говорил Клиссен; она смутно улавливала его слова. — Мы отведем их на допрос. Пусть выдадут остальных мятежников, которые есть в Моргенхольме.

— А собаку? — спросил один из стражников.

Клиссен хмыкнул.

— А ее убейте.

«Нет!» Смятение пронзило Вику, словно стрела. Она подняла голову, силясь прояснить рассудок. Ее товарищи метались по полу хранилища, выгибая спины и закатывая глаза, завывая каждый от своих мучений, а стражники рассредоточились среди них. Один из солдат направился к Скирде, обнажив меч. У входа стоял Тлен, его маска из мертвой кожи выглядела бесстрастно.

«Вставай! Бейся с ним!» — велела она себе, но это было за пределами ее возможностей. Ей не хватало сил, чтобы противостоять этому существу в одиночку. Она нуждалась в помощи Воплощений, а те не приходили.

«Почему вы теперь не со мной? Почему?»

И тут ей явилось воспоминание, ясное и отчетливое, словно островок спокойствия среди хаоса. Она сидела в сиянии костра и смотрела на ручей, пробегавший по лесной прогалине. Рядом сидела Агали, Поющая в Темноте.

«Если Воплощения безмолвствуют, — сказала Агали, — это потому, что мы разучились слушать».

Солдат остановился возле Скирды с мечом на изготовку. Собака грызла переднюю лапу и скулила, не замечая надвигающейся смерти.

Рядом с Викой лежал посох. Она потянулась к нему, но ее поразила новая судорога. Она лежала, прижавшись щекой к полу, глядя на свою питомицу, и слезы наворачивались ей на глаза. Она так близко — и не может ее спасти. Не может подняться и вступить в бой.

«Все это не настоящее. Не настоящее».

Взгляд друидессы уловил багряный отсвет, похожий на кровавое зарево занимающегося рассвета. То был Пламенный Клинок, выпавший из руки Арена. Символ их народа.

Ее пронзило новое воспоминание, совсем недавнее: Арен поднимает Пламенный Клинок, глаза светятся торжеством.

«Заступник с сияющим клинком!»

То видение было совершенно ясным, просто Вика его недопоняла. Она безоговорочно считала заступником Гаррика, а потом винила Воплощения, что они обманули ее надежды. Но она сама совершила ошибку. Ей показали не Гаррика.

Ей показали Арена.

«Если Воплощения безмолвствуют, это потому, что мы разучились слушать».

Осознание накрыло ее лавиной. Она придумала себе заступника и назначила себя его покровительницей: дескать, Вика избрана богами, на нее возложен священный долг — спасти мир. С тех пор как Воплощения перестали ей являться, она хотела вновь сделаться особенной, какой была в юности. И все это время она требовала от Девятерых знамений, помощи, вмешательства.

«Каждому из нас выпадают свои испытания».

Она была слишком самонадеянна. Но теперь вспомнила, что произошло у ворот Скавенгарда. Вика одолела страхоносцев не собственными силами: она стала орудием, исполнявшим волю Воплощений. От нее требовалось только покориться им.

«Я ваше орудие, — мысленно произнесла она. — Располагайте мной, как сочтете нужным».

И обрела свет.

Поначалу она ощутила его у себя в груди, словно внутрь ворвалась яростно полыхающая звезда. Этот свет рассеял разложение, снедавшее душу и тело, выгнал всю мерзость. Вика ощутила прилив сил. Она схватила посох, уперлась им в пол и поднялась на одно колено.

— Назад! — крикнула она солдату, который стоял над Скирдой, готовясь ее заколоть. — Не смей ее трогать!

Стражник дрогнул, остановленный мощью, которая звучала в голосе друидессы. Никто не ожидал, что задержанные окажут сопротивление. Солдат нерешительно оглянулся на Клиссена, а тот, в свою очередь, на Тлена. Страхоносец выступил вперед, устремив взгляд на Вику, и щелканье у него в горле раздалось громче. Вика ощутила, как на нее снова давит его ужасная воля, но свет внутри нее разгорался ярче, и ничто не могло его сдержать. Воздух бурлил и колебался, когда создания хаоса из Страны Теней подступили вплотную. Все углы растянулись; лица исказились, словно проступая сквозь воду.

— Ты создание Бездны! — промолвила друидесса и выпрямилась во весь рост, опираясь на посох. — Ты исполнен скверны, а твои кроданские хозяева будут прокляты за то, что спутались с тобой! Порождение Чужаков, здесь владения Джохи, здесь правят Девятеро!

Свет вспыхнул, переполнив Вику, и сдерживать его стало невозможно. Она высоко воздела посох.

— Прочь, тварь! — воскликнула она, и из посоха ударила ослепительная вспышка.

