Рокировка по длинному пути

Глава 69

Я неуклюже вывалился из камина в гостиной и попал под удивленный прицел глаз — Чарли и Билл как раз пили кофе.

— Эм… Рон, что-то произошло? — аккуратно поинтересовался Чарли, отложив книгу и удивленно поглядывая на мой обалделый вид и палочку в руке.

— Выглядишь так, словно на тебя напали, — ехидно поддел Билл. Он все же окинул меня цепким взглядом и, убедившись, что на мне нет видимых повреждений, расслабился, встряхнул в руках «Пророк» и вновь углубился в чтение, потеряв ко мне интерес.

— Рон… — начал было Чарли, пока я убирал палочку в ножны. Но тут в комнату торопливо вошла мать.

— О, ты вернулся, сынок, — улыбнулась она и направилась к креслам братьев, на ходу скользнув по мне ласковым взглядом и вытирая руки передником. — А где Артур? Давай, дорогой, иди, умойся — ужин минут через сорок, — тарахтела она, суетливо подхватывая со стола пустые чашки, и также стремительно вышла. За дверью послышались ее окрики, заливистый смех Джинни, возмущенные возгласы близнецов — словно другой мир, к которому теперь не принадлежу. Но, на удивление, я успокоился. Паника отступила — привычная повседневная суета и уют светлой гостиной — это тебе не мрак коридора в доме темных магов на пару с убийцей, даже если он твой отец.

— Чарли… можно с тобой поговорить? Наедине… и не здесь, — отмер я и торопливо отошел от камина — в любую минуту в нем мог появиться Артур.

— Конечно, Рон, — ответил брат и с готовностью поднялся. — Давай тогда выйдем в сад. Там нам не помешают.

Билл только насмешливо хмыкнул на наши тайны, бросив поверх газеты ироничный взгляд, а мы молча покинули комнату и направились в конец сада к одинокой скамейке под старой яблоней.

— Мне нужно тебе что-то рассказать, Чарли. Лучше бы, конечно, тебе о таком не знать, но… Просто… просто я боюсь, что отец сотрет мне память, — тщательно подбирая слова, мялся я, пока он молча ждал объяснений.

— Отец бы никогда такого не сделал, Рон, — недоверчиво нахмурился брат, — что за бред ты несешь? С чего ты взял?

— Еще вчера я сказал бы так же, — горько усмехнулся и нервно прошелся ладонями по коротким волосам, — но после услышанного сегодня я уже ни в чем не уверен. Мне даже показалось, что это не отец, а какой-то чужой незнакомец — Пожиратель смерти под обороткой. Знаешь, это как… всегда считать отца безобидным недотепой-бухгалтером, а потом узнать, что он профессиональный киллер. Он говорил такие страшные вещи той старухе с портрета… Наш отец… он легко смеялся и хвастался, перечислял магов, которых убил…

Я замолчал, снова, как наяву, вспомнив разговор, и сильно потер ладонями лицо, словно хотел стереть с него воспоминания. А когда глянул на брата… Чарли вовсе не выглядел потрясенным. Более того, его понимающий ласковый, как у отца, взгляд, был полон сочувствия и жалости. И я вдруг понял, что он знал.

— Мне жаль, Рон, — просто ответил он. — Теперь тебе будет непросто с этим смириться. Не стоило подслушивать вещи, которые ты не в силах принять. Но теперь уже никуда не деться, и тебе придется с этим жить.

— Даже так… Кто еще в курсе? — ухмыльнулся и резко спросил я. Осознать, что добряк Чарли все знал и даже, возможно, помогал, стало для меня последней каплей.

— Не знали только младшие дети, — устало вздохнул брат, — но только потому, что ваша помощь не требовалась — мы справились сами.

— Значит, и мама тоже знала? — не поверил я, вспомнив хохотушку Молли, которая даже паука из комнаты предпочитала выгнать, а не прихлопнуть.

