Сокрушенная империя

Глава двадцатая Бьянка

Я бормочу ругательства, когда включаются дворники.

– Черт.

Пытаюсь выключить их, но в итоге начинает складываться крыша.

– Твою мать.

– Что ты делаешь?

Я вскидываю голову, услышав мелодичный голос Оукли.

С той ночи прошла почти неделя, и мы практически не разговаривали все это время. А еще он переехал обратно в гостевой домик.

– А на что похоже?

У меня внутри все переворачивается от его усмешки.

– Похоже, что ты пытаешься водить, но… – Заглянув внутрь машины, он показывает на кнопку рядом с рулем. – Ты не завела машину… нажми на тормоз, а потом на кнопку, чтобы включить зажигание.

Из его уст это звучит очень легко. А еще я чувствую себя идиоткой, потому что совсем ничего не знаю об управлении машиной. Мне показалось, что позволить такой хорошей машине гнить на парковке – это преступление, поэтому я решила навестить ее сегодня.

– Это я знаю, – отвечаю я, пытаясь скрыть свое смущение. – Я не стала включать зажигание, потому что не собираюсь водить эту штуку.

Никогда.

Оукли хмурит брови.

– Ладно. – Он собирается уходить, но вдруг замирает. – Если ты передумаешь и захочешь прокатиться, позови меня.

Черт. Он не может говорить такое и надеяться, что я откажусь. Это словно предложить голодающему обед из шести блюд.

– Правда? – переспрашиваю я, прежде чем успеваю себя остановить.

Оукли выдает очередную усмешку.

– Ага.

Сердце начинает ныть, когда он снова уходит.

– Оукли?

Он останавливается.

– Что?

– Я не включила зажигание, потому что понятия не имею, что делать.

Секунду мне кажется, что он вот-вот засмеется и начнет шутить надо мной, как это сделали бы мои братья, но этого не происходит. Он возвращается к машине.

– Подвинься.

Я, очевидно, растеряна.

– Зачем? – спрашиваю я, двигаясь на пассажирское сиденье.

Оук открывает дверь с водительской стороны.

– Чтобы я мог научить тебя водить.

Мне стоило бы запротестовать и отказаться. Напомнить ему, что я никогда не сяду за руль, ведь смерть мамы была самым ужасным событием в моей жизни, и теперь меня будет вечно преследовать тревожность.

Но я не могу.

Поскольку мысль о том, чтобы провести хоть немного времени наедине с Оукли… стоит того, чтобы попытаться побороть свой страх.

Сердце выскакивает из груди, а ладони потеют так сильно, что едва не соскальзывают с руля.

– Я не могу.

Это была отвратительная идея.

– Можешь, – уверяет меня Оукли. – Убери ногу с тормоза.

– А если я врежусь во что-то?

Он осматривает пустую парковку.

Оукли предложил поехать в Долину Водопадов – то самое место, где он спас меня у оврага, – потому что там находится частный пляж и людей обычно мало. Он оказался прав, но это ничуть не уменьшило мой страх.

– Единственное, во что ты можешь врезаться, это песок и вода, малышка. – Он внимательно на меня смотрит. – И нет, этого не случится… потому что ты молодец.

Мне совсем не кажется, что я молодец… ни капли. Но я не люблю выглядеть слабой, особенно перед ним.

– Ладно, но если я облажаюсь…

Оукли сжимает мое плечо, посылая волну тепла по всему телу.

– Не облажаешься.

Мое сердце сжимается. То, как он на меня смотрит… словно действительно верит, что я могу это сделать… Значит для меня очень много.

С комом, застрявшим в горле, я убираю ногу с тормоза и ставлю ее на педаль газа.

– Вот так.

Оукли одаривает меня своей очаровательной улыбкой. Я задумываюсь о ямочке на его правой щеке и едва не врезаюсь в мусорку. Однако Оукли продолжает улыбаться, будто его это совсем не беспокоит.

– Прибавь газу.

Радость, смешанная с волнением, разливается внутри меня, когда машина начинает набирать скорость.

– Черт. Я вожу.

– Это точно.

Я едва сдерживаюсь, чтобы не заплакать, ведь действительно делаю это. Дрожащей рукой я дотрагиваюсь до своего кулона.

Если бы только Лиам видел меня сейчас.

Сердце наполняет боль. Я вдавливаю тормоз в пол, бросаю машину и выбегаю из нее, сдерживая слезы. Оукли следует за мной.

– Эй, что случилось?

– Его здесь нет, – задыхаюсь я, теребя кулон. – Он так хотел, чтобы я поборола свой страх… и теперь, когда я пытаюсь… он этого не видит.

Потому что он бросил меня.

Так же, как и она.

Оукли мрачнеет, но, в отличие от остальных, он не начинает подбадривать меня и говорить, мол, Лиам наблюдает за мной с небес. Он просто берет меня за руку.

– Эй.

Пляж здесь небольшой, но золотистый песок и огромные камни, лежащие вдоль берега, делают его идеальным местом, чтобы успокоиться. Я иду за Оукли к скале и сажусь рядом с ним, прижав колени к груди. Солнце начинает садиться, окрашивая небо в нежно-розовый цвет. Над нами, не прекращая, летают чайки, и свежий запах океана наполняет мои ноздри, когда я делаю глубокий вдох.

– Прости, что устроила истерику, – шепчу я, поскольку не желаю, чтобы он подумал, будто я не благодарна ему за то, что он сделал сегодня.

Оук изучает мое лицо, кажется, целую вечность, прежде чем достать из кармана портсигар.

– В мире есть куча вещей, за которые людям стоит извиняться… но чувства не должны быть одной из них.

Я раздумываю об этом с минуту и понимаю, что он прав. Все имеют право чувствовать… и неважно что. Многие попытались бы сменить тему, потому что смерть – особенно самоубийство – заставляет их чувствовать себя некомфортно, но Оукли, кажется, не имеет ничего против того, чтобы позволить мне выговориться.

Это необычно.

– Иногда я скучаю по нему так сильно, что мне становится физически больно.

Скучаю по ним.

Кивнув, он подносит к губам косяк и поджигает его.

– Я понимаю.

Опустив голову, я прислоняюсь губами к коленям, пока меня, словно туман, окружает запах марихуаны.

– Но иногда я так злюсь, просто сгораю от гнева, потому что они сдались и бросили меня. И я ненавижу их.

Оукли глубоко затягивается и говорит сквозь облако дыма:

– И это я тоже понимаю.

Лишь тогда я осознаю, что сказала. Их. Если Оукли и понял, то не подал виду. По какой-то причине от этого мне хочется рассказать ему больше. Но я не стану… потому что не могу.

Я поклялась, что унесу ее тайну с собой в могилу.

Молча беру косяк из его рук и затягиваюсь, позволяя дыму наполнить легкие. Выдохнув, я начинаю кашлять, но он ничего не говорит на этот счет. Осмелев, я снова подношу косяк к губам и чувствую легкость в голове и теле. Такую, что решаю поднять еще одну волнующую меня тему.

– Хейли тебе соврала.

Я жду, что Оукли начнет защищать ее, как он делает всегда, но, к моему изумлению, этого не происходит.

– Я знаю, – мягко произносит он, забрав у меня косяк.

Это музыка для моих ушей… пока я не вижу его разбитое выражение лица. Он затягивается.

– Я бы сказал, что это стало для меня неожиданностью, но это не так. – Он невесело смеется. – Каждая женщина, которая была мне дорога, рано или поздно меня предавала.

В груди отзывается острая боль. Оукли прав. Мать бросила его. Кристалл использовала. А Хейли соврала.

– Я никогда так с тобой не поступлю, – искренне говорю я. – Может, ты меня и ненавидишь, но…

– Я тебя не ненавижу, – перебивает он меня. – Ты меня разочаровываешь. Это разные вещи.

Можно с уверенностью сказать, что я ничего не понимаю.

– Я разочаровываю тебя?

Еще один кивок.

– Ага.

На такое тяжело не обидеться.

– Почему, черт возьми, я тебя разочаровываю?

Оукли небрежно выбрасывает косяк.

– Нам пора возвращаться.

Он начинает вставать, но я хватаю его за руку.

– Скажи, почему я тебя разочаровываю.

Он смотрит на мою руку, вцепившуюся в его бицепс.

– Пойдем.

Черта с два.

– Сначала ответь мне.

Его голубые глаза впиваются в меня таким взглядом, что у меня перехватывает дыхание.

– Ты знаешь почему.

После этого он вырывает свою руку из моей хватки и уходит.

Но я еще не закончила. Вернее, мы не закончили.

– Я разочаровываю тебя, потому что у тебя есть ко мне чувства! – кричу я ему вслед. – Искренние и чистые… и по какой-то причине это тебя до чертиков пугает.

Но он не должен бояться… ведь, в отличие от остальных, я не причиню ему боль.

Я слишком его люблю.

Он останавливается.

– Та ночь…

– Была потрясающая.

Я никогда не чувствовала ни с кем такой связи, не чувствовала себя такой уязвимой и беззащитной. Мне не нужно было притворяться рядом с ним… потому что Оукли видит меня насквозь.

Он поворачивается ко мне.

– Была ошибкой.

Если бы он ударил меня, было бы не так больно.

Я опускаю глаза. Мне физически тяжело смотреть на него.

– Оу.

Я чувствую себя дурой. Глупой, больной, влюбленной дурой.

Сделав шаг вперед, Оукли кладет руку на мою щеку, затем поднимает лицо за подбородок.

– Это было ошибкой, потому что я повел себя как придурок. Я не должен был…

– Почему? – Сердце судорожно бьется о ребра, словно вот-вот выскочит прямо ему на ладони. – Почему ты продолжаешь говорить, будто это неправильно, когда все внутри меня кричит, что это не так?

Я никогда не встречала никого похожего на Оукли. Мне кажется, я могу рассказать ему все что угодно и он никогда меня не осудит. И так безопасно, как с ним, – настолько, что я знаю, он всегда будет защищать меня, несмотря на то, как сильно я разочаровываю его, – я не чувствовала себя ни с кем.

Только с ним.

Всегда только с ним.

– Я понимаю, тебе кажется, что у тебя ко мне чувства, но это происходит только потому, что ты юная и неопытная. Тебе нужен кто-то более подходящий, Бьянка. Хороший успешный парень, который…

– Мне не нужен хороший успешный парень, – возражаю я. – Мне нужен ты.

Закрыв глаза, он прижимается губами к моему лбу.

– Это пройдет, малышка.

Он говорит это так, словно мои чувства к нему всего лишь кратковременный дождь. Но он ошибается.

Это тайфун.

Надвигающийся прямо на него.

Тихий стук в дверь вырывает меня из сна. Вернее, воспоминания.

Покачиваясь, я иду к двери, думая о том, стоит ли взять газовый баллончик, который мне дали Джейс и Коул.

Я осторожно открываю. И замираю. Потому что на пороге стоит задыхающийся и слегка промокший Оукли.

– Привет, – выдыхаю я, надеясь, что это не сон или очередное воспоминание.

Он держится одной рукой за дверной проем, словно боится упасть.

– Привет.

Мы стоим так практически минуту, глазея друг на друга, как два идиота, пока он не говорит:

– Я пытаюсь поступить правильно, но ты делаешь это невозможным.

Он кажется побежденным.

Я собираюсь извиниться, но обрываю себя, ведь совсем не ощущаю себя виноватой за то, что хочу дружить с ним.

– Значит, мы друзья?

Глаза цвета океана впиваются в меня, затем он быстро кивает.

– Да.

Сердце стучит как сумасшедшее, и я чувствую, как губы расплываются в улыбке.

– Отлично.

Но Оукли не разделяет моей радости.

– Одно правило.

– Какое? – осторожно уточняю я.

– Не спрашивай меня о том, что было между нами в прошлом. – Его глаза прячутся за густыми ресницами. – Давай начнем сначала.

Все в груди сжимается, потому что он произносит это так, словно умоляет меня простить его и дать второй шанс.

– Ладно, – шепчу я.

Я снова начинаю улыбаться, но потом ко мне приходит мысль.

– Я тоже хочу попросить тебя кое о чем.

– О чем?

Переминаюсь с ноги на ногу. Я ненавижу, что мне приходится это говорить, но моя жизнь и так достаточно сложная. К тому же я хочу, чтобы у меня было что-то свое.

Что-то, что мне не придется объяснять другим.

Что-то, что делает меня счастливой.

– Мы можем не афишировать нашу дружбу, учитывая то, что мои братья тебя ненавидят и у меня есть… ну ты понял?

Очевидно, Оукли хочет поспорить, но, кажется, ему нужна эта дружба не меньше, чем мне, поэтому он кивает.

Я открываю дверь шире.

– Войдешь?

Он немного опускает взгляд, и я внезапно понимаю, что под моим топом нет лифчика. Рука, сжимающая дверную раму, напрягается, когда желание застилает его глаза.

– Не думаю, что это хорошая идея.

– Да. – Я делаю шаг назад. – Хорошо добраться домой.

Оук усмехается, отходя от двери.

– Хороших снов.

Впервые за полтора года я ложусь в постель с улыбкой на лице.