Пламенный клинок

ГЛАВА 55

«Я опоздала. Опоздала. Опоздала».

Орика беспокойно постукивала ногой по полу повозки, рядом с ней примостилась лютня в футляре. Сарды, как и оссиане, не особо заботились о пунктуальности, но сегодняшний вечер был исключением.

Музыканты с инструментами разместились в двух повозках, крытых холстиной. Перед ними возвышалась очередная проездная башня, уже третья на их пути. Опять задержки, проверки, обыски, и с каждым упущенным мгновением вода в пещерах прибывает.

Когда их повозки достигли горной дороги, на ней было не протолкнуться. Высоких гостей и их приближенных теснили купцы, спешно подвозившие товары, а также отряды солдат, переброшенных из гарнизона Моргенхольма. Присутствовали и признаки Железной Длани: огромный черный фургон с большими колесами и намалеванными по бокам крестами о двух перекладинах. Его содержимое оставалось загадкой, но, когда он проезжал мимо, Орику зазнобило от страха.

Вскоре дорога сузилась, зажатая между двумя горными кручами, каждую из которых венчала приземистая сторожевая башня; впереди предстал Хаммерхольт. Некоторые из музыкантов разинули рот, увидев эту громаду — целый лес прямоугольных башен среди многоярусных стен, уступчато вздымающихся на фоне вечернего неба.

Когда путники оказались внутри, движение замедлилось еще больше. Даже самые горячие ревнители порядка не могли управиться с таким множеством людей, прибывших единовременно, ведь крепость строилась для обороны, а не для приема гостей. Они медленно продвигались по тесным переходам, предназначенным для сдерживания противника, под рядами бойниц, сквозь которые так удобно выпускать стрелы и лить горячее масло.

Наконец повозки достигли последнего поста перед внутренней крепостью, где и должно было состояться вечернее празднество. Пробил уже одиннадцатый колокол света. У Орики осталось меньше двух часов; скорее, даже полтора. Их выступление, назначенное на двенадцатый колокол, должно было продлиться полтора часа, после чего гости отправлялись праздновать. Далее следовал перерыв перед следующим выступлением — наилучшая возможность ускользнуть. А если все начнется позже или затянется…

Но нет. Кроданцы следят за временем лучше всех в Пламении.

— Не волнуйся, — сказал Олин, пожилой криволомец, игравший на идре, традиционном оссианском барабане из бараньей кожи. — Слушатели есть слушатели, простые они или благородные.

Орика прекратила стучать ногой и с благодарностью улыбнулась Олину. Он не понимал причины ее беспокойства — она без страха сыграла бы перед самими Воплощениями, — но его участие было очень любезным. Некоторым из музыкантов явно не нравилось, что к ним прибилась сардка, но большинство, как и Олин, относились к Орике доброжелательно, а арфист поглядывал на нее с явной похотью.

Руководителем труппы был выходец из Дождливого края по имени Эдгин, уже не первой молодости, постоянно взвинченный, с пышными усами и гривой лоснящихся черных волос, которыми он то и дело встряхивал. Он разговаривал с привратником, пытаясь сдержать раздражение, когда к нему обращались с теми же вопросами, на которые он отвечал уже в двух проездных башнях. Кроданские солдаты досматривали повозку, с особенным подозрением поглядывая на Орику. Она уставилась в пол и помалкивала.

Вот бы Харод был рядом. Без него она неожиданно ощутила себя неприкаянной, и это чувство ей не понравилось. Она всегда держалась независимо даже по сравнению с другими сардами, ценившими свободу превыше всего на свете. Как быстро она привыкла, что рядом с ней постоянно присутствует высокий, основательный Харод. Как легко она доверилась ему, а ведь когда-то отвечала за себя сама.

И как нелепо она ревнует к Маре, которая сегодня находится рядом с ним.

Лохматая Лицедейка выделывает свои фокусы, а Сабастра, Воплощение Любви и Красоты, превращает людей в глупцов, и обе они действуют сообща. Поначалу Орика сочла Харода чудаком, но потом узнала обычаи Харрии и была тронута неуклюжими уверениями рыцаря в преданности тем вечером, когда она играла во дворце у его отца. Для харрийцев, считавших, что проявлять свои чувства позволительно лишь неотесанным смердам, это было безумно романтично и невероятно галантно.

