Пламенный клинок

ГЛАВА 32

— Ну, значит, король призвал Джоспера к себе во дворец и принял его в тронном зале в присутствии всех вельмож. — Кейд отхватил кусок куриной ножки, которую держал в руке, слегка поерзал на месте и оглядел слушателей. Еще не прожевав, он театрально возвысил голос, изображая короля: — «Ты сразил драккена, разорявшего мою страну, восстановил мое благосостояние и избавил меня от вероломного сводного брата! Проси, и я исполню любую твою волю! Титулы! Замок! Сундук золота!»

За неимением салфетки Арен утер губы рукавом. Набив живот до отказа и изрядно выпив, он преисполнился благодушия. Стол перед ним загромождали тарелки, на которых еще недавно лежали запеченные голуби, хрустящий бекон, рассыпчатая картошка с растрескавшейся кожицей, теплый хлеб и сало, сыр, яблоки и соленья. Теперь от всего этого мало что осталось. Остальные расслабленно откинулись на стульях, насытившись и повеселев от эля, готовые слушать историю о Джоспере, Рассветном Страже. Только Граб отвлекся, с чудовищным усердием уплетая свиную рульку, запеченную в повидле.

— «Мой государь!» — воскликнул Кейд. Изображать хмельное лопотание Джоспера ему удавалось особенно убедительно, потому что особо притворяться не приходилось. — «Все это я совершил, не спорю, но отнюдь не по собственному почину. Видишь ли, мясной пирог, который остужался у меня на подоконнике, похитил исполинский ворон. И все подвиги я совершил с единственной целью: отобрать мой чудесный пирог у этого пернатого чучела! Поэтому, если ты желаешь исполнить любую мою волю, пусть будет так: отряди мне сотню человек, и я отыщу этого ворона, заставлю его расплатиться за все злодейства и отниму пирог, который так долго ускользает от моих челюстей!»

Киль ухмыльнулся, а Вика хихикнула, но Арен знал, что сами смешное еще впереди.

— Тут король опешил, — продолжал Кейд. — «Но ведь с тех пор, как начались твои поиски, минули год и один день! — промолвил он. — Пирог наверняка съеден, а если и нет, он зачерствел настолько, что сама Каменная Матерь обломает о него зубы. Если ты прекратишь свои поиски, я отдам тебе в жены мою младшую дочь Алессу. Ее красота известна всей Пламении, тебя восхитит ее ум, а ее изящество, как говорят, посрамляет звезды».

«Государь, — ответил Джоспер. — Все это хорошо и замечательно… но умеет ли она готовить?»

Все разразились смехом, Киль ударил кулаком по столу, а Граб испуганно поднял взгляд от свиной рульки. Кейд слегка поклонился, его слушатели захлопали в ладоши, после чего он сел рядом с Ареном и снова приложился к элю.

— Готов поклясться, ты уже рассказывал мне эту историю, — шепнул ему Арен. — Но, насколько я помню, тогда героя звали Гойль Невезучий и все было на кроданский лад.

Кейд пожал плечами и ухмыльнулся, глядя в кружку.

— Я ведь понимаю, кому о чем рассказывать.

Арен приобнял его за плечи.

— Ты отличный друг. Я тебе говорил?

— Да, но я всегда готов услышать это еще раз, — ответил Кейд и потянулся за ломтем хлеба и куском сыра.

Арен откинулся на спинку стула, чувствуя в животе приятную тяжесть, а в голове — легкое кружение. Горели светильники, в двух каминах ярко пылало пламя. В одном конце общего зала располагалась стойка, за которой стоял трактирщик-ксуланин; его черная кожа блестела, словно обсидиан. Рядом хлопотала служанка.

