Пламенный клинок

ГЛАВА 49

В сарае за домом Мары царил багровый полумрак, зловещий свет Тантеры проникал сквозь трещины в досках и распахнутый люк, ведущий на чердак. В воздухе, сухом и пыльном из-за соломенной трухи, пахло чем-то резким, едким и опасным.

В глубине сарая стояла изящная повозка с эмблемой главного виноторговца Моргенхольма. В ней уже находилось несколько бочек амберлинского. Остальные стояли на полу рядом с другими, поменьше и попроще: ксуланскими, доставленными утром из порта.

В полумраке, повязав нос и рот платком для защиты от резкого запаха, Гаррик занимался трудоемким делом. Вставив воронку в потайное отверстие, закрытое вычурной эмблемой, он переливал вязкую жидкость из ксуланского бочонка в бочку из-под амберлинского. Руки у Гаррика дрожали от напряжения. Вдвоем получилось бы надежнее и безопаснее, но он не мог довериться никому.

Наполнив потайной отсек, он бережно опустил свою ношу на пол и вставил затычку. Шесть готовы, шесть еще на подходе. Далее предстояло наклеить амберлинские эмблемы, прежде чем прибудет Вильхам, чтобы забрать повозку с новым грузом. А потом Гаррик отправится в гетто вместе с Ареном.

Ночь предстоит трудная. Но дело наконец сдвинулось с мертвой точки, и Гаррика наполняла лихорадочная бодрость.

Он потряс ноющими руками и собирался возобновить работу, как вдруг заслышал движение в другом конце сарая. Гаррик поднял голову и уставился в темноту.

— Мара?

Но из сумрака появилась не Мара, а Киль. Поначалу Гаррик с трудом признал друга. Тот всегда ходил приосанившись, как будто все, что он видел перед собой, принадлежало ему. Теперь он опасливо крался, сгорбив плечи.

— Я знал, что ты что-то замышляешь, — сказал Киль. Когда он подошел ближе, Гаррик увидел, что глаза у него воспаленные и красные. Он был пьян и недавно плакал. — Раньше ты так не скрытничал. По крайней мере, со мной.

Гаррик сдернул платок с лица.

— Что ты здесь делаешь, Киль?

— Пришел поговорить. — Он принюхался. — Как же тут воняет. Почему такая темнота?

— Зажигать огонь было бы опрометчиво.

Взгляд Киля скользнул по повозке и бочонкам, расставленных у ног Гаррика.

— Что в бочках?

Гаррик предпочел бы сохранить тайну, но сейчас уклоняться от ответа было бессмысленно.

— Эларитовое масло, — сказал он.

Киль нахмурился, слишком пьяный, чтобы уяснить суть.

— Помнишь, еще в Скавенгарде мальчишки рассказывали, как на руднике произошел взрыв? Тогда и сложился мой план. — Он положил ладонь на один из ксуланских бочонков. — Здесь эларитовое масло. Достаточно одной искры, и оно разнесет весь сарай и полдома в придачу.

Киль, пошатнувшись, пригладил волосы. До него наконец дошло, что дело обстоит серьезно.

— Проклятье, — выдохнул он. — Где ты его раздобыл?

— Осман общался с ксуланскими химеристами, которые умеют вызывать пламя и гром, как рассказывали мальчишки. Я задумался, не знает ли чего наш старый приятель Рапапет. Похоже, кроданские инженеры выкачивают масло из эларитовых рудников, а ксулане скупают его и переправляют своим химеристам или в Гласский университет. Говорят, на эларитовое масло обратил внимание лорд-маршал Дозорных Рыцарей в Миттерландии. Они задумывают новое Очищение. Седьмое. Хотят использовать искусство химеристов, чтобы взорвать подземные города и выкурить урдов из их нор.

Киль подошел поближе и с благоговейным ужасом уставился на бочонки.

— А тебе оно зачем?

— В этих бочках якобы амберлинское. Если кто-нибудь захочет проверить, внутри обнаружит вино. Но в основном они наполнены эларитовым маслом. После доставки в Хаммерхольт их закатят в кладовую — надеюсь, Ярин разузнал, в которую именно. Проникнув внутрь, я отыщу бочки. Запечатанные, они неопасны, но если вскрыть и поднести факел… Огонь и гром будут такие, что и представить страшно. — Его глаза блеснули. — Киль, там будет сам принц Кроды! Наследник империи. А с ним — все кроданские начальники, какие есть в Оссии. А еще генерал Даккен, тот самый, который похитил Пламенный Клинок.

— И принцесса Соррель Харрийская, — выдохнул Киль.

— Нет. Вряд ли она прибудет в Хаммерхольт раньше чем за день до бракосочетания, а к тому времени уже надо все закончить. Оттико — единственный сын императора, а у короля Харрии вообще нет сыновей, только дочери. Если принц погибнет, бракосочетание сорвется. — Гаррик сжал кулак. — Союз не будет заключен, император останется без наследника, и цепь, которой кроданцы опутали Оссию, рассыплется в прах.

— А Пламенный Клинок? — еле слышно спросил Киль.

— Я не допущу, чтобы он остался в руках у кроданцев, — ответил Гаррик. — Я уже говорил.

— Ты говорил, что собираешься его выкрасть.

