Пламенный клинок

ГЛАВА 47

Пальцы Орики перемещались по грифу, подбирая аккорды. Она закрыла глаза, и слова, полные скорби и гнева, полились изнутри, обретая законченный вид.

Дойдя до конца, лютнистка запнулась. Чары музыки развеялись, а Орика задумалась.

— Опасную песню ты поешь, — заметила Мара.

Орика открыла глаза. Она сидела, скрестив ноги, на каменной скамье в выложенном гранитными плитами уголке, затерявшемся среди обширного сада Мары. При ней, как всегда, находился Харод, товарищ и защитник, но даже он не услышал приближения хозяйки дома.

— Ее можно счесть не просто балладой о давно умершем короле, а предупреждением нашим нынешним правителям, — продолжала Мара. — И даже призывом к оружию.

— Разве певец в ответе, если его песню неверно истолковали? — возразила Орика. Харод набрал в грудь воздуха, чтобы вступиться за Орику, но та его удержала. — Тише, Харод. Мне думается, в этом доме призыв к оружию не встретит неодобрения.

Поистине, за две недели, проведенные с ее спасителями, только слепец не увидел бы, что они замышляют заговор против империи. Она поняла это по их скрытным разговорам еще до того, как появились страхоносцы. Но для Орики тайны были привычным делом, и она не пыталась ничего выведывать.

Харод убеждал Орику покинуть спутников сразу по прибытии в Моргенхольм — дескать, рядом с ними небезопасно. Он считал, что защитить ее способен лишь он один. Но после случившегося в «Привале разбойников» Орика сомневалась в этом.

«Подождем несколько дней, — сказала она, чтобы не задевать его гордость. — Разведаем обстановку в стране».

За это время выяснилось, что сардов в гетто больше не осталось, а обстановка в стране весьма безрадостная.

— Пожалуй, моя песня получилась слишком унылой, — сказала Орика. — Она должна была звучать вдохновляюще. Но пока я ее сочиняла, вся надежда куда-то улетучилась.

Мара задумалась, внимательно глядя на Орику.

— Ты играешь в башни? — спросила она.

— Умею, хотя и не особо искусно.

— Сыграешь со мной? Пожалуй, это мое главное пристрастие.

— С удовольствием, — ответила Орика. И взглянула на Харода, который сразу все понял.

— А я поупражняюсь, — сказал он, положив ладонь на рукоятку меча. Потом поклонился Маре. — У тебя великолепный сад, госпожа. Благодарю тебя за любезное гостеприимство.

— Достойный гость, твое присутствие — само по себе благодарность, — ответила Мара на безупречном харрийском.

— А твое владение моим родным языком внушает к тебе еще большее почтение, — ответил Харод и поклонился еще ниже. А потом удалился, напоследок взглянув на Орику.

Орика убрала лютню в футляр, и они с Марой направились обратно к дому. Прохладный ветерок колыхал листву деревьев и клонил к земле цветы, посаженные вдоль тропинок. Птицы прыгали и порхали в лучах вечернего солнца. Орика почувствовала, что Мара хочет ее о чем-то спросить. Возможно, этот разговор поможет ей определиться, куда идти дальше. Мир умеет предлагать новые дороги, если знаешь, где их искать. Из всех Воплощений ее народу покровительствовала Принн, Лохматая Лицедейка, плутовка, умеющая выдавать успехи за неудачи и наоборот.

Перебрасываясь фразами, они направились в гостиную, там ожидала доска для игры в башни. Поначалу Маре не давалось непринужденное общение — в отличие от большинства оссиан, она не владела искусством беседовать о незначительных предметах, — но она загорелась, когда Орика подвела разговор к ее школьным делам. Орика невольно восхищалась ее страстностью, замечая при этом и подспудное раздражение. Мара говорила об ученицах словно о собственных дочерях, гордясь их достижениями и виня себя в их провалах. Она напомнила Орике квеллит — мать-настоятельницу, странствовавшую вместе с караванами ее народа.

Лария, горничная Мары, молодая женщина с землистым лицом, на котором выделялось большое красное родимое пятно, принесли вино, а Мара тем временем напомнила Орике правила. Когда они принялись за игру, сразу стало понятно, что Орика обречена. Полдюжины своих лучших фигур она потеряла во время безрассудного наступления через реку. Ее попытка контратаковать захлебнулась, встреченная стеной лучников и катапульт, занимавших возвышенность.

Ничего страшного. Ее поражение все равно неминуемо. В конце концов, не в игре дело. Для Мары это был всего лишь предлог, чтобы пригласить Орику в дом. Сарды умели прозревать суть вещей. Внешнему блеску они не придавали значения.

— Гаррик рассказал мне, как вы встретились, — промолвила Мара, передвигая ассасина в ту часть доски, в которой очевидной пользы от него не было — по крайней мере, с точки зрения Орики.