В зале находились и другие постояльцы, числом около двух дюжин. Одни теснились у очагов, другие сидели за столиками в темных кабинках, третьи околачивались у трактирной стойки. Двое пьянчуг в потрепанных матерчатых шапочках и перчатках без пальцев распивали флягу сливовой настойки. Трое босканских купцов перешептывались друг с другом, в своих диковинных одеждах напоминая кургузых жуков, которые водятся в пустыне. Их лица скрывались под куполообразными капюшонами из дубленых шкур, так что в тусклом свете были видны только носы и бороды, а от экзотических сигар, которые они курили, поднимался едкий дым. В углу молча трапезничало кроданское семейство с телохранителем-брунландцем. В дальнем конце зала лютнистка-сардка настраивала инструмент, а сидевший с ней за одним столом харриец в доспехах суровым взглядом обозревал помещение.

«Никогда не видел, чтобы в одном месте собралось столько разного народу», — подумал Арен. Мир, который он знал в Шол-Пойнте, казался теперь маленьким и далеким.

Из всех присутствующих только молодая сардка притягивала его взгляд. Она была хороша собой, исполнена томности и одета в узорчатое платье, отороченное кружевами. Рукава окаймляло серебряное шитье, вокруг запястий и лодыжек обвивались тонкие цепочки с подвесками, в уши было вдето множество сережек и колец. Черные волосы, закрепленные гребнями и шпильками из халцедона и янтаря ниспадали на спину. Кожа у нее была ненамного темнее, чем у оссиан (сарды выглядели смуглее, поскольку проводили жизнь на открытом воздухе), но происхождение выдавали глаза, отличительная черта ее народа: такие зеленые, что они почти светились.

Она принялась наигрывать на лютне, изящно перебирая струны, и некоторые из постояльцев с вялым любопытством подняли взгляд от выпивки. Лишь когда она запела, публика оживилась: сипловатый, теплый и мягкий голос был слишком необычным, чтобы оставаться к нему безучастным. Арен наблюдал за ней, рассеянно поглаживая большим пальцем алую отметину на запястье.

Звучала тягучая народная песня, сложенная в туманных лесах Трины, далеко на северо-востоке. То была повесть о двух братьях, боровшихся за расположение жестокосердого отца, подстрекая друг друга на все более и более великие подвиги, пока, разумеется, не произошла трагедия. В тринской истории было полно подобных случаев. То был народ воинов, от природы склонный к ссорам и насилию, и поэтому в их стране редко водворялись мир и спокойствие. Даже сейчас они затеяли гражданскую войну из-за престолонаследия, а одновременно пытались отразить вторжение элару в Пет и грызлись с квинами за рыбные места в Белом море.

«Совсем как мы, — подумал Арен. — Вечно стремятся всюду поспеть». Так было и в Солт-Форке, и во времена многовекового беспорядка перед приходом кроданцев. В отличие от тринцев, оссиане не отличались воинственностью, зато были чудовищно своевольными и не выполняли приказы как следует — по крайней мере, пока кроданцы их не принудили. Выше всякого порядка и повиновения соплеменники Арена ценили свои семьи, хорошую еду и разговоры в полный голос. Понуждать оссиан к совместным действиям было все равно что кошек сбивать в стаю.

«Но мы не всегда такими были, — продолжал размышлять Арен. — Мы вырвались из рабства и построили величайшую империю, которую только видел Восток. Почему же мы не можем этого повторить?»

Он одернул себя, прежде чем довел мысль до завершения. В груди у него всколыхнулась неведомая прежде гордость, и это его напугало. Не время предаваться героическим мечтаниям, только что ускользнув от кроданцев. В чем бы ни заключался замысел Гаррика, он обречен на провал. Какой смысл запрыгивать в горящую карету?

Они не собираются сражаться с кроданцами. Куда им сражаться с кроданцами? Они не Серые Плащи, а всего лишь двое мальчишек, которые хотят начать все заново.

— Ага! Вот и сладкое вино! — провозгласил Киль, когда к их столу подошла служанка с подносом. — Освободите место!