— Его будут тщательно стеречь и поместят под замок в какое-нибудь подземелье, доступ в которое есть только у хранителя ключей. Я никогда не подберусь к нему, а тем более не отыщу его после того, как все закончится. Выкрасть Пламенный Клинок невозможно. Я собираюсь его уничтожить.

Киль прислонился к повозке, словно в одночасье обессилев. Узнав, в чем состоит план Гаррика, он не воодушевился, в отличие от Мары; напротив, почувствовал себя опустошенным.

Его голос зазвучал еще тише.

— И ты не вернешься назад?

Эти слова поразили Гаррика в самое сердце. Он давно знал, чем все закончится, но об этом еще ни разу не говорилось вслух, с такой прямотой и определенностью. Хаммерхольт будет последним, что он увидит в жизни. Больше никаких родных просторов, посиделок с элем у очага, солнечного света. Никогда больше не познает он женских объятий, не засмеется, не услышит старинных оссиансих сказаний.

— Чтобы разжечь огонь, кто-то должен поднести факел, — сказал Гаррик.

Киль немного помолчал, обдумывая услышанное. Потом обреченно повесил голову.

— Как же так, Гаррик? Ты собираешься развязать войну и даже не останешься посмотреть, чем кончится дело?

Гаррик чего угодно ожидал от старейшего друга, но только не этого. В нем вспыхнул гнев. Он объявил, что собирается отдать жизнь за отчизну! Разве он не заслуживает большего, нежели язвительное порицание?

— Мы должны нанести врагам настоящий урон! — рявкнул Гаррик. — Должны показать, что нельзя захватить нашу страну, избежав последствий. Пусть император испытает на себе, что значит потерять близких, как произошло со многими оссианами.

— А что потом? Они обрушат на Оссию свое возмездие! Втопчут нас в землю! Повторится то же, что было в Брунландии!

— И к лучшему! — воскликнул Гаррик. — Лишь тогда Оссия поймет, что должна восстать и сражаться! — Его ярость, копившаяся тридцать лет, рвалась наружу. — Видит Джоха, нас вдесятеро больше, чем их! Совсем как в те времена, когда нас поработили урды! Кроданцы разобщили нас при помощи страха и своекорыстия, и в итоге мы настолько заняты личными заботами, что нам некогда бороться с настоящим врагом! Мы должны показать людям, что их властители не такие уж непобедимые, что их можно свергнуть, если мы все сплотимся! Ведь за кем очередь после сардов? Мы спим на ходу и идем прямиком в рабство. Кто-то должен нас пробудить!

— И этим кем-то станешь ты. — Насмешка, прозвучавшая в словах Киля, отрезвила Гаррика. — Я был рядом с тобой в самые мрачные дни, когда все тебя оставили. Я понимаю, кто ты такой, даже когда ты сам этого не понимаешь. Лги другим, если тебе угодно, но только не мне! Не скрывай своих тайн от меня!

— А если бы я тебе обо всем рассказал? Ты бы попытался меня остановить!

— Не в этом дело. Мы должны всегда оставаться друзьями!

— Ты бы ничего не понял. Ты и сейчас ничего не понимаешь. Я не развязываю войну — мы в состоянии войны уже тридцать лет. Или ты воображаешь, что перемены возможны без жертв?

Киль понурился.

— Вот так Гаррик в одиночку решил судьбу многих тысяч людей. Пожалуй, ты и впрямь избран Воплощениями. Только с их одобрения человек может действовать столь самонадеянно.

— Ты пьян, — сказал Гаррик. — Избавь меня от своей язвительности.

— А когда война доберется до Ракен-Лока? Что тогда? — Киль достал из-за пазухи письмо. — Мариелла прислала мне весточку.

Гаррик помрачнел. Теперь ясно, зачем Киль его отыскал. Мариелла всегда была для Гаррика бельмом на глазу. Долгие годы она боролась с ним за благосклонность Киля, пытаясь отнять у него единственного настоящего друга. Гаррик не знал, что именно произошло в «Горелом медведе», потому что Киль сразу по возвращении заперся у себя в комнате; но письмо все прояснило. Вот зачем Киль отправился в трактир: он попросил Мариеллу написать ему, кроданцы прознали об этом и устроили засаду.

— Что бы там ни говорилось, все это ложь, — предупредил Гаррик. — Кроданцы написали письмо за нее. Откуда бы еще они узнали, где тебя подстеречь?

Киль тряхнул головой, на глаза ему навернулись слезы.

— Письмо не врет, я знаю. Флюк погиб. Железная Длань убила его, когда нагрянула на ферму. А искали-то тебя.

Для Гаррика это не стало неожиданностью, хотя он до последнего надеялся, что все обошлось. Флюк не был ему другом; вполне возможно, он их и выдал. Но на Киля эта новость подействовала тягостно.

— Он был единственным кормильцем для Мариеллы и Теда, — сказал Киль. — Деньги, которые я принес, помогут им перезимовать, но потом… — Он запнулся. — Какой выбор мне сделать, Гаррик? Я должен их поддержать. Именно так следует поступить мужчине.

Гаррик подавил нахлынувшее на него раздражение. В иное время он выслушал бы друга с сочувствием, но не теперь, в окружении бочек с эларитовым маслом, когда вот-вот явится Вильхам, а ночью предстоят темные дела.