— Конечно, — внезапно подобрался Чарли и сменил тон на более жесткий, словно ему надоело со мной нянчиться. — И не только знала, но и разделяла взгляды отца. Думаешь, если бы напали на одного из ее детей, она бы отбивалась спицами для вязания, а не Аваду кинула или еще чем позаковыристей не прокляла? Наша мать тоже из древнего сильного рода, Рон. Ее воспитывали так же, как и Артура, Малфоя, Блэка, Нотта и представителя любого другого чистокровного семейства. И тебя ждало бы то же самое, если бы нас не лишили всего. Ты не обязан это принимать, Рон, но попытайся хотя бы понять. Все, что свершилось — необходимо было сделать. Твоя проблема, Рон, что ты мыслишь как маггл.

— Ну уж прости, — съязвил я. — Подобное в голове не укладывается. Словно попал в средневековье, с его законами и мракобесием. Темные лорды, геноцид, кровная месть… Мне трудно принять необходимость чужих смертей.

— Послушай, Рон, — устало прикрыл глаза брат и когда снова на меня посмотрел, то уже выглядел спокойным. — У магглов есть полиция, и она разбирается с преступлениями согласно закону. У них есть Бог, который сам карает и мстит за обиженных. Мы — маги, можем многое, и в нашем обществе правят личная магическая сила, деньги и влияние. Маггловские понятия морали и законы у нас не работают. Или работают не так эффективно. Чтобы ты понял — ты можешь быть прав и обижен, и вызвать обидчика на дуэль, где он тебя убьет, и ему ничего не будет. Или подать на него заявление на рассмотрение в Визенгамоте, но он вывернется благодаря деньгам, положению и связям. Ты знаешь, сколько Пожирателей из чистокровных древних семей избежали наказания в первую магическую? После разбирательства их освобождали прямо в зале суда и признавали невиновными, чтобы они могли потом гнусно ухмыляться в лица тех, чьих родных они убили.

— А как же суд, Министерство и Визенгамот? — удивился я.

— Суд, как ты видишь, не работает. А Министерство и Визенгамот созданы для контроля сохранения Статута, — ответил он. — Но существуют такие деяния, которые нельзя простить, и потому они смываются только кровью врага. Род — это не просто семья: люди одной фамилии или живущие в одном доме. Это один организм с общими целями, воспитанием, убеждениями — одной кровью и магией. Если обидят обычного мага или человека, его родственникам нет нужды его защищать — у них есть выбор: помочь или этого не делать. Но род всегда встанет на защиту своего, виновен он или нет, и будет готов убивать и умереть — ибо одна кровь, один организм. Рана и оскорбление на одном — значит на всех. Пятно на одном — на всех. И нет разницы, жив человек или уже умер — род спросит со всех и ответит за каждого. Это преемственность поколений. Когда-то очень давно двое магически одаренных людей встретились, чтобы через тысячи лет смог появиться на свет маг — Рон Уизли. Род — это золотая цепь, что тянется из глубины веков. Ты тоже присоединил к ней свое звено — ты тоже часть великого рода, Рон. И каждое звено должно быть крепким, чтобы укрепить общую цепь, а не ослабить, потому что на той стороне цепи твои предки. И вот эту цепь порвали, нарушив преемственность поколений. Не просто порвали, но и уничтожили значительную часть звеньев, оставив по чистому везению только одно звено — отца. И теперь наши одиночные звенья отделяет от предков огромная пропасть, и вновь соединить звенья в целое можно только кровью врага — отмщением. Иначе цепь не сможет продолжиться, и прервется весь род — вся цепь предков канет в небытие, и их жизни, и смерти, и достижения будут напрасны.

— Но неужели так уж были необходимы смерти стольких магов? — сдаваясь под его напором, все же возразил я. Несмотря на его пылкие слова, что, признаться, нашли у меня отклик, я так и не смог до конца этого принять, и только лишь смог порадоваться, что мне не пришлось самому в этом участвовать.