Они расчистили на столе небольшое пространство, и девушка поставила туда каменный кувшин и семь каменных стаканов: такую посуду использовали для поминок. Гаррик разлил вино, и Граб хотел было немедленно приложиться, но Вика удержала его руку.

Раздав всем стаканы, Гаррик поднялся в полный рост, и остальные тоже. Граб неохотно последовал их примеру.

— Тарви. Варла. Оттен. Докс. Осман. — Гаррик медленно перечислил имена павших; лицо у него было угрюмое, а взгляд отсутствующий. — Все они были хорошими людьми. Людьми которые во что-то верили и хотели перемен. Никого из них я не знал настолько близко, как хотелось бы, но ненадолго они стали мне родными.

Гаррик поднес стакан к губам, и все уже хотели выпить, но он вскинул руку. Он еще не закончил. Несколько мгновений он мучительно колебался, но наконец снова заговорил:

— Их гибель на моей совести. Они с готовностью последовали за мной, хотя то была моя клятва, мое обязательство. Мне следовало нести это бремя одному, и они погибли потому, что я поступил иначе. — Он скользнул взглядом по Арену, потом снова отвел глаза. — Вот что я хотел сказать. Милосердие Сарлы да пребудет с ними. — Гаррик опрокинул в себя вино и сел.

— Милосердие Сарлы да пребудет с ними, — эхом повторили остальные — все, кроме Граба, который просто радовался, что ему наконец позволили выпить. Допивая вино, Арен украдкой наблюдал за Гарриком, размышляя: «Неужели он признал, что был неправ и моей вины тут нет?»

Последовала угрюмая пауза — все вспоминали погибших. Потом Киль хлопнул в ладоши:

— Ну что, по второму кругу? Не амберлинское, конечно, но вполне сойдет.

— Граб только за! — воскликнул скарл, а Киль уже наполнял стаканы.

— Говорят, у принца Оттико на столе сладкого вина не будет, только амберлинское, — тоном знатока сообщил Кейд.

При упоминании принца Киль и Гаррик переглянулись.

— Да неужели? — спросил Киль. — Не знал.

Арен повертел стакан в руке, и взгляд его сделался печальным.

— Мой отец всегда любил амберлинское, — заметил он. Потом посмотрел в лицо Гаррику и понял, что сболтнул лишнего. Одно упоминание Рэндилла приводило Гаррика в ярость.

Ну и ладно. Арен будет говорить об отце, когда захочет. И даже позволит себе нечто большее.

— Я еще не пил в его память, — внезапно произнес он. — До сих пор не предоставлялось случая. — Он с вызовом вскочил и поднял стакан. — Мой отец. Он пал от кроданского клинка. Пусть я не знал, кем он был на самом деле, но для меня он был хорошим человеком, и я его любил.

Все сидящие за столом приутихли; повисло напряжение. Ощутив на себе пристальный взгляд Гаррика, Арен произнес:

— Милосердие Сарлы да пребудет с ним, — и выпил.

— Милосердие Сарлы да пребудет с ним, — эхом повторила Вика и тоже выпила.

Кейд явно опасался гнева Гаррика, но замешкался лишь на миг.

— Милосердие Сарлы да пребудет с ним. — И опрокинул стакан, прежде чем успел передумать.

Следующей была Фен, а за ней Граб, который на сей раз тоже произнес поминальные слова.

Остались только Киль и Гаррик. Криволомец смерил друга долгим взглядом. «Что было, то прошло», — словно бы говорил он. Затем он пожал плечами и выпил.

— Милосердие Сарлы да пребудет с ним.

Гаррик медленно отодвинул полный стакан и поднялся. Он выглядел не разгневанным, а усталым.

— Надо бы позаботиться насчет лошадей или повозок, — пробормотал он.

— Да! — подхватил Граб. — Граб хочет знать, какие приключения ожидают его впереди! У Граба еще много свободной кожи!