— Джадрелл арестует тебя, как только ты покажешься в Ракен-Локе, — сказал Гаррик. — Тебя заманивают в ловушку. Но если решишь уйти, Киль, вот тебе мое благословение, потому что я устал тебя уговаривать. Сегодня же садись на корабль. Побудь с семьей хотя бы несколько часов, прежде чем тебя схватят и вздернут.

Киль отпрянул, с обидой глядя на Гаррика.

— После стольких лет ты так легко отсылаешь меня прочь?

Гаррика переполнило отвращение. В этой плаксивой развалине он уже не узнавал собрата по оружию, бок о бок с которым сражался столько лет, бросая вызов морю, китам и могуществу Кроданской империи. Скавенгард подкосил Киля, а разлука с семьей сломила окончательно. Когда-то Гаррик тоже опустил руки. Сделался таким же жалким, как Киль. Возможно, потому-то было столь невыносимо Гаррику видеть падение своего лучшего друга. Теперь ему хотелось только оттолкнуть его.

— Какого ответа ты от меня ждешь, Киль? — вскричал он. — Уходи, если должен, оставайся, если хочешь; но, что бы ты ни выбрал, перестань меня изводить!

Киль вздрогнул от его слов, будто ужаленный.

— Я остаюсь, — сказал он. — По крайней мере, до завтрашнего вечера. Провожу тебя до винодельни и там распрощаюсь. Позволь мне хотя бы это.

— Ладно, — сказал Гаррик, натягивая платок обратно на лицо. — А теперь прощаемся до утра.

Киль замешкался — то ли ожидая продолжения, то ли намереваясь сказать что-то еще. Наконец, не говоря ни слова, он развернулся и зашагал прямиком к выходу из сарая.

Гаррик посмотрел ему вслед, и его гнев улетучился так же быстро, как и вспыхнул. Выяснять отношения с другом он не хотел, но не мог отпустить его на такой грустной ноте. Не успел Киль дойти до двери, как Гаррик окликнул его.

— Я не искусен в речах, — сказал он. — Да и не был никогда. Я лгал тебе. Прости меня за это. И за то, что произошло с Флюком и твоей семьей. Прости меня за все.

Киль опустил голову.

— И ты меня прости.

Гаррик подождал, пока дверь в сарай закроется, а потом выкинул Киля из головы и вернулся к работе.

Ночью резко похолодало, и первое дыхание зимы застелило легким туманом извилистые, багровые от лунного сияния улицы гетто.

Стена, выстроенная вокруг сардского квартала, имела значение скорее символическое, нежели оборонительное: всего в два человеческих роста вышиной, а толщины такой, что трудно было вообще назвать ее крепостным сооружением. Арен и Гаррик преодолели ее в два счета. Спрыгнув на булыжную мостовую, они в одночасье словно перенеслись из красочного живого города в немой пустынный мир, покинутый человеком.

Арен уставился на обступившие его обветшалые здания. В водосточных канавах скопились вонючие нечистоты. Неподалеку валялась дохлая собака, вокруг которой суетились крысы.

— Хватит пялиться, — буркнул Гаррик и сделал знак следовать за ним. Перейдя через улицу, они нырнули в какой-то закоулок и очутились в лабиринте сводчатых переходов, петлявших между теснившимися друг к другу домишками, в которых когда-то жили сарды, по целой семье в одной комнате. Арен видел странные настенные надписи, выполненные теми же незнакомыми ему буквами, как и метка у него на запястье.

Было зябко, но холодный воздух не шел в сравнение с тем ознобом, который пробирал Арена до костей от осознания, какое предательство он намерен совершить. Все нутро у него сводило; за обедом он даже не мог есть. С тех пор, как он отправил послание Клиссену, мысли носились по бесконечному кругу. Арен трепетал, представляя себе взгляд Гаррика в тот миг, когда кроданцы набросятся на него и Гаррик поймет, что его предали.

Но другой вариант был еще хуже. Арен вспомнил пыточный застенок в главном управлении Железной Длани. Мысль о Кейде, кричащем от боли и отчаяния, придала ему сил двигаться дальше.

Извилистый переход вывел их на еще одну захолустную улицу, узкую, грязную и сырую. Гаррик остановился, заглянул за угол и махнул Арену, чтобы тот спрятался. Со стороны улицы донеслись шаги и показался свет фонаря.

— Хочешь сигару? — раздался вопрос на кроданском.

— Я же не курю, — послышался ответ.

— Все равно решил спросить. Матушка вырастила меня вежливым.

— Однако не потрудилась привить тебе уважение к правилам?

— Да кто видит? Небольшое вознаграждение за гнусную службу.

В ответ раздался сдавленный смешок.

— Ну ладно. Дай и мне одну. Холод сегодня, как в гробу. Хоть чем-нибудь согреюсь.

Двое патрульных отошли в сторонку передохнуть. В воздухе разлился аромат сигарного дыма.

Арен смотрел Гаррику в спину. «Кадрак из Темноводья», — подумал он. Настоящее имя Гаррика, — так сказал Клиссен. У Арена наконец появился ключ, при помощи которого можно раскрыть все тайны.

— Видел, ты получил посылку, — произнес первый голос. — Опять от жены?

