Пламенный клинок

ГЛАВА 52

Прижав колени к подбородку, Арен сидел на подоконнике в пустой комнате на верхнем этаже высокого старого дома. Здесь не было ни светильников, ни ковра, ни обоев — только потрепанный тюфяк и углу. За окном протекала река, посреди которой сверкал Государев остров, а за ним поблескивали огни на южном берегу. Арен смотрел сквозь стекло и ничего не видел, охваченный горем.

Снизу раздавались голоса: Мара и Вильхам что-то обсуждали. Люди Вильхама топали по лестницам, хлопали дверьми и разгоряченно переговаривались. Известие о том, что Гаррика схватили, переполошило соратников. Об Арене и остальных в суматохе позабыли, поэтому юноша потихоньку ускользнул, чтобы привести мысли в порядок.

Оказавшись наконец наедине с собой, он усилием воли подавил тревогу, но на ее месте обнаружил пустоту и оцепенение. Гаррика больше нет. Пламенного Клинка больше нет. Даже отца больше нет; прошлой ночью он словно умер заново. Арену было свойственно упорство, но слишком часто жизнь ставила ему подножку. И на этот раз ему не хотелось подниматься. Какой смысл?

Он услышал, как скрипнула дверь, и на половицы легла косая полоса света из коридора, а в ней показалась тень. Фен. Она вошла, затворила дверь и села на пол у подоконника, прислонившись спиной к стене.

— О чем они говорят? — спросил Арен.

— Обсуждают, не вызволить ли Гаррика, — ответил Фен. — Вильхам против. У нас не так много людей, чтобы взять приступом главное управление Железной Длани, даже если Гаррик действительно там. Другие хотят выследить Киля, допросить его и учинить над ним расправу. Мара горюет о своих ученицах, оставшихся без наставницы, и о слугах, за которых теперь некому заступиться.

— А Пламенный Клинок?

Фен пожала плечами.

— О нем никто и не вспоминает. Это был замысел Гаррика, не их.

Арен ничего не почувствовал. Слова проваливались в пустоту внутри него и там исчезали. Последовало долгое молчание.

— Ты, наверное, заметил, что я боюсь высоты, — наконец произнесла Фен.

— Заметил.

— Я никогда не рассказывала почему.

Арен не ответил. Он понял, что она собирается с духом.

— Когда умерла матушка, — начала она, — отец изменился. Не было на свете людей, которые любили бы друг друга сильнее. Потеря надломила его, и он больше не ведал радости. В тот день, когда мы похоронили мать, он сказал, что мне придется научиться самой заботиться о себе. Он бросал меня в лесу или в горах, чтобы я отыскивала дорогу домой. По нескольку дней мне приходилось выживать в одиночестве. Мне было одиннадцать или двенадцать… Не знаю. Так продолжалось пару лет. Однажды я заболела и чуть не умерла. А как-то меня едва не задрал медведь.

Ее рассказ всколыхнул Арена, вывел из отчаяния. Фен еще никогда не говорила так откровенно. Это напомнило ту ночь в Скавенгарде, когда они ждали чудище. В самые мрачные минуты девушка тянулась к Арену.

— «Ни к чему не привязывайся, Фен. Ни к местам, ни тем более к людям, — так он мне говорил. — Иначе, когда они сгинут, ты сгинешь вместе с ними». На самом деле отец имел в виду себя. Но я его не слушала. Я выполняла его задания, только чтобы угодить ему. Надеялась, что когда-нибудь мы всё станем делать сообща.

— Он был твоим отцом, — сказал Арен. — Ты просто хотела быть рядом. Я знаю, каково это.

— Однажды мы отправились на восток, в горы. Чем круче делался подъем, тем более опасный путь выбирал отец. Дважды он протягивал мне руку, помогая забраться выше. А в третий раз…

Голос у нее дрогнул: она то ли плакала, то ли пыталась сдержать слезы. Арен не видел ее лица; она сидела ниже, у его ног. Не раздумывая, он свесил руку с подоконника, и девушка рассеянно взяла его ладонь, сжав его пальцы своими.