Гаррик промолчал и зашагал прочь. Другие тоже промолчали. Скарл явно ничего не понял. Гаррик не хотел себе такого спутника. И Арен, честно говоря, тоже. Хотя часть пути они прошли вместе, это не делало их друзьями.

Все принялись беседовать между собой. Кейд наклонился к Арену и открыл было рот, но друг его опередил:

— Я знаю, что ты собираешься сказать. Ты не хочешь их покидать, верно?

— А зачем? Они отличные спутники, разве нет? — Тут он увидел выражение лица Арена и быстро пошел на попятную: — В смысле, если не считать, что Гаррик в тот раз тебя отлупил. Но он сам сожалеет! Погляди на него.

— Кейд… — Арен силился облечь свои чувства в слова, понятные другу. — Я его ненавижу, понимаешь? Все наши беды случились из-за него.

— Неправда, — возразил Кейд, подняв палец. — Кто убил твоего отца? Кроданцы. Кто отправил нас гнить на каторге? Кроданцы. Однако ты по-прежнему не спешишь обвинить квадратноголовых в том, что лежит на их совести. А теперь спроси себя: кто нас выручил, когда нам оставалось только отправиться на растерзание костоголовым псам или шагнуть с утеса?

— У нас был план, помнишь? — язвительно заметил Арен. — Добраться до безопасного места, а потом понять, куда ветер дует. Перед нами открылась бы вся Оссия. Кажется, ты хотел стать лицедеем?

— Да, но то было раньше, — сказал Кейд. — Они делают благородное дело. Правильное дело. Сражаются за нашу страну, и им нужна помощь.

— Помощь? — презрительно фыркнул Арен. — Ты даже с мечом обращаться не умеешь, да и я не воин. Чем мы поможем?

— Не знаю, — ответил Кейд, гоняя по тарелке соленый огурец. — Зато знаю, что мой папаша будет горд, услышав, что я присоединился к повстанцам.

Эти слова отрезвили Арена. Иногда он забывал, что Кейда многое связывает с Шол-Пойнтом. Для Арена все мосты были сожжены, когда погиб отец, но у Кейда там осталась семья. Какие мучения испытывают его родители, не ведая о судьбе единственного сына?

— Ты по ним скучаешь? — спросил Арен.

Кейд пожал плечами.

— По папаше — не то чтобы очень. А вот матушка… По ней я сильно скучал, когда мы были в лагере, а потом — не особо. Понимаешь, приятно, когда куда-то двигаешься. Не важно, в какую сторону, лишь бы подальше оттуда. — Тут в голову ему пришла какая-то мысль, и он слегка нахмурился. — Я собирался написать им весточку, когда мы разберемся с нашим положением. Наверное, ты мог бы мне в этом подсобить?

— Разумеется. О чем бы ты хотел рассказать?

— Ну, не знаю. Что все хорошо и я странствую по свету. А папаше передать, что может засунуть свои проклятые стамески и пилы куда подальше. — Он усмехнулся.

Взгляд Арена упал на Гаррика, который стоял возле стойки и беседовал с трактирщиком. Ксуланину на вид было не то за сорок, не то за шестьдесят — сказать трудно. Одет он был в пурпурный камзол, слишком нарядный, чтобы в нем работать, а в манере держаться и жестикулировать проступало нечто вельможное. Он явно происходил не из простых: высокородные ксулане считались завзятыми щеголями. Но почему он содержит захолустный трактир в порабощенной Оссии?

— Послушай, — сказал Арен Кейду. — Я знаю, тебе нравится, за что ратует Гаррик, но ведь его самого преследуют. И не кто-нибудь, а страхоносцы. Мы не представляем для кроданцев никакой ценности, просто послужили наживкой. За нами никто не гонится. Мы можем делать что угодно. Не этого ли мы всегда хотели?