— Да, — ответил второй. — Пять пар хороших носков. Сама связала. Мои ноги поют ей хвалу.

— Хотел бы и я себе такую женщину, чтобы посылала мне носки.

— Никакие носки не заменят саму женщину. А я с весны не бывал в Кроде. По крайней мере, тебе не по кому скучать.

— Слабое утешение. Большая удача, когда есть кому о тебе заботиться.

Арен почти не слышал их. Он собрал в кулак всю храбрость, готовясь выполнить задуманное. Ему предоставилась последняя возможность услышать обо всем от самого Гаррика, пока они не добрались до дома Ярина, где их ожидала засада.

— Еще встретишь кого-нибудь, — заверил второй стражник. — Парень ты видный. А женщины падки на мундир.

— Думаешь, поэтому я и пошел в солдаты? — отшутился первый. — Давай лучше покурим на ходу. Стоять на месте не очень-то тепло, а у меня нет таких носков, как у тебя.

Арен и Гаррик переждали, пока солдаты отойдут подальше. Наконец Гаррик облегченно выдохнул и собрался продолжить путь. Самое подходящее время, чтобы все у него выведать, но, когда дошло до дела, Арен испугался вопросов, которые собирался задать. Не лучше ли и впредь питать иллюзии, сохранить память отца неприкосновенной? Но такую возможность он не мог допустить.

— Кадрак из Темноводья! — выпалил он.

— Где ты слышал это имя? — невозмутимо спросил Гаррик, но в приглушенном голосе промелькнула угроза.

— Киль сказал, — соврал Арен. — Он решил, что я заслуживаю знать правду.

— Да неужели? — убийственным тоном откликнулся Гаррик. И вдруг резко сменил тему: — Патруль ушел. А у нас еще дел невпроворот.

Он выскользнул на улицу. Арен поспешил следом. Крысы кинулись врассыпную к водосточным канавам, поверхность которых покрывали багровые отсветы безумного глаза Тантеры. На другой стороне улицы Арен нагнал Гаррика и схватил за руку.

— Ты в долгу передо мной, Гаррик, — процедил он сквозь зубы. — Мой отец погиб из-за тебя. Киль поведал мне, кто ты такой, но не рассказал об отце. Я хочу услышать это от тебя.

Глаза Гаррика вспыхнули.

— Сейчас не время, мальчишка! После поговорим!

— Меня зовут Арен. Я тебе не мальчишка.

Гаррик перехватил его взгляд. Решимость Арена, по-видимому, впечатлила его, поскольку он наконец сдался.

— Да. Пожалуй, ты должен услышать этот рассказ, пока еще не поздно. Тебе известен мой позор; нет причины утаивать остальное. Но если нас поймают, будет не до разговоров, так что пошевеливайся.

Гаррик довел его вдоль улицы до следующего поворота, за которым снова начинались извилистые переходы. Арен чувствовал одновременно воодушевление и страх. Его хитрость сработала; Гаррик решил, что если Арену известно его имя, то известна и вся история. Но что за позор он упомянул? И что расскажет об отце Арена? После стольких попыток добиться правды Арен вдруг понял, что лучше не ворошить прошлое.

— Когда я познакомился с твоим отцом, его звали Эккард, — спокойно повел рассказ Гаррик, когда они торопливо пробирались по узким переходам. — Эккард Стремительный. Раньше я не видел, чтобы кто-нибудь столь ловко орудовал клинком, да и после тоже — пока не повстречал страхоносца у ворот Скавенгарда.

Внутри Арена словно разверзлась бездна. Эккард Стремительный. Каждый слог этого имени обрушился на него, словно камень. Всю свою жизнь он даже не знал, как звали отца.

— Он попал к нам молодым и пылким. Постоянно лез в драку почем зря, — продолжал Гаррик. — Он нуждался в руководстве, а иначе просто погиб бы. Кесия отыскала его, распознала в нем выдающиеся достоинства, ввела в наш круг. Лучше бы она этого не делала. Тогда мир был бы совсем иным.

Арен едва удержался от вопросов — кто такие «мы»? кто такая Кесия? — но заставил себя промолчать. Если он перебьет Гаррика, сразу выдаст свою неосведомленность.

— Тогда я тоже был новичок, и того же возраста, — вспоминал Гаррик. Они подошли к перекрестку, где из обломанных сточных труб сочились нечистоты, а из окна свисало тряпье. На мгновение замешкавшись, Гаррик выбрал, в какую сторону направиться дальше. — Мы сразу подружились, а потом стали близки, словно братья. Мне первому следовало заметить неладное, но я слишком его любил. Присоединившись к нам, он отринул прежнюю жизнь, позабыл всех, кого знал, и никогда не оглядывался назад. Я принял это за самоотверженность, но ошибся. Он просто выбрал себе роль и следовал ей. Мне и в голову не приходило, что он может переменить ее снова, так же быстро и решительно.

Было странно слышать подобные слова об отце. Арену даже не приходило в голову, что у Рэндилла есть свои желания и потребности; юноша воспринимал его только как родителя, в котором воплотились лучшие мужские качества, и не узнавал Рэндилла в той изворотливой личности, которую описывал Гаррик.

