Пламенный клинок

ГЛАВА 31

Фен проснулась, ежась от предрассветного холодка. Со стоном приподнялась: после ночевки на жесткой земле ломило все мышцы. Поморщившись от неприятного привкуса во рту, она крепко укутала плечи одеялом.

Четвертая ночь после бегства из Скавенгарда прошла в таких же стесненных условиях, как и три предыдущие. Горы вымотали всех напрочь. Ясные осенние ночи приносили с собой холод, пробирающий до костей, всех томил голод, а охотиться было не на кого. Укрытием для путников служил клочок каменистой земли между двумя скальными выступами, дававшими слабую защиту от стихий. Костер не разводили, потому что на восточной стороне Остенберга деревья росли весьма скудно. Те, которые им попадались, были жесткими и сучковатыми, и требовалось слишком много усилий, чтобы свалить их и донести до нужного места.

Все роптали, но Фен была привычна к неудобствам, и они почти не волновали ее. Отец взял ее с собой в лес, когда ей было одиннадцать, а даже самый опытный охотник порой возвращается с пустыми руками или оказывается застигнут непогодой. Недостаток пищи и холод были для нее обыденностью. Это и отличало ее от изнеженных горожан, которые впадали в отчаяние, случись им остаться без обеда, и считали, что ночь, проведенная без одеяла, сведет их в могилу. Большинство людей ходили привычными путями, не осмеливаясь и на сто шагов отдалиться от безопасных мест. А освободиться от этих ограничений значило открыть для себя целый мир.

Боль проходит. Голод проходит. Все проходит со временем.

Она с унылым безразличием оглядела привал. Ее спутники еще лежали, укутавшись в одеяла и свернувшись калачиком для тепла. Скирда спала на впалом животе Вики. Лишь Гаррик бодрствовал, сидел на страже, привалившись спиной к одному из выступов. Их взгляды встретились, потом Гаррик отвел глаза.

Когда Фен впервые встретила его, он назвался Лейном из Верескового края и в его глазах полыхало пламя мятежа. Он научил ее, как досадить врагам, выжившим ее из дому. Теперь он носил другое имя и был иным человеком: злым, резким, раздражительным, а иногда жестоким. Кто-то из Железной Длани посчитал необходимым отправить за ним вдогонку страхоносцев. Но кто именно, она не знала.

После Солт-Форка все пошло не так. Заход в Саллерс-Блафф повлек за собой сплошные бедствия. Намерение Гаррика захватить Пламенный Клинок, дерзкое и бесстрашное, если взяться ввосьмером, выглядело полнейшей глупостью, когда их осталось всего трое. Но он упрямо не желал свернуть с пути. Даже если Ярин проберется к ним с нужными сведениями, даже если Мара окажется такой гениальной, как говорит Гаррик, силы их ничтожно малы. То, что прежде выглядело достойной восхищения отвагой, теперь смахивало на слабоумие.

Ее взгляд упал на Арена, зарывшегося в ворох одеял. Его лицо еще было опухшим и бледным, но синяки уже заживали благодаря мази друидессы. Синяки, оставленные Гарриком.

Ее отец был прав. Никогда ни на кого не полагайся. Подведут.

Фен поднялась, сбросила одеяло, отыскала лук и заплечный мешок.

— Пойду разведаю дорогу, — сказала она, проходя мимо Гаррика.

Гаррик понимающе буркнул и ничего не сказал. После той стычки он говорил мало и не встречался взглядом с Ареном. Заглядывать людям в душу не было сильной стороной Фен, но она догадывалась: Гаррик понял, что перегнул палку. Во всем его облике чувствовались досада и стыд. Даже Киль смотрел на него по-другому.

Она подозревала, что он просто тянет время, пока они доберутся до какого-нибудь безопасного места и он сможет сбросить с себя обузу, выполнив давнюю клятву. Тогда Арен уйдет, а с ним Кейд, Граб и, вероятно, друидесса. После чего их снова станет трое.