Тлен отшатнулся, прикрывая ладонью лоскутное лицо, и попятился, зашипев, словно рассерженная змея.

— Убейте ее! — закричал Клиссен солдатам.

Услышав его приказ, стражники преодолели нерешительность и двинулись на Вику, которая слишком сосредоточилась на Тлене и не заметила их приближения. Солдат, собиравшийся убить Скирду, снова поднял меч, чтобы проткнуть собаке ребра.

Рычащая, оскалившая зубы мохнатая туша повалила его на пол, прежде чем клинок нашел свою цель. Пространство сокровищницы внезапно ожило, наполнилось суетой и движением, — это спутники Вики, освободившись от пагубного воздействия Тлена, вскочили и взялись за оружие. Харод первым выхватил меч и вступил в бой сразу с двумя стражниками, а потом еще и с третьим, удерживая их, пока к схватке не присоединился клинок Арена. Граб подскочил к одному из солдат и зубами вырвал у него кусок подбородка, а пока тот заходился от крика, прирезал его ножом.

Вика едва замечала происходящее, сосредоточившись на своем поединке. Свет палил нестерпимо, сжигал ее изнутри; она больше не могла его выдерживать. Тлен в страхе отступил перед ее посохом, но она могла лишь отогнать страхоносца, а не уничтожить; когда у нее иссякнут силы, Тлен ее убьет. Друидесса полезла рукой под накидку, перебирая пальцами глиняные пузырьки.

— Убейте эту оссианскую ведьму! — вновь потребовал Клиссен, но среди суматохи его не услышали. Видя, что его приказ не выполняют, он вытащил нож и встал сбоку от Тлена.

Но слишком замешкался: Вика вытащила нужный пузырек.

— Прочь! — воскликнула она снова и швырнула его в лицо страхоносцу. Пузырек разбился вдребезги, покрыв лицо и верхнюю часть туловища Тлена вязкой жижей, которая мгновенно воспламенилась. Брызги попали также на лицо и руку Клиссену. Опаленный, он взвыл от боли и ужаса, выронил нож и рванулся назад, бессмысленно хлопая себя по лицу и рукам.

Тлен вспыхнул словно сухой хворост и отшатнулся, бешено заклекотав. От него клубами повалил черный дым, и воздух наполнился удушающим смрадом горелой плоти и еще чего-то мерзкого и едкого, скрытого под ней.

Вика больше не могла удерживать в себе свет и, сама не зная как, погасила его. Вся сила вытекла из нее, словно вода, она пошатнулась и чуть не упала, но Кейд подхватил ее и помог удержаться на ногах.

— Идем! — воскликнул он и повел за собой в дальний конец сокровищницы, перешагивая через мертвые тела. Слева от них, спиной к двери, Харод и Арен сражались с несколькими оставшимися стражниками, обеспечивая отход своим товарищам. Клиссен корчился на коленях в нише спиной к ним и яростно шарил руками по лицу.

— А Пламенный Клинок?.. — выдохнула Вика.

— Орика взяла, — ответил Кейд.

Тонкое, одетое в лохмотья тело Тлена превратилось в факел. Он метался по сокровищнице, врезаясь в спины стражникам и сея панику, когда пламя перекидывалось на них. Воспользовавшись сумятицей, Арен и Харод выскользнули следом за Викой и Кейдом. В коридоре уже поджидали Скирда, Граб и Орика, державшая в руках Пламенный Клинок и ножны от него. Фен выпустила в проем последнюю стрелу, сразив стражника, пытавшегося погнаться за ними. Граб налег плечом на дверь.

Когда та начала закрываться, Вика заметила искаженное страхом лицо, озаренное пламенем от горящей груды углей, в которую превратился Тлен. То был Клиссен, уже без очков; его глаза наполняло отчаяние. Нетвердым шагом он двинулся к выходу, одной рукой зажимая щеку, а другую с мольбой простирая к ним.

— Не закрывайте дверь! Не закрывайте…

Дверь с грохотом захлопнулась, и Граб запер ее, повернув медальон хранителя ключей. Потом плюнул и ухмыльнулся:

— Хотел бы Граб посмотреть, как они теперь выберутся.

Остальные жались к стенам, тяжело дыша, измотанные пережитым ужасом. Торжества они не ощущали, только изумление, что остались живы. На Вику навалилась слабость, пробиравшая до костей, друидесса едва держалась на ногах. Скирда вертелась вокруг хозяйки, облизывая ей пальцы, и Вика чуть не плакала от облегчения, чувствуя прикосновение шершавого языка.

Они слышали, как Клиссен из последних сил колотит изнутри кулаками по двери и заходится в воплях, умоляя, чтобы его выпустили.

Первым заговорил Арен.

— Теперь в подземелье, — сказал он. — Это наш единственный путь наружу.