— Пожалуй, — мрачно согласился Кейд. Он не сводил глаз с Фен, которая весело болтала с Килем, разомлев от еды и выпивки, и Арен невольно разозлился, что так легко теряет друга из-за девчонки. Новое увлечение ослепило Кейда, и он не понимал, что ничего у него не выйдет.

— Кроме того, — встрепенулся Кейд, которого посетила новая мысль, — разве ты не хочешь узнать, кем был твой отец на самом деле? А рассказать об этом может один Гаррик.

— И теперь я должен таскаться за ним следом? — бросил Арен куда более язвительно, чем собирался, но тут же смягчил тон: — Извини. Есть эль и сладкое вино, хорошая еда и хорошая компания. Пусть сегодня будет сегодня, а завтра будет завтра.

Кейд лукаво улыбнулся ему:

— Когда-то ты считал, что оссианские поговорки годятся только для мужланов вроде нас.

— Ну так называй меня мужл…

— Мужлан! — выкрикнул Граб, ухмыльнулся и сделал еще глоток, вполне довольный собой.

Лютнистка закончила песню, встреченную разрозненными рукоплесканиями, и села, чтобы поднастроить инструмент. Арен решил попытать счастья и поднялся.

— Ты куда? — крикнул Кейд ему в спину.

Киль заметил, куда направляется юноша, и воскликнул во всеуслышание:

— Думаешь, тебе что-то светит?

Арен покраснел до ушей и ускорил шаг.

При его приближении спутник лютнистки поднялся с места и загородил дорогу. Он был очень высокий, облаченный в изящный кольчато-пластинчатый доспех, явно дорогой, и начищенные поножи и наручи. Ладонь он придвинул поближе к полуторному мечу, висевшему на поясе. Однако, несмотря на устрашающий рост, голова харрийца выглядела слишком мелкой по сравнению с телом, подбородок почти отсутствовал, а маленький рот высокомерно кривился.

— Стой! — воскликнул воин. — Не подходи ближе!

Голос у него оказался высокий и визгливый. Если по прическе и манере стоять навытяжку Арен уже догадался, что этот человек родом из Харрии, то резкий выговор и надменный тон выдали его окончательно.

— Спокойно, — сказала лютнистка. Голос у нее был глубокий, мягкий и напевный, свойственный ее народу. — Ты чересчур бдителен.

Лицо рыцаря не изменилось. Повисло гнетущее молчание, но в итоге харриец отступил, хотя руку по-прежнему держал поближе к мечу.

— Присаживайся, — сказала лютнистка Арену. — Меня зовут Орика, а это Харод.

— Арен, — представился юноша, не успев подумать, мудро ли называться настоящим именем. Он обругал себя за безрассудство, но его слишком взбудоражила красота лютнистки. Ему припомнились истории о видениях и чародействах, которые рассказывали парни и девчонки из Шол-Пойнта, посещавшие сардские становища, и он решил проявить осторожность.

Он опасливо пододвинул табурет и сел. Харод угрожающе навис у него над плечом. Арен внезапно вспомнил о синяках, которые еще не полностью прошли. В поношенном дорожном платье он выглядел грубо и неопрятно, даже после бани. Неудивительно, что Харод держался столь настороженно.

— Мне… э-э… мне очень понравилось твое пение, — учтиво вымолвил Арен.

— Спасибо, — ответила она с легким кивком. — Удивительно, что ты расслышал его за разговорами своих товарищей.

Арен смутился.

— Мы вели себя слишком шумно?

— Шучу. Никакое пение не сравнится с веселой пирушкой. Смех есть жизнь, верно?

— Хорошая мысль, — кивнул Арен. — В последнее время смеху было маловато.

— Тем больше поводов его ценить.

Арен опасливо взглянул на Харода.

— Вы проделали далекий путь?

Орика закончила настраивать лютню и обратила на него томные зеленые глаза.