Слишком мало.

Она направилась на восток, к горному кряжу, где серое небо у горизонта наливалось синевой. Если повезет, оттуда перед ней откроется дальнейший путь; во всяком случае, можно будет понаблюдать за рассветом. За «каждодневным чудом», как говорил ее отец, когда на его устах еще было место радости.

Ей стоило бы покинуть отряд после Солт-Форка. Стоило давным-давно пойти собственной дорогой. Но ведь мир так широк, и в нем столько людей. Она же никого не знала и не умела заводить друзей. Единственный дом, который у нее был, оказался для нее потерян. Выжить в этом мире она могла, а вот жить…

Гаррик, Киль и она. Всего трое, чтобы взяться за почти невыполнимое задание — похитить Пламенный Клинок. Скоро ли все они закончат как Осман?

Она закрыла глаза, вспомнив, как он исчез среди пылающего света, сдавленный мерзким щупальцем.

«Иди к востоку, — подумала она. — Иди к востоку и продолжай путь. Забудь их. Иначе, когда они погибнут, ты погибнешь вместе с ними».

Но она сомневалась, что у нее хватит смелости уйти.

К гребню кряжа она подползла на животе. Только отъявленные глупцы и отчаянные герои встают в полный рост на вершине скалы, откуда их видно за несколько лиг, а она знала, что страхоносцы могут по-прежнему охотиться за ними.

Перед ней за обрывом до самого горизонта простирались горы, местами переходящие в холмы. Вдалеке извивались реки, позлащенные восходящим солнцем. В ясную лазурь вонзались вершины гор, а утренняя мгла смягчала резкие грани мира безмятежной янтарной дымкой.

Солнечный свет упал на лицо Фен, и ее сердце воспрянуло. Новый рассвет, новое начало, новая надежда. Каждодневное чудо.

В тени холмов она заметила извилистую дорогу и пробежалась по ней взглядом. Невдалеке к северу находилось здание, большой трактир; в окнах горел свет, а из труб подымались клубы дыма.

Горячая еда, горячая баня, крепкий эль, теплая постель. От этих мыслей у Фен закружилась голова. Они доберутся туда к вечеру, если поскорее снимутся с места. К ночи они позабудут все тяготы и, по оссианскому обычаю, выпьют за своих павших товарищей. Пожалуй, когда-нибудь она покинет Гаррика и Киля и направится восвояси, но это решение лучше перенести на другой день.

Товарищи уходят. Скорбь уходит. Все уходит со временем.

Живот забурчал в предвкушении; Фен спустилась с кряжа и поспешила вниз, чтоб передать остальным добрые известия.

Когда они добрались до трактира, уже вечерело и на горы у них за спиной ложился золотистый свет. Солнце отражалось в ромбовидных стеклах решетчатых окон. Трактир представлял собой неуклюжее двухэтажное строение из камня и дерева с поскрипывающей на холодном ветру вывеской «Привал разбойников». Под названием были вырезаны два скрещенных меча и мертвая голова о двух лицах.

— Ну что ж, выглядит зловеще, — заметил Кейд, пока они брели к трактиру, сбив ноги в кровь и изнемогая от усталости.

— Граб сказал бы, что заведению впору зваться «Верная смерть», но это не помешает Грабу войти внутрь, — с жадным предвкушением объявил скарл.

— Бояться нечего, — успокоил их Киль. — Все разбойники давно сгинули. Трактир назван в память о битве на Алых холмах, которая произошла неподалеку.

Это показалось Кейду смутно знакомым, но на сей раз у него не нашлось подходящей истории.

— Ничего такого не припомню.

При мысли о предстоящем ночлеге у Киля поднялось настроение, и он с радостью сам обо всем рассказал:

— Случилось это еще во времена Падения, когда рухнула Вторая империя и принялись бесчинствовать варвары. Мадрах Камнезуб был военным вождем клана брунландцев, творивших набеги на Восточную Оссию. Один из набегов оказался неудачным, погибли двое сыновей Мадраха. Он поклялся, что возьмет весь свой клан и пройдется до самого побережья и обратно, в отместку разоряя все на пути.

