Сокрушенная империя

Глава шестьдесят девятая Бьянка

После занятий я встретила своих братьев, слоняющихся по общежитию. Как будто Оукли, разбившего лагерь возле моей комнаты прошлой ночью, было недостаточно.

Нацепив на лицо приторно-сладкую улыбку, я роюсь в сумочке в поисках ключей.

– Слушайте, вчера я наговорила вам много грубостей, – вставляю свой ключ в замок и открываю его, – и просто хочу, чтобы вы знали… я все еще так думаю.

Собираюсь захлопнуть дверь у них перед носом, но Джейс вытягивает ногу и не дает мне этого сделать.

– Впусти нас, и давай поговорим.

– Мне не о чем с тобой разговаривать.

– Хорошо, – говорит Коул. – Тогда впусти меня, чтоб я мог извиниться.

Я изучаю его лицо в поисках признаков того, что он лжет, но ничего не вижу.

– Ты можешь войти.

Джейс пытается войти вслед за ним, но я тычу пальцем ему в лоб.

– Не ты, придурок.

Я не даю ему пройти.

Все знают, что Джейс никогда не извиняется, и мне не интересно слушать его сраные оправдания.

Коул разводит руки в стороны и кружится по моей комнате.

– И вот так просто я был повышен до любимого брата.

Я пристально смотрю на него.

– Я бы не стала преувеличивать. Ты все еще должен передо мной извиниться.

– Черт возьми, Бьянка, – ворчит Джейс. – Впусти меня.

– В этом и заключается особенность взрослой женщины. Мне больше не нужно делать то, что ты говоришь. – Я постукиваю себя по груди. – Я сама решаю, что для меня лучше. Не ты.

– Я позволяю тебе принимать свои собственные решения, – возражает Джейс. – Например, мы оба знаем, что я могу легко поднять тебя и убрать с дороги, но я этого не делаю.

Не смешно.

Развернувшись, я сосредотачиваюсь на Коуле.

– Я очень надеюсь, что ты извиняешься лучше, чем он.

Коул роется в кармане, достает бумажник и показывает стодолларовую купюру.

– Как тебе это в качестве извинений?

Да он издевается надо мной.

– Ты не можешь подкупить меня, тупица. – Хватаю сотню и засовываю ее в лифчик. Я зла и обижена. Но не глупа. – Скрывать от меня правду было неправильно.

– Я знаю, – дуется Коул. – Но Джейс сказал…

– Джейс – придурок.

– Эй, – огрызается Джейс. – Я вообще-то здесь.

Я поворачиваюсь к нему лицом.

– Ты придурок.

Джейс шумно вдыхает, отчего его ноздри яростно раздуваются.

– Я сделал это только потому, что люблю тебя. И я знаю, тебе трудно это понять, ведь ты чувствуешь себя так, словно у тебя земля ушла из-под ног. – Он делает шаг вперед, но я щелкаю пальцами.

Раздраженный, Джейс скрещивает руки на груди.

– Можно войти?

– Ладно, – ворчу я, но только потому, что мне любопытно, что он хочет сказать.

– В любом случае, – продолжает он, закрывая за собой дверь. – Я никогда не хотел причинить тебе боль. Я просто… – Его голос затихает.

– Ты просто что? – давлю на него я.

– Если бы тебе представилась возможность стереть самые ужасные воспоминания из мозга человека, которого ты любишь, ради которого готова на все, и который и так живет в постоянной боли из-за всего, через что пришлось пройти… разве ты бы не воспользовалась ею?

Я на мгновение задумываюсь об этом.

– Нет.

Потому что я считаю, что честность – всегда лучшая политика. Как бы больно это ни было.

– Что ж, в этом разница между мной и тобой, – говорит Джейс. – Это моя работа – защищать тебя, а не наоборот.

– Это была не защита.