— Я долго находилась в отлучке, — ответила она. — Пять лет в подручных у мастера-барда; мы обошли всю Пламению и насобирали песен. Два года играла для высоких домов Харрии. Там и повстречала Харода. — Она улыбнулась своему спутнику. — В нынешние беспокойные времена он мой верный друг и защитник.

— Расскажи лучше, кто ты сам, мальчишка! — потребовал Харод.

— При чужих он не отличается сдержанностью, — многозначительно заметила лютнистка, смерив Харода суровым взглядом. Тот пристыженно сглотнул.

— Я не хотел прерывать твоего пения, — торопливо пояснил Арен, — но у меня есть один вопрос… Тебе нужна помощь?

Орика засмеялась от неожиданности.

— Похоже, что я в беде?

— Дело в том, что я встретил одного сарда и… — Арен показал ей маленькую красную отметину. — Он оставил мне этот знак.

Глаза у Орики округлились.

— Где ты его встретил? — выпалила она.

Арен решил поостеречься. Опрометчиво признаваться, что он беглый узник.

— Не могу рассказать. Он хотел остаться неизвестным, и я должен уважить его желание.

Орика приняла объяснение с явной неохотой. Потом взяла Арена за руку и повернула ее влево и вправо, изучая символ.

— Тот сард мне помог, — добавил Арен. — Когда я предложил ему ответную услугу, он попросил помочь его соплеменнику.

Орика задумчиво кивнула.

— Ллед на саан.

— Да, он постоянно это повторял.

— Это означает: «Выслать удачу вперед». Передать ее другому. Мы не любим, когда что-то пропадает попусту, будь то пища или добрая услуга. Если мы не можем чем-то воспользоваться, то стараемся устроить так, чтобы оно перешло к другому. Но чернила странные. Тот сард сделал тебе татуировку?

— Нет, мальчишка прокусил себе большой палец и прижал мне к запястью. Когда кровь высохла и осыпалась, осталась эта отметина. — Арен вспомнил разговор с Эйфанном. — Еще он называл себя идрааль.

Орика оторопела.

— Идрааль? — переспросила она, и Арен понял, насколько неправильно произнес это слово. — Ты встретил идрааля?

— А что такое ид… ну этот самый?

— Осторожнее, госпожа! — предупредил Харод, наклонившись к ним. — Он хочет тебя обмануть. Возможно, он сам нанес этот знак, чтобы втереться к тебе в доверие.

— Я говорю правду! — возмутился Арен. — Расскажешь мне, что означает символ?

Взгляд Орики сделался настороженным.

— Хорошо, расскажу. Если ты обманщик, то и без меня знаешь ответ, а если нет, то достоин узнать. Это знак Друга Сардов: того, кто не наш по крови, но готов нам помочь. Без такой отметины многие мои соплеменники не пожелали бы даже разговаривать с тобой. В последнее время мы стали подозрительными, и не без причины.

Арен уставился на запястье, взволнованный объяснением.

— Хм… И как мне ее свести?

— Ты не хочешь быть Другом Сардов? — нахмурилась Орика.

— Нет, хочу, конечно, просто… — Он помахал рукой. — Я ведь не просил ставить мне эту отметину.

— Понимаю, — безучастно промолвила она. — Не бойся, юный оссианин. Никто, кроме сардов, ее не распознает.

Арен устыдился, расслышав в ее голосе брезгливость. Она видела его насквозь. Он вовсе не хотел быть другом сардов, а тем более объявлять об этом прилюдно. Слишком рискованно. В лучшем случае его сочтут не заслуживающим доверия и подозрительным, а в худшем — он привлечет внимание кроданцев. Подобные доводы ему самому представлялись вполне убедительными, но меркли перед презрением со стороны Орики.

Девушка разочарованно вздохнула и опустила взгляд.