— Ты считаешь отца хладнокровным и циничным преступником? Но это не так, Рон, — ответил брат. — Пострадали только те виновные, кто непосредственно участвовал в истреблении нашей семьи — убийцы, ступившие на нашу землю, чтобы уничтожить. Кровная месть — это не вырезание целиком всего рода, как это сделали с нами. В нападении и убийстве на оба наших рода участвовали восемь человек. Их вина установлена и доказана. Те, кто назвали нас предателями крови, приговорили к смерти и исполнили приговор. Вот их, и только их кровью мы и смыли клеймо предателей, что они нам дали. Но уверяю тебя, больше никто из их близких не пострадал. Наша месть свершилась, предки отомщены и обрели покой. И теперь Род Уизли сможет возродиться для магического мира заново — очищенным, без кровных долгов. Поверь мне — отцу было чему радоваться, Рон, — сегодня он стал свободным.

— И все же мне нелегко это принять, Чарли, — помолчав, отмер я. — Вы для меня теперь словно незнакомцы. Ты — добрый и понимающий брат, но участвовавший в жестокой мести. Отец, который и мухи не обидит, но могущий быть хладнокровным и продуманным убийцей.

— Просто поставь себя на его место, Рон, — мягко сказал Чарли. — Ты вернулся домой — а там пусто. Ни дома, ни многочисленной родни, с которой ты только недавно виделся на Рождество в доме отца и матери. Было, как всегда, шумно и весело, много подарков и поздравлений. А теперь в одночасье ты остался один в мире. И только потому, что одни решили прибрать к рукам земли твоей семьи, а другие — убить, ибо им показалось, что так будет правильно и они имеют на это право. Просто представь, что ты вернулся в «Нору», а ее сровняли с землей. Нет отца и матери, Джинни и нас всех. И нет даже тел, которых можно оплакать и похоронить, чтобы потом приводить на могилы своих детей, дабы они знали, что у них были дедушки и бабушки, тети и дяди — чтобы они их помнили. Когда у тебя не осталось ни одной вещи от матери. И тебе нечего будет передать от нее твоему ребенку, кроме рассказа, что эта прекрасная и добрая женщина когда-то жила на свете. Как долго твой наследник будет помнить твою мать, Рон? Он будет ее помнить, пока ты жив и вспоминаешь о ней сам. Но неизбежно забудет, как только ты сам покинешь этот мир. Потому что ты унесешь живую память о матери, отце, Билле, Джинни и всех остальных, кого знал, с собой. И никто из твоих внуков без тебя не будет нас знать и помнить. Без портретов, фото, памятных вещей с историей семьи, вечерних воспоминаний других родственников, что нас знали и помнят, мы останемся для твоих детей просто незнакомыми людьми — пустым воображением их отца. Ведь твои дети не будут жить и взрослеть в родовом доме, впитывая память предков, перебирая любовно собранные и созданные ими для следующих поколений вещи, чтобы самим передать все это следующим поколениям, вместе с памятью о тех, кто это создал и сохранил. У нас было полно талантливых предков, Рон — изобретателей, охотников за сокровищами, алхимиков, химерологов, путешественников, которых мы с тобой не знали и уже никогда не узнаем — кто они были и чем-то прославились. Это очень страшно, Рон, то, что пришлось пережить нашим отцу и матери. Потерять все и начать с нуля. Я уважаю их попытку сохранить то немногое, что осталось, и возродить славу рода Уизли. И рад, что всё, наконец, закончилось, долги погашены, и мы свободны.

Мы сидели на старой лавке и молчали. Картина, нарисованная Чарли, выглядела удручающе. А ведь правда: может, когда в старых родах заставляют зубрить родословную — это не дань снобизму и спеси, а дань памяти родичам, всем, кто входит в род? Чтобы всех помнить и никого не забыть?

— И потом, Рон, — отмер Чарли, словно прочитал мои мысли, — мы маги. Для нас связь с предками — не просто пафосные слова. Даже у магглов принято думать, что их умершие родственники смотрят на них с небес — радуются, переживают, чувствуют, когда их вспоминают. У нас, магов, связь с предками можно реально ощутить и увидеть.

— Как это? — удивился я, почему-то вспомнив зеркало желания и Поттера — помнится, он увидел в ней всех своих умерших родственников — свой многочисленный род, который никогда не знал.