— Мы поклялись насмерть сражаться за Пламенный Клинок, — сказал Гаррик. — Но для Эккарда то были просто слова.

Арен застыл на месте.

— Мой отец был Рассветным Стражем? — выпалил он.

Гаррик смутился.

— Ну разумеется, ты догадался, — сказал он. — Ведь ты уже знаешь, что я тоже… — Тут он осекся, и в его тоне появилось невольное уважение. — Понимаю. Отлично сыграно, Арен.

Арен не верил собственным ушам.

— Вы оба ими были?.. Но я думал… они сгинули много веков назад!

— Чтобы разрушить клятву Рассветных Стражей, королевского распоряжения недостаточно. Мы превратились в тайное общество, скрытно трудясь на благо Оссии, искореняя измену, подспудно помогая нашим королям и королевам. Так было, когда я присоединился к Рассветным Стражам.

Он заглянул за угол и направился дальше. Арен двинулся следом; услышанное не укладывалось у него в голове. «Гаррик — Рассветный Страж». Это совсем не вязалось с жестоким, грубым человеком, который однажды избил его до полусмерти.

«Значит, Рассветные Стражи были великими героями?» — спросила его Сора в тот вечер перед призрачным приливом, когда Арен был мальчишкой, сгоравшим от любви.

«Да, — ответил он. — Они были великими героями. Когда-то среди нас водились и такие».

А теперь один из них стоял перед Ареном. Угрюмый вояка, у которого всегда были наготове кулаки и язвительный язык. Человек, который спас их от стражников и страхоносцев, провел сквозь проклятый Скавенгард и вынашивал дерзкий замысел выкрасть Пламенный Клинок.

— Мы понимали, что вторжение неизбежно, — сказал Гаррик, понизив голос, и Арену пришлось нагнать его, чтобы расслышать продолжение. — Но королева Алиссандра слишком радела о сохранении мира, а вельможи были заняты собственными дрязгами, и нашим предостережениям никто не внял. Вторжение произошло так быстро, что стало неожиданностью даже для нас. Мы едва успели вовремя завладеть Пламенным Клинком.

— Я думал, он пропал, когда взяли в плен королеву Алиссандру.

— Да, так рассказывают. На самом деле мы выкрали его раньше, чем до него дотянулись кроданцы. Пламенный Клинок переправили в потаенное место в лесной чаще, намереваясь с его помощью сплотить страну. Мы потеряли Моргенхольм, но на запад кроданцы не продвинулись, и Дождливый край еще оставался свободным. Тамошние дворяне хоть и медленно, но поднимались на борьбу. Лишившись королевы, они поначалу растерялись, однако мы всегда имели склонность менять своих правителей; для некоторых это наилучшая возможность заполучить королевский венец. Тот, кому достанется Пламенный Клинок, объединит Оссию, в этом я уверен. Люди будут сражаться. Возможно, даже победят. Однако твой отец считал иначе.

Арен заметил, как ладонь Гаррика легла на рукоять меча.

«Если увидишь Полого Человека, беги. Беги и не останавливайся. Ведь он пришел тебя убить».

— Кроданцы пообещали, что хорошо обойдутся с нами, если мы покоримся. Дворяне сохранят свои земли и состояние. Если же будут сопротивляться, их казнят, а простой народ обратят в рабство. Мы все знали, во что превратилась Брунландия, когда кроданцы с ней покончили.

Твой отец выступил за то, чтобы покориться. Сказал, что кроданские войска слишком сильны, слишком хорошо обучены, а мы не готовы к борьбе. Его не захотели слушать, подняли на смех. Мы поклялись, что Пламенный Клинок останется в руках у оссиан. Твой отец ушел разозленный; он был уверен, что для Оссии правильнее всего покориться. Считал, что если мы дадим отпор, то нас ждет… — Они завернули за угол, и Гаррик умолк, его взгляд упал на то, что лежало впереди. — Кровавое побоище.

В багровом лунном сиянии виднелось три, а может, четыре десятка трупов, валяющихся на земле. Из темнеющей груды беспорядочно наваленной плоти выглядывали застывшие лица мертвецов. Те, чьи губы и глаза еще не были объедены крысами, выглядели одутловатыми и обрюзглыми, щеки вздулись от крови, которую сердца перестали перегонять по телу. Этих людей убили и голыми свалили в кучу в углу маленькой захолустной площади, над которой еще были натянуты бельевые веревки. Благодаря сумраку отвратительное зрелище открывалось не во всех подробностях, но Арен все равно различал среди страшной груды зеленые проблески — мертвые глаза сардов, неестественно яркие даже после смерти.

— Очевидно, все прошло не так гладко, как рассчитывали кроданцы, — пробормотал Гаррик. — Или сарды пытались спрятаться, но неудачно.

— Но… — Арен не находил слов. — Их просто бросили здесь… как животных…

— Да. Наши обожаемые властители ведут себя не столь безупречно, когда их никто не видит. Но ты и так это знаешь.

Арен не ответил. При виде столь бесчеловечного, столь гнусного убийства у него перехватило дыхание. Мухи покамест угомонились, но черви, без сомнения, делали свое дело, а крысы беспокойно шныряли и копошились среди трупов. Вонь стояла такая, что Арену сделалось дурно.