— В третий раз он отпустил меня, — глухо продолжила она. — Нарочно, чтобы преподать урок. Иногда мы беспечно предаем собственную жизнь в чужие руки, и он… Он хотел показать мне, как это опасно. — Она крепче сжала его ладонь, и Арен понял, что она снова падает, что она всегда будет падать. — Я сломала обе ноги, — сказала Фен. — Лежала и вопила. Думала, что это случайность, ждала, что отец меня спасет. Но он так и не пришел. Бросил меня. Поэтому вскоре я перестала кричать: смысла не было. Я бы только привлекла волков и медведей.

— Как ты выжила? — осторожно спросил Арен.

— Ползком добралась до дому.

«Ползком добралась до дому». Арен и представить не мог, сколько мучений скрывалось за этими скупыми словами. Несколько часов, а то и дней она, изнемогая от боли, волочила за собой изувеченные ноги. И все это время сознавала, что отец уронил ее нарочно, однако у нее не было иного выбора, кроме как вернуться к нему. Откуда у нее взялись силы двигаться вперед?

— Когда я оказалась дома, отец был там, — продолжала Фен. — Пьяный, но не слишком, так что он сумел положить меня в повозку и отвезти в город. Лекарь приладил на место сломанные кости, чтобы они правильно срослись, и мне пришлось долго отлеживаться в постели. Очень долго. Отец меня кормил. Наверное, исполнял свой долг передо мной. Но я больше никогда в жизни с ним не разговаривала.

Она всхлипнула. Значит, все-таки плакала. Она еще острее, чем Арен, чувствовала отцовское предательство. Однако не сдалась и упорно двигалась вперед, пока однажды их дороги не пересеклись. Ему стало стыдно. Какое право он имеет предаваться унынию, когда у Фен для этот больше оснований?

— Что с ним произошло? — спросил Арен.

— Оставался со мной, пока я не смогла снова ходить и охотиться. Однажды утром он ушел в лес, не взяв с собой ни припасов, ни оружия. И не вернулся. Я больше его не видела. — Свободной рукой она вытерла глаза. Ее голос обрел твердость. — После матушкиной смерти ему не терпелось покончить с собой, но он не мог уйти, не убедившись, что я сумею выжить самостоятельно. Думаю, он хотел облегчить мне задачу. Поэтому его исчезновение меня почти не задело. Он сам постарался…

Арен с тяжелым сердцем устремил взгляд на город. Оцепенение прошло. Невозможно было оставаться бесчувственным, держа Фен за руку. Он задумался о том, сколько жестокости заключает в себе этот мир, сколько страшных тайн скрывается за запертыми дверями и глухими стенами. Сколько мужей избивают жен до полусмерти, сколько детей голодают, лишенные заботы и внимания, сколько людей замышляют предательство против тех, кому открыто признаются в любви.

Он почувствовал, как в нем вскипает ярость. Как мог отец Фен бросить собственного ребенка? Возможно, он считал это проявлением любви, которое отстрочит его самоубийство, но, по мнению Арена, это была трусость. Отец исподволь внушал дочери философию одиночества, чтобы самому умереть с чистой совестью, избрав путь полегче.

Теперь она вновь обманулась в своих ожиданиях. Она верила в Гаррика и в его дело, но Гаррик сгинул, пав жертвой предательства. Она только начала открываться людям, и тут тень отца снова напомнила о себе. Арен сомневался, что после такого Фен сможет кому-нибудь довериться.

Теперь собственное уныние показалось Арену ребячеством. Злость придала ему сил. Сегодня он и сам не сдастся, и другим не позволит.

— Идем. — Он спрыгнул с подоконника, потянув Фен за собой.

— Куда? — Она устало вздохнула. Глаза и нос у нее были красные, но сухие. — Все кончено, Арен. План был только у Гаррика.

— Тогда мы придумаем новый! — воскликнул Арен. — У нас ведь остались записи Ярина. И время до свадьбы еще есть. Гаррик не единожды спасал мне жизнь, и будь я проклят, если предам его память и упущу возможность вернуть Пламенный Клинок! — Он положил ладонь девушке на плечо и посмотрел ей в глаза, показывая, что не шутит. — И будь я проклят, если позволю тебе укрепиться в мысли, что твой отец прав. В этом мире еще остались люди, в которых можно верить, Фен. Можешь верить в меня.