— Существуют особые даты, когда мы поминаем умерших. В эти ночи завеса между нашим миром и загробным приподнимается, и можно пообщаться с предками. Принести им дары, поблагодарить, попросить совета, получить наказ. Правда, последние годы в Британии это не особо приветствуется, хоть и не порицается. Просто кровная магия в нашей стране под запретом, а для обряда иногда требуется капля собственной крови, чтобы призвать конкретного умершего. Но я их видел, Рон, — мечтательно улыбнулся брат, став очень похожим на отца. — Мне тогда было семь. И когда осознал, что все эти люди — моя семья, почувствовал их силу и поддержку — понял, что сделаю все, чтобы отомстить. Они не заслуживают забвения, даже если я никогда их не видел и не был знаком. Надеюсь, теперь ты успокоился, и мы закроем эту тему? — встрепенулся Чарли и поднялся с места. — Я скажу отцу, чтобы он тебя не доставал с объяснениями, — добавил он, пока мы шли к дому. — И, Рон. Артур — все тот же любящий отец, который заботится о всех нас, отказавшись от себя самого. Чтобы мы остались родом, а не обычной семьей волшебников, они с мамой добровольно пошли на многие лишения, с которыми не сравнится ношение старых вещей. И они заслуживают уважения, хотя, в силу возраста, ты не сможешь вполне оценить их теперь. Но твои дети и внуки поймут, что это такое — род и поддержка предков. Надеюсь, понимание, что с врагами отец может быть иным, не испортит ваших отношений.

Не то чтобы я все понял и осознал, но при виде отца уже не шарахался. А его грустная улыбка не вызвала в памяти злобный смех маньяка. Кто я такой, по сути, чтобы его судить? Я не терял, не рос в его среде. Все, что у меня самого есть — моя семья. Ни плохая, ни хорошая — моя. И пусть я пока не готов за нее убивать, но я пытаюсь защитить свою семью, как могу и умею. И смог бы я сам жить спокойно, зная, что убийцы моей семьи спокойно себе живут и даже не получили наказания за свои преступления? Не знаю, и не дай бог узнать, на что я способен. А Артур для меня — любящий и добрый отец, и другого от него я не видел. Короче, я не совсем искренне улыбнулся отцу через стол, поймал облегчение в его взгляде, и больше мы к этой теме не возвращались.

* * *

Следующие несколько дней мы отмывали дом Блэков — приводили в порядок спальни. Думаю, Артура об этом попросил Дамблдор, а отец был слишком многим ему обязан, чтобы возражать.

Для меня эта работа стала мучением еще и потому, что теперь на каждое передвижение по коридору портрет старухи распахивал шторы и злобно орал, визжал и сыпал проклятиями. Видимо, Вальбурга слегка помешалась после разговора с отцом, тем более что рассказать никому не могла. Вот и бесновалась. Он, кстати, теперь не обращал на нее никакого внимания, словно весь их разговор мне привиделся.

Но, в основном, меня тяготила не монотонная простая работа, а само нахождение в чужом доме и необходимость прикасаться к чужим вещам.

Этот дом умирал, и я хорошо это чувствовал. Он, будто дряхлый старик, лежал на смертном одре и угасал, вытягивая соки из окружающих. Словно тот алтарный камень, что после кровной привязки и смерти хозяина отравляет тьмой и проклятьями все вокруг.

Больше всего выбешивал Блэк. Большую часть времени он сидел у себя наверху и беспробудно пил. А стоило ему спуститься вниз, как он подхватывал злобные завывания матери и скандалил. Они крыли друг друга проклятиями и площадной бранью, пока старуха без сил не падала в обморок, а сам Блэк с остервенением пинал и молотил кулаками ее картину, царапая раму, в кровь сдирая кожу с костяшек, словно хотел выбить мать из рамы и задушить.

Но страшнее всего, когда он просто затыкал мать проклятьем немоты и с тихой издевкой рассказывал ей, как он устроил пожарище в ее спальне, и что на этот раз кинул в костер. Да. Блэк сжигал книги из семейной библиотеки целыми днями — магическое пламя не угасало ни днем, ни ночью. Неудивительно, что в каноне даже не упоминалось о библиотеке Блэк. А этот вандал, смеясь, поливал огонь алкоголем из семейных погребов — чтобы пламя лучше горело, и запекал над огнем колбаски и зефир. Это развлечение было у него любимым, и близнецы часто к нему присоединялись, чтобы сбежать от работы. Я надеялся, что придет Дамблдор и остановит это безумие, но он на Гриммо не появлялся, по крайней мере, я ни разу его не видел. Хотя не удивлюсь, что он уже давно прибрал себе нужные книги, а до остальных ему не было дела. Впрочем, большинство фолиантов были зачарованы на кровь. К ним могли прикоснуться только члены рода Блэк, и в чужих руках они были бесполезны.