– Защита, – протестует он. – Ты не понимаешь, потому что не можешь увидеть ситуацию с моей точки зрения. Я собирался рассказать тебе, но потом ты посмотрела на меня своими большими, наполненными слезами глазами, когда узнала, что Хейли погибла в аварии, и я не смог. – У его рта образуются морщины. – Ты едва держалась после того, как узнала о маме и Лиаме. Новости о ребенке тебя бы просто убили. Поэтому я решил, что чем меньше ты будешь знать об аварии и Оукли, тем лучше для тебя.

– Доктор согласился с Джейсом. Он сказал нам не давить на тебя. – Коул морщится. – Конечно, речь не шла о том, чтобы никогда тебе не рассказывать…

– Заткнись, Коул, – рявкает Джейс. – Ты не помогаешь.

В этот момент мне в голову приходит мысль.

– Я не смогла ничего найти об аварии в Интернете.

Джейс выглядит чертовски виноватым.

– Да, насчет этого. Возможно, я установил на твой компьютер парочку программ, чтобы это произошло.

Невероятно.

– Господи, ты такой мудак.

– Справедливо, но я мудак, который любит тебя. – Он указывает на меня пальцем. – К тому же тебя тоже нельзя назвать невинной. Ты несколько месяцев встречалась с Оукли у нас за спиной.

Коул кивает в знак согласия.

– Это правда, сестренка.

– Это… другое.

Джейс приподнимает бровь.

– Как это?

– Единственная причина, по которой я не рассказывала вам об Оукли, заключалась в том, что вы, ребята, его семья, и вы бы ни за что не смирились с тем, что мы спим вместе. – Я смотрю на них обоих. – Но после того, как все стало серьезно, мы собирались сказать вам правду. Вот почему я попросила вас прийти на ужин в ночь аварии.

Джейс касается подбородка, притворяясь, будто думает.

– Позволь уточнить, ты не рассказала нам о ваших отношениях, потому что защищала его. Примерно так же, как я защищал тебя?

Я понимаю, к чему он клонит, но это не одно и то же.

– Это другое, Джейс.

– Почему?

Задумавшись об этом, я понимаю, что, возможно, ошибаюсь. Ложь все равно остается ложью. Независимо от того, насколько хороши ваши намерения.

– Я знаю, что ты хотел как лучше, но ты все равно должен был сказать мне.

Джейс соглашается.

– Ты права. Прости меня.

Я переспрашиваю.

– Подожди. Должно быть, у меня галлюцинации. Ты только что…

– О, да, – вмешивается Коул. – Он сказал это.

Джейс закатывает глаза.

– Господи. Вы двое ведете себя так, будто я бессердечный.

– Нет. Мы знаем, что у тебя есть сердце… просто оно похоронено глубоко внутри.

– На глубине Марианской впадины, – добавляет Коул, подмигивая.

Коул смеется, когда Джейс бросает на него убийственный взгляд.

– Сойер рассказывала, что иногда ты настоящий романтик.

Джейс выглядит так, будто собирается задушить его, но раздается стук в дверь. Воздух вылетает из моих легких, когда я открываю и вижу стоящего в коридоре Оукли.

– Какого черта тебе нужно?

Выглядя совершенно не обиженным, он кивает на два пакета в своих руках.

– Я принес ужин. Не знал, в каком ты настроении, поэтому взял несколько бургеров и кучу полезного дерьма…

Я быстро выхватываю пакеты у него из рук и захлопываю дверь перед его носом. Ведь я обиженная и злая… но снова не глупая.

Чувствую на себе взгляды Джейса и Коула, пока ставлю еду на стол.

– Вы, ребята, можете идти, – говорю я им.

Протянув руку, Коул берет несколько картофелин фри.

– Нет. Мне до смерти интересно, чем все это закончится.

Джейс берет бургер со стола и садится на кровать.

– С его стороны было очень мило принести перекусить.

Коул кивает.

– Точно.

– Это не шутка, – начинаю я, но шум по другую сторону двери привлекает мое внимание.

Вздохнув, я открываю ее. У меня отвисает челюсть, когда я вижу, как Оукли расстилает спальный мешок у моей двери.