Он стремглав выскочил в коридор, подхваченный волной решимости, и кинулся вниз по лестнице. Уверенность придала ему отваги. Он не думал о последствиях. Лучше делать хоть что-нибудь, чем покорно принимать свой жребий.

— Арен? — Навстречу ему по лестнице поднимались Кейд и Граб. Арен пронесся мимо, поглощенный своим порывом. Кейд с Грабом переглянулись и последовали за ним.

— Паршивцу что-то взбрело на ум, — ухмыльнулся Граб; между тем их нагнала Фен.

Явочный дом, холодный и скудно обставленный, служил временным пристанищем для всяких мимохожих людей. Самым большим помещением был подвал, в котором стоял грубый деревянный стол, заставленный кружками с элем и заваленный хлебными корками. Вокруг сидело с десяток мужчин и женщин, еще больше стояло вдоль стен. Среди них была и Вика, опиравшаяся на посох; возле ее ног лежала Скирда. Орика и Харод тоже пришли; лютнистка выглядела встревоженной, а рыцарь стоял с непроницаемым лицом.

Когда вошел Арен, Мара и Вильхам спорили, сидя за столом.

— Хотя бы отправь кого-нибудь в винодельню на замену Гаррику! — убеждала Мара. — Если бы Киль рассказал Железной Длани про повозку, в назначенном месте ждала бы засада, и тебя бы тоже арестовали. Видимо, Киль решил выдать только Гаррика. Стоит рискнуть и послать кого-нибудь в Хаммерхольт.

— И кого же? — спросил Вильхам с глумливой ухмылкой. — Из моих людей никто не годится. Лишние потери нам ни к чему. Лучше отступить. Еще представится случай ударить по кроданцам.

— Но такого случая уже не будет! Никогда! — В голосе Мары слышалось отчаяние.

— Я не отступлю! — заявил Арен, входя в подвал. — Не оставлю Гаррика на растерзание Железной Длани. Тридцать лет назад жители этой страны отказались от борьбы, боясь лишиться того, что имели. Нельзя повторять их ошибку. Это наша лучшая, а может, единственная возможность сбросить кроданцев с трона.

Он огляделся по сторонам, готовясь встретить насмешки. Большинство собравшихся уставились на него с удивлением, видя в нем лишь самоуверенного мальца. Но он во всем был равен им и твердо стоял на своем.

— Кто-нибудь из вас знает, кто такой Гаррик, от которого вы с такой готовностью отступаетесь? — спросил он.

— Человек, которому стоило получше выбирать себе друзей, — сострил кто-то, вызвав всеобщий смех.

— Он Кадрак из Темноводья! — воскликнул Арен. — Последний из Рассветных Стражей, единственный ныне живущий хранитель Пламенного Клинка. Вот кого вы хотите отринуть.

Вика закричала, словно от боли, и это отрезвило собравшихся лучше всяких слов. Но среди всеобщего потрясения Арен заметил, как улыбка Вильхама превратилась в злобную ухмылку, и понял, что тому все известно.

По подвалу пробежал ропот, и на некоторых лицах появилось сомнение. Арену претило раскрывать чужие тайны, однако он не клялся хранить молчание и не видел иного способа спасти Гаррика. Именно тайны втянули их в эту передрягу. Настало время для честности.

— Это правда? — спросил один из собравшихся.

— Спроси у него. — Арен указал на Вильхама, чья усмешка сменилась гримасой ненависти.

— Вильхам? — удивилась женщина, сидевшая за столом. — Ты знал?

— Разумеется, не знал, — ответил тот, но не очень уверенно и поэтому неубедительно. — Я слышал, что кроданцы охотятся за последними из Рассветных Стражей и что Гаррик был в Солт-Форке, но подробности мне не известны. Если бы Гаррик хотел, чтобы мы знали, он сам рассказал бы.

— Если он Рассветный Страж, мы просто обязаны его спасти! — выкрикнул кто-то из дальнего угла, и вокруг поднялся гул одобрения.