Но хуже всего, когда в огне истошно орали портреты. Я затыкал уши, захлопывал дверь, глотая пыль и дыша плесенью, и мечтал убить эту сволочь с особой жестокостью. То, что творилось в доме — это не уборка, а настоящий геноцид. Блэк, как и предрек отец, избавлялся от памяти предков, уничтожая все, вплоть до фарфоровых тарелок и столового серебра. Вещи небрежно бросались в мешки, сносились на задний двор и уничтожались чарами.

Чем его при жизни настолько достала родня, что он теперь ей мстит? Не знаю, но подозреваю, что Блэк просто давно сошел с ума, и проживание в этом доме в четырех стенах только усугубило его сумасшествие. Я же для себя воспринимал все происходящее как тыканье палкой в умирающего бездомного. Пусть он отвратителен и смердит, но по-человечески нужно дать ему умереть самому, а не глумиться над телом. Но мое мнение никому не интересно. Зато я понял, почему отец настаивал, чтобы мы не взяли себе чего из этого дома. Кровная месть в магическом смысле должна быть без тени наживы. А мой отец, как бы странно это ни звучало, был очень щепетилен в делах чести.

Дом действительно давил. Ощущение, словно на толстые каменные стены тюрьмы поклеили обои. Но мощь и тяжесть каменного массива давила даже через веселенькие обои в цветочек. К слову, и сама обстановка, и интерьер в доме были мрачными. Из каждого темного угла могла выскочить гадость — я даже не подозревал, что в Англии могут жить такие экзотические насекомые. Даже засохший цветок в горшке мог осыпать иглами или цапнуть. А о крысах, пауках, докси, кожеедах и живой плесени и говорить нечего — близнецы были довольны уловом.

К приезду Гарри и Гермионы я уже еле сдерживался. Теперь вся наша семья, кроме Перси, который готовился к очередному учебному году, переехала на Гриммо. Я категорически не соглашался, но мать с отцом настаивали — мол, на «Норе» нет защитных чар, а теперь, в свете возрождения Лорда, меня могут похитить его сторонники, чтобы добраться до Поттера. Да и сам Гарри в письмах спал и видел, когда его заберут, чтобы, наконец, пообщаться. Его обещали поселить в моей спальне и уже приволокли вторую кровать.

Строение закрыли Фиделиусом, хранителем стал Дамблдор. Из дома нас не выпускали — тогда бы пришлось одному из доверенных взрослых нас приводить обратно каждый раз, как нам приспичит прогуляться, да и опасность…

Окна категорически не разрешал открывать Моуди. Он не жил в доме с нами, но почти каждый день появлялся, чтобы разобраться с темными существами, проклятиями и тварями — вроде боггарта в шкафу. Чувствую, что надолго меня не хватит — если напряжение во мне продолжит расти, то сорвусь или точно свихнусь, как Блэк. Провидение собрало под одной крышей, помимо Моуди и Блэка, всех тех, кого я терпеть не мог: жалкого оборванца Флетчера, за милю разящего перегаром. Люпина, который навещал Блэка не реже раза в день, хотя мне казалось, что он просто приходил поесть. Каких-то странных неприятных личностей — информаторов из Лютного. Неуклюжую, склочную и крикливую Тонкс, чьи забавы за столом не казались мне смешными. Двери беспрестанно хлопали, портрет орал, а я просто уже лез на стену и ощущал себя заключенным в Азкабане.

Лежа вечерами на сыроватой простыне, вдыхая пыль и спертый затхлый воздух, который не разбавляли даже чары, я вспоминал широту бескрайних полей возле дома, аромат цветов, принесенный ветерком в открытое окно, и свежесть влажного утреннего воздуха. Когда становилось совсем хреново, я поднимался на крышу.