Орика подала ему Пламенный Клинок и ножны. Арен взял меч и вложил в ножны. Вика взглянула на него, и ее губы тронула слабая усталая улыбка.

— Веди нас, — сказала она.

Молот Краха тяжело обрушился на стол, разломав его надвое. Находившиеся поблизости гости с воплями пригнулись, когда в них полетели щепки, осколки стекла, еда и вино. Страхоносец отпихнул стол в сторону и шагнул вперед, на импровизированную арену, где стоял Гаррик; одна его рука висела как плеть, а у ног лежало тело генерала Даккена.

Следом в пиршественную залу вбежали солдаты. Одни окружили принца, другие рассредоточились по помещению. Многие из гостей, воспользовавшись возможностью, бросились наутек сквозь выломанные двери, но некоторые, в основном кроданцы, остались. Они не желали покинуть принца или опасались, что их сочтут недостаточно верноподданными. Или просто хотели увидеть, чем все кончится.

Гаррик попятился перед чудовищной фигурой, и ноги у него задрожали от слабости. Пытки подорвали его силы, поединок с Даккеном вымотал его, но окончательный удар нанесло отчаяние. До Оттико теперь не добраться. Даже если Гаррик одолеет этого мрачного исполина, от принца его отделяет лес клинков.

Гаррик приподнял меч, ставший теперь таким тяжелым, что он с трудом его удерживал. Арбалетчики занимали места, готовясь открыть стрельбу, а принца оттирали к выходу.

Тридцать лет он боролся, а империи нанес вреда не больше, чем блоха. Тридцать лет прошли впустую. Правы были те, кто говорил, что против такой силы один человек не может ничего. А он самонадеянно полагал, что может.

«Ну и пусть меня убьют, — думал он, увидев, как арбалетчики берут его на прицел. — Но я не сдамся».

— Стойте! — крикнул принц Оттико.

Его голос остановил солдат и страхоносца. Все взгляды обратились на принца, раздраженно отбивавшегося от одного из своих баронов.

— Отпустите меня! — рявкнул он.

Он посмотрел на Гаррика, их взгляды встретились, и в глазах принца вспыхнул кровожадный огонек. Он натерпелся страху, подвергся унижению, но теперь положение изменилось, и он жаждал мести.

— Этот человек, этот убийца когда-то числился среди величайших оссианских воинов, — побагровев, промолвил принц. — Посмотрим же, как он управится с кроданским воином. Опустить арбалеты! Пусть им займется страхоносец.

— Ваше высочество, позвольте отвести вас в безопасное место, — взмолился барон, но принц Оттико только отмахнулся:

— Нас разделяет дюжина солдат. Я желаю посмотреть, как падет последний Рассветный Страж.

Крах шагнул вперед, занеся молот. Гаррик старался держаться от него подальше. Отвага изменила ему. Его противник источал такой страх, что по коже побежали мурашки. Если под этой броней и бьется сердце, принадлежит оно не обычному человеку.

— Смерть врагам империи! — взвизгнул какой-то восторженный патриот из числа зрителей, и Крах рванулся вперед.

Гаррик был готов к нападению и отпрыгнул в сторону, когда молот обрушился вниз, дробя каменные плиты. Он хотел рубануть противника по руке, но потерял равновесие, и удар пришелся по доспехам. От резкого движения половины сломанной кости соприкоснулись друг с другом, причинив Гаррику такую боль, что он чуть не лишился сознания. Он отшатнулся; к горлу подступила желчь.

Со стороны зрителей раздались рьяные возгласы:

— Гнусный угреед! Умри, изменник! Мстительница заждалась тебя!

Сквозь багровую пелену боли Гаррик почти ничего не слышал. Перед глазами у него словно возник узкий коридор, с другого конца которого надвигался Крах с молотом наперевес. Внутренний голос побуждал к нападению, но Гаррик сдерживался.

«Дождись его. Дождись…»

Молот обрушился откуда-то сбоку; Крах оказался проворнее, нежели можно было предположить по его размерам. Гаррик припал на одно колено и пригнулся; молот просвистел у него над головой. Тогда он ринулся вперед, метя в щель в доспехах страхоносца. Но Крах перенес вес на другую ногу, и щель сомкнулась раньше, чем Гаррик до него дотянулся. Несмотря на грубость отделки, этот непробиваемый панцирь из ведьмовского железа был сработан на славу.

Следующий удар обрушился сверху, да так стремительно, что Гаррик едва увернулся. Он отпрыгивал взад-вперед, а пол тем временем превращался в крошево из острых каменных осколков. Потеряв равновесие из-за омертвелой руки, Гаррик рухнул назад и врезался в край стола. Тарелки разбились, кушанья полетели в разные стороны, на пол посыпались столовые приборы. Кто-то перегнулся через стол и толкнул Гаррика в спину, навстречу Краху.