— Нет! — рявкнул Вильхам, вскочив и хлопнув по столу ладонью. — Вы думаете, кроданцы посадят Рассветного Стража в захудалую местную тюрьму под надзор пьяных стражников, которых ничего не стоит подпоить или одолеть? Для империи он желанная добыча! Скорее всего, он уже на полпути к Хаммерхольту, где будет чахнуть в самой надежной темнице, пока его не решат казнить! Неужели вы полезете на стены этой твердыни, чтобы вытащить его?

— Я готов, — ответил Арен. Мысли у него мешались, но голос звучал твердо. — Мара, у тебя есть чертежи Ярина. Ты говорила, что под Хаммерхольтом находятся урдские подземелья и водные протоки, ведущие от озера. Сможешь найти путь, как туда пробраться?

— Если такой путь есть, я его найду, — пообещала Мара.

— А если его нет, попробуем через главные ворота. Каждый день сотни людей входят в крепость и выходят наружу. Наверняка отыщется способ проникнуть внутрь. И теперь пойдем все вместе!

Арен видел, как его воодушевление передается друзьям. Но Вильхам презрительно рассмеялся.

— Ох уж эти мечты о геройстве. Сейчас дело касается жизни и смерти, это тебе не игра в рыцарей с деревянными мечами. Хватит строить из себя взрослого, мальчик.

— А ты кто такой, чтобы мне указывать? — ответил Арен с неменьшим презрением, и с лиц присутствующих исчезли усмешки. — Где ты был, когда мы одолели чудище в Скавенгарде? Где ты был, когда мы столкнулись с кроданскими страхоносцами, и не один раз, а трижды? Прятался, как и теперь? Ты не один из нас. Лучше уж оставайся в стороне.

Шум утих окончательно, уступив место холодной тишине, пронизанной страхом. Еще никто не разговаривал с Вильхамом Улыбчивым подобным образом.

— А ты за словом в карман не лезешь, — заметил тот с плотоядной ухмылкой. Звякнула сталь: он вытащил кинжал из ножен. — Пора тебе научиться приличиям.

При виде кинжала у Арена поубавилось храбрости. Захваченный собственным порывом, он недооценил опасность, не сумел разглядеть душу убийцы за детским лицом. А здесь, в явочном доме Вильхама, среди его людей, действовали лишь те законы, которые установил хозяин.

Неизвестно, собирался ли Вильхам перерезать Арену горло, или оттяпать ухо, или просто полоснуть по щеке: едва он устремился вперед, чья-то сильная рука схватила его за запястье.

— Ну уж нет, — бросил Харод, нависнув над щуплым Вильхамом. — Как сказал молодой господин, ты не один из нас.

Глаза Вильхама вспыхнули огнем, щеки побагровели, но Харод не дрогнул, показывая бесстрашную стойкость. Вильхам огляделся по сторонам, ожидая, что подручные придут ему на помощь, но даже им не хотелось, чтобы юноша пострадал из-за своей пылкости. Дав волю гневу, Вильхам остался без поддержки, и он это понимал. Он огрызнулся, с ругательством вырвал руку и положил кинжал на стол.

«Посмотри на них, — думал между тем Арен. — Посмотри, как их вдохновило одно упоминание о Рассветном Страже. Что же будет, когда они увидят Пламенный Клинок?»

Люди Вильхама разрывались между страхом перед вожаком и желанием прийти на помощь Рассветному Стражу. Арен не сомневался, что некоторые из них встанут на его сторону, стоит только попросить, но это было бы явным вызовом их предводителю.

— Вильхам, — примирительно сказал он, поднимая обе руки. — Я говорил не подумав и прошу прощения. Страх влечет за собой опрометчивые речи, а я боялся за друга. Ты прав, что проявил осторожность, ибо слишком многое поставлено на карту. Я не прошу тебя рисковать своими людьми, достаточно лишь не чинить нам препятствий. Возможно, ты даже не откажешь нам в помощи, ведь дело у нас общее.

Несмотря на гнев, Вильхаму хватило благоразумия, чтобы понять: Арен предлагает ему достойный путь отступления без особого ущерба для гордости.

