Все болит.
Та мучительная боль снова вернулась ко мне с удвоенной силой.
Я скучаю по Оукли так сильно, что мне кажется, я никогда не испытывала ничего подобного. Огромная часть меня надеется, что он придет и выбьет мою дверь, как угрожал до этого.
Так же, как он пробился сквозь мои стены.
Я смотрю на часы на тумбочке, время восемь, а значит, он должен прийти с минуты на минуту. Как бы странно это ни звучало, каждую ночь последние три дня я ждала того момента, когда он придет и будет стучаться в мою дверь, прося поговорить.
Я буду ненавидеть тот день, когда он наконец сдастся и решит двигаться дальше.
Несмотря на то, что ему это нужно.
Свернувшись калачиком, я прижимаюсь головой к деревянному полу, недалеко от места, где он чуть не умер.
Большую часть своей жизни я хотела смерти. Пока Оукли не заставил меня почувствовать себя живой.
«Боль пройдет», – пытаюсь убедить я себя, хотя на самом деле ни капли не верю в это.
«Ты сильная», – говорю я, пусть и совсем не чувствую этого.
Мне кажется, часть меня была украдена, и я до конца своих дней буду ходить, чувствуя себя только половиной человека.
Телефон вибрирует рядом со мной, но я его игнорирую. Я уже поговорила с Джейсом и Коулом, соврав, что занята учебой. Телефон звонит снова, и я вижу имя Дилан на экране. Она звонила мне несколько раз за последние дни – Сойер и того больше – но я не хочу ничего им рассказывать. Лучше буду страдать в одиночестве, и сама попытаюсь справиться со своим дерьмом.
Я сбрасываю, но она звонит снова.
Черт. Это Сойер – приставучая подруга, а не Дилан.
Сбрасываю еще раз.
Мгновение спустя мне приходит сообщение.
Дилан: Я знаю, что тебе тяжело, но в отца Оукли стреляли. Мы сейчас с ним в больнице, но мне кажется, ты тоже должна тут быть.
Подскакиваю так, словно меня ударило током.
Я не думаю. Черт, даже не дышу. Надеваю какую-то обувь и несусь к двери.