Разумеется, она ему отказала, потому что знала, что Харод уже помолвлен, и хотела спасти его от самого себя. Но он не унимался и, когда она отправилась в Оссию, последовал за ней, нагнав по дороге. К тому времени он обо всем рассказал своей нареченной и погиб в глазах собственной семьи и всех, равных ему. Орика объяснила Хароду, в каком положении находится, и предупредила, что может предложить ему только дружбу. Харода это не остановило, поэтому она позволила ему сопровождать ее. У сардов не принято отвергать тех, кто к тебе тянется.

Она знала, что Харод сгорает от любви, но он всегда держался скромно, учтиво и сдержанно. Сарды не привыкли скрывать свои пылкие страсти, а здесь все было иначе; Орика и не ожидала, что ради нее пойдут на такие жертвы. Этот добрый, достойный уважения человек влюбился в нее с первого взгляда и оставил ради нее все, что имел. Такое кому угодно вскружит голову.

Он разительно отличался от других мужчин, влюблявшихся в Орику раньше, и совершенно не соответствовал ее представлениям о том, кто ей нужен; она не понимала, что происходит, пока не стало слишком поздно. Теперь без разбитого сердца не обойтись. Они были вместе, но соединиться им не суждено. Всем известно, что сардам разрешается делить ложе только с соплеменниками.

— Эй вы, проезжайте!

Окрик прервал ее мысли. Привратник закончил разговор с Эдгеном, и обе повозки музыкантов, миновав арку, оказались в битком набитом дворе, где уже разгружали с десяток других повозок.

Не успели они остановиться, как к ним кинулся взбудораженный человек в изящном бархатном костюме и накидке из медвежьей шкуры.

— Эдген! Клянусь Вышним, куда ты запропастился?

Распорядитель празднеств — краснолицый, очкастый, с седыми усами, пышными бакенбардами и в кроличьей шапке на лысой макушке, — очевидно, провел на ногах целый день, и его запас терпения уже иссяк.

— Мои глубочайшие извинения, — сказал Эдген. — Мы выехали чуть свет, но по дороге потеряли колесо и…

— Вели своим людям приготовиться! Через десять минут вы играете в Западной галерее! Вы… — Он осекся, заметив ярко-зеленые глаза Орики. — Это сардка?

Эдген побледнел.

— Мадилла занемогла, и ее пришлось подменить. У меня не было выбора. Уверяю тебя, играет она прекрасно…

— Клянусь кровью Товена! Мне все равно, как она играет! Она… — Распорядитель зажмурился и прижал пальцы к вискам, на которых вздулись жилы. — Ну да ладно. Уже поздно что-то менять. Уповайте, что присутствие сардки не вызовет недовольства у принца.

— У принца? — взвизгнул Эдген.

— Я обещал ему, что отборнейшие оссианские музыканты исполнят перед ним лучшие песни страны, которой ему предстоит править. Поэтому и выбрал вас.

— Она из Оссии… — неуверенно начал Эдген, но взгляд распорядителя дал ему понять, что продолжать не стоит.

— Не разочаруй меня, — ядовито бросил тот и щелкнул пальцами, подзывая слугу, который топтался неподалеку. — Отведи их в Западную галерею!

— Все слышали? — воскликнул Эдген, подбегая к повозке. — Десять минут! — Он бросил на Орику колючий взгляд, будто его отчитали по ее вине.

Орика не сказала ему ничего, как и распорядителю празднеств. Когда-то она играла в знатнейших домах Харрии, перед самим королем, и там с ней обращались как с почетной гостьей. В Харрии сарды были слишком немногочисленны, чтобы ими гнушаться, — не то что здесь, где ее оскорбляли и осыпали насмешками. Но она молча проглотит все обиды и будет бороться за свою страну. Что бы кто ни говорил, она оссианка, и здесь ее родина.

— Принц Оттико! — с воодушевлением воскликнул Олин, поднимая барабан. — Мы будем играть для самого принца!

«Нет, — подумала Орика, выпрыгивая из повозки с лютней под мышкой. — Мы будем играть, чтобы мои друзья остались живы».

По парадной зале Хаммерхольта разносились сотни голосов, говоривших на десятках языков. Харод и Мара, явившиеся сюда несколько мгновений назад, стояли на самом краю моря человеческих лиц и разглядывали великолепное общество, собравшееся на праздник.