Он увидел приближающийся молот и отстранился назад, машинально вскинув меч для защиты. Молот просвистел мимо лица, в считаных дюймах от носа. И угодил прямо в меч, который вырвался из руки Гаррика и отлетел под стол. Какой-то кроданец вытащил его оттуда и поднял вверх под радостные возгласы зрителей.

— Какое несчастье, — усмехнулся принц. — Кажется, ты остался без меча.

Крах неуклюже двинулся на Гаррика. Обессилевший и обезоруженный, тот попытался отступить назад, но ноги ему не повиновались, голова кружилась. Холодная, закованная в броню рука страхоносца схватила его за горло и приподняла над полом. От ее нечистого прикосновения Гаррика объял ужас. Задыхаясь, он беспомощно дрыгался в воздухе. В ушах шумела кровь и отдавались торжествующие крики зрителей.

Мир опрокинулся и закрутился, когда мощный швырок отправил Гаррика в полет через всю залу. Он шлепнулся на стол, перекатился через него, переворачивая кубки и сминая скатерть, и врезался в жаровню на другой стороне. Она опрокинулась, на пол посыпались угли.

Он лежал, отчаянно хватая ртом воздух, изувеченная рука мучительно саднила. Во время падения он сломал по крайней мере два ребра, и каждый вдох отдавался режущей болью. Он умирал, сомнений не было. Но он еще скреб ногтями по полу, ерзал коленями. Еще пытался подняться.

— Воды! Воды! — услышал он чей-то крик. Краем глаза Гаррик заметил пламя: от рассыпавшихся углей загорелся гобелен.

— Мой принц, надобно уходить! — не унимался барон.

— Никто не уйдет, пока не свершится правосудие! — в ярости заорал принц Оттико.

На Гаррика надвинулся Крах — безликая громада темного железа. Гаррик попытался увернуться, но его снова схватили за горло и подняли в воздух.

«Покончи со всем этим, — безмолвно взмолился он. — Покончи со мной».

Но такой милости его не удостоили. Новый бросок, еще выше и дальше, — и он, размахивая руками, влетел в занавешенную нишу в дальнем конце залы. Его накрыла мягкая ткань, а спиной он врезался во что-то немилосердно жесткое. Тьма поглотила его, но ненадолго.

Когда Гаррик открыл глаза, то лежал, запутавшись в зеленом бархатном занавесе, упавшем ему на лицо. Вымокшая ткань источала резкий запах. Голова гудела, основание черепа сводило от мучительной боли. Больше Гаррик не чувствовал ничего.

На него снизошло глубочайшее спокойствие. Не ощущая собственного тела, не в силах даже пошевелиться, простерся он на зеленом бархате, безбрежном, словно море. От последнего удара у Гаррика сломалась шея.

«Вот и все, — подумал он; его сознание очистилось и прояснилось. — Я шел к своей цели и проиграл, но никто не скажет, что я не выложился по полной».

Раздались шаги, медленные и тяжелые. Ткань сдвинулась, и над Гарриком навис Крах. Позади него Гаррик видел, как солдаты тушат огонь, распространяющийся по скатерти. Взгляд Гаррика помутнел, все стало расплывчатым и далеким, словно в какой-то причудливой игре.

Вот принц в окружении вельмож, уговаривающих его уйти подальше от дыма и пламени. Вот генерал Даккен, распростертый на полу в луже крови. А еще — девочка, маленькая девочка в черной мантии с капюшоном. Гаррик не мог сосредоточить взгляд, чтобы рассмотреть ее как следует, но понимал, что девочка наблюдает за ним, зловеще застыв на краю залы.

Гаррик закатил глаза — только ими он и мог теперь двигать. Он лежал среди обломков бочек, спрятанных позади занавеса; из них слуги разливали напитки для гостей. Его тело изогнулось и обмякло среди груды окровавленных лат, а лицо вымокло от пролившегося на него вина. Вина — и чего-то еще, источавшего знакомый резкий запах.

— Хватит резвиться, добей его! — приказал принц.

Крах занес молот, готовясь размозжить череп Гаррику, но тот не смотрел на своего противника. Среди складок ткани он заметил обломок эмблемы: два волка на задних лапах по бокам от раскидистого дерева. Знак амберлинских виноградников.

«На столе у принца будет амберлинское: одна из немногих вещей, которые нравятся ему в нашей стране».

Теперь он узнал запах. Так пахло в амбаре у Мары, когда он наполнял эларитовым маслом эти самые бочки. Его взгляд переметнулся на горящую скатерть и густую прозрачную жидкость, стекающую по ступеням. И тогда Гаррик поднял взгляд на своего врага и торжествующе улыбнулся.

— За Оссию! — прохрипел он.

А дальше были пламя, взрыв — и больше ничего.