Черт возьми. Это уже перебор.

– Ты в своем чертовом уме?

Он небрежно плюхается на пол.

– Да.

– Я не хочу, чтобы ты спал у моей комнаты.

Хитрая ухмылка Оукли насквозь пропитана высокомерием.

– Тогда пригласи меня внутрь.

Я захлопываю дверь перед его носом во второй раз.

Коул закидывает ноги на мою кровать.

– Мне это нравится все больше и больше.

Джейс берет немного картошки фри.

– Интересно, что еще он сделает.

– Шоу окончено, – ворчу я, выпроваживая их прочь.

– О, да ладно, – скулит Коул. – Веселье только начинается.

Я указываю на дверь.

– Уходите, живо.

Надувшись, они оба встают и направляются к выходу. Я закатываю глаза, когда братья останавливаются, чтобы дать Оукли пять, прежде чем уйти.

Я ложусь в постель, когда под мою дверь проскальзывает лист бумаги.

Несколько секунд я думаю о том, чтобы оставить его там, но неожиданно для самой себя встаю с кровати и разворачиваю бумагу.

Мои колени слабеют, а слезы затуманивают глаза, когда я вчитываюсь в его слова. Орган в моей груди отбивает болезненный ритм, когда я падаю на пол и прижимаюсь щекой к двери.

– Это так больно.

Это самая сильная боль, которую я когда-либо испытывала.

Его хриплый голос прорезает тишину.

– Я знаю.

Закрываю глаза от бурлящей внутри меня агонии.

– Я продолжаю думать о том, каким он или она могли быть.

Наверное, это странно признавать, но я ничего не могу с собой поделать. Как будто, если я наделю этого ребенка характеристиками, он станет реальным, и я получу официальное разрешение скорбеть.

– Я тоже. – Слышу его резкий вдох. – Но он, очевидно, был бы красивым.

Я ловлю себя на том, что улыбаюсь.

– Красивым и умным.

Оукли тихо посмеивается.

– Наверное, властным всезнайкой.

– Точно.

Потому что – давайте посмотрим правде в глаза – все Ковингтоны такие.

– Я бы хотел, чтобы у него была твоя сила, твой ум, твои великолепные глаза и улыбка… но главное? Твое сердце.

Я провожу пальцем по деревянной раме.

– Почему мое сердце?

Слышу, как он прижимается к двери.

– Это моя любимая черта в тебе.

В груди отзывается непонятное чувство. Странно, что он этого хочет, ведь я бы хотела, чтобы наш ребенок был больше похож на него.

– А я бы хотела, чтобы у него были твои глаза, твоя улыбка, твоя страсть и креативность, твоя преданность… но больше всего – твоя душа.

Поскольку, несмотря на то, что Оукли совершил много ошибок… я точно знаю, что душа у него прекрасна.

Из его груди вырывается низкий, гортанный звук. Его голос звучит так сокрушенно, и внутри меня что-то ломается.

– Прекрасные души не забирают невинные жизни.

Ощущение такое, будто на меня вылили ведро ледяной воды. Слова царапают мое горло, как битое стекло.

– Оукли…

– Мне не нужна твоя поддержка, Бьянка. Я сказал так не для этого. – Он прерывисто дышит. – Я просто хочу, чтобы ты знала: если бы мне дали шанс, я бы не просто все исправил… я бы с радостью отдал свою жизнь, лишь бы спасти его.

Я знаю, что так бы он и поступил.

Но жизнь устроена по-другому. И некоторые ошибки причиняют слишком много боли, чтобы их можно было когда-либо простить.

Однако Оукли ясно дал понять, что мое прощение – это не то, чего он добивается. А это значит, он готов жить с чувством вины до конца своих дней.

– Я не хочу, чтобы ты спал под моей дверью.

Не хочу, чтобы он приходил и боролся за меня… Ведь в попытках все исправить он только уничтожит себя.

И несмотря на все плохое, что произошло между нами…

Я слишком сильно люблю его, чтобы позволить этому случиться.