В субботу на Гриммо прибыла Гермиона — за ней послали отца. Она сразу поняла мое состояние, да и ей самой тут было неуютно. Первый день за ее болтовней прошел даже хорошо — она рассказывала, как провела лето, засыпала вопросами, и я немного отвлекся. А вот на второй уже мне пришлось ее утешать, когда она увидела, как догорают остатки блэковской библиотеки. Шок на ее лице еще долго не проходил, а при виде Блэка она каждый раз дергалась, словно хотела вцепиться ему в волосы. В каноне она, видимо, приехала на Гриммо немного позже, и этот факт ее не коснулся. Короче, теперь она относилась к Сириусу не так хорошо, как раньше. Но молчала — все же тут она была в гостях, как и я. Но когда она увидела и услышала, как Блэк говорит с Кричером… Я думал, она накинется на мужика, когда он привычно наорал на домовика и придал ускорение увесистым пинком, чтобы тот не стоял у него на дороге. Бедолага с визгами навернулся вниз с лестницы и скрылся в одной из комнат, бормоча и потирая зад. Негодование Гермионы еще долго было темой наших негромких разговоров, пока мы на пару драили помещения. А вот Блэк на ее обличения не среагировал.

Позже, когда приехал Гарри, она и ему все высказала по поводу его крестного. Но Гарри не особо проникся, а потом и вовсе повадился его защищать — рассказывая нам слезную историю, как злые родственники гнобили в юности беднягу Сириуса.

Поттер почти ничего не драил, как мы, зато часто тусовался с Бродягой на верхних этажах, куда я принципиально не поднимался, не желая видеть рожу Блэка. Они складывали в мешки вещи из еще неразобранных комнат, попутно болтая о прошлом — вспоминая Джеймса и их с Блэком героическое мародерское прошлое. В отличие от меня, Гарри откровенно восторгался Блэком — считал его отважным аврором и крутым парнем. Правда, Люпин немного промыл Блэку мозги, тот притормозил и теперь не рассказывал Гарри ничего особо криминального. Но он немного опоздал, и история подвешивания Нюниуса на дерево уже прозвучала. Как и те пакости, что они придумывали, чтобы его достать и загнать. За Поттера я не переживал — он не трепло и тайны хранить умел. Но, если Дамблдор прикажет Снейпу заниматься с Гарри, а тот в воспоминаниях эти разговоры увидит… Даже боюсь представить.

Сам Гарри был счастлив, в отличие от нас с Гермионой, его все устраивало. После одиночества на Тисовой, ему очень нравилось жить на Гриммо с крестным и его веселыми побасенками, когда каждый день кто-то приходит и уходит — хоть какая-то движуха происходила.

Утро тринадцатого августа принесло невероятные новости — из Азкабана пытались сбежать восемнадцать Пожирателей смерти. Учитывая недавний побег Блэка, охрану тюрьмы усилили за счет увеличения числа дементоров. Массовый побег удалось предотвратить, но внезапность ситуации помешала четким действиям охраны, и все заключенные нижнего уровня подверглись «поцелую». Список погибших и колдофото скалящихся зловещих рож прилагались.

Орден тут же собрался полным составом для обсуждения такой ошеломительной новости, но мать нас закрыла в комнате, и мы не видели, ни кто приходил, ни сколько их было. Правда, Гарри поначалу рвался присоединиться к взрослым и чуть истерику не устроил, особенно когда крестный его поддержал. Если Поттеру было нужно, он прекрасно припоминал остальным и свое звездное имя победителя Лорда, и схватку с Квирреллом, и помощь Блэку. Но на этот раз не прокатило. И они с Гермионой пару часов, пока длилось собрание, возмущались и муссировали новости, строя догадки. А я, разглядывая движущее колдофото Беллатрикс Блэк, думал, что все же нужно было спросить у Снейпа, как именно он планировал помочь Биллу достать крестраж. После мести, неадекватного поведения Блэка, заточения в этом доме, мои внезапно вспыхнувшие подозрения не показались мне нереальными.