И вдруг сердце Арена екнуло. Он подался вперед, чтобы приглядеться. Знакомое лицо! Он увидел знакомое лицо!

Эйфанн.

В груди у него поднялось смятение. Как здесь оказался Оборвыш? Неужели кроданцы его нашли, доставили в Моргенхольм и убили?

Арен кинулся к телам, зажимая рот ладонью: из-под ног у него врассыпную кинулись крысы. Там, где он ожидал увидеть Эйфанна, оказался какой-то старик. Значит, он обознался? Трудно сказать, ведь трупы были навалены в таком беспорядке.

Арен терялся в сомнениях. Ведь он узнал Оборвыша! Узнал эти растрепанные волосы, это чумазое лицо.

— Что на тебя нашло? — пробурчал Гаррик, оттаскивая его назад. — Сейчас не время!

— Я его видел! Мальчишку, которого знал в лагере!

— Никого ты не видел, — сказал Гаррик. — А если и видел, некогда заниматься поисками. Ты и так уже наделал чересчур много шуму. Думай о деле!

Арен, не сумев отыскать среди жуткого месива никого, хотя бы отдаленно похожего на Эйфанна, позволил Гаррику оттащить себя прочь. Мимоходом взглянул на запястье и затейливый символ на нем. Друг Сардов. Метка, оставленная тем самым мальчишкой, который ему сейчас примерещился. Наверное, рассудок Арена просто вызвал его образ из пугающего мрака.

Друг сардов. Вот уж навряд ли. Ему известен лишь один человек, который мог бы отплатить людям, учинившим эту резню, и именно его Арен собирается предать.

— Что он сделал? — спросил Арен, останавливая Гаррика. — Что сделал мой отец?

Гаррик выругался, разрываясь между желанием выложить оставшуюся часть своего рассказа и стремлением продолжить путь. Но Арен явно не собирался оставлять его в покое.

— Ладно, — согласился наконец Гаррик. — Ради нашего общего блага ты узнаешь все. Однажды вечером твой отец явился ко мне в главную башню. Он был в лихорадочном возбуждении и предложил мне отправиться с ним на охоту. Я отказался. Это выглядело уловкой, чтобы выманить меня наружу. Тогда он признался мне, что взял дело в свои руки, свел знакомство с молодым кроданским капитаном по имени Даккен и сообщил ему, где хранится Пламенный Клинок. Они в любое мгновение могли нагрянуть туда. Будучи моим другом, он хотел меня спасти.

Арена будто с размаху ударили в живот.

— Мой отец? Мой отец выдал кроданцам Пламенный Клинок?

Гаррик словно не слышал его. Взгляд у него был отсутствующий, челюсти сжаты.

— Он думал, что я разделяю его взгляды. Но я их не разделял. Мне следовало бы заколоть его на месте, но моей первой мыслью было предупредить остальных и спасти Пламенный Клинок. Я оттолкнул Эккарда прочь и зашагал к двери, но… недаром его прозвали Стремительным. — Он запрокинул голову, показав Арену ужасный шрам, пересекающий горло. — Эту отметину оставил твой отец, — с ненавистью прохрипел он. — Из-за спины полоснул клинком мне по горлу.

Арен весь сжался. Теперь он наконец понял, за что Гаррик так его ненавидит. И, видят боги, его нельзя было винить.

— Это его рук дело? — беспомощно спросил Арен.

— Да. Он оставил меня истекать кровью на полу. Но твой отец был бойцом, а не грабителем с большой дороги. В шее много мышц; он порезал мне горло, но не слишком глубоко. Я обмотал рану куском ткани, чтобы остановить кровь, а потом попытался предупредить остальных. Но когда я спустился по лестнице, кроданцы уже были там. — Он посмотрел вдаль, пытаясь сдержать боль, нахлынувшую от воспоминаний. — Я слышал, как убивали моих товарищей. Один Рассветный Страж стоит пятерых кроданских солдат, но мы не могли тягаться со страхоносцами. На их стороне был численный перевес, и напали они внезапно. Я не мог сражаться, я и на ногах-то едва стоял. Оставалось только бежать. Поэтому я ринулся в лес и там рухнул наземь. Тогда мне казалось, что все кончено. — Он глубоко вздохнул, содрогнувшись всем телом.

Арен видел, насколько мучительно дается Гаррику этот рассказ. «Он выжил. Вот что его гнетет. Вот почему он не хотел рассказывать об отце. Потому что сам не сумел исполнить долг Рассветного Стража. Остался жив, когда другие погибли».

Успокоившись, Гаррик заговорил снова.

— Меня поставила на ноги одна друидесса. Нашла в лесу, исцелила, вытащила с того света. Она сказала, что у Воплощений еще есть для меня задание и они покамест не собираются меня отпускать. Когда я выздоровел, она отправила меня обратно в мир. — При этом воспоминании его нахмуренный лоб разгладился. — Ее звали Агали, Поющая в Темноте. — Он опустил голову и опять помрачнел. — Твой отец переменил имя и затаился, зажил новой жизнью, за которую было заплачено оссианской свободой и кроданскими богатствами. Без сомнения, он слышал, что я выжил и поклялся его убить, но мне так и не удалось его отыскать. Я боролся за Оссию, соблюдая клятву Рассветных Стражей. А потом до меня дошло известие, что Пламенный Клинок возвращают в Оссию, чтобы передать кроданскому принцу. Так я и ступил на путь, который привел сюда нас обоих.