— Не знаю, как тебе свести этот знак. Его оставил идрааль: один из чистокровных. Они наши прорицатели и ясновидцы, их силы непостижимы. Когда ты выполнишь обещание, возможно, отметина исчезнет сама по себе. Но я в твоей помощи не нуждаюсь, поэтому поищи другого сарда. А теперь прошу меня извинить, я уже и так слишком пренебрегла своими обязанностями. — Она перекинула через голову ремешок, на котором держалась лютня.

— Тебе здесь больше не рады, — сурово добавил Харод.

Арен и без уточнений все понял. Он вернулся за свой стол, униженный и посрамленный отказом странствующей певицы. Тряхнув головой, он отхлебнул горького эля, а Орика завела новую песню.

— Не выгорело, да? — поддел его Киль. Но развить эту тему ему не удалось, потому что вернулся Гаррик. — У вас со стариком Рапапетом нашлось о чем поговорить, — заметил Киль другу, когда тот уселся.

— Он скучает по дому. Мы поговорили о боевых орудиях ксулан и о многом другом. — Он наклонился к столу и понизил голос, чтобы слышали только сидевшие рядом: — Планы меняются. Страхоносцев видели на южной дороге.

Всех словно окатило ледяной водой.

— Тех же троих, которые преследовали нас до Скавенгарда? — спросил Киль.

— Не знаю. Но теперь эта дорога слишком опасна. Впрочем, в любом случае рискованно пробираться в такой близости от Солт-Форка: по окрестным селениям еще рыщут кроданцы. Мы изберем иной путь. — Он повернулся к Арену: — Я договорился, чтобы вас с Кейдом доставили в Зеленогорье. Купеческий караван отбывает на рассвете. За скарла я тоже заплачу: он заслужил. Потом вы вольны идти куда вздумается.

Кейд опечаленно взглянул на Фен. Он не ожидал, что все решат за него, да еще так быстро и однозначно.

Однако скарл огорчился еще больше.

— Но Граб хочет отправиться за тобой на опасные подвиги! — воскликнул он.

Гаррик не обратил на него внимания.

— Ну а ты куда, Вика?

— Я пойду за тобой, — ответила она. — Если ты меня примешь. В игру вступают могущественные силы, и мне определена некая цель, которой я еще не понимаю. Сейчас мой путь пролегает рядом с твоим.

— Тогда добро пожаловать, — сказать Гаррик.

— А Граб чем хуже Размалеванной? — возмутился Граб, но на него снова не обратили внимания.

Гаррик бросил на стол небольшой кошелек. В нем звякнули монеты.

— Купцам — десять гильдеров, не больше, — сказал он Арену. — Остальное вам, сохраните или поделите между собой, как сочтете нужным. На первое время хватит.

Арен степенно кивнул в знак признательности. Какие бы чувства ни питал он к этому человеку, Гаррика стоило поблагодарить.

— Возможно, мой отец и был тебе врагом, но ты не единожды спасал мне жизнь и сдержал клятву, а это большая редкость. Кто бы ты ни был, но ты человек чести.

Гаррик крякнул, опешив от неожиданной похвалы.

— Никто из нас не в ответе за отцовские грехи. Мне не следовало вымещать злость на тебе, — пробормотал он и поднялся. — К рассвету будь во дворе. Спроси Тарпина. А теперь прощаюсь, потому что больше мы не увидимся. — И он без всяких церемонии удалился.

Все нерешительно переглянулись. Сгущалось напряжение. Арен видел, что ни Киль, ни Фен, ни Вика не рады от них избавиться. Пожалуй, они даже хотели бы продолжить путь вместе. Но сбыться этому не суждено.

— Не унывайте, — сказал Киль и поднял кружку. — Халлен даровал нам отличное лекарство от тоски. Час еще не поздний, и раз уж мы собрались вместе в последний раз, не будем тратить время попусту.

Фен подняла кружку, Кейд и Вика тоже. Граб украдкой потянулся через стол, чтобы забрать кошелек, но Арен его опередил.

— Возьму-ка лучше я, — сказал он.