Они свернули с дороги и направились по выложенной камнем подъездной аллее, которая через арочный проем вела в окруженный галереями внутренний двор. Вика подозрительно озиралась по сторонам.

— В ту пору, — продолжал Киль, — повсюду развелось множество военных вождей, и в Оссии самым грозным считался Баггат Жестокий. Его земли находились прямо на пути у Мадраха, поэтому когда Баггат прослышал о его клятве, то собрал собственный клан и двинулся навстречу войску Мадраха. Неизвестно, кто одержал победу, но крови пролилось изрядно, и ни о Мадрахе, ни о Баггате больше не слышали. Они уничтожили друг друга. — Он обвел рукой вокруг: — В здешней земле полно трупов.

— «Привал разбойников», — задумчиво произнес Кейд. Теперь это название обрело смысл. Он уже сочинял более жуткую версию этой истории, чтобы блеснуть ею в дальнейшем.

— Я и не предполагала, что ты хранитель преданий, Киль, — усмехнулась Вика. — Откуда ты все это знаешь?

— Я бывал здесь раньше, — пояснил Киль. — Мне рассказал трактирщик.

Вика засмеялась. Она уже значительно оправилась после встречи с чудищем в Скавенгарде. День ото дня ее движения становились увереннее, и она уже не бормотала себе под нос. Услышав поутру, что они направляются в трактир, она смыла в ручье свою раскраску, спрятала друидские обереги, а посох обернула тряпьем. Теперь она больше напоминала обычную странницу, нежели друидессу.

Они вошли в мощенный булыжником внутренний двор. В стойлах фыркали лошади, в воздухе пахло сеном и навозом. Несколько конюхов запрягали в телегу серую кобылу, а пара-тройка постояльцев, опершись на перила галереи, лениво наблюдали за происходящим внизу.

Коренастый паренек с заранее хмурым лицом вышел навстречу новым гостям, вытирая ладони о штаны. Гаррик вытащил из походной сумы золотой полуфалькон.

— Нам нужны ночлег, горячая баня и ужин на семерых.

Скирда недовольно тявкнула.

— На восьмерых, — исправился Гаррик. — Сдачу оставь себе.

Паренек мигом просиял.

— Да, господин. У нас есть кроданская и оссианская бани…

— Оссианскую, — перебил Гаррик. — Ведь это наша страна, верно?

В этих словах сквозила крамола, и паренек заволновался, украдкой оглядевшись по сторонам, как будто Железная Длань могла высунуться из ниоткуда.

— Все устрою, господа, — пообещал он и поспешил прочь.

Киль поднял брови, удивляясь щедрости со стороны Гаррика.

— Мы прошли трудный путь, — сказал тот. — Сегодня пируем в память павших.

Арен застонал от удовольствия, когда погрузился в ванну и затекшие мышцы пропитало тепло. Ни одно удовольствие еще не доставалось ему с таким трудом; ни один поцелуй Соры не казался таким сладостным.

— О Девятеро, как хорошо! — выдохнул Киль, опускаясь в огромную деревянную лохань, которую все они делили. — Думал, никогда уже не вымоюсь дочиста.

Арен смотрел на криволомца сквозь поднимавшийся пар. Черный вытатуированный кракен протягивал щупальца по его крепкому безволосому торсу. Рядом отмокали Гаррик, Кейд и Граб, сидевшие на скамье вдоль борта лохани. Арен сотни раз видел Кейда голым, но теперь это был уже не мальчишка, с которым они в начале лета охотились за варгиней. В кроданском лагере Кейд порядком исхудал, хоть и остался широкоплечим. А когда Гаррик снял боевое облачение, оказалось, что все его тело, покрытое густым волосом, исполосовано десятками шрамов, ни один из которых, впрочем, не сравнился бы со сморщенным рубцом поперек горла. Граб оказался приземистым и пузатым, и его татуировки наконец открылись взгляду во всей полноте. Его тело напоминало живописное полотно; портила картину лишь черная полоса поперек лица.