Он вскинул голову и расправил плечи, и Арену показалось, что он стал выше ростом.

— Теперь ты все знаешь, Арен. Кто я и кем был твой отец.

«Теперь я все знаю». Человек, которого Арен любил и почитал, оказался головорезом и трусом, выдавшим врагу главное сокровище Оссии и пытавшимся убить своего лучшего друга. Все это звучало невероятно, однако в голосе Гаррика не слышалось лжи, и многое, прежде казавшееся бессмысленным, теперь обретало смысл.

«Ответы придут в свое время, — сказала однажды Вика, — и тогда ты, быть может, пожалеешь, что вообще спрашивал».

— Теперь ты понимаешь, почему я скрывал от тебя правду? — спросил Гаррик.

— Да, — ответил Арен. — И понимаю, за что ты презираешь меня. Ты видишь во мне моего отца.

— И в большей мере, чем ты думаешь, — сказал Гаррик. — Я вижу и хорошее, и плохое. Ведь я искренне любил его, прежде чем возненавидел.

— Я никогда не был высокородным, — произнес Арен. Во рту у него возник привкус пепла. — Все, что у меня было, мне дали кроданцы — за то, что мой отец сделал с тобой… — Он удивленно поднял взгляд на Гаррика. — И все-таки ты явился мне на помощь, когда я был в опасности.

— Я принес клятву. И всегда держу слово.

— А… другие Рассветные Стражи? Кто-нибудь еще остался?

— Я последний, — покачал головой Гаррик. — Более тысячи лет они охраняли Оссию и оберегали Пламенный Клинок, но после меня никого не останется. Пожалуй, и к лучшему. Слишком долго жители этой страны полагались на других. Ждали героев, которые их спасут, тогда как должны были спасать себя сами.

— Нет! — воскликнул Арен куда громче, чем собирался, и Гаррик гневно взмахнул рукой, призывая к тишине. — Нет, — повторил Арен уже тише, но с не меньшей силой. — Этой стране нужны герои. Понадобилась Джесса Волчье Сердце, чтобы возглавить восстание против урдов. У нашего народа есть воля к борьбе, я знаю, но ему необходим вождь! Если у нас будет Пламенный Клинок… то есть у тебя… — Он умолк, осознав, что сболтнул лишнего. Глаза Гаррика потемнели, взгляд пронизывал насквозь.

— Ладно, — сказал он наконец. — До этого «если» дорога долгая, а сегодня нам есть чем заняться. Хватит разговоров. Дом Ярина совсем недалеко.

Гаррик скользнул в очередной закоулок. Арен протянул было руку, чтобы его задержать, но замешкался, и возможность была упущена. Пришлось двинуться следом сквозь хитросплетение узких переходов, куда проникало лишь зловещее сияние Тантеры. Гаррик шагал быстрее прежнего, и Арен едва поспевал за ним.

«Останови его. Расскажи обо всем».

Но Арен не мог. Ведь тогда он лишится Кейда. Даже лучший друг оттолкнет его, узнав о предательстве. Арен станет изгоем, даже если Гаррик не прикончит его в порыве ярости. Он лишится всего.

Оставалось только одно: ничего больше не предпринимать. Тогда они с Кейдом станут свободными и все будет по-старому. Но Гаррика — схватят, подвергнут пыткам и убьют. Последнего Рассветного Стража Оссии, заступника Вики, которого явили ей в видении служители самих Воплощений.

— Сюда, — сказал Гаррик и остановился перед узкой, едва видимой деревянной дверью.

В груди у Арена все сжалось. Времени на раздумья не осталось. За дверью поджидает Железная Длань. Гаррик пережил одно предательство, но второго не переживет. Два поколения предателей его уничтожат.

«Что отец, что сын».

Гаррик протянул руку к двери.

«Останови его!»

У Арена перехватило горло. Он не мог вымолвить ни слова, не мог обречь себя на такое бесчестье, такую боль.

Гаррик осторожно повернул ручку. Дверь оказалась не заперта.

«Останови его!»

— Ты готов? — спросил Гаррик и надавил на створку.

Арен схватил его за руку. Дверь открылась совсем чуть-чуть, в образовавшуюся щель едва можно было просунуть палец. Арен побледнел, покрылся потом, но взгляд его сверкал сталью.

— Не ходи туда, — прошептал он.

Гаррик медленно затворил дверь и отпустил ручку, даже не взглянув на Арена. Когда он заговорил, его голос напоминал волчье рычание.

— Что такое, мальчишка?

— Там кроданцы, — только и сумел выдавить Арен.

В багровом сумраке глаза Гаррика горели, точно тлеющие угли, ладонь легла на рукоять кинжала.

— Ты с ними в сговоре.

Арену пришлось приложить всю силу воли, чтобы не развернуться и не броситься наутек.

— Они меня схватили, — пробормотал он. — У меня не оставалось выбора… Я сделал это ради Кейда, я… Я не хотел, чтобы пострадал кто-нибудь еще… — Но то были слабые оправдания. Он опустил глаза. — Я с ними в сговоре.