— Мы с Хародом в огромном долгу перед ним, — ответила Орика. — Если бы не он и его товарищи, нас бы давно арестовали и, скорее всего, убили.

— Я так понимаю, ты позволила ему воспользоваться своей повозкой, чтобы добраться до Ракен-Лока, и там лишилась ее, как и других пожитков.

— Лохматая Лицедейка выводит свой наигрыш, и нам приходится под него плясать, — сказала Орика.

Мара ничего не ответила, лишь опустила взгляд на доску.

— Еще Гаррик рассказал, зачем ты направлялась в Моргенхольм.

— В этом нет тайны. Я искала своих родных, а теперь узнала, что их снова куда-то отправили, если они вообще здесь были.

Мара сочувственно взглянула на нее.

— И что ты собираешься предпринять?

— Я сама задаюсь этим вопросом, — сказала Орика, передвигая своего последнего великана через брешь среди выложенных в ряд синих фишек, обозначавших речной брод, к незанятой башне в дальнем левом углу доски. — Направиться на восток в поисках родственников, почти без припасов, пешком, в то время как сардов сотнями выхватывают из собственных домов? Пожалуй, я и недели не протяну. Значит, мне лучше податься в другие края? Быть может, в Гальтис, где мы станем кормиться моим пением, а я позабуду о бедствиях своего народа.

— Но ты ведь так не поступишь, — сказала Мара.

— Нет, — мрачно промолвила Орика. Весь ее народ согнали вместе и отправили из Оссии на восток, в неизвестном направлении. Что их ждет? Рабство? Смерть? Она старалась не задумываться. Не верилось, что такое могло произойти в цивилизованной стране, что тысячи людей просто-напросто исчезли, а среди тех, рядом с кем они жили еще недавно, даже ропота не пробежало.

Орику бесила эта мысль. Разве сарды не имеют отношения к Оссии? Разве они не ходят по той же земле, не дышат тем же воздухом? Здешние жители любили их ремесленные ярмарки, их представления, перенимали у сардов манеру одеваться, в мечтах представляли себе загадочную жизнь, которую якобы вели сарды. Но когда дошло до дела, никто ни слова не сказал в их защиту.

Мара сделала ход и забрала у Орики очередную фигуру.

— Если решишь покинуть эту страну, я устрою тебе безопасный проезд до границы. А если предпочтешь двинуться на восток, обеспечу повозкой и припасами.

— Ты очень щедра, — произнесла Орика, стараясь, чтобы в голосе не прозвучало подозрения.

— Долги Гаррика — это и мои долги, а ты должна получить возмещение за убытки.

— Он спас нам жизнь. Но я все равно принимаю твою помощь с благодарностью.

— Я бы только попросила, чтобы вы оба оставались при мне, пока я устрою необходимые приготовления. Разумеется, за вами будут хорошо ухаживать.

— Не сомневаюсь, — ответила Орика. — И прождать придется до окончания свадебных торжеств?

Мара суховато усмехнулась.

— До тех пор пускаться в путь небезопасно. Дороги тщательно патрулируются.

— Разве могу я отвергнуть твое гостеприимство? — улыбнулась Орика, а сама задумалась, предлагали ли ей вообще выбор. Мара только подтвердила: что бы ни замышляли заговорщики, свой замысел они собирались воплотить во время свадебных торжеств, а Орика и Харод знают достаточно, чтобы выдать их кроданцам, если захотят. Разумеется, Маре не стоило беспокоиться на этот счет, но Орика понимала ее опасения. Только глупец станет доверять малознакомым людям.

Мара взяла выточенного из слоновой кости драккена и перенесла его через реку.

— Есть и третий способ. Остаться и бороться заодно с нами.

Взгляды Орики и Мары встретились над доской.

— Я не воин, — сказала Орика.

— Я тоже, но не все войны выигрываются силой оружия. Я слышала твою песню, Орика. Мы с тобой питаем одну мечту.

Орика откинулась на спинку кресла, на мгновение позабыв об игре. Такого она не ожидала. До сих пор она старалась ничего не выведывать, но раз уж приходится делать выбор, лучше понять, с кем ее свела судьба.

— За что ты борешься, Мара? Ты живешь в достатке и довольстве. Кроданское владычество к тебе милостиво.

Эти слова прозвучали вызывающе, и Мара чуть не вскочила, однако овладела собой.

— По рождению я принадлежу к знатному сословию, но достаток моего семейства был скромным. Я расскажу, как я купила этот дом и заработала столько денег. Возможно, тогда ты не сочтешь, что кроданское владычество ко мне милостиво. — Она отхлебнула вина и обвела рукой доску. — Но теперь твой ход. Терпеть не могу, когда игра прерывается.