Под высокими каменными арками толпились представители множества стран, явившиеся со всех концов Пламении и из более отдаленных пределов, даже из Карагуа на крайнем западе. Здесь были чернокожие ксулане, чьи движения текучи, словно вода; краснокожие хеликане с засушливого юга, разукрашенные, с проколотыми носами и ушами; обитающие в пустынях боскане, в своих плотных капюшонах похожие на жуков; картаниане, богато разодетые, говорившие хриплыми голосами; рослые тарнийцы из горных лесов, лунийцы, постоянно затевающие споры; шанги, всегда молчаливые; невзрачные гальты; оссианские дворяне; надменные харрийцы; степенные кроданцы и многие, многие другие. Они явились, чтобы присутствовать при заключении исторического союза, который объединит две самые могущественные силы на континенте, а заодно поискать какую-нибудь выгоду для себя.

— Здесь найдутся те, кто меня узнает, — предупредил Харод. — Им известно о моем позоре.

Мара оглядела своего спутника. Он был одет в зеленый бархатный камзол, фиолетовые узкие штаны и мягкие замшевые башмаки; всем этим они разжились в Мелочном ряду. Одно его плечо покрывал короткий плащ, закрепленный серебряной брошью в виде сидящего драккена, эмблемы Харрии. До вчерашнего дня Мара почти не видела Харода без доспехов, но традиционный харрийский костюм сидел на нем хорошо.

— Они все равно с тобой не заговорят, если и узнают, — сказала она. Говорила она по-харрийски, как и он. — И не осмелятся возражать против твоего присутствия. Пойдем-ка разыщем нашу жертву.

Он взял Мару под руку, и они направились в толпу, где им сразу поднесли вина. Харод отказался, а Мара взяла бокал. То было картанианское белое, сухое, с древесным привкусом, очень изысканное. Она принялась смаковать вино и слушать оркестр из шестидесяти музыкантов, игравший в дальнем конце залы, смягчая шум голосов сладостной гармонией певучих струн. Может, у картанианцев лучшее вино — соперничать с ним могло только амберлинское, — зато лучшая музыка у кроданцев. Ничто не сравнится с математической стройностью, которая отличает сочинения кроданских композиторов.

Ее ухо уловило звонкий, пронзительный смех, и в толпу влетели двое светловолосых кроданских ребятишек, брат и сестра, которые гонялись друг за другом, вызывая недовольные взгляды и снисходительные ухмылки. Промчавшись мимо, они скрылись.

При виде резвящихся детей на губах у Мары появилась улыбка — но сразу исчезла, едва безмятежные образы уступили место холодной действительности. Дети, о которых она тосковала, были чужими, как и мужчина, с которым она могла бы их завести. Она сама сделала выбор. В детях она видела конец жизни, а не начало. Она считала, что стать женой и матерью значило покориться кроданским порядкам, поступиться независимостью. А дальше — медленно сползать в домашние заботы, променять незаурядное на обыденное.

Неужели такова ее судьба? Тогда, в молодости, она была более пылкой и уверенной в себе. Поэтому отказала Данрику, и он нашел себе другую. До конца дней она обречена сомневаться, избежала ли жалкой участи или совершила роковую ошибку, но в мгновения, подобные нынешнему, Мара понимала, от чего отказалась.

Ее поразила ужасная мысль. Она представила себе яркую вспышку, грохот, подобный громовому раскату, огонь, врывающийся в двери. Детские крики; кругом раненые, обгорелые, мертвые. Маленькие дети, вроде тех, кого она раньше учила. Когда Гаррик излагал ей свой план, она знала, что в Хаммерхольте будут дети, но поначалу, не видя их лиц, не слыша их смеха, легко было сбросить их со счетов и записать в необходимые жертвы.

«Успокойся, — сказала она себе. — Теперь план Гаррика не претворится в жизнь. Никто не погибнет».

Она не сочла необходимым рассказывать Арену и остальным о замысле Гаррика разрушить Хаммерхольт при помощи бочек с эларитовым маслом. Пусть они и дальше пребывают в уверенности, будто он собирался просто выкрасть Пламенный Клинок. Арен впечатлил Мару умом и характером, но он оставался идеалистом, неготовым увидеть истинное лицо Гаррика. Если Гаррика удастся освободить, тот сможет снова их возглавить, а правда о нем лишь повредит делу.

Она не знала, где теперь бочки со страшным содержимым, доставлены они или нет, но это почти не имело значения. У них появился новый план, который пока что оставался между Марой и Ареном.