— Не диво, что ты так рвался пойти со мной. Ну и дурак же я, что все тебе рассказал. Ступи я за порог, меня встретил бы десяток Железных Стражей с арбалетами наготове, так?

— Ну… наверное…

— Тогда ты сам станешь для них мишенью! — рявкнул Гаррик. С этими словами он схватил Арена за шкирку, распахнул дверь и втолкнул юношу внутрь.

Тот с воплем ввалился во мрак, машинально заслонив лицо ладонями и ожидая, что сейчас его тело прошьет туча стрел. Но ничего не произошло. Когда он опустил руки, в доме оказалось пусто.

— За последние тридцать лет я навидался предателей и двурушников, — сказал Гаррик, появляясь в проеме. — Ты отнюдь не такой хитрец, каким себя считаешь.

— Ты все знал? — выдохнул Арен.

— Догадывался. Твое внезапное желание помириться со мной сегодня вечером не внушило мне доверия, и я дал тебе ложные сведения о доме Ярина. Если бы ты запомнил карту как следует, то понял бы, что мы сейчас совсем в другой стороне. — Он вытащил кинжал из ножен и затворил за собой дверь. — Вот мы и наедине. Я знал, что рано или поздно ты покажешь себя во всей красе, Арен, сын Эккарда.

Каждая жилка в теле Арена призывала кинуться наутек или выхватить меч и защищаться. Но он не сделал ни того, ни другого. Он мечтал стать человеком чести, а вместо этого покрыл себя позором. Зато он хотя бы мог встретить гибель как мужчина. Охваченный страхом, он все-таки вскинул голову и опустил руки по швам.

— Ну что ж, — сказал Гаррик. — По крайней мере, храбрости тебе не занимать.

— Я… я был неправ, — сказал Арен. Он силился не заплакать, но от унижения слезы наворачивались ему на глаза. — Как был неправ и мой отец. Пожалуйста, убереги Кейда. Он здесь ни при чем.

Прошло несколько мгновений; каждый удар сердца был мучением для Арена, и наконец он закричал, не в силах больше ждать удара. Тогда Гаррик схватил его левую руку и резко полоснул по ладони лезвием кинжала.

Арен стиснул зубы от боли, с недоумением глядя на кровавую полосу, пересекшую ладонь. Гаррик неторопливо вытер лезвие левой рукой и убрал кинжал в ножны.

— За последние тридцать лет я навидался предателей и двурушников, — повторил Гаррик. — А еще видел, как люди совершали ошибки и исправляли их. Ты поддался искушению, но в конце концов пересилил себя. Мог бы позволить, чтобы я вошел в эту дверь, однако не позволил. Ты лучше, чем твой отец. Думаю, впредь ты нас не предашь. — Он сжал окровавленную ладонь Арена. — Поклянись! Поклянись, что до конца дней будешь сражаться за Оссию и не успокоишься, пока страна не станет свободной. Поклянись, что отдашь за Оссию жизнь, которую я тебе сохранил!

По щекам Арена покатились слезы. Наконец он понял свое предназначение. Боль в порезанной ладони не могла сравниться с неистовым жаром, охватившим его при этой мысли.

— Клянусь, — прошептал он. — Клянусь!

Свободной рукой Гаррик обхватил Арена за шею и по-отечески заключил в грубоватые объятия. Арен прильнул к нему и зарыдал, и вместе со жгучими слезами из него вышла вся обида, весь гнев и ненависть.

Выплакавшись, юноша почувствовал себя опустошенным и жалким; он словно сбросил кожу и обновился.

— Пожалуй, остальным не будем ничего рассказывать, как думаешь? — спросил Гаррик, и Арен молча кивнул. — Тогда не мешкаем.

Арен следом за Гарриком направился по скрипучей лестнице, все вокруг было как в тумане. Гаррик его проверял. Если бы Арен не выдержал проверку, его ждала бы смерть. Но Гаррику оказалось важнее заручиться его преданностью, нежели пролить его кровь, и теперь Арен был связан такими узами, нарушить которые не могло никакое обещание, данное Железной Длани.

«И этого человека я собирался предать», — подумал он.

Они вошли в тесную спаленку. Гаррик отодвинул деревянную кровать, покрытую соломенным тюфяком, и обследовал пол под ней. Удовлетворенно хмыкнув, он отыскал незакрепленную половицу, приподнял ее и вытащил из тайника большую жестяную коробку.

— Бумаги там? — в нетерпении спросил Арен, когда Гаррик заглянул внутрь.

— Все на месте, — с невыразимым облегчением выдохнул тот и запустил руку в жестянку, перебирая ее содержимое. — Чертежи, расписания… — Он вытащил связку ключей и изумленно уставился на нее. — Ну и ну, Ярин! Как тебе удалось?

Он сложил все обратно, закрыл жестянку и сунул в свой дорожный мешок. Когда он поднялся на ноги, глаза у него горели.

— Теперь все готово, Арен! Не успеет трижды взойти солнце, как мы нанесем кроданцам сокрушительный удар, о котором барды будут петь до скончания времен! А сейчас скорее к остальным! — Он подошел к двери и оглянулся: — Ты со мной, Арен?

Юноша выпрямился, полный решимости. Больше никаких колебаний, никаких сомнений.

— Да, — сказал он. — Я с тобой.