Орика передвинула фигуру, и Мара продолжила разговор:

— В юности я считалась необычайно одаренной. Поглощала книги и изучала языки, чтобы читать больше. К семи годам я прочла «Размышления» Декапута, к девяти осилила «Неопределенные формулы» Ит-килиана. Я постоянно что-то мастерила, а чего не могла мастерить, вычерчивала на бумаге. Затыкала за пояс наставников по риторике. И много играла в башни. Никто не сомневался, что я поступлю в Гласский университет, буду изобретать всякие диковины и разрешать неразрешимые вопросы. Я и сама верила, что мое имя прозвучит в веках, как имена Текапута, Халиуса или самой Джессы Волчье Сердце. — Она прищурилась. — А потом явились кроданцы. Мне больше не позволяли учиться или заниматься значимыми делами. Ведь я женщина. А Деяния Томаса и Товена гласят, что целеустремленная женщина — зловредная тварь, не желающая исполнить положенную ей роль. Но я по-прежнему выдумывала и изобретала, занималась вычислениями и предавалась мечтам. Остановить меня могла только смерть.

Орика почти перестала следить за происходившим на доске, но саму Мару разговор, похоже, нисколько не отвлекал от игры. Она действовала по-прежнему точно и обдуманно.

— Наконец терпение иссякло. Один мой друг потерял ногу ниже колена в сражении с урдами во время Шестого Очищения и вернулся домой калекой, с грубой деревяшкой вместо голени. Я видела, как он мучается от язв, которые оставляла деревяшка; видела, что люди относятся к этому гордому человеку как к нищему оборванцу, лишь потому, что он ходит с костылем. Поэтому я изготовила для него новую ногу, из кожи и металла, воспроизводящую движения костей и мышц в человеческой ноге. Немного поупражнявшись, он снова смог ходить самостоятельно.

— Чудесно, — сказала Орика. — Я видела такие устройства. Редкие и дорогие, но все равно достойные восхищения. — Она нахмурилась. — Но ведь…

Мара подняла палец.

— Ага. Ты начинаешь улавливать. Он заставил меня объявить миру о своем изобретении, чтобы помочь его товарищам по несчастью. Но я понимала, что никто не признает изобретения, предложенного женщиной. Меня бы осудили и пристыдили, а через год появилось бы точно такое же устройство, но созданное мужчиной. Однако я не могла утаить свое изобретение. Я обратилась с предложением к одному хорошему знакомому, которому безгранично доверяла. Он объявил изобретение своим и забрал часть доходов, но львиная доля полагалась мне. Ради блага соплеменников я проглотила честолюбие и позволила мужчине присвоить все заслуги.

— Так это ты изобрела «ногу Мальярда»? — спросила Орика.

Мару передернуло.

— «Ногу Мальярда», — повторила она. — Да. Первоначально она именовалась иначе, но ученые мужи рассудили по-своему. Они из штанов выпрыгивали, превознося новоявленного изобретателя. Какой гений! Какую службу он сослужил увечным и обездоленным!

— Но ведь он тебе заплатил?

— О, тут он сдержал слово. И держит по-прежнему, отсюда мое благосостояние. Он не сделал мне ничего дурного. Я сама виновата.

— Тебе невыносимо видеть, как твои заслуги присваивает другой? — спросила Орика.

— Мне невыносимо видеть, как мои заслуги присваивает мужчина! — рявкнула Мара. — Как другие мужчины делают из него героя, как он упивается славой, а я чахну в безвестности над своими богатствами! И все из-за кроданцев! Из-за проклятых правил, придуманных полуграмотным проповедником! У женщин отняли будущее, превратили нас в ничто, и оссианские мужчины это допустили! Лучше бы нас завоевали двадцатью годами раньше. Тогда бы в юности я не питала надежд.

Орика оглядела свои поредевшие войска. Она понесла тяжелые потери. Из такого положения не выбраться даже искуснейшему игроку.

— Я сожалею о твоей беде. Искренне. Но я прежде всего сард, а уже потом женщина. А мой народ давно впал в ничтожество.

Мара снова взглянула на Орику, ее лицо источало ледяную суровость.

— Позволь кому-нибудь считать тебя ничтожеством, и он решит, что так оно и есть. Посмотри, что происходит с твоим народом. Его вытесняют из Оссии, и кто это остановит? Не сарды: вы слишком долго принимали свой жребий. Не оссиане, которые неспособны сбросить собственные оковы. Кто будет сражаться за вас?

— Может, ты? — язвительно спросила Орика.

— Я сражаюсь против кроданцев, — ответила Мара, — а общий враг делает союзниками даже самых разных людей. — Она взяла ассасина, о котором Орика совсем позабыла, и, передвинув его сквозь брешь в построениях противницы, опрокинула ее короля. — Игра окончена.

Орика одним глотком допила вино.

— Я поразмыслю над твоими словами, — пообещала она, поднявшись и взяв лютню. — А теперь мне нужно вернуться к своей песне. — Она взглянула на доску. Мара не потеряла почти ни одной фигуры. — Извини. Я оказалась слабым противником.

— Ничего страшного, — ответила Мара. — Обычное дело.