— Железная Длань, — пробормотал Харод, взглянув на державшихся в стороне двух мужчин в черных мундирах: один был приземистый и лысеющий, в очках, похожий на лягушку; другой — статный и светловолосый, настоящий кроданец.

— Глядят в оба, — сказала Мара. — Наверное, что-то подозревают.

— Гаррик ничего не сказал, иначе нас схватили бы уже у ворот.

— Пожалуй, ты прав. Так или иначе, меры безопасности оказались не столь строгими, как мы ожидали. Возможно, кроданцы решили, что угроза миновала, когда Гаррик угодил в оковы. — Она взглянула на охранителей, пристально оглядывающих залу. — Но эти двое, похоже, иного мнения.

Мара посматривала на них, пока они не удалились, причем тот, что повыше, прихрамывал при ходьбе. Ее тревожило их присутствие. Оно напоминало о пытках и смерти, которые ожидали их в случае неудачи.

— Вот он, — сказал Харод. — Хранитель ключей.

Узнать нужного человека по описанию оказалось нетрудно. Хранитель ключей был крупным, широкоплечим и толстобрюхим; лицо рыхлое, с двойным подбородком. На камзоле были вышиты скрещенные ключи, с шеи свисал золотой медальон на тяжелой цепи.

— Мы должны представиться, — решила Мара.

Но тут оркестр затих и прозвенел колокольчик, призывая к вниманию. Разговоры прервались, и все обратили взгляды на слугу с колокольчиком.

— Почтенные гости! — провозгласил он. — Имею удовольствие объявить, что в Западной галерее, Синей комнате и Каминном зале начинается исполнение оссианской народной музыки. Извольте свериться со своими приглашениями и проследовать в назначенное место; в ином случае милости просим оставаться здесь и развлекаться по своему вкусу. Спасибо за внимание.

По зале пронесся шум, когда гости принялись разворачивать приглашения, розданные им по прибытии, в которых указывалось, где и в какое время им положено находиться соответственно статусу.

— Как это по-кродански: созвать гостей на праздник, а потом каждому указывать его место с точностью до дюйма, — пробормотала Мара. Даже для нее, от природы склонной к порядку, это было чересчур.

— У нас в Харрии дело обстоит похоже, — сказал Харод, с недоумением расслышав насмешку в ее голосе. — Как еще управиться с таким множеством людей, не создав хаоса?

— Этой стране не повредит немного хаоса, — заметила Мара. — Идем. — Она зашагала к выходу.

— Синяя комната там, — сказал Харод, подняв глаза от приглашения и указывая в противоположную сторону.

— Мы не пойдем в Синюю комнату.

Хароду пришлось поторопиться, чтобы нагнать ее. Толпа начинала рассасываться, и Мара не сводила глаз с хранителя ключей. Их целью был он, и пропади пропадом любые расписания.

Вскоре они оказались в продолговатом помещении, одна стена которого была увешана десятками портретов, а другую покрывали гобелены со сценами из Деяний Томаса и Товена.

Кресла для гостей располагались рядами. Когда Харод и Мара вошли, хранитель ключей уже уселся на свое место. Им пришлось удовольствоваться креслами через несколько рядов позади него, которые указал распорядитель.

— А вот и принц Оттико, — сказал Харод, когда они пробирались между рядами.

Мара, ростом уступавшая Хароду, не сразу заметила принца, который сидел в первом ряду и, склонив голову набок, переговаривался с соседкой. Она знала его по портретам, но художники явно льстили наследнику. Его бесцветное лицо с жидкими бакенбардами и тонкими усиками источало добродушную снисходительность, свойственную человеку, которого слишком разбаловали и изнежили.

«Скоро он станет править этой страной, — подумала Мара. — Но Пламенного Клинка не получит».

Когда все расселись, откуда-то сверху донесся звон: последний колокол света. Солнце садилось за горы, а глубоко в пещерах под Хаммерхольтом поднималась вода, черная и холодная.

— Когда представление начнется, потихоньку выйди, — тихо сказала Мара по-харрийски. — Если нужно, притворись, будто тебе нездоровится. А я займусь хранителем ключей.

Харод кивнул, и они уселись на свои места. А потом впервые взглянули на сцену, где собрались музыканты. Харод мгновенно напрягся, и Маре не понадобилось спрашивать почему.

Там, позади всех, сидела Орика.