— Вот бы Киль был так же верен Гаррику, как вы, — проворчал Вильхам. Он сердито обозрел собравшихся, восстанавливая власть над своей командой. — Ну, быть по сему. Вы задумали глупость, но не мне вас отговаривать. Мы окажем вам посильную помощь, но в Хаммерхольт не пойдем, потому что там вас ждет верная смерть.

— Быть по сему, — повторил Арен. — Благодарим тебя.

Поглядывая на Харода, Вильхам взял кинжал со стола и вложил обратно в ножны, а потом вышел из подвала, и его люди нерешительно потянулись следом, оставив Арена и его товарищей одних.

— Ха! Паршивец показал Морковной Башке, кто тут главный! — гаркнул Граб.

— Не знаю, союзника я нажил или врага, — пробормотал Арен. Охватившее его напряжение понемногу ослабевало, победа кружила голову. — Спасибо, Харод. Если бы не ты, мне бы несдобровать.

Рыцарь кивнул.

— Ты хорошо говорил, — сказала Вика, выступая вперед. — Нельзя бросать Гаррика на произвол судьбы, будь он Рассветный Страж или нет. И неважно, какие у нас шансы. — Скирда одобрительно гавкнула.

— Я тоже его не оставлю, — заявила Мара, поднимаясь из-за стола. — Еще есть надежда.

Следующим заговорил Кейд.

— Ты уверен, что он и правда… Рассветный Страж? — с благоговейным ужасом спросил он.

— Уверен, — твердо ответил Арен.

— Тогда я с вами!

— И мы с вами, — сказала Орика сразу и за себя, и за Харода, кладя руку ему на плечо.

— Хаммерхольт — неприступная крепость, под надежной охраной, очень опасная? — Граб потер руки. — Отлично. Грабу нужны новые татуировки!

Арен посмотрел на Фен. Она с улыбкой кивнула ему, и от ее взгляда в груди у него вспыхнуло пламя.

— Осталось разрешить один вопрос, — напомнила Мара. — Что делать с Килем?

При мысли о криволомце у Арена испортилось настроение, но он взял себя в руки.

— Сейчас не время для мщения, — сказал он. — С отливом Киль отбудет восвояси и не сможет больше нам навредить. Даже если мы успеем его настичь, наказывать его бессмысленно.

— Граб с удовольствием его накажет, — вызвался скарл, поднимая кинжал.

— Да уж, — буркнул Кейд. — В кои-то веки мы сошлись во мнении.

— Нет, — возразила Вика. — Времени у нас в обрез; нельзя тратить его на бессмысленную расправу.

— Он недостоин того, чтобы мы за ним охотились, — бросила Фен. — А если приспичит, мы знаем, где его найти.

— Согласна, — кивнула Мара. — Если мы хотим выручить Гаррика и захватить Пламенный Клинок, надо действовать быстро и сообща. Готовы?

— Да! — воскликнули все в один голос, и даже у Харода загорелись глаза.

Киль таращился в узкое окошко, наблюдая, как над портом занимается утро. На столе перед ним стояли две пустые бутылки, он приканчивал третью. Здесь, в верхней комнате захудалого трактира, он нес долгую одинокую вахту. Тянулись угрюмые часы, которые он коротал за выпивкой, а мысли его кружились, точно акулы вокруг добычи. Но скоро все закончится. Скоро.

В голой, пронизанной сквозняками комнате стояли лишь стол, стул и убогая кровать. Сквозь крышу просачивался холодный воздух. Эти мелкие неудобства казались Килю даже приятными. Он больше не заслуживал ни уюта, ни радости, ни любви.

Из трактира открывался хороший вид на прибрежье, где пьяные матросы, пробираясь между грузчиками, брели к своим гамакам. Среди леса мачт виднелся корабль, на котором Килю предстояли отплыть: быстроходный клипер под названием «Весельчак», направлявшийся к Ракен-Локу и другим городам, расположенным вдоль Прорези. Еще вчера Киль повидался с капитаном и заплатил ему за койку. Как только распространятся вести о его предательстве, в Моргенхольме ему долго не протянуть. Вильхам Улыбчивый об этом позаботится.