Щепетильные кроданцы мылись поодиночке, но оссиане почти все делали сообща и не стыдились своего тела. Нагота не казалась им чем-то особенным, и они находили странным, что соседи так беспокоятся на этот счет. Они мылись целыми семьями, а в каждом оссианском городе имелись общественные бани; более того, в старину оссиане порой отказывались заключать торговые сделки в каких-либо иных местах. У них была пословица: «Не узнаешь душу человека, покуда не увидишь его голым». Лишенные любых убранств, там все становились равными, а кроме того, бани оставались одними из немногих мест, где почти невозможно было встретить кроданца.

Мужчины занимали одну половину лохани, Вика сидела напротив, а Скирда свернулась калачиком на полу неподалеку. Бани чаще были смешанными, женскую и мужскую половину разделяла веревка или — как здесь — скромная бороздка на полу.

Арена приучили считать мытье по оссианскому обычаю чем-то неприличным. В Кроде только блудницы и простолюдинки выставляли свою плоть напоказ. Но, как бы он ни восхищался кроданскими обычаями, мытье в одиночестве казалось ему скучным, к тому же трудно избежать совместного мытья и купания, когда большинство твоих друзей оссиане и живут у моря. Теперь, когда он отмокал в воде, такой горячей, что впору было сварить угря, а по вискам струился пот, он недоумевал, как вообще можно мыться по-другому. Вместе они преодолели все трудности; будет правильно, если и отдыхом они насладятся вместе.

«Впервые за всю жизнь я могу расслабиться», — подумал Арен.

Лицо еще болело от побоев, нанесенных Гарриком, но не так сильно, чтобы испортить ему настроение. Он исполнил обещание, данное Кейду, провел его сквозь все ужасы и лишения. Мир обошелся с Ареном хуже некуда, но он все преодолел. И теперь ощущал глубочайшее спокойствие, неведомую прежде уверенность в себе.

Позади раздался всплеск: это Фен окатила себя водой. Купальщики должны были вымыться до того, как погрузятся в лохань; для этого в бане имелись каменный желоб и колодец, возле которого наготове стояли ведра с ледяной водой из подземного ручья. Когда Фен залезла в лохань, Арен отвел взгляд и тут же подивился, как быстро воображение само все дорисовало. Обычно он мечтал о веселых, соблазнительных и фигуристых девчонках — полной противоположности Фен; но, пусть он и совладал с желанием посмотреть на нее, для этого понадобилось усилие воли.

Чтобы отвлечься, он повернулся к Кейду:

— Мне кажется, я мог бы никогда не вылезать из этой бани.

— А? — откликнулся тот. Словно завороженный, с расслабленным выражением на лице, он уставился на Фен, нырнувшую в лохань рядом с Викой.

Арен понизил голос до шепота:

— Тебе никогда не говорили, что пялиться на людей в бане — дурной тон?

Кейд обиженно насупился.

— Я задумался, вот и все.

— Не сомневаюсь. А что стало с Астрой? Помнишь такую?

— А что стало с Сорой? — язвительно парировал Кейд. — Помнишь такую? Квадратноголовую девку, которая держала тебя на привязи, хотя непонятно, что ты в ней нашел.

Арен усмехнулся.

— Что было, то было. Думаю, обе они остались в прошлом. И сам Шол-Пойнт остался в прошлом. Теперь надо смотреть в будущее, а оно переменчиво, словно водный поток. — Для наглядности он помахал рукой в воздухе, всколыхнув пар, но внимание Кейда уже переключилось обратно на Фен.

Арен умолк. Он понял, что его друг влюбился по уши. Кейда было уже не спасти.

Фен заметила, что Кейд не сводит с нее взгляда, и холодно посмотрела ему прямо в глаза, а он ответил ей простодушной улыбкой.