Сокрушенная империя

Глава тридцать шестая Бьянка

Наверное, мне не стоило пить столько шампанского.

Потому что к тому моменту, как Оукли приезжает к Рут, чтобы забрать меня, я уже настолько пьяна, что начинаю хихикать, заметив его.

– Что сказал доктор, когда пришел на чумовую вечеринку?

Он с любопытством смотрит на меня, слезая с мотоцикла.

– Что?

Я делаю вид, что прокручиваю колесико зажигалки.

– Огоньку не найдется?

Он поднимает брови.

– Ты пьяна?

Я судорожно выдыхаю.

– Недостаточно, чтобы забыть об этом дерьмовом дне.

Оук садится рядом со мной на бордюр.

– Да, ты звучала расстроенно, когда позвонила. – Я чувствую, как он обеспокоенно изучает меня. – Что случилось?

Я качаю головой.

– Не хочу об этом говорить.

Мне кажется, если я начну, что-то внутри меня треснет, и все, что я так долго прятала, выльется наружу. Например, то, что я провела столько времени, отрицая и ненавидя свою прошлую версию, даже не задумываясь о том, почему она стала такой.

Большинство людей попытались бы надавить на меня, но не Оукли. Он поднимает голову и осматривается.

– Неплохой район.

– Ага. – Я касаюсь его руки, чтобы он посмотрел на меня. – Мы можем уже поехать отсюда? Стоун все еще там, и я не хочу, чтобы он вышел и…

– Увидел меня? – заканчивает он.

– Да. – Я опускаю глаза, думая о том, как выбираться из дерьма, в которое влезла. – Мы сильно поругались, и я немного… разорвала помолвку.

Та-дам. Вот все и вылезло наружу.

Оукли эта новость, очевидно, не расстроила.

– Оу.

– Я пока не готова выходить замуж, – объясняю я, хотя он и не просил. – Не знаю, что это значит и как будут складываться наши отношения со Стоуном после этого, но я чувствую, словно с моих плеч упала огромная гора.

Словно я перестала тонуть.

Оукли легонько пожимает мою руку. От этого прикосновения по моей спине бегут мурашки.

– Значит, ты поступила правильно.

Возможно, так и есть, но пока мне просто больно. Будто у меня в сердце открытая рана, которая не хочет затягиваться.

Оукли встает и протягивает мне руку.

– Поехали домой. – Он замолкает. – Вот дерьмо.

– Дерьмо? Никакого дерьма.

Разве что в моей жизни.

Его челюсть напрягается.

– Я на мотоцикле.

Пожимаю плечами, не понимая, в чем проблема.

– И?

Я никогда раньше не каталась на байке, но, кажется, это весело.

К щекам приливает кровь, когда Оукли оглядывает меня с головы до ног.

– С платьем могут возникнуть проблемы. – Он хмурится и меняется в лице. – Я не хочу, чтобы ты садилась на мотоцикл.

Я совсем запуталась.

– Почему?

Его взгляд становится тяжелым.

– Потому что в прошлый раз, когда я вез тебя куда-то, я чуть не…

– Но этого не случилось, – возражаю я, прежде чем он успевает закончить предложение. – Да, у меня остались шрамы, но кое-кто однажды сказал мне мудрую вещь: шрамы значат, что я оказалась сильнее, чем то, что пыталось меня убить. – Встав на цыпочки, я кладу руки ему на плечи и заглядываю в глаза. – Я прощаю тебя, Оукли.

Его ноздри раздуваются, на лице проступает боль.

– Не надо.

Не та реакция, на которую я рассчитывала.

– Что не надо?

– Не говори так, потому что ты даже не знаешь, за что меня прощаешь.

– Тогда расскажи мне, – говорю я обессиленно. – Расскажи мне все, что происходило между нами.

Я так устала от неизвестности.

Оукли убирает мои руки со своих плеч и идет к мотоциклу. Я открываю рот, чтобы продолжить спорить, но тут он протягивает мне свой шлем.

– Надень это.

Я беру его в руки, вглядываясь в блестящую поверхность.

– У тебя есть еще один?

– Поехали, – ворчит он, залезая на байк и игнорируя мое беспокойство.

Надев шлем, я сажусь и обнимаю его за талию.

Я не готова к тому, какие чувства во мне пробуждает наша близость.

Посмотрев на меня через плечо, он серьезно говорит:

– Держись крепче.

Прижавшись щекой к его спине, я делаю, как он говорит.

Держусь за него изо всех сил.

– Нас арестуют, – предупреждает меня Оукли.

Я кидаю в машину еще одно яйцо и снова прячусь в кустах.

– Не арестуют, если не заметят.

Он кивает на упаковку яиц на земле.

– Еще раз, зачем мы это делаем?

Беру еще одно яйцо.

– Потому что мать Стоуна – стерва, но бить людей неправильно. К тому же так веселее. – Я завожу руку для броска. – Это за то, что заставила меня выбрать лилии вместо роз.

Я пищу от восторга, когда яйцо разбивается о лобовое стекло.

Получай, сука.

Достаю еще одно.

– Это за то, что сказала, будто меня не могут повести к алтарю и братья, и отец. Видите ли, это будет странно.

Оукли берет следующее яйцо.

– Это за то, что она водит форд, хотя все знают, что форд – дерьмо.

Он пожимает плечами, когда я смотрю на него.

– Что? Все как есть.

Я смеюсь, когда он бросает яйцо, и оно приземляется на значок форда.

– Хороший бросок.

Оукли слегка наклоняется.

– Спасибо, я тренировался. – Затем указывает на ее машину. – У нее игральная кость висит на зеркале.

– Очень по-сучьи, – замечаю я.

Мы одновременно бросаем следующие яйца. Только на этот раз они не попадают в ее машину… Они попадают в машину, которая паркуется рядом.

Машину, принадлежащую ее сыну.

Упс.

Оукли тянет меня в кусты, пока Стоун открывает водительскую дверь. Когда я вижу, что губы Оукли изгибаются в ухмылке, я прикладываю к своим палец, чтобы напомнить ему быть тише. Мгновение спустя мы слышим:

– Какого хрена? – И потом: – Чертовы дети.

Этого хватает, чтобы заставить меня рассмеяться так, что под ребрами начинает колоть.

– Кто здесь? – выплевывает Стоун.

В следующую секунду я уже лежу на спине, а надо мной расположился Оукли.

– Ты нас выдашь, малышка.

Я честно пытаюсь успокоиться, но у меня не выходит. Целую вечность так не веселилась.

– Я слышу, как вы смеетесь, засранцы! – кричит Стоун.

Я фыркаю. Бросив на меня предупреждающий взгляд, Оукли закрывает мне рот ладонью, но я вижу, что он и сам еле сдерживается.

– Еще раз такое сделаете, и я позвоню вашим родителям, – ворчит Стоун.

Как только его шаги затихают, смех, который мы оба держали в себе, вырывается наружу.

– Это не смешно, – говорю я, хихикая.

– Не смешно, – соглашается Оукли, спрятав голову в моей шее и трясясь от смеха. – А уморительно.

Нас накрывает новая волна, и я начинаю задыхаться…

А потом я чувствую это.

Его возбужденный член, прижимающийся к моему бедру.

Я вздрагиваю, когда он меняет позу и оказывается у меня между ног, прижимаясь к промежности. Я делаю глубокий вдох, пытаясь взять себя в руки, и наши губы едва не соприкасаются. Кровь шумит в ушах, сердце бьется в грудной клетке, словно пытается выбраться наружу.

– Оукли.

Больше напоминает мольбу, но я не знаю, прошу ли его продолжить или остановиться.

Он хрипло говорит:

– Скажи, чего ты хочешь.

Если бы все было так просто.

Голова кружится, а дыхание становится рваным.

Это так просто – сдаться и потеряться в нем.

Воспользоваться им, чтобы сбежать от всех своих страхов.

Но я не могу.

В горле пересохло, и я с трудом выдавливаю из себя:

– Я хочу домой.