Он жадно отхлебнул из бутылки, чувствуя, как по горлу и желудку разливается приятный жар. Мутным взглядом он увидел, как «Весельчак» отчалил и последовал вниз по реке Мелководной мимо зеленой громады Государева острова. Когда корабль скрылся из виду, Киль, к собственному удивлению, всхлипнул: он и не заметил, что по щекам у него текут слезы.

Он не собирался домой.

Его взгляд упал на грамоту, лежавшую рядом с пустыми бутылками. Ему и в трезвом виде было тяжело читать по-кродански, но он знал, о чем там говорится. Пожизненное содержание для Мариеллы и Теда. Признание права собственности на ферму Флюка. Прощение всех преступлений Киля. А главное — предписание лорду Джадреллу обеспечить Теду лучший врачебный уход за счет империи.

Пьяные слезы хлынули потоком. «Мой мальчик. Ты будешь жить, мой мальчик. Ты увидишь всякие чудеса, совсем как тогда, на ярмарке в Мариспорте. Я обещаю».

Внизу к грамоте крепился маленький серебристый диск с вытисненным вдоль края затейливым узором и крестом о двух перекладинах посередине. Работа искусного мастера, которую почти невозможно подделать. Печать Железной Длани. Никто не посмеет возражать, получив послание с такой печатью.

Рядом с ней стояла тщательно выведенная подпись старшего охранителя Клиссена, того очкастого демона, который вынудил Киля заключить договор. Он явился к Килю в главном управлении Железной Длани, после того как его схватили возле «Горелого медведя». Если бы Килю угрожали, заставляя его выдать товарищей, он уперся бы руками и ногами, но Клиссен это понимал. Его предложение было простым и беспощадным: жизнь Гаррика в обмен на жизнь Теда.

Гаррику все равно конец. Еще до разговора в сарае Киль знал, что его друг идет на гибель. Плохо продуманный план не предусматривал возможности спастись, а неистовое стремление Гаррика покончить с кроданским владычеством граничило с безумием. Всякий, кто участвовал в его начинаниях, превращался в расходный материал.

Но, даже заключив сделку с Клиссеном, Киль продолжал хвататься за последние обрывки былой веры. Он пришел к Гаррику, надеясь найти доказательства, что тот избрал верный путь, найти причину не предавать его.

Но правда оказалась поистине ужасна. Бочки с эларитовым маслом! Убийство принца Оттико и всех кроданских правителей Оссии! Гаррик желал не просто смерти, а войны. Если его замысел удастся, весь народ ждет суровая расплата, которой Мариелле и Теду не пережить.

Но сильнее всего Киля ранило, что Гаррик собирался совершить это в одиночку, без него.

Он сложил грамоту, взял кусочек воска и дрожащей рукой поднес его к пламени свечи. Сделал кривобокую печать и прижал ее большим пальцем, потом перевернул бумагу и на чистой стороне надписал адрес, зажмурив один глаз и старательно выводя буквы. Покончив с этим, он отодвинул грамоту в сторону, откинулся на спинку стула и приложился к бутылке.

Гаррик решил обойтись без него. Вот в чем беда. А иначе Киль, может статься, и не предал бы его. Но Гаррик держался отстраненно и холодно, заботы Киля были ему безразличны, словно Мариелла была лишь досадной помехой, а Теда вовсе не существовало. Смерть Флюка тоже была на совести Гаррика, но он вряд ли это сознавал и уж точно не желал брать на себя ответственность.

Киль считал, что его предали, поэтому он предал Гаррика в ответ. Ради своей семьи. Ради блага Оссии.

Он почувствовал, как скрутило нутро, и сделал еще глоток из бутылки. Ему хотелось подавить любые мысли, но они все прибывали, осаждая его, словно…

«…черные щупальца тянутся из мрака… а за ними пасть, а внутри еще пасть, а внутри еще…»

Он вздрогнул и очнулся, тяжело дыша. Еще раз приложился к бутылке. Это не помогло.

Раздался стук в дверь, от которого он подскочил на месте. Сердце бешено заколотилось, и он в страхе уставился на дверь. Люди Вильхама? Так быстро? А может, сам Гаррик выбрался на свободу и явился отомстить?

— Имперский курьер, — раздался голос.

Напряженные мышцы расслабились. В пьяном дурмане Киль запамятовал, что посылал за курьером.

— Входи.

Дверь со скрипом отворилась, и внутрь заглянул молодой кроданец в опрятном мундире. Оглядев тесную убогую комнатушку, он явно засомневался, туда ли попал.

— От вас письмо? — спросил он.

Киль похлопал по бумаге, лежавшей на столе.

— Имперская почта?

— Разумеется, — сказал курьер и вошел в комнату. — Будет передано из рук в руки. Надежнее только доставить самому.

— Это исключено, — пробормотал Киль. Потом достал кошель с монетами и высыпал содержимое на стол — последние деньги, которые у него остались.

Курьер удивленно вскинул бровь.

— Все твое, — сказал Киль. — Но слушай внимательно. Я хочу, чтобы ты вскрыл письмо и прочитал ей вслух. Она неграмотная. Не отдавай письма ей в руки, покуда не прочтешь, иначе она его просто уничтожит. Понял? Это вопрос жизни и смерти.

— Не беспокойтесь, — сказал курьер, — все будет исполнено. — Он взял письмо и с трудом разобрал пьяные каракули Киля. — Мариелле из Арианны, Ракен-Лок. Правильно?

— Правильно.

Курьер сгреб в кошель деньги со стола и участливо взглянул на Киля.

— Простите, но… Похоже, вам нехорошо. Может, позвать кого-нибудь?

— Меня самого скоро позовут, — сказал Киль. — Ступай.

— Как пожелаете. Слава императору. — И курьер, отдав честь, удалился.

«Готово дело», — подумал Киль. Он наконец сделал свой выбор. Гаррик вечно упрекал его в нерешительности, но где взять решимость, если выбирать приходится между плохим и очень плохим? Остаться нищенствовать в Ракен-Локе или бросить семью, отправившись на поиски счастья? Скончаться в мучениях на кроданской дыбе и обречь близких на голодную смерть или спасти жену и сына, пожертвовав единственным настоящим другом? Не получилось из него ни мужа, которым ему подобало быть, ни героя, которым он стремился стать. Он неудачник и предатель, которому нет дороги домой. Все узнали бы, что он пособник, в том числе Мариелла и Тед. Каждая монета, которую получит его семья, будет запятнана кровью Гаррика. Мариелла заслуживает лучшего мужа, чем он. Тед заслуживает лучшего отца.

Но мог ли он избрать иной путь? Или все дороги вели сюда, в эту жалкую комнатенку, где выбора уже нет?

Остался единственный выход.

Он подошел к кровати, взял свернутую веревку и принялся вязать петлю. Будучи китобоем, он знал толк в узлах и почти с облегчением снова взялся за эту простую и честную работу. Закончив, он пододвинул стул под толстую потолочную балку.

«…каждая пасть истекает слюной… каждая пасть источает страх… и все жаждут его поглотить…»

Он с воплем отшатнулся обратно к столу и осушил бутылку до дна. Потом, тяжело дыша, наклонился; его изможденное лицо блестело от пота в холодном утреннем свете, проникающем в окошко.

«На этом всё».

Ему невыносимо было терпеть весь тот ужас, который он видел, который он совершил, которым он стал. Тьма, которая всегда шла за ним по пятам, настигла его и поглотила без остатка. Теперь осталась лишь холодная пустота, в которой не будет места смеху и радости. Ад, сбежать из которого нужно любой ценой.

Он взобрался на стол и с мрачной сосредоточенностью закрепил веревку на балке. Потом продел голову в петлю и затянул узел.

Обратной дороги нет. Он остался без гроша за душой, без единственного друга в целом мире. Впереди только голодная смерть или гибель от рук людей Вильхама. Лишь перекрыв все пути к отступлению, он может сделать этот шаг.

Киль закрыл глаза, по его лицу заструились безмолвные слезы облегчения. Теперь все так просто. Так просто.

Он оттолкнул